Глен Кук 
Огонь в его ладонях
     
Империя Ужаса – 4
     

     
Глен Кук

Огонь в его ладонях
     
Глава 1
Сотворение мессии
     
     Караван плелся по каменистому руслу пересохшей реки, петляя среди холмов. Верблюды уныло вышагивали своей нелепой походкой, отмеряя очередные мили жизненного пути. Караван двигался из последних сил — двенадцать усталых верблюдов и шесть усталых людей.
     За ними наблюдали и их поджидали — девять. Еще немного — и конец пути. А после отдыха в Эль Акила они снова отправятся в дорогу, чтобы привезти соли.
     Сейчас же верблюды несли на себе сладкие финики, изумруды из Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги и имперские реликвии, столь обожаемые торговцами Хэлин-Деймиеля. Торговцы в обмен дадут соль, что добывают из дальних западных морей.
     Караван вел немолодой купец по имени Сиди аль Рами — глава семейного предприятия. Его компаньонами были братья, кузены и сыновья. Самому младшему — всего двенадцать, и это его первое путешествие. Мальчика звали Мика.
     Наблюдателям было совершенно безразлично, что это за караван.
     Их вожак распределил жертвы между своими людьми, изнывающими от испепеляющей жары. Солнце обрушивало на них всю ярость своих палящих лучей. Это был самый жаркий день самого жаркого лета за всю историю.
     Верблюды вступили в теснину, где караван поджидала смертельная ловушка.
     Бандиты, воя словно шакалы, выскочили из-за скал.
     Мика с разбитой головой рухнул одним из первых. От удара в ушах зазвенело и он потерял сознание, не успев понять, что произошло.
     Где бы ни проходил караван, люди везде неустанно повторяли, что это лето — лето зла. Никогда ещё солнце не было таким палящим, никогда ещё оазисы не пересыхали так сильно.
     Это лето бесспорно было летом зла, коль скоро бандиты пали так низко, что принялись грабить караваны с солью. Древние законы и обычаи охраняли эти караваны даже от сборщиков налогов — хищных разбойников, действующих от имени королей.
     Сознание вернулось к Мике через несколько часов, и он пожалел, что не умер. Боль казалась невыносимой, но он был ребенком Хаммад-аль-Накира, а Дети Пустыни Смерти прошли закалку в адском пламени.
     Желание смерти возникло у него лишь из-за полного отсутствия сил.
     Он даже не мог отпугнуть стервятников. Он был слишком слаб для этого. Он сидел и плакал, глядя на то, как хищные птицы и шакалы рвут мертвую плоть его родных, то и дело устраивая грызню из-за лакомых кусочков.
     Девять человек и один верблюд уже погибли, да и у мальчишки дела совсем плохи: в глазах двоится, в ушах звенит. Иногда он вроде бы слышал голоса. Не обращая ни на что внимания, он упрямо полз туда, где должна быть Эль Акила, — крошечное изнуряющее путешествие на расстояние сто ярдов.
     Он медленно умирал.
     Когда он пришел в себя в пятый или в шестой раз, то обнаружил, что находится в тесной пещере, вонючей, как лисья нора. Боль пронзала от виска до виска. Он страдал головными болями всю жизнь, но такой безжалостной и неотступной боли ему ещё испытывать не доводилось. Он застонал, и стон этот был похож на жалобный писк.
     — А… Ты проснулся. Хорошо. Выпей-ка вот это.
     Из сумрака возникло нечто, похожее на крошечного древнего сгорбленного старца, и морщинистая рука поднесла к губам мальчика жестяную кружку, на дне которой плескалась какая-то темная жидкость с резким запахом.
     Мика опустошил кружку и снова впал в беспамятство.
     Сквозь сон до него все же доносились голоса, беспрерывно бубнившие о вере, о Боге и высшем предназначении детей Хаммад-аль-Накира.
     Ангел заботился о мальчике много недель и все это время внушал ему мысль о джихаде. Иногда, в безлунные ночи, он сажал Мику к себе в седло крылатого коня и показывал ему огромный мир: Аргон, Итаскию, Хэлин-Деймиель, павший Гог-Алан, Дунно-Скуттари, Некремнос, Тройес, Фрейленд, Хаммад-аль-Накир, Малые Королевства и многое, многое другое. Ангел не уставал повторять ему, что все эти земли вновь должны преклонить колени перед Богом так, как они делали это во времена империи. Бог, вечный Бог терпелив. Бог справедлив. Бог понимает все, но он огорчен тем, что Избранные от него отвернулись и перестали нести Истину другим народам.
     На вопросы Ангел не отвечал. Он лишь беспрестанно бранил Детей Хаммад-аль-Накира за то, что те позволили ставленникам Темного Существа подавить их волю к служению Истине.
     За четыре века до рождения Мики аль Рами в мире существовал город Ильказар, который сумел подчинить себе все западные земли. Но его жестокие правители, зачастую ведомые силами колдовства, беспокоились лишь о своем благе.
     Чародеи Ильказара не могли забыть о древнем пророчестве, которое предрекало, что империю погубит женщина, и эти мрачные некроманты безжалостно преследовали всех мало-мальски влиятельных женщин.
     Во время правления последнего Императора по имени Вилис была сожжена женщина, которую звали Смирена.
     После неё остался сын. Безусловно, весьма досадное упущение.
     Этот сын эмигрировал в Шинсан и прошел там весь курс магических наук. Учителями его были тервола и принцы-маги Империи Ужаса. А затем он, одержимый жаждой мести, вернулся в Ильказар.
     К этому времени он стал могущественным чародеем и смог собрать под свои знамена всех врагов империи. Война эта была самой жестокой войной на памяти человечества — ведь чародеи Ильказара также славились своим могуществом, а военачальники и солдаты империи были стойкими и закаленными бойцами. Магические силы, погружая мир в бесконечную ночь, пожирали целые народы.
     В ту пору сердце империи отличалось богатством и плодородием своих земель. Война оставила вместо тучных пастбищ и зеленых посевов выжженную каменистую равнину. Долины великих рек превратились в безводные пространства, захваченные мертвыми песками. И вся земля получила новое имя — Хаммад-аль-Накир, Пустыня Смерти. Потомки королей стали теперь главарями оборванных бандитов, то и дело учинявших кровавую резню из-за какого-нибудь полузасыпанного глиной колодца, выдаваемого за оазис.
     Одно из таких семейств, а именно Квесани, установив номинальный суверенитет над пустыней, сумело добиться некоторого подобия нелегкого и часто нарушаемого мира. Немного усмиренные племена начали создавать небольшие поселения и восстанавливать древние святыни.
     Они были весьма религиозные создания — эти Дети Хаммад-аль-Накира. Только вера в то, что путь их определен Богом, позволяла им выносить тяготы жизни в пустыне и нападения своих более диких сородичей. Они не отступали перед трудностями только потому, что верили — Бог смилостивится и возвратит им достойное место среди остальных народов.
     Но вера их предков была верой оседлых народов — земледельцев и горожан. Иерархи Церкви не успевали шагать в ногу со временем. Менялись поколения, а Бог не становился более милостивым. Простые люди все больше отдалялись от служителей Церкви, которые так и не смогли преодолеть косность сложившейся традиции и не сумели приспособить догмы к изменившимся обстоятельствам — и к изменившимся народам. Став кочевниками, люди сменили систему ценностей и стали все взвешивать на весах — на весах жизни и смерти.
     
     Это лето оказалось самым трудным — если не считать первого лета после Падения. Осень тоже не сулила облегчения. Оазисы пересыхали. И Корона и клир теряли власть. Страна постепенно погружалась в хаос: бандитские набеги случались все чаще. И молодые служители Церкви все больше расходились со старцами в толковании смысла засухи. Необузданный гнев неудержимо шествовал по голым холмам и дюнам. Отовсюду выглядывало недовольство.
     Земля прислушивалась к каждому дуновению свежего ветерка. И вот один старик услышал какой-то звук. Результат его последующих действий оказался таким, что одни провозгласили старца святым, а другие прокляли.
     Лучшие дни жизни имама аль Ассада остались в прошлом. Он почти ослеп — он уже почти пятьдесят лет служил Богу. Настало время, когда он мало что мог сделать для своего Бога, и теперь другие заботились о старике.
     Тем не менее сейчас они дали ему меч и послали сторожить склон. У него не оставалось ни сил, ни воли для того, чтобы использовать оружие. Если кто-нибудь из рода аль Хабиб задумает прийти, чтобы украсть воду из источников или цистерн Аль Хаба, он ничего не сможет сделать. Следовало бы отказаться, сославшись на слабое зрение, думал он.
     Старик оставался искренним в своей вере. Он всем сердцем верил в то, что является лишь одним из Братьев на Земле Мира и в силу этого должен делиться своим счастьем с теми, кого Бог поручил его заботам.
     В Святилище Аль Хаба была вода. В Эль Акила воды не было. Старец был не в силах понять, почему его настоятель готов обнажить мечи ради того, чтобы сохранить эту противоестественную несправедливость.
     Эль Акила располагалась в миле слева от него. Это убогое поселение было основным местом обитания рода аль Хабиб. Святилище и монастырь, в котором жил аль Ассад, оставались в паре сотен ярдов за его спиной. Монастырь был убежищем для вышедших на покой служителей Бога в западной части пустыни.
     Источник шума находился где-то ниже по склону, который он был должен охранять.
     Аль Ассад засеменил вниз, доверяя больше своим ушам, нежели затянутым катарактой глазам. И вот до него снова долетел этот звук. Такой звук обычно издает умирающий на дыбе человек.
     В тени большого валуна он обнаружил лежащего мальчика.
     На слова «Кто ты?» и «Не нужна ли тебе помощь?» не последовало никакого ответа. Старик стал на колени. Скорее на ощупь, чем при помощи зрения понял, что наткнулся на жертву пустыни.
     Он вздрогнул, ощутив под пальцами растрескавшуюся и иссохшую под палящим солнцем кожу лица.
     — Ребенок, — пробормотал он, — и не из Эль Акила.
     От мальчишки мало что осталось. Солнце выжгло из него большую часть жизни, спалив не только тело, но и дух.
     — Поднимайся, сын мой. Отныне ты в безопасности. Ты пришел в Аль Хаба.
     Мальчик не отвечал. Аль Ассад попытался поставить его на ноги. Ребенок не помогал и не мешал ему. Имам ничего не мог сделать. У мальчика совсем не оставалось воли к жизни. Реакцией на все усилия старика было лишь невнятное бормотание, которое, как это ни удивительно, звучало так:
     — Я путешествовал с Ангелом Божьим и видел стены Рая.
     Пробормотав это, мальчик окончательно впал в беспамятство. Аль Ассад, сколько ни пытался, так и не смог привести его в чувство.
     Старику пришлось совершить долгое и мучительное путешествие в монастырь. Через каждые полсотни ярдов он останавливался и возносил молитву Творцу, дабы тот сохранил ему жизнь хотя бы до того момента, когда он донесет весть о ребенке до своего настоятеля.
     Его сердце вновь начало давать перебои, и он знал, что уже совсем скоро Смерть примет его в свои объятия.
     Аль Ассад уже давно перестал бояться встречи с Черной Дамой. Совсем напротив, он ждал того момента, когда она прижмет его к своему сердцу и освободит от многочисленных болезней и почти постоянной боли. Но он просил отсрочки для того, чтобы успеть совершить свое последнее доброе дело.
     Господь возложил на него и на монастырь ответственность за ребенка, которого милостью своей провел через пустыню к Святилищу.
     Смерть услышала и остановила уже занесенную над ним руку. Возможно, она просто предвидела в будущем более обильную жатву.
     Поначалу настоятель старику не поверил и даже отчитал, что тот оставил вверенный ему пост.
     — Это все выходки аль Хабиб, — сказал он. — Сейчас они крадут нашу воду.
     Но аль Ассад сумел убедить настоятеля, что, впрочем, не сделало того счастливее.
     — Нам здесь только лишних ртов не хватает, — буркнул он.
     — «Ты ешь хлеб, когда брат твой голодает? Ты пьешь воду, когда брат твой умирает от жажды? В таком случае я скажу тебе…»
     — Избавь меня от цитат, брат. О мальчике позаботятся.
     Настоятель потупил взор. Его не ужасала мысль о том, что скоро Черная Дама явится за аль Ассадом. Старик в последнее время стал настоящим чирьем на заднице.
     — Вот видишь, — сказал он. — Его уже несут.
     Братья поставили носилки у ног настоятеля, и тот, склонившись, внимательно осмотрел ребенка. Вид несчастного вызвал у него отвращение, но настоятель, кажется, был потрясен вовсе не видом страдальца.
     — Это же Мика. Сын торговца солью аль Рами.
     — Но прошел целый месяц с того дня, когда аль Хабиб обнаружил его караван! — запротестовал один из братьев. — Никто не может выжить в пустыне так долго.
     — Он сказал, что за ним ухаживал Ангел, — вмешался аль Ассад. — Говорил, что видел стены Рая.
     Настоятель бросил на старика неодобрительный взгляд.
     — Старик прав, — сказал один из братьев. — По пути он начал разговаривать. Бормотал о том, что видел золотые знамена на башнях у врат Рая. Рассказывал, как Ангел показывал ему бескрайний мир. Заявил, что Бог повелел ему вернуть Избранных на путь Истины.
     По лицу настоятеля пробежала тень. Такие разговоры всегда нагоняли на него уныние.
     — Может быть, он и в самом деле видел Ангела, — предположил кто-то.
     — Не глупи, — оборвал фантазера настоятель.
     — Но он жив, — напомнил аль Ассад. — Хотя это невозможно.
     — Мальчишка оставался у бандитов.
     — Бандиты скрылись через Сахель. Аль Хабиб проследил их путь.
     — Ну, значит, у кого-то еще.
     — Это был Ангел. Или ты не веришь в Ангелов, брат?
     — Конечно, верю, — поспешил заверить настоятель. — Просто я считаю, что они не являются сыновьям торговцев солью. Его устами говорит безумие пустыни, и как только мальчишка придет в себя, он обо всем забудет.
     Настоятель огляделся вокруг, и то, что он увидел, ему крайне не понравилось. Все обитатели Святилища собрались у носилок, и на многих лицах можно было прочитать желание поверить в услышанное.
     — Ахмед, — сказал настоятель, — приведи ко мне Мустафу аль Хабиб. Впрочем, подожди. Брат аль Ассад, ты нашел мальчика, тебе и идти в деревню.
     — Но зачем?
     Настоятель вспомнил об одном формальном обстоятельстве, которое, как ему казалось, позволяло найти выход из неприятного положения.
     — Мы не можем оставить его здесь, так как он не посвящен. К тому времени, когда мы сможем сделать это, ребенок успеет выздороветь.
     Аль Ассад мрачно взглянул на своего настоятеля и, преисполнившись яростью настолько сильной, что она даже заглушала боль, отправился в деревню Эль Акила.
     На главу рода аль Хабиб сообщение старика подействовало так же, как и на настоятеля.
     — Ты нашел ребенка в пустыне? И что же ты хочешь от меня? Мне до него нет никакого дела.
     — Несчастья ближнего касаются нас всех, — сказал аль Ассад. — Настоятель желает побеседовать с тобой о мальчике.
     На вопрос главы рода аль Хабиб настоятель произнес длиннейшую цитату из Священного Писания, на что Мустафа повторил сентенцию, услышанную незадолго до этого от старика. Настоятель лишь с большим трудом сумел сдержать свой гнев.
     — Он не посвящен.
     — Ну так посвяти его. Это — твоя работа.
     — Ритуал посвящения нельзя проводить, пока он не поправится.
     — До него мне нет дела. А до твоих проблем — тем более.
     Мустафа был зол на настоятеля. Всего за два дня до этого он просил у этого типа разрешения брать воду из монастырского источника и получил отказ.
     Аль Ассад специально провел главу рода через сад Святилища, где на аккуратных клумбах роскошные цветы славили могущество Бога. При виде такого расточительства в засуху Мустафа рассвирепел окончательно, полностью утратив интерес ко всякого рода филантропии.
     Настоятель оказался в ловушке. Необходимость вершить добрые дела была высшим законом для Святилища, и он не осмеливался попирать этот закон перед лицом всей братии. Он не мог этого сделать, если желал сохранить свой пост. Но в то же время он не мог позволить этому мальчишке бормотать безумные, еретические слова, сеющие смуту.
     — Мой друг, мы, к сожалению, обменялись излишне резкими словами, когда пару дней назад обсуждали одно дело. Готов признать, что я тогда принял решение несколько поспешно.
     — Возможно, — хищно усмехнулся Мустафа.
     — Как насчет двух дюжин баррелей воды?
     Мустафа молча двинулся к дверям.
     Аль Ассад печально покачал головой. Они торгуются, как купчишки, а мальчик умирает. Испытывая сильнейшее отвращение, старик вышел и направился в свою келью.
     Прошел лишь час, и Черная Дама приняла достойного старца в свои объятия.
     
     Мика проснулся неожиданно и в полном сознании. Интуитивно он ощущал, что прошло очень много времени. Он ясно помнил — и это было последнее ясное воспоминание, как он шагал рядом с отцом, а их караван преодолевал последнюю лигу перед Эль Акила. Крики… удар… боль… безумие. Они попали в засаду. Где он сейчас? Почему он не умер? Ангел… Там был какой-то Ангел. Начали возникать обрывки иных воспоминаний. Его вернули к жизни для того, чтобы он стал миссионером среди Избранных. Стал Учеником.
     Он поднялся со своего убогого соломенного ложа, но ноги отказались ему служить. Он лежал некоторое время, тяжело дыша и набираясь сил, чтобы доползти до выхода из палатки.
     Мустафа аль Хабиб поместил его в своего рода карантин. Речи мальчишки приводили его в трепет. За теми безумными перспективами, которые открывали слова ребенка, вождь рода видел кровь и боль.
     Мика откинул полог палатки.
     Ему в лицо ударили лучи послеполуденного солнца. Он вскрикнул, прикрыв глаза руками. Дьявольский шар снова пытается его убить.
     — Ты, идиот! — выкрикнул незнакомый голос, и чьи-то руки толкнули его обратно в тень. — Ты что, ослепнуть хочешь?
     Руки, которые вели его к тюфяку, стали заметно нежнее. Яркие пятна в глазах начали постепенно исчезать, и он увидел рядом девочку.
     Она была примерно его возраста, и её лицо было открыто.
     Он отшатнулся. Что это? Искушение, посланное Им Зло Творящим? Ведь её отец убьет его…
     — Что случилось, Мириам? Я слышал, как он вопил.
     В палатку скользнул юноша лет шестнадцати. Теперь Мика испугался по-настоящему.
     В этот момент он вспомнил, кто он и каково его предназначение. К нему прикасалась длань Бога. Он — Ученик. Никто не смеет сомневаться в его праведности.
     — Найденыш получил в глаза много солнца. — Девочка коснулась его плеча, и Мика отшатнулся.
     — Перестань, Мириам, побереги силы для игр к тому времени, когда он придет в себя. — Обращаясь к Мике, он продолжил:
     — Она любимица отца. Самая младшая. Вот он её и балует. Ей даже убийство с рук сойдет. Мириам, прикрой, пожалуйста, лицо.
     — Где я? — спросил Мика.
     — В Эль Акила, — ответил юноша. — В палатке рядом с лачугой Мустафы абд-Рахима ибн Фарида аль Хабиб. Тебя нашли монахи из Аль Хаба. Ты почти умер. Они передали тебя моему отцу. Меня зовут Нассеф. А это отродье — моя сестрица Мириам. — Он уселся, скрестив ноги, напротив Мики. — А на нас возложена забота о тебе.
     Последние слова были произнесены без всякого энтузиазма.
     — Ты для них оказался слишком большой обузой, — вмешалась девочка, — вот они и отдали тебя отцу.
     В её тоне он уловил горькие нотки.
     — В чем дело?
     — Наш оазис высыхает. А тот, что находится в Святилище, полон, но настоятель не желает делиться водой. Священные сады расцветают, в то время как род аль Хабиб умирает от жажды.
     Ни брат, ни сестра не упомянули о прагматической сделке их папаши.
     — А ты и правда видел Ангела? — спросила Мириам.
     — Да. Видел. Он носил меня среди звезд и показывал многие земли. Он явился ко мне в момент крайнего отчаяния и принес два бесценных дара: жизнь и Истину. И он обязал меня нести Истину всем Избранным, чтобы они смогли сбросить с себя узы прошлого и в свою очередь нести Истину неверным.
     Нассеф метнул саркастический взгляд в сторону сестры. Это не прошло мимо внимания Мики.
     — Ты тоже узришь Истину, друг Нассеф. Ты станешь свидетелем расцвета Королевства Покоя. Господь вернул меня к жизни с миссией создать на земле подобное королевство.
     Через некоторое время вокруг этого замечания Эль Мюрида о его возвращении к жизни развернутся жаркие споры. Участники диспутов будут решать, говорил ли он о символическом возрождении или буквальном возвращении из мертвых. Сам же Эль Мюрид никогда не выступал с пояснениями.
     Нассеф закрыл глаза. Он был на четыре года старше этого наивного мальчика, и эти годы обогатили его опытом, создав непреодолимую преграду между ним и Микой.
     Однако у него хватило такта не расхохотаться.
     — Открой-ка немного полог палатки, Мириам. Будем постепенно приучать его к солнцу.
     Выполнив просьбу брата, она сказала:
     — Надо принести ему что-нибудь поесть. Он же пока твердой пищи не принимал.
     — Ничего тяжелого. Его желудок ещё не готов. — Нассефу уже приходилось видеть людей, ставших жертвой пустыни.
     — Помоги мне принести.
     — Хорошо. Отдыхай, Найденыш. Мы скоро вернемся.
     Пройдя футов двадцать, Мириам остановилась и негромко спросила:
     — Он ведь и вправду верит в это, разве не так?
     — В Ангела? Да он просто сумасшедший.
     — А я вот, Нассеф, тоже верю. В некотором смысле. Потому что хочу верить. То, что он говорит… Думаю, что большинство людей тоже были бы рады услышать его слова. Думаю, что настоятель отправил его к нам только потому, что боялся слушать. По той же причине папа не хочет держать его в доме.
     — Мириам…
     — А что, если множество людей начнут его слушать и верить?
     Нассеф, глубокомысленно помолчав, произнес:
     — Пожалуй, здесь есть о чем подумать.
     — Верно. Пошли, достанем ему что-нибудь поесть.
     Эль Мюрид, который пока ещё в основном был мальчиком по имени Мика аль Рами, лежал, уставившись в потолок палатки. Он позволил солнечному лучику прикасаться к его глазам. В нем росло нетерпеливое желание как можно скорее вступить на свой путь и начать проповедовать. Но он поборол нетерпение, так как знал, что прежде чем приступить к своей миссии пастыря, ему надо полностью восстановить силы.
     Но он был таким нетерпеливым!
     Ему было хорошо известно непостоянство Избранных, и теперь, когда Ангел открыл ему глаза, следовало как можно скорее начинать сеять среди них зерна Истины. Каждая новая жертва Черной Дамы означала, что ещё одна душа попала в лапы Властелина Зла.
     Он начнет свои проповеди здесь — в Эль Акила и в Аль Хаба. Когда местные жители обретут спасение, он пошлет их нести слово Истины своим соседям. Сам же он начнет странствовать от племени к племени, от деревни к деревне по караванному пути своего отца. Если он к тому же найдет способ доставить им соль…
     — А вот и мы, — объявила Мириам. В её голосе Мика услышал музыку, весьма необычную для столь юной особы.
     — Снова суп, но теперь с кусочками лепешки, которые ты будешь размачивать. Садись. На сей раз ты поешь нормально. Только не спеши, а то заболеешь. И не переусердствуй.
     — Ты, Мириам, очень добрая.
     — Нет. Нассеф прав. Я — жалкое отродье.
     — Творец все равно любит тебя.
     Он говорил негромко и убедительно, не забывая при этом жевать. Мириам внимала ему, не скрывая восторга.
     
     Свою первую проповедь он произнес в тени пальм, окружающих оазис рода аль Хабиб. В источнике осталось лишь немного грязи, да и та почти высохла и потрескалась. Он сравнил высохший оазис с умирающей верой в Творца.
     Его слушали всего несколько человек. Он сидел перед ними как учитель перед школярами, неторопливо рассуждая и приводя убедительные аргументы в пользу истинной веры. Некоторые из слушателей были в четыре раза старше его. Они были поражены его познаниями и ясностью мысли.
     Они ставили на пути мальчика ловушки, сооруженные из различных догматов веры, но юный Мессия разбивал все их аргументы с той же легкостью, с какой орды варваров разрушают стены небольших городов.
     Оказывается, его обучили лучше, чем он сам мог подозревать.
     Ему никого не удалось обратить в свою веру. Но он пока этого и не ждал. Проповеднику хотелось, чтобы они начали шептаться за его спиной, бессознательно создавая атмосферу, в который горячие проповеди смогут наставить некоторых слушателей на путь Истины.
     Те, кто постарше, ушли с первой проповеди напуганными. Они уловили в его словах первые искры того пламени, которое может поглотить детей Хаммад-аль-Накира.
     Через некоторое время Эль Мюрид пришел к Мустафе.
     — Что произошло с караваном отца? — спросил он у вождя.
     Мустафа был поражен — мальчик говорил с ним как с равным, а не так, как ребенок говорит с взрослым.
     — Попал в засаду. Все погибли. Это был печальный час в истории Хаммад-аль-Накира. Увы, мне пришлось дожить до того дня, когда бандиты напали на караван с солью!
     В словах Мустафы чувствовалась какая-то недосказанность, и глаза его бегали.
     — Я слышал, что разгромленный караван нашли люди рода аль Хабиб. Мне говорили, что они преследовали бандитов.
     — Да, это так. Бандиты пересекли Сахель и скрылись в западных землях, населенных неверными.
     Мустафа начал нервничать, и Мика знал почему. Глава рода в целом был человеком честным. Он послал своих людей, чтобы отомстить по справедливости за семью аль Рами. Но каждый из Детей Хаммад-аль-Накира был немножечко разбойником.
     — У тебя есть верблюд, который отзывается на кличку Большой Джамал. А ещё один откликается на кличку Кактус. Неужели клички животных случайно совпадают с кличками верблюдов моего отца? Неужели и клейма совпадают с тоже случайно?
     Мустафа молчал почти минуту. На какой-то момент в его глазах даже вспыхнуло пламя гнева. Ни одному взрослому мужчине не нравится, когда от него требует ответа ребенок.
     — Однако ты наблюдателен, сын аль Рами, — наконец произнес он. — Все верно. Эти животные принадлежали твоему отцу. Прослышав о том, что случилось, мы оседлали наших лучших скакунов и пустились по следу грабителей. Столь гнусное преступление не могло оставаться безнаказанным. Хотя твоя семья и не входила в род аль Хабиб, она принадлежала к Избранным. Вы были торговцами солью. А торговцев солью охраняют законы более древние, чем сама империя.
     — Кроме того, ты мог захватить то, что они награбили.
     — Да, я мог вернуть добычу, хотя твой отец не был богатым человеком. Все его состояние вряд ли могло покрыть наши потери в конях и людях.
     Мика улыбнулся. Он понял стратегию, на основании которой Мустафа станет вести с ним торг.
     — И вам удалось отомстить за гибель моей семьи?
     — Для этого нам пришлось пересечь Сахель. Мы сумели захватить их чуть ли не у самых ворот укрепленного лагеря торговцев-язычников. Только двоим удалось скрыться за воротами. Мы вели себя благородно и не стали жечь их деревянные стены. Мы не стали убивать мужчин и забирать в рабство женщин. Мы встретились с их старшинами, которые, оказывается, давно знали твою семью. Мы представили им все доказательства. Они собрали совет, после которого отдали бандитов на нашу милость. Но мы милости не проявили. Бандиты умерли, и я не могу сказать, что их смерть была быстрой и легкой. Они умирали несколько дней в назидание тем, кто задумал нарушить законы более древние, чем сама пустыня. Стервятники, наверное, все ещё клюют их кости.
     — За это я приношу тебе, Мустафа, свою благодарность. А как насчет моего наследства?
     — Мы рассчитались со старшинами. Боюсь, что они нас надули. Ведь мы для них не более чем невежественные дьяволы пустыни. Но возможно, они вели себя честно. Ведь у нас были сабли, на которых ещё не успела высохнуть кровь бандитов.
     — Сомневаюсь, что они обманули вас, Мустафа. Это не в их обычаях. И кроме того, они, как ты говоришь, вас боялись.
     — Там оказалось немного золота и серебра. Верблюды их не интересовали.
     — Каковы ваши потери?
     — Один человек убит и мой сын Нассеф ранен. Ну и мальчишка! Жаль, что ты его не видел! Он дрался как лев! Моя гордость не знает границ. Не могу поверить в то, что мои чресла породили такого сына. Мой Нассеф — лев пустыни! Он станет могучим воином. Если сумеет пережить юношескую запальчивость. Он собственноручно убил трех из них. — Глава рода просто светился гордостью.
     — А кони? Ты упоминал о конях.
     — Мы потеряли трех. Самых лучших. Мы скакали быстро и без остановок. Кроме того, мы направили гонца к родичам твоего отца, чтобы известить их и чтобы они могли востребовать свою собственность. Посланник ещё не вернулся.
     — Да, я знаю, путешествие у него длинное, очень длинное. Теперь все это добро — твое, Мустафа. Все полностью. Я попрошу у тебя лишь одну лошадь и немного монет, чтобы начать свою священную миссию.
     Мустафа был безмерно удивлен.
     — Мика… — начал он.
     — Отныне я Эль Мюрид. Мика аль Рами больше не существует. Это был мальчик, который умер в пустыне. Я вернулся из огненного горна как Ученик.
     — Ты ведь шутишь. Разве не так?
     Эль Мюрид был изумлен тем, что у кого-то могут быть сомнения.
     — Именем твоего отца, который был моим другом, — продолжал Мустафа, — заклинаю, выслушай меня. Не вступай на этот путь. Он может оказаться путем слез и горя. И не только для тебя — для всех.
     — Но я должен, Мустафа. Мне повелел это сам Бог.
     — Я мог бы удержать тебя силой, но не стану делать этого. И да простит меня дух твоего отца. Я подберу тебе лошадь.
     — Белую, если такая у тебя есть.
     — Да, есть одна.
     На следующее утро Эль Мюрид снова учил под пальмами. Он страстно говорил о едва сдерживаемом гневе Бога, который, теряя терпение, взирает на то, как Избранные пренебрегают своим долгом. Аргумент в виде пересыхающего оазиса опровергнуть было очень трудно. Испепеляющий зной лета тоже был весомым доводом. Некоторые из более молодых слушателей задержались после проповеди, чтобы получить более глубокие познания и выслушать ответы на мучающие их вопросы.
     Три дня спустя Нассеф прошептал из-за закрытого полога его палатки:
     — Мика? Я могу войти.
     — Это ты, Нассеф? Входи. Но я — Эль Мюрид.
     — Ну конечно. Прости. — Нассеф уселся напротив Эль Мюрида и продолжил:
     — Отец и я поругались. Из-за тебя.
     — Мне жаль это слышать. Это очень плохо.
     — Он приказал мне держаться от тебя подальше. И Мириам тоже. Остальные родители требуют того же. Они злятся на тебя — ты слишком многое подвергаешь сомнению. Тебя терпели до тех пор, пока считали, что твой разум поражен безумием пустыни. Но теперь они называют тебя еретиком.
     Эль Мюрид был потрясен:
     — Меня? Ученика? Они обвиняют меня в ереси? Как это может быть? Разве я не был избран самим Творцом?
     — Ты бросаешь вызов старому образу жизни. Их образу жизни. Ты их обвиняешь. Ты обвиняешь монахов Аль Хаба. Они привыкли к определенным порядкам. Ведь не ждешь же ты от них признания: «Да, мы виноваты».
     Он не предвидел, что Властелин Зла настолько хитер, что сможет обратить против него, Эль Мюрида, его же собственные аргументы. Кажется, он недооценил своего Врага.
     — Благодарю тебя, Нассеф. Предупреждая меня, ты поступаешь как истинный друг. Я это запомню. Знаешь, Нассеф, я подобного не ожидал.
     — Я так и думал.
     — Ступай и не давай своему отцу повода для гнева. Я поговорю с тобой позже.
     Эль Мюрид молился несколько часов. Он глубоко погрузился в собственные мысли, и ему стало окончательно ясно, что от него ждет Бог.
     Он смотрел вдоль длинного каменистого склона в направлении монастыря Аль Хаба. Земля на невысоком холме была совершенно бесплодной, как будто тьма, царящая там наверху, сползла вниз, чтобы поглотить все то доброе, что её окружало.
     Именно там наверху он должен выиграть свою первую и самую важную битву. Какой смысл пытаться обращать лицом к Истине род аль Хабиб, если традиционные духовные пастыри постоянно сбивают свое стадо с правильного пути, как только оно на него ступит.
     — Я отправляюсь в Святилище Аль Хаба, — сказал он жителю деревни, который подошел, чтобы спросить, что он делает. — Я намерен выступить там с проповедью. Я открою им Истину, и пусть они попробуют назвать меня еретиком в лицо, рискуя навлечь на себя гнев Творца.
     — Ты считаешь это мудрым шагом?
     — Это следует сделать. Они должны будут объявить себя либо обращенными праведниками, либо признаться в том, что являются орудием Властелина Зла.
     — Пойду скажу всем.
     Эль Мюрид начал восхождение.
     В религии пустыни не существовало фигуры Дьявола, пока Эль Мюрид не назвал его. Зло состояло из сонма демонов, призраков и падших душ, не имевших вождя. А склонный к патернализму Бог Хаммад-аль-Накира был главой целого семейства богов, что подозрительно напоминало большие семьи империи или родовые группы пустыни. Главные проблемы Богу создавал его брат, слывший в божеском семействе паршивой овцой. Братец мутил воду просто так — из любви к беспорядку и не более того. В религии сохранялись следы анимизма, культа поклонения духам предков и идеи переселения душ.
     Ученые университета Ребсамен в Хэлин-Деймиель утверждали, что боги пустыни являются слабым отражением той семьи, которая объединила Семь Племен и привела их в землю, ставшую вначале империей, а затем и Хаммад-аль-Накиром.
     Учение Эль Мюрида исключало анимизм, поклонение предкам и переселение душ. Оно превратило скромного вождя рода во всемогущего Единственного Истинного Бога. Его братья, жены и дети стали простыми Ангелами.
     А баламут брат превратился во Властелина Зла, повелителя джиннов и ифритов и покровителя колдунов. Эль Мюрид возвысил голос против всякого рода чародейства с яростью, совершенно не понятной его слушателям. Его главный довод сводился к тому, что колдовство привело к гибели империи. Величие Ильказара и надежда на возвращение прежнего величия — к этой теме он обращался в каждой проповеди.
     Яблоком раздора между ним и Эль Акила был вопрос о молитвах второстепенным божествам. Местные жители привыкли обращаться к помощи монахов обители, когда хотели направить просьбу богам и особенно Мухриану, в честь которого и было построено Святилище Аль Хаба.
     Путь мальчика лежал не в само Святилище, а к тому месту, где его нашел старый имам. Он вначале не понял, что влечет его туда. Но затем догадался, что ему там следует что-то найти.
     Он там что-то потерял. Что-то такое, о чем совершенно забыл. Какой-то предмет, который выпал из его памяти. Нечто очень важное, что передал ему Ангел.
     Перед его глазами мелькали обрывки видений, в которых присутствовал амулет. Могущественный амулет в виде браслета с живым камнем. Амулет, сказал Ангел, послужит свидетельством Истины в тот момент, когда ему потребуется убедить сомневающихся.
     Но он совершенно не помнил, куда спрятал его.
     Мика принялся ползать по краю высохшего русла, не позволившего ему самостоятельно добраться до Эль Акила.
     — Ради всех богов, что ты здесь делаешь? — послышался сзади голос Нассефа.
     — Ты напугал меня, Нассеф.
     — Так что же ты делаешь?
     — Ищу кое-что. Я спрятал это где-то здесь. Ведь они его не нашли, не так ли? Они ничего не говорили?
     — Кто? Монахи? Нашли. Оборванного и обожженного солнцем сына торговца солью. Что же ты припрятал?
     — Я вспомнил. Камень, похожий на панцирь черепахи.
     — Этот, что ли?
     Камень находился всего в ярде от того места, где Мику нашел аль Ассад. Он попытался поднять камень, но сил не хватало.
     — Подвинься. Я тебе помогу.
     Нассеф попытался оторвать Эль Мюрида от камня и в итоге порвал рукав о колючий кустарник.
     — О! Мать теперь устроит мне трепку!
     — Ну ладно, помоги.
     — Да и отец тоже от неё не отстанет, если узнает, что я был здесь.
     — Нассеф!
     — Ну ладно. Я здесь. — Он приподнял валун. — Как ты ухитрился сдвинуть его раньше?
     — Не знаю.
     Вдвоем им удалось чуть откатить камень.
     — Ишь ты! Что это за штука?
     Эль Мюрид бережно взял изящный золотой браслет и сдул с него пыль. Драгоценный камень ярко сверкал даже в такое солнечное утро.
     — Ангел дал мне его. Как свидетельство для сомневающихся.
     На Нассефа его слова произвели впечатление, но он казался скорее встревоженным, нежели восхищенным. Немного помолчав, он сказал:
     — Тебе лучше поторопиться. В Святилище собралась куча людей.
     — Они ждут развлечения?
     — Они думают, что это может быть интересно, — с подчеркнутым безразличием произнес Нассеф.
     Эль Мюрид уже давно обратил внимание на уклончивый характер ответов Нассефа. Молодой человек, не желая себя связывать, во всем избегал определенности.
     Они не спеша направились к Аль Хаба. По дороге Нассеф стал понемногу отставать. Эль Мюрид ничего не сказал. Он все понимал. Нассефу не следует ссориться с Мустафой.
     В Аль Хаба собрались все монахи и все обитатели Эль Акила. В саду Святилища царила карнавальная атмосфера. Но Эль Мюрид почти не увидел обращенных к нему дружеских улыбок.
     За внешней веселостью притаилась настороженность и злоба. Они пришли сюда, чтобы увидеть чьи-то страдания.
     Поначалу он думал, что сможет учить их, сможет устроить диспут с настоятелем и таким образом открыть всем глаза на ложность старинных догматов и греховность привычного образа жизни. Но сейчас он видел, что господствующим настроением здесь является злобная одержимость. Об учении не могло быть и речи. В такой обстановке требуется бурное проявление чувств, требуется эмоциональный взрыв.
     Он стал действовать по наитию, совершенно не думая. И на несколько минут он сам стал одним из зрителей, наблюдающих за представлением, которое дает Эль Мюрид.
     Он воздел руки к небу и вскричал:
     — Я обличен Могуществом Творца! Дух Его движет мною! Узрите это, вы, идолопоклонники, погрязшие в грехе и слабые в вере! Дни противников Бога сочтены! Нет богов кроме Бога Единого, и я — Его Ученик! Следуйте за мной или вечно горите в адском пламени!
     Он обратил к земле сжатую в кулак правую руку. Камень в его амулете вспыхнул ярким огнем.
     С неба, которое не видело ни облачка вот уже много месяцев, ударила молния, и на этом месте, в безупречном саду Святилища, остался безобразный выжженный шрам. В воздухе закружились лепестки цветов.
     По голубым небесам прокатился громовой удар. Женщины завизжали. Мужчины заткнули уши. Еще шесть молний, словно огненные дротики, вонзились в землю, оставив на месте великолепных ухоженных клумб лишь испепеленную землю.
     В гробовом молчании Эль Мюрид направился вон из оскверненного Святилища. Он шагал неторопливо и величественно, похожий не на ребенка, а на стихийную силу — нечто вроде циклона. Так он спустился к Эль Акила.
     Толпа хлынула вслед за ним. Люди были в ужасе, но их влекла какая-то неодолимая сила. Братья из монастыря пошли тоже, а ведь они почти никогда не покидали стен Аль Хаба.
     Эль Мюрид подошел к пересохшему оазису и остановился там, где ещё совсем недавно воды омывали подножия пальм.
     — Я — Его Ученик! — вскричал он. — Я — орудие в Руках Божьих! Я — воплощение Его Славы и Его Могущества! Взирайте!
     Он подошел к валуну весом фунтов в сто, без всякого труда поднял его двумя руками над головой и швырнул в засохшую грязь.
     Раскат грома снова разорвал безоблачное небо. В каменистую почву пустыни ударили молнии. Женщины снова завизжали, а мужчины закрыли глаза. На пересохшей глине вдруг начали проступать темные пятна влаги.
     — И вы продолжаете называть меня безумцем и еретиком? — грозно спросил он настоятеля и Мустафу. — Отвечайте же, слуги Ада! Покажите мне свое могущество!
     Горстка новообращенных последователей Эль Мюрида собралась в одном месте. Их лица светились восторгом, весьма сходным с обожествлением.
     Нассеф стоял поодаль в пространстве между двумя группами. Он пока не знал, к кому ему лучше примкнуть.
     Но напугать настоятеля было непросто. Представление Эль Мюрида не произвело на него особого впечатления. Было ясно, что никакая демонстрация могущества не в силах поколебать его приверженность традициям.
     — Все это обычный балаган, — прорычал он. — Проявление силы Властелина Зла, от имени которого ты проповедуешь… ты не сотворил ничего такого, чего не мог бы сделать любой опытный колдун!
     Запретное слово было брошено в лицо Эль Мюрида, как перчатка. Все его учение пронизывала безотчетная и бесконечно глубокая ненависть ко всем проявлениям магического искусства. Именно эта часть его доктрины больше всего смущала слушателей, поскольку она не имела никакой видимой связи с остальными фундаментальными положениями учения.
     Эль Мюрид затрясся от ярости.
     — Как смеешь ты? — выкрикнул он.
     — Неверный! — раздался чей-то голос.
     — Еретик! — вторил ему ещё кто-то.
     Эль Мюрид резко обернулся. Неужели они смеют издеваться над ним?
     Оказалось, что это его сторонники кричат настоятелю.
     Один из них бросил камень. Камень рассек настоятелю лоб и бросил его на колени. Последовал град камней. Большинство жителей деревни обратились в бегство. Личные помощники настоятеля — парочка наименее престарелых обитателей подхватила своего пастыря под мышки и поволокла с поля боя. Сторонники Эль Мюрида двинулись следом, не переставая швырять камни.
     Мустафа, собрав горстку людей, бросился на перехват. В воздухе повисла брань. Замелькали кулаки. В руках, откуда ни возьмись, появились ножи.
     — Прекратите! — закричал Эль Мюрид.
     Это был первый мятеж. И с тех пор они преследовали его как заразная болезнь все эти годы. Только его вмешательство помогло спасти жизни многим.
     — Прекратите! — грозно выкрикнул он, воздев правую руку к небесам. Его амулет сверкал, заливая лица золотистым сиянием. — Спрячьте свои клинки и ступайте по домам! — приказал он своим сторонникам.
     Сила снизошла на него, он перестал быть ребенком и его приказам нельзя было не повиноваться. Последователи Эль Мюрида спрятали ножи и отошли назад. Он внимательно их рассмотрел. Они все были молоды, некоторые даже моложе его.
     — Я пришел к вам не для того, чтобы вы проливали кровь, — сказал он и, повернувшись к Мустафе, продолжил:
     — Прими мои извинения, Мустафа. Я не хотел этого.
     — Но ты же призываешь к войне. К Священной войне.
     — Только против неверных. Против варварских, языческих стран, восставших против империи. Но не к войне брата против брата и Избранных против Избранных. — Он бросил взгляд на молодых людей и с изумлением заметил среди них нескольких девочек. — Я не хочу восстанавливать сестер против братьев или сынов против отцов. Я явился, чтобы воссоздать Священную Империю, чтобы Избранные снова смогли занять достойное место среди других народов и обрести любовь Единого Господа, которому они станут возносить молитвы о ниспослании милости Избранным.
     — Я верю, что ты желаешь добра, — покачал головой Мустафа. — Но мятежи и раздоры будут всегда идти за тобой по пятам, Мика аль Рами.
     — Эль Мюрид. Ученик.
     — Вражда станет повсюду следовать за тобой, Мика. И твое путешествие уже началось. Я не допущу, чтобы в роду аль Хабиб начались ссоры. Я навсегда изгоняю тебя со своих земель, но не стану принимать более суровых мер, так как знал твою семью и её нелегкие пути в пустыне.
     "И ещё потому, что боюсь амулета». Но эти слова он не произнес.
     — Я — Эль Мюрид!
     — Мне безразлично, как ты себя называешь и кем считаешь. Но я не допущу насилия на моей территории. Я дам тебе коня и монеты, которые ты просил у меня, а также все остальное, что тебе потребуется в странствиях. Ты покинешь Эль Акила сегодня после полудня. Я, Мустафа абд-Рахим ибн Фарид аль Хабиб, сказал свое слово. Не спорь со мной.
     — Отец, ты не можешь…
     — Молчи, Мириам. Что ты делаешь в обществе этой рвани? Почему ты не со своей матерью?
     Девочка принялась возражать, но Мустафа резко оборвал ее:
     — Я оказался глупцом. Ты начинаешь рассуждать так, словно ты и впрямь мужчина. Все кончено, Мириам. Отныне и впредь ты будешь находиться среди женщин и станешь выполнять женскую работу.
     — Отец!
     — Ты слышала меня. Мика, ты тоже слышал мои слова. Начинай сборы.
     Его сторонники были готовы возобновить свару, но он их разочаровал.
     — Нет, — сказал Мика, — для Королевства Покоя ещё не пришло время бросить вызов не праведным порочным силам, временно захватившим власть. Потерпите. Наш час придет.
     Мустафа залился краской и процедил:
     — Не выводи меня из себя, мальчик.
     Эль Мюрид повернулся лицом к вождю рода аль Хабиб и скрестил руки на груди так, чтобы амулет оказался сверху. Сверкающий камень был обращен прямо на Мустафу. Мальчик молча и не мигая встретил взгляд воина.
     Первым не выдержал Мустафа. Он посмотрел на амулет, судорожно сглотнул и зашагал к деревне.
     Эль Мюрид неторопливо последовал за ним. Его сподвижники шагали рядом, заглядывая ему в глаза и принося клятвы верности. Но он не обращал на них внимания. Его привлекал Нассеф, который брел между двумя группами, не зная, к которой примкнуть.
     Интуиция подсказывала — Нассеф ему необходим. Этот юноша может стать краеугольным камнем всего его дела. Прежде чем уехать, он обязан завоевать доверие Нассефа.
     У Эль Мюрида к Нассефу было двойственное отношение, впрочем, как и у сына Мустафы к Эль Мюриду. Нассеф был умен, бесстрашен, жесток и умел. Но в нем присутствовала какая-то темная, пугающая Ученика сторона. Сын Мустафы нес в себе как зачатки большого зла, так и зерно добра.
     — Нет, я не стану спорить с Мустафой, — сказал Эль Мюрид сторонникам, умоляющим не покидать их. — Я полностью восстановил силы и настало время странствий. Я вернусь, когда придет срок. Примите на себя мои труды, пока я буду отсутствовать. И пусть, когда я вернусь, передо мной предстанет образцовое поселение.
     Он начал один из своих уроков, чтобы ученики его оказались во всеоружии, когда приступят к своей миссионерской деятельности.
     
     Выехав из Эль Акила, он не стал оглядываться. Эль Мюрид сожалел лишь о том, что не получил возможности привести Нассефу новые доводы. Что же, Эль Акила была всего лишь началом.
     Правда, не таким хорошим началом, на которое он мог надеяться. Никого из серьезных людей он обратить так и не смог. Монахи и вожди просто отказывались его слушать. Следовало найти способы отверзнуть их глаза и умы.
     Он двигался в обратном направлении по тому пути, которым двигался в последний раз караван его отца. Ему хотелось задержаться в том месте, где погибла его семья.
     Ангел предупредил его о том, что удел его будет тяжелым и что против него выступят все те, кто извлекает выгоды от приверженности к старым порядкам. Он не поверил. Как можно отказываться от Истины? Ведь она настолько очевидна и так захватывающе прекрасна, что видна каждому.
     Эль Мюрид услышал стук подков, когда находился уже в двух милях от Эль Акила. Он оглянулся. Его догоняли два всадника. Он не сразу их узнал, а затем ему показалось, что это те двое, которые утаскивали забиваемого камнями настоятеля. Что им здесь понадобилось? Эль Мюрид обратил взор на восток, стараясь не обращать внимания на преследователей. Оглянувшись вторично, он увидел их в какой-то дюжине ярдов позади себя. В их руках сверкнула обнаженная сталь.
     Эль Мюрид ударил пятками в бока своего коня. Белый жеребец рванулся вперед, едва не выбросив его из седла.
     Склонившись вперед, он обхватил обеими руками шею скакуна, даже не пытаясь управлять скачкой.
     Всадники неслись следом.
     Теперь он познал тот страх, на который ему не хватило времени во время нападения бандитов на караван отца. Он не представлял, что Властелин Зла так скоро обратит против него свою ярость.
     Скакун, обогнув огромный выветренный валун, вынес его в ту долину, где погиб его отец…
     Преследователи уже поджидали его. Белый конь встал, чтобы избежать столкновения. Животное с такой силой уперлось ногами, что все четыре копыта полностью ушли в песок. Эль Мюрид вылетел из седла и покатился по земле, пытаясь найти укрытие.
     Оружия у него не было. Он всегда верил в то, что Бог защитит его… Эль Мюрид начал молиться.
     Позади него в долине раздался стук копыт. Раздались крики. Сталь ударила о сталь. Кто-то застонал и затем все стихло.
     — Вылезай, Мика! — заорал кто-то, нарушив гробовую тишину. Он выглянул в щель между двумя валунами и увидел двух лошадей без всадников и два неподвижных тела на каменистой земле.
     Над ними возвышался Нассеф, восседавший на огромном черном жеребце. В правой руке он держал окровавленный клинок. Позади него Эль Мюрид увидел трех молодых людей из Эль Акила, Мириам и ещё одну девочку, имени которой он не знал.
     — Откуда вы появились? — спросил Эль Мюрид, выползая из-за камней.
     — Мы решили отправиться за тобой, — сказал Нассеф, соскакивая с коня и с презрительным видом вытирая лезвие о грудь одного из убитых. — Монахи. Они послали этих полоумных убить тебя.
     Убитые братья не были монахами, они всего лишь прислуживали в Святилище. Настоятель кормил их и предоставлял крышу над головой за то, что они ишачили на монастырь.
     — Но как вы оказались именно здесь? — спросил Эль Мюрид.
     — Мириам заметила, что они отправились вслед за тобой. До этого момента мы спорили, не зная, что делать дальше. Но их отъезд решил все. Здесь есть козья тропа, которая идет не вокруг холмов, а прямо через них. По ней я и поскакал. Я был уверен, что они дадут тебе проехать до этого места, а затем сделают все так, будто ты снова стал жертвой бандитов.
     Эль Мюрид стоял над мертвыми братьями, и его глаза наполнились слезами. Эти бедняги были всего лишь слепым орудием в лапах Властелина Зла. Встав на колени, он вознес молитву о спасении их душ, хотя надежды на то, что Бог проявит к ним милосердие, было мало. Бог, как известно, ревнив и мстителен.
     Закончив молитву, Эль Мюрид спросил:
     — И что же ты собираешься сказать своему отцу?
     — Ничего. Мы отправляемся с тобой.
     — Но…
     — Тебе нужна помощь, Мика. Разве я это только что не доказал?
     Эль Мюрид немного постоял в задумчивости, а затем, заключив Нассефа в объятия, произнес:
     — Я рад, что ты пришел, Нассеф. Я очень беспокоился за тебя.
     Нассеф покраснел. Дети Хаммад-аль-Накира привыкли к рисовке, но им крайне редко приходилось встречаться с проявлениями искренней нежности.
     — Надо двигаться дальше, — сказал он. — Нам предстоит длинный путь, если мы не хотим провести ночь в пустыне.
     Эль Мюрид снова обнял его:
     — Еще раз благодарю тебя, Нассеф. Ты не представляешь, сколь много все это для меня значит. — Он повернулся, обменялся рукопожатиями с остальными молодыми людьми и поцеловал ручки девочкам.
     — А я, значит, объятий не заслужила? — поддразнила его Мириам. — Неужели ты любишь Нассефа сильнее, чем меня?
     Теперь настала его очередь смущаться. Мириам следует прекратить свои игры.
     Но вызов он принял.
     — Ну-ка, подойди поближе, — сказал Эль Мюрид.
     Когда она приблизилась, проповедник её обнял, чем страшно рассердил Нассефа и привел в страшное смущение девочку.
     Эль Мюрид рассмеялся.
     Один из молодых людей подвел его коня.
     — Благодарю тебя, — сказал юный Мессия.
     Итак, их было семеро. Они отправлялись в путь, которому предстояло продолжаться много-много лет. Эль Мюрид счел семерку благоприятным числом, но числа сами по себе не приносят удачи. Ему придется провести в мучительных раздумьях бесчисленное количество ночей, прежде чем его миссия начнет приносить плоды. Слишком много Детей Хаммад-аль-Накира не желали воспринимать его учение или оказывались глухими к слову Истины.
     Но он упорно продолжал свое дело. Каждая новая проповедь открывала для него ещё одно-два сердца. Число его сторонников постоянно возрастало, и они тоже начинали проповедовать.
     
Глава 2
Семена ненависти, корни войны
     
     Гаруну было шесть лет, когда он впервые повстречался с Эль Мюридом.
     Его брат Али нашел себе наблюдательный пункт в проломе старой стены окружающей сад.
     — Вот это да, клянусь бородой Бога! — воскликнул Али. — Хедах, Мустафа, Гарун, бегите скорей сюда! На это стоит посмотреть.
     — Али, немедленно слезай оттуда! — потребовал их учитель Мегелин Радетик.
     Мальчик проигнорировал приказ.
     — Разве можно вколотить хоть что-нибудь в головы этих маленьких дикарей, — пробормотал Радетик. — Может быть, вы можете мне помочь? — спросил он у их дяди Фуада.
     Тонкие губы Фуада сложились в злобную улыбку. Могу, но не буду, говорила эта гримаса. Фуад считал, что его брат Юсиф просто глупец, растрачивая деньги на этого смахивающего на бабу заграничного учителя.
     — Что вы хотите? Ведь сейчас Дишархун.
     Радетик покачал головой. В последние дни Фуад не удостаивал его разнообразием ответов.
     Варварское празднество, которое означало потерю ещё нескольких недель в достаточно безнадежном деле обучения отпрысков валига. Они покрыли почти три сотни ужасных миль по пустыне от Эль Асвада до Аль-Ремиша только для того, чтобы повеселиться и вознести молитвы. Однако следовало признать, что за кулисами праздника вершились важные политические дела.
     Ученые Хэлин-Деймиеля славились своим скептицизмом. Они объявляли все религиозные конфессии либо фарсом, либо жульничеством.
     Мегелин Радетик даже среди своих ученых коллег слыл скептиком. Его отношение к религии явилось предметом горячего спора между ним и его работодателем Юсифом, валигом Эль Асвада. В результате этих дискуссий на всех уроках стал обязательно присутствовать Фуад. Младший брат Юсифа, известный скандалист и забияка, он должен был находиться рядом с учителем, чтобы противостоять самым нетерпимым ересям Хэлин — Деймиеля.
     — Торопитесь! — орал Али. — Вы все прозеваете!
     Все те, кто двигался по королевскому парку от лагерей паломников к Святилищу Мразкима, не могли миновать пыльной улицы вдоль стены сада, ставшего для Мегелина классной комнатой на открытом воздухе. В этом году его ученики впервые были вместе с отцом во время Дишархуна. Им ещё не доводилось видеть Аль — Ремиш в праздничной атмосфере.
     — Святая Неделя, — бормотал с кислым видом Радетик. — Весеннее празднество. И кому все это надо?
     Для него это тоже было первое посещение столицы. И если говорить по правде, то и он был возбужден не менее своих учеников, хотя и старался не подавать виду.
     Он согласился стать учителем для того, чтобы иметь возможность изучать примитивные политические процессы, протекающие далеко за Сахелем. Беспрецедентный вызов традициям, брошенный Мессией по имени Эль Мюрид, обещал интересные результаты в изучении общества, пребывающего в состоянии внутреннего напряжения. Научной специальностью Радетика был анализ трансформации идейных воззрений правительства в монолитных государствах, пытающихся приспособиться к идеологическим изменениям, как правило, политически нейтральным. Это была очень тонкая и сложная область исследований, и какими бы ни были выводы авторов, они подвергались жестокой критике.
     Его сделка с Юсифом вызвала большой шум в университете Ребсамен. Таинственные земли Хаммад-аль-Накира оставались девственной территорией для ученых Хэлин-Деймиеля. Но теперь Радетик начинал сомневаться, стоит ли игра свеч.
     Только маленький Гарун не отвлекался. Все остальные ученики разбежались и присоединились к Али, заняв удобные наблюдательные пункты.
     — Что же, пойдем и мы, — сказал Радетик, обращаясь к своему единственному слушателю.
     Гарун оказался единственным светильником разума, который Радетику удалось найти на этой погруженной в интеллектуальный мрак унылой земле. Лишь Гарун мешал Радетику сказать своему благодетелю, что тот может убираться в Ад, не забыв захватить с собой все свои предрассудки. У этого ребенка были просто необыкновенные задатки.
     Что же касается остальных… Все эти родные и двоюродные братья Гаруна и их приятели — детишки наиболее приближенных придворных… то они обречены. Они обречены стать копиями своих отцов. Невежественными, суеверными и кровожадными дикарями. Эти люди станут размахивать мечами в бесконечных налетах и рейдах, принимая свой танец смерти за подлинную жизнь.
     Радетик никому, даже себе, не признавался в том, что полюбил этого маленького бесенка Гаруна. Следуя за мальчиком к стене сада, Радетик в тысячный раз размышлял о валиге.
     По своему положению Юсиф был чем-то вроде герцога. Он — двоюродный брат короля Абуда и всеми силами стремился сохранить статус-кво, так как всякие перемены грозили ему серьезными потерями. И в то же время он мечтал о том, чтобы положить конец существующим традициям жизни хотя бы в одном смысле — покончить с беспрерывной чередой убийств, которые стали уже образом жизни. В некотором смысле он был таким же революционером, как и Эль Мюрид, только более спокойным и не столь непримиримым.
     Один из старших мальчиков подсадил Гаруна на стену и тот стал наблюдать за происходящим, как за маленьким чудом. Любимец Радетика был смугл, тощ, темноглаз и горбонос — уменьшенная копия отца. Даже в шесть лет он осознавал свое положение.
     Так как Гарун был четвертым сыном, ему предстояло стать главным шаганом валига — командиром небольшой группы солдат-колдунов, служивших в кавалерии. Ему предстояло взять на себя большую ответственность, а для этого требовалось как можно глубже изучить магическое искусство.
     Уже сейчас Радетику приходилось делить своего ученика с колдунами-учителями из Джебал-аль — Алаф-Дхулкварнеги, что в переводе означало «Горы Тысячи Колдунов». Самые великие маги начинали учебу, как только начинали говорить. Но и в этом случае они достигали полного мастерства только в весьма зрелом возрасте. Юные годы уходили на то, чтобы овладеть искусством самодисциплины. Это необходимо было сделать до времени созревания и появления сопутствующих этому времени увлечений.
     Радетик протиснулся через толпу ребятишек.
     — Будь я проклят! — выпалил он.
     — И будете, вне всяких сомнений, — произнес Фуад, оттаскивая Радетика и занимая его место.
     — О боги… Женщина с обнаженным лицом! Теперь, учитель, вы можете отпустить школяров. Сегодня они уже не успокоятся. А я, пожалуй, пойду скажу Юсифу, что эти люди здесь.
     На лице Фуада появилось похотливое выражение. Радетик не сомневался, что у него сейчас эрекция.
     Как все же необычен образ мыслей людей пустыни, подумал ученый.
     В последнее время все в окружении короля спорили о том, посмеет ли Эль Мюрид явиться в Святилище.
     Радетик снова просунул голову в пролом стены и принялся наблюдать.
     Женщина оказалась гораздо моложе, чем он думал. Она ехала на высоком белом верблюде. Все были настолько увлечены лицезрением её личика, что совершенно не обращали внимания на молодого человека с диким взглядом. Молодой человек восседал на белоснежной кобыле.
     Эль Мюрида затмевал своим видом и воин на огромном черном жеребце.
     Это, наверное, и есть Нассеф, думал Радетик, брат жены проповедника и горлопан, возглавляющий отряд личных телохранителей Эль Мюрида, претенциозно именуемых «Непобедимые».
     — Однако ты — наглый бандит, сынок, — пробормотал Радетик, имея в виду Эль Мюрида. Он был восхищен тем вызовом, который этот юноша бросил вековым традициям. Мегелин Радетик высоко ценил всех, кто осмеливался дать оплеуху служителям любого старого культа.
     — Мальчики! Слезайте со стены. Отправляйтесь к своим отцам. Или вы хотите, чтобы вас высекли?
     Таково было наказание за лицезрение лица женщины. Ученики разбежались.
     Разбежались все, кроме Гаруна.
     — Это и есть Эль Мюрид? — спросил мальчик. — Тот, кого отец называет Маленький Дьявол?
     — Он самый, — кивнул Радетик.
     Гарун бросился следом за своими братьями и кузенами.
     — Али! — кричал он. — Постой! Ты помнишь, как Сабах приезжал в Эль Асвад?
     Мегелин всем своим существом чувствовал приближение несчастья. Сейчас он припомнил, что скверно начавшиеся переговоры с Сабах-и-Хасаном привели в конечном итоге к большой крови. Учитель бросился следом за учениками.
     Он уже предупреждал Юсифа. Радетик составлял гороскоп за гороскопом и каждый новый был ещё мрачнее предыдущего. Но Юсиф категорически отрицал любой научный подход к своей жизни.
     Всем детям Хаммад-аль-Накира была присуща какая-то невинная природная жестокость, и на их языке, например, было невозможно выразить такое понятие, как «милосердие к врагам».
     Гарун оглянулся и, увидев, что Радетик смотрит на него, чуть было не остановился. Но желание произвести впечатление на братьев возобладало над здравым смыслом. Он схватил примитивный набор принадлежностей шагана и выбежал вслед за остальными на улицу.
     Радетик последовал за своими учениками. Он не мог предотвратить их выходку, но зато у него появилась возможность сорвать завесу тайны, окружающую причину провала переговоров с Сабах-и-Хасаном.
     Примитивность этих причин оказалась просто пугающей.
     Шаган это не только колдун, но и фокусник. Гарун целыми днями упражнялся, развивая ловкость рук, которая могла бы пригодиться ему в будущем и вызвать восхищение окружающих. Среди его принадлежностей была трубочка, которую он мог легко спрятать в кулаке и, притворившись кашляющим, дунуть огненной таблеткой в костер или острой стрелкой в ничего не подозревающего врага.
     На сей раз Гарун выбрал стрелку, вонзив её в круп белой лошади.
     Кобыла, заржав, взбрыкнула, и Эль Мюрид выпал из седла к ногам Гаруна. Проповедник и мальчик встретились взглядами. Эль Мюрид ничего не понимал. Он попытался подняться, но тут же снова упал. Носитель Истины сломал лодыжку.
     Родные и двоюродные братья Гаруна принялись издеваться над упавшим юношей.
     Какой-то сообразительный монах заорал:
     — Божественное знамение! Все лжепророки неизбежно рушатся!
     Толпа подхватила этот вопль. Некоторые ждали лишь подходящего момента, чтобы начать поношение Эль Мюрида. Сторонники Пророка встали на защиту своего кумира. Кое-где завязались потасовки.
     Гарун и Эль Мюрид продолжали смотреть друг на друга, как бы вглядываясь в будущее и словно видя его в мрачном свете.
     Нассеф заметил духовую трубку. Его сабля со звоном вылетела из ножен и острие клинка рассекло правое надбровье Гаруна, всего лишь дюймом выше глаза. Мальчик не погиб лишь благодаря решительным действиям Радетика.
     Сторонники короля взревели от ярости. Заблестели клинки.
     — Начинается побоище. Сюда, маленький глупец! — С этими словами он рванул упавшего Гаруна за руку, кинул мальчишку себе на плечо и заспешил к шатру работодателя. Во время Дишархуна все — как паломники, так и местные жители — должны были всю неделю жить в палатках.
     Навстречу им выбежал Фуад. До него уже домчались слухи об убийстве, и он был в ярости. Гигант с репутацией необузданного дикаря являл собой внушающее страх зрелище. В руке он сжимал свой боевой меч — такой большой, что им наверное можно было снести голову быка единым ударом.
     — Что случилось, учитель? С ним все в порядке?
     — В основном напуган. Я должен поговорить с Юсифом.
     Радетик изо всех сил старался не показать рану мальчишки, зная, что своей необузданной яростью Фуад значительно превосходит среднего легковозбудимого туземца.
     — Он ждет.
     — Чтобы поговорить с ним, мне каждый раз приходится ждать, когда один из его детей покалечится.
     Фуад одарил его кислым взглядом.
     Крики и сабельный звон вокруг Эль Мюрида становились все громче. В период Дишархуна всякие свары категорически запрещались, но Дети Хаммад-аль-Накира были не из тех, кто позволяет каким-то там законам ограничивать свои эмоции.
     На месте схватки появились всадники с черными круглыми щитами, на которых были изображены красные орлы — символы Королевского дома.
     Радетик заторопился в жилище валига.
     — Что случилось? — спросил Юсиф, убедившись, что рана сына опасности не представляет. Приказав всем своим обычным прихлебателям выйти, он сказал:
     — Гарун, говори первым!
     Мальчик был слишком напуган, чтобы уклоняться от истины.
     — Я… Я использовал духовую трубку. Попал в его лошадь. Я не думал, что он упадет и повредится.
     — Мегелин?
     — Суть такова. Мы имеем дело с шуткой очень дурного вкуса. Думаю, что виной всему пример, какой подают детям взрослые. Впрочем, мне и раньше приходилось слышать кое-что о Сабах-и-Хасане.
     — При чем здесь он?
     — Я полагаю, что тогда был использован тот же трюк. Ваши дети, для вашего сведения, просто более примитивны и прямолинейны, чем вы.
     — Гарун? Это правда?
     — Что?
     — Ты так же поступил и с Сабах-и-Хасаном?
     Радетик слегка улыбнулся, заметив, как мальчишка борется с ложью, пытающейся вырваться из его уст.
     — Да, отец, — наконец выдавил он.
     В шатер вернулся Фуад.
     — Учитель?
     — Да, валиг.
     — Как они оказались на улице? Разве они не должны были быть на занятиях?
     — Брось, Юсиф, — вмешался Фуад. — Не говори мне, что ты постарел настолько, что не помнишь времена, когда сам был мальчишкой. (Валигу было сорок один.) Это же Дишархун. На женщине не оказалось покрывала. Неужели ты полагаешь, что учитель способен творить чудеса?
     Радетик был поражен. Фуад неоднократно давал ему понять, что учитель, который не обучает владению оружием, — существо абсолютно никчемное. Вождю воинов никакого образования не требуется. А что касается писцов и счетоводов, то их всегда можно захватить в рабство.
     Кроме того, Фуад не любил Радетика как личность.
     Почему он вдруг стал таким добродушным? Это внушало беспокойство.
     — Гарун.
     Мальчик неохотно приблизился к отцу. Наказание он воспринял без слез, но и без раскаяния.
     Юсиф был сердит. Он никогда не наказывал детей перед чужаками. И все же… Радетику показалось, что его работодатель не так уж и недоволен.
     — Теперь отправляйся к своим братьям и скажи им, чтобы они держались подальше от всяких неприятностей.
     Мальчик убежал, а Юсиф, обращаясь к брату, произнес:
     — Отчаянный маленький негодяй…
     — Сын своего отца, полагаю. Ты был таким же.
     Гарун был любимцем Юсифа, хотя тот и пытался это скрыть. Радетик подозревал, что его услуги потребовались только ради этого мальчишки. Остальных отправили учиться в слабой надежде, что и на их разум может лечь патина мудрости.
     Гарун любил учиться. Особенно ярко это проявлялось, когда он не находился в обществе своих братьев. Однажды он даже сказал Радетику, что хотел бы стать похожим на него, когда вырастет. Мегелин был польщен и растроган.
     Гарун проявлял удивительную для шестилетнего ребенка настойчивость в подготовке к миссии, предназначенной ему от рождения. В этом отношении он не уступал и двенадцатилетнему. Ему был присущ мрачный фатализм, который редко можно встретить даже у тех, кому перевалило за тридцать.
     Мегелина очень беспокоила будущая судьба ребенка.
     — Юсиф, — забубнил Фуад, — наступил тот момент, которого мы так долго ждали. На этот раз он дал нам хороший, надежный как скала предлог.
     Радетик поразился, когда понял, что речь идет об Эль Мюриде. Это было открытие. Он и не подозревал, что столь могущественные люди опасаются Ученика. Опасаются пятнадцатилетнего мальчишку, который подобно им явился в Аль-Ремиш на Дишархун. Явился для того, чтобы над его новорожденной дочерью был исполнен обряд обращения в почитаемом всеми Святилище Мразкима.
     Итак, они ему лгали. Так же как, впрочем, и себе. Все тот же старый добрый свист в темноте, которым гонят страх. Именно этим и был вызван весь шум по религиозным проблемам.
     — Валиг, но это же нелепо. Это — варварство, — вмешался Радетик. — Мальчик — сумасшедший. Он навлекает на себя страдания после каждой проповеди. Зачем вам выдвигать против него обвинения? Пусть он получит свою Святую Неделю. Пусть говорит. И пусть над ним посмеется весь Аль-Ремиш.
     — Позволь мне дать пинка этому сутенеру с плоской рожей! — проревел Фуад.
     Юсиф успокаивающе поднял руку и произнес:
     — Помолчи. Он имеет право на свое мнение, пусть даже и ложное.
     Фуад мгновенно умолк.
     Юсиф имел безграничное влияние на младшего брата. Фуад практически не имел собственных амбиций и был почти полностью лишен творческой фантазии. Он был зеркалом Юсифа, его правой и очень длинной рукой, молотом, при помощи которого обретали форму политические мечты валига. Это не означало, что он всегда и во всем соглашался с братом. Фуад и Юсиф иногда спорили. Их споры становились особенно горячими, когда старший из братьев пытался ввести какое-нибудь новшество. Иногда побеждала точка зрения Фуада. Но если решение было принято, то он проводил его в жизнь железной рукой.
     — Валиг…
     — Помолчи немного, Мегелин. Позволь мне объяснить тебе, в чем ты не прав. — Юсиф поправил подушки и продолжил:
     — Это займет некоторое время, так что устраивайся поудобнее.
     Радетик считал, что убранство шатра Юсифа являет собой прекрасный образчик варварского вкуса. Дети Хаммад-аль-Накира по возможности окружали себя кричаще яркими красками. Красные, зеленые, желтые и синие тона, окружающие Юсифа, настолько не гармонировали, что Радетику казалось — краски, ссорясь, кричат друг на друга.
     — Фуад, поищи чего-нибудь освежающего, пока я буду учить нашего учителя. Мегелин, ты ошибаешься потому, что полностью уверен в правильности своей точки зрения. Оглядываясь вокруг, ты не видишь культуры. Ты замечаешь лишь варваров. Ты слышишь наши религиозные диспуты и не веришь в то, что мы воспринимаем все это всерьез. Ты не веришь в это только потому, что сам подобные диспуты серьезно не воспринимаешь. Могу тебя обрадовать — многие из моих людей тоже не воспринимают эти проблемы серьезно. Но большинство населения воспринимает.
     Что же касается Эль Мюрида и его подручных, то ты видишь в них всего лишь ненормального мальчика и шайку бандитов. Я же вижу огромную проблему. Мальчик говорит такие вещи, которые все хотят услышать. И ему верят. У Нассефа достаточно ума и энергии, чтобы создать для Эль Мюрида новую империю. В паре они обладают огромной привлекательностью для детей. Наши дети не видят иного пути возврата к нашему славному прошлому.
     Ты считаешь Нассефа бандитом потому, что он нападал на караваны. Однако опасным его делают не сами преступления, а то искусство и эффективность, с которыми он их совершал. Да поможет нам Бог, если он поднимется выше грабежей и развяжет войну во имя своего Бога. Скорее всего он сумеет нас уничтожить.
     Мегелин, никто не станет смеяться, когда начнет говорить Эль Мюрид. Ни один человек. А как оратор он не менее опасен, чем Нассеф в битве. Его речи куют оружие, которое вознесет Нассефа над обычным бандитизмом.
     Сейчас движение, которое возглавляет мальчик, находится на распутье. И он это знает. Именно поэтому он и появился в этом году в Аль-Ремише. Когда Дишархун закончится, движение либо исчезнет, дискредитировав себя, либо помчится по пустыне подобно песчаной буре. Если для того, чтобы остановить Эль Мюрида, необходимо предъявить обвинения, мы их предъявим.
     Вернулся Фуад с напитком, напоминающим лимонад. Мегелин и Юсиф взяли свои стаканы, а Фуад тихо уселся в сторонке.
     Радетик развалился на алой подушке, сделал глоток и сказал:
     — А Фуад постоянно удивляется, почему я считаю вас варварским народом.
     — Мой брат никогда не бывал в Хэлин-Деймиеле. Мне же там бывать доводилось. Я верю, что вы там способны высмеять любого мессию и оставить его не у дел. Вы все — циники, и подобного рода вожди вам не требуются.
     А нам они нужны, Мегелин. Мое сердце рвется к Эль Мюриду. Он говорит мне именно то, чего желает мое сердце. Я хочу верить, что мы Избранные. Я хочу верить, что наше призвание — править миром. Я желаю слышать нечто такое, что наполняет смыслом пробежавшие после Падения столетия.
     Я хочу верить в то, что и само падение империи было делом рук Властелина Зла. Фуад жаждет верить в это. Мой двоюродный брат король был бы рад в это поверить. Но к сожалению, мы достаточно стары для того, чтобы увидеть тонкую осеннюю паутину, витающую в воздухе. Смертельную паутину.
     Этот мальчик, Мегелин, — торговец смертью. Он продает её в красивой упаковке, но тем не менее это не что иное, как путь к очередному Падению. Если мы прислушаемся к нему и покинем Хаммад-аль-Накира, чтобы обратить в свою веру язычников и возродить Империю, нас уничтожат. Каждый из тех, кто пересекал Сахель, понимает, что лежащий за ним мир совсем не тот, что когда-то был покорен Ильказаром.
     Мы уступаем западным королевствам числом, ресурсами, оружием и, что самое главное, дисциплиной.
     Радетик кивнул. Он понимал, что эти люди потерпят сокрушительное поражение в любой войне с западом. Военное искусство, как и все остальное, с течением времени совершенствуется. Развитие стратегии и тактики у Детей Хаммад-аль-Накира шло в направлении, пригодном лишь для сражения в пустыне.
     — Но более всего меня приводит в ужас даже не объявленный им джихад — до него ещё очень долго, — продолжал Юсиф. — Меня ужасает та борьба, которая может развернуться здесь. Ему прежде всего необходимо завоевать свою страну. А для этого ему придется вспороть брюхо Хаммад-аль-Накира. Вот так. Именно поэтому я хочу сейчас вырвать у него клыки. Любым способом.
     — Да, вы живете по иным законам, — заметил Радетик (в последнее время это стало его любимой присказкой). — Мне надо обдумать все то, что вы сказали.
     Радетик допил лимонад, поднялся, кивнул Фуаду и, выйдя из шатра, уселся в позе медитации неподалеку от входа. Он слышал, как Юсиф поручил брату сообщить королю Абуду об открывающихся возможностях. Огорченный глупостью происходящего и возмущенный готовящейся несправедливостью, он отключился от всего окружающего и погрузился в себя. Королевский Сад занимал пять акров земли рядом с юго-западной стороной Святилища Мразкима — сердца религиозной жизни Хаммад-аль-Накира. Сейчас, во время Дишархуна, Сад кишел родственниками короля, искателями монаршей милости и обыкновенными лизоблюдами. Многие военачальники, шейхи и валиги притащились в столицу со всем своим хозяйством. Разнообразные торговцы и ремесленники, пытаясь получить хотя бы малейшее преимущество над своими конкурентами, практически держали королевские владения в осаде. В Саду постоянно появлялись послы из соседних стран и представители могущественных иностранных торговых домов. Запах стоял невообразимый. Люди, животные, механизмы и насекомые издавали шумы, сливающиеся в общий всепоглощающий гул.
     А за безумным муравейником Королевского Сада раскинулся огромный лагерь простых паломников. Их палатки заполонили склоны похожей на чашу долины, в которой, собственно, и находились как столица, так и Святилище. В этом году пилигримов было значительно больше, чем обычно, так как слухи о предстоящем появлении на празднестве Эль Мюрида циркулировали уже несколько месяцев. Множество паломников явились только потому, что не желали пропустить неизбежные схватки между властями и проповедником новых идей.
     Глядя вслед торопящемуся к королевскому шатру Фуаду, Радетик подумал, что Юсиф играет с огнем. Эта монархия, в отличие от Ильказара, не имела достаточно власти, чтобы править простым изданием указов. Сейчас даже самый отъявленный возмутитель спокойствия имел право предстать перед судом и произнести там речь в свою защиту.
     Появился Гарун и, с пристыженным видом сев рядом с Радетиком, вложил ручонку в ладонь учителя.
     — Иногда, Гарун, твоя изобретательность тебя губит, — сказал Радетик, впрочем, без особого укора. Жест ребенка тронул его.
     — Я поступил плохо, Мегелин?
     — На этот счет есть разные мнения. — Радетик мысленно оценил существующие позиции. — Дело в том, что ты должен научиться думать, Гарун. Нельзя действовать бездумно. Это — основной недостаток твоего народа. Они поступают импульсивно, не задумываясь о возможных последствиях.
     — Я очень сожалею, Мегелин.
     — Не выдумывай! Ты жалеешь лишь о том, что тебя поймали. Тебя нисколько не трогает то, что ты причинил боль этому человеку.
     — Он — наш враг.
     — Откуда тебе это известно? Ты раньше его не видел. Никогда с ним не говорил. Он тебя ничем не обижал.
     — Али сказал…
     — Али похож на твоего дядю Фуада. Он очень много болтает. Рот у него никогда не закрывается. В результате когда-нибудь кто-нибудь заткнет глотку Али кулаком. Часто ли он оказывается прав? Насколько часто с его языка срывается очевидная глупость?
     Радетик дал волю своему отчаянию. В жизни ему не приходилось встречать ученика более неподатливого, чем Али бин Юсиф.
     — Значит, он не наш враг?
     — Этого я не говорил. Конечно, он враг. Причем самый злейший. Но вовсе не потому, что так утверждает Али. Эль Мюрид враждебен вам своими идеями. Не думаю, что он нанесет тебе физический вред, даже получив для этого возможность. Но он отнимет у тебя все, что тебе дорого. Со временем, надеюсь, ты поймешь, какой непростительной ошибкой была твоя выходка.
     — Фуад возвращается.
     — Верно. Он похож на кота, слизывающего сливки с усов. Аудиенция прошла удачно?
     — Просто превосходно, учитель. Старый Абуд оказался не так глуп, как я думал. Он мгновенно смог оценить представившуюся возможность. — Улыбка исчезла с лица Фуада, и он добавил:
     — Тебя могут вызвать в качестве свидетеля.
     — Это может положить конец нашей дружбе. Я из Ребсамена, Фуад, и не способен лгать.
     — Не знал, что мы были друзьями, — бросил Фуад, входя в шатер.
     По спине Радетика пробежал холодок, хотя он и не считал себя трусом.
     Мегелин испытывал к себе сильнейшее отвращение, так как знал, что солжет, если Юсиф на него хорошенько надавит.
     
     Суд собрался, как традиционный Суд Девяти Дишархуна. Он считался высшим трибуналом Хаммад-аль-Накира. Три судьи представляли Королевский дом, три — жречество и оставшиеся три назначались методом случайного отбора из простых паломников, прибывших на празднование Святой Недели.
     Исход слушания был предрешен. Восемь человек оказались против Эль Мюрида ещё до того, как закончили выступать основные свидетели.
     Кто-то наложил на голову Гаруна тяжелую повязку. Его успели хорошенько научить, и мальчишка врал с каменным лицом, бросая вызывающие взгляды на Эль Мюрида и Нассефа.
     Радетик чуть было не завопил от возмущения, когда суд подавляющим большинством отказал обвиняемому в праве на перекрестный допрос.
     Когда Гарун сошел с возвышения, показание один за другим начали давать паломники. Их свидетельства не имели ничего общего с истиной. Создавалось впечатление, что все они руководствовались своими религиозными взглядами. Ни о духовой трубке, ни о стрелке никто даже не упомянул.
     Радетик уже хорошо знал, как действует юстиция в этой части пустыни. Ему приходилось присутствовать на судебных заседаниях в Эль Асваде. Решение суда в основном зависело от того, какой из сторон удавалось собрать больше родственников, способных врать в её пользу.
     Мегелин с ужасом думал о том, что ему, возможно, тоже придется давать показания. Совесть безжалостно держала его за горло, и он опасался, что не сможет соврать.
     Однако в конечном итоге ему удалось избежать душевного кризиса. Юсиф шепнул нужное слово, и его не пригласили на возвышение. Радетик ерзал на своем месте и дымился от ярости. Какая пародия на судопроизводство! Решение с самого начала не вызывало сомнения. Более того, оно было принято ещё до того, как судьи выслушали обвинения…
     Да а в чем, собственно, состояли обвинения? Радетик вдруг сообразил, что формально их не предъявляли.
     Они судили Эль Мюрида. Обвинения не играли никакой роли.
     Эль Мюрид поднялся и произнес:
     — У меня имеется просьба, милорды.
     Главный судья, один из братьев Абуда, поинтересовался с утомленным видом:
     — Ну что еще?
     — Я прошу разрешения пригласить дополнительных свидетелей.
     Председательствующий вздохнул и потер лоб ладонью. «Это же может затянуться на весь день», — подумал он. Но публика совершенно ясно услышала эти слова.
     — Кого? — поинтересовался он вслух.
     — Мою жену.
     — Женщину?
     По рядам зрителей прокатился изумленный ропот.
     — Она дочь вождя. Дочь главы рода аль Хабиб, в жилах которого течет кровь Квесани.
     — Тем не менее это женщина. Кроме того, её семья от неё отказалась. Ты издеваешься над судом. Усугубляешь свои преступления тем, что превращаешь судебное заседание в фарс. Твоя просьба отклоняется.
     Негодование Радетика достигло крайней точки. Но… к своему изумлению, он увидел, что даже у сторонников Эль Мюрида (а они среди зрителей имелись) предложение пророка вызвало отвращение.
     Мегелин печально покачал головой. Да, это действительно безнадежные дикари.
     Фуад ткнул пальцем в бок Радетика и шепнул:
     — Не ерзайте, учитель!
     Главный судья поднялся со своего места, когда с момента открытия процесса не прошло и двух часов. Без каких-либо предварительных консультаций со своими коллегами, он объявил:
     — Мика аль Рами. Нассеф, в прошлом ибн Мустафа аль Хабиб. Суд признает вас виновными. В силу этого Суд Девяти приговаривает вас к изгнанию из всех королевских владений и протекторатов. Вы также подлежите изгнанию из всех святых мест и лишаетесь милостей Божьих до тех пор, когда Суд Девяти в будущем не найдет нужным смягчить приговор или предоставить вам помилование.
     Радетик ухмыльнулся. Приговор — это ничто иное, как политическое и церковное отлучение. Но в то же время он давал Эль Мюриду шанс. Ему всего лишь следовало публично отречься от своего учения.
     Если бы обвиняемые действительно были виновны, то приговор подвергся бы всеобщему осмеянию за удивительную мягкость. Эта страна знаменита тем, что здесь даже за небольшие провинности отрубают руки, ноги, половые органы, а чаще всего головы. Но этот приговор отвечал целям короля. Приведенный в исполнение немедленно, он не позволит Эль Мюриду проповедовать перед огромной аудиторией во время Дишархуна.
     Радетик негромко фыркнул. Кто-то здесь до смерти боится этого мальчишки.
     Фуад ещё раз ткнул его в ребра.
     — Господи, чем я Тебя оскорбил? — спросил Эль Мюрид, наклонив голову.
     Это было сыграно превосходно и наверняка принесло пророку ещё несколько сторонников.
     Затем он неожиданно гордо выпрямился и произнес, глядя в глаза судье:
     — О Закон, твои слуги слушают тебя и повинуются. Разве не говорит нам Творец: «Повинуйтесь закону, ибо Я есть этот закон!» Как только закончится Дишархун, Эль Мюрид тотчас удалится в пустыню.
     В толпе раздались вздохи. Создавалось впечатление, что старый порядок одержал полную победу.
     Нассеф метнул в сторону Эль Мюрида наполненный ядом взгляд.
     Но почему, спрашивал себя Радетик, Нассеф не произнес ни одного слова в их защиту? Какую игру он вел? И какую игру ведет в данный момент Эль Мюрид? Он, похоже, вовсе не огорчен тем, что подвергает себя дальнейшему унижению.
     — Суд Девяти приказывает, чтобы приговор был приведен в исполнение немедленно!
     Это никого не удивило. Каким другим способом можно лишить Эль Мюрида возможности проповедовать?
     — Через час, отсчитывая от настоящего момента, все шерифы короля обязаны арестовать преступников или их родственников, если те окажутся на запретных для них территориях.
     — Ну, это уж чересчур, — пробормотал Радетик.
     Фуад снова ткнул его в бок.
     Очень редко ученому удается точно определить момент поворота в ходе истории. Радетик знал, что сейчас он является свидетелем именно такого момента. Группа испуганных людей, заботясь о самозащите, дополняла эту заботу мелкой злобностью.
     Они лишали Эль Мюрида священного и неотъемлемого права отца получить благословение своего ребенка в Святилище Мразкима во время Дишархуна. Эль Мюрид уже успел публично объявить, что проведет обряд во время Машада — последнего и самого важного дня празднества.
     Не надо быть некромантом, думал Радетик, чтобы увидеть отдаленные последствия подобных действий. Самый ничтожный из жителей пустыни не мог не высказать своего мнения по поводу низости властей.
     Позже сторонники Эль Мюрида станут говорить, что именно в этот момент пелена идеализма спала с глаз юноши, и перед ним во всей своей мерзости предстало лицемерие этого мира.
     Радетик подозревал, что это прозрение наступило значительно раньше, так как молодой человек, судя по всему, был весьма доволен вынесенным ему приговором.
     Тем не менее лицо пророка залилось краской, и на шее вздулись жилы.
     — Такова воля Божья, — произнес Эль Мюрид. — Позволь мне, Создатель, молить, чтобы Ты вернул мне свою милость.
     Его голос звучал мягко, но в нем можно было уловить угрозу и обещание раскола. С этого момента Королевство Покоя объявляло войну еретикам и всем тем, кто пытался лишить его будущего.
     Радетик всем своим существом ощутил запах крови и почувствовал запах пожарищ, которым предстояло полыхать на этой земле многие годы. Ученый не мог взять в толк, как враги Эль Мюрида не замечают того, что натворили. Будучи прожженным циником, Радетик, наблюдая за Эль Мюридом, прекрасно понимал, что тот, несмотря на искренний гнев, предвидел ход событий, и этот ход его вполне устраивал.
     Взглянув на Нассефа, Мегелин увидел, что тот почти не скрывал своего ликования.
     Эль Мюрид в полном смирении покинул Аль-Ремиш. Но Мириам объявила, что её дочь не будет иметь имени до тех пор, пока не получит его пред алтарем Святилища Мразкима.
     Услыхав об этом, Фуад расхохотался.
     — Неужели нам угрожает женщина? — спросил он. — Верблюды научатся летать, прежде чем она снова увидит Аль-Ремиш.
     Юсиф не был в этом столь уверен. Постоянные придирки Мегелина вынуждали его думать. И сейчас ему не нравились пришедшие ему на ум мысли.
     Бунт начался, когда ещё не успела осесть пыль после отъезда Эль Мюрида. Погибло более сотни паломников. До окончания Дишархуна сторонники Эль Мюрида даже успели осквернить несколько Святилищ.
     Юсиф и Фуад были потрясены.
     — Это только начало, — сказал Мегелин своему работодателю. — Вам следовало убить его. Тогда мятеж прекратился бы за неделю, а через год об Эль Мюриде все уже забыли бы.
     Несмотря на недавнюю речь об эмоциональной стороне дела, Юсиф был поражен реакцией последователей Ученика. Он не понимал, за что его так ненавидят вовсе не знающие его люди. Именно так и развиваются все человеческие трагедии: одни не знают, почему ненавидят, а другие не могут понять, почему они столь ненавидимы.
     Несколько позже на той же неделе Радетик предупредил своего хозяина:
     — За всем этим стоит хорошо продуманный план. Они предвидели ход ваших действий. Вы обратили внимание, что ни один из них не пытался по-настоящему защищаться? Особенно Нассеф. Во время суда он не проронил ни слова. Мне кажется, что вам удалось создать пару мучеников. Создается впечатление, что именно этого они от вас и хотели.
     — Ты слушаешь, Гарун? — спросил валиг. Он держал мальчика рядом с собой, так как на улице его могли запросто прикончить. — Запомни: Нассеф. Он наиболее опасен.
     — Мятеж разрастается, — предсказывал Радетик. — В нем начали появляться элементы классовой борьбы. Простые люди, ремесленники и мелкие торговцы против знати и жрецов.
     Юсиф бросил на него удивленный взгляд.
     — Может быть, я ничего не смыслю в религии, Юсиф. Но зато хорошо разбираюсь в политике, групповых интересах и надеждах на будущее.
     — Что они могут сделать? — вмешался Фуад. — Горстка людей, объявленных вне закона? Отдельные сторонники Маленького Дьявола? Да мы прикончим их всех по одному, как раненых шакалов.
     — Боюсь, Фуад, что Мегелин может оказаться прав. Думаю, что Абуд перестарался. Он их унизил. Так с мужчинами поступать не должно. Теперь он должен спасать свое лицо. Мы прогнали их, как побитых псов. Они просто обязаны нанести ответный удар. По крайней мере Нассеф. Это человек с огромным эго. Подумай, что бы ты сделал, если бы мы так поступили с тобой?
     — Теперь понимаю, — ответил не очень задумываясь Фуад.
     — Все мессии покорно принимают свою судьбу, — добавил Радетик. — Когда их унижают, они смотрят на это как на часть своей миссии. Я начинаю думать, что когда Эль Мюрид говорит о джихаде, то это всего лишь метафора. Однако боюсь, что Нассеф видит это совсем по-иному.
     — Тем не менее, — не унимался Фуад, — мы можем их убить, если они что-нибудь затеют.
     — Могу гарантировать, что Нассеф не уймется, — сказал Юсиф. — Нам необходимо как следует оценить его силы и быть ко всему готовыми. Ну и конечно, постараться его прикончить. Но я нутром чую, что он нам этого сделать не позволит. Сегодня вечером у меня аудиенция с Абудом. Пожалуй, стоит его немного расшевелить.
     Король, к сожалению, разделял образ мыслей Фуада. Для него вопрос Эль Мюрида был закрыт.
     Юсиф и Радетик продолжали суетиться и беспокоиться. Но и они тем не менее были ошеломлены, когда грянул гром.
     Даже они чудовищно недооценили Нассефа.
     
Глава 3
Мелкая свара на другой земле и в иное время
     
     Двадцать три воина пробивались сквозь снежный буран. Их плечи уже давно стали белыми, а усы — у тех, кто их имел, — превратились в сосульки. Впереди темными башнями высились сосны, но сейчас отряд шел среди древних дубов, похожих на сборище искривленных болезнью, многоруких и насквозь промерзших гигантов, мечтающих об очаге и кубке горячей, дымящейся крови. Снег скрыл каменный алтарь, на котором жрецы Древних Богов вырывали сердца у кричащих от ужаса девственниц. Два очень молодых человека — Браги и Хаакен — равнодушно прошли мимо камня, втянув от холода головы в плечи.
     Самые сильные, с молчаливым упорством, пролагали тропу в глубоком и рыхлом снегу. Арктический ветер тысячью ледяных кинжалов пронзал даже самую плотную одежду.
     Браги и Хаакен совсем недавно сумели обнаружить на своих подбородках намек на хилую растительность, а у некоторых из их спутников бороды уже давно серебрились сединой. У Харальда Половинки отсутствовала рука, которой обычно держат щит. На голове каждого красовался рогатый шлем. Все они, как старые, так и юные, были воинами.
     Их всех объединяла одна цель.
     Ветер стонал, вторя печальному вою волка. Браги содрогнулся при мысли о том, что скоро некоторые из его спутников станут волчьей сытью.
     Его отец Рагнар поднял руку. Все замерли.
     — Дым, — произнес Рагнар, известный во всей Тролледингии под прозвищем Дроконбрингский Волк.
     Из-за сосен слегка потянуло дымком. Они находились неподалеку от родового дома Тана Хъярмла. Воины все как один присели на корточки, чтобы немного передохнуть.
     Прошло несколько минут.
     — Время, — бросил Рагнар. Его также называли Безумный Рагнар, и о его неудержимой ярости в бою знали все вокруг на тысячи миль.
     Воины проверили щиты и мечи. Рагнар, разбив отряд на две группы, одну направил налево, а другую — направо. Затем предводитель провел короткий военный совет со своим сыном Браги, приемным сыном Хаакеном и другом по имени Бьерн. Мальчишкам доверили нести глиняные горшки и поддерживать жизнь тщательно уложенных в них тлеющих углей. Но помимо горшков юноши хранили и обиду. Отец категорически запретил им ввязываться в схватку.
     — Хаакен, ты пойдешь с Бьерном и Свеном. Ты же, Браги, остаешься со мной.
     Последние полмили оказались самыми долгими. Браги не забыл об иных, более дружественных посещениях этих мест. Еще свежи были в памяти летние, немного неловкие, тайные объятия дочери Тана Ингер. Но теперь старый король умер. Началась борьба за трон.
     Хьярлам объявил себя сторонником претендента и своим могуществом держал в благоговейном страхе всех соседей. Только Рагнар, Безумный Рагнар, не считал нужным скрывать своей верности Старому Дому.
     Гражданская война в клочья порвала пеструю ткань государственной и общественной жизни Тролледингии. Друзья принялись истреблять один другого. Отец Рагнара пошел на службу к претенденту. Семьи, в течение многих поколений резавшие друг другу глотки, теперь стояли плечом к плечу в одном боевом строю.
     Браги с самого детства помнил, как отец уходил вместе с Хъярмлом в море. Их драккары шли борт о борт, заставляя пылать все южное побережье. Им неоднократно приходилось спасать друг другу жизни. Они вместе праздновали удачные налеты с хорошей добычей и вместе страдали, скованные одной цепью, в подземной темнице короля Итаскии.
     Теперь же они изо всех сил стремились убить друг друга, движимые той кровожадной яростью, которую порождает только политика.
     Новость принеслась на юг на крыльях слухов. Говорили о том, что претендент захватил Тондерхофн и что Старый Дом рухнул.
     Люди Хъярмла сейчас должны праздновать победу. Но нападающие передвигались крайне осторожно — жены, дети и рабы оставались трезвыми.
     Они преодолели рвы и деревянную ограду, миновали внешние строения. Не доходя пятидесяти футов до главного дома, Браги повернулся спиной к ветру и, бросив в горшок сухой мох и куски коры, несильно подул на уголья. Его отец и несколько воинов стали зажигать факелы, в то время как другие принялись поливать стены дома горючим маслом.
     Предполагалось, что у каждого окна встанет воин. Лучшие бойцы займут позиции у дверей и будут убивать тех, кто попытается выскочить из пламени. Старый Дом снова воспрянет здесь, у голых, покрытых льдами склонов хребта Крачнодиан всего за пять минут до полуночи.
     Таков был план Безумного Рагнара. Это был один из самых смелых и решительных ударов из тех, что когда-либо задумывал Волк.
     И он вполне мог осуществиться.
     Но Хъярмл уже ждал его.
     Впрочем, бойня все равно получилась что надо. Хъярмла успели предупредить всего за несколько секунд до удара. Его бойцы в растерянности тянулись за оружием, пытаясь стряхнуть с себя хмель.
     Пламя ворвалось в дом сквозь разбитые боевыми секирами окна.
     — Оставайся на месте! — рявкнул Рагнар сыну. — Все ко мне! — скомандовал он, обращаясь к остальным.
     — Эй! Это же Рагнар! — взвыл один из людей Хъярмла.
     Светловолосый гигант бился с мечом в одной руке и боевой секирой в другой. Его не зря прозвали Безумным Рагнаром. Впадая в безумную боевую ярость, он превращался в неукротимую, сеющую смерть машину. Люди шепотом говорили, что жена Волка — колдунья Хельга — сделала своего мужа непобедимым.
     Потери врага превосходили потери Рагнара в три, четыре, может быть, даже в пять раз. Но победить он не мог. Численное превосходство противника было огромным.
     Пожар теперь стал помехой. Если бы его не было, люди Хъярмла возможно бы и сдались. Теперь же они дрались до конца, спасая свои семьи.
     Браги отправился на поиски Хаакена.
     Оказывается, Хаакен думал точно так же, как и Браги. Однако он уже успел разжиться мечом. Отец не позволил им принести с собой собственные клинки. Рагнар не хотел, чтобы у мальчишек возникали опасные мысли.
     — Что теперь? — спросил Хаакен.
     — Отец не отступает. Во всяком случае, пока.
     — Как они смогли узнать?
     — Был предатель. Хъярмл, наверное, подкупил кого-нибудь в Дроконбринге. Смотри!
     По направлению к ним полз один из защитников дома. За ним волочились внутренности из вспоротого живота.
     — Прикрой меня. Я возьму его меч.
     Юноши сделали то, что требовалось сделать. После этого их едва не стошнило.
     — Кто же все-таки мог нас продать?
     — Не знаю кто. И не знаю как. Но мы выясним.
     Через несколько секунд они оказались слишком заняты, чтобы рассуждать дальше. Несколько обгорелых защитников дома вылезли через окна и теперь спотыкаясь брели в их сторону.
     Дом пылал. Изнутри раздавались вопли женщин, слуг и детей. Люди Рагнара отошли, у них не было сил слушать эти душераздирающие звуки.
     После короткого обмена ударами Браги и Хаакен уложили троих, а четвертого вынудили скрыться меж сосен. Но и сами они получили свои первые раны.
     — Половина наших полегли, — сказал Браги, взглянув в сторону основной схватки. — Борс. Рафнир. Тор. Тригва. Оба Харальда. А где Бьерн?
     Рагнар издавал дикий рев и раскатисто хохотал, заняв позицию чуть в стороне от места главной схватки. Вокруг него валялись трупы, а сам он походил на пещерного медведя, атакованного собаками.
     — Мы должны им помочь.
     — Как? — спросил Хаакен. Мыслителем он не был, но зато был надежным, крепким парнем и человеком действия.
     Браги же унаследовал ум своей матери и чуть-чуть безумной отваги отца. Но сейчас он толком не мог понять, что происходит, и не знал, что делать. Больше всего ему хотелось убежать. Но он не сделал этого. Взревев в подражание отцу, он ринулся в наступление. Однако судьба сама сделала за него выбор.
     Он узнал, что произошло с Бьерном. Главный помощник Рагнара атаковал своего благодетеля со спины.
     Никакой предупреждающий вопль был сейчас не способен пробиться к сознанию упоенного боем Рагнара. Браги мог лишь попытаться перехватить Бьерна на пути к его добыче.
     Добежать он не успел, но сумел, сделав выпад, отклонить клинок Бьерна. Удар оказался несмертельным. Острие клинка вонзилось в спину Рагнара на уровне почек. Рагнар с воем обернулся. Страшный удар рукоятки боевой секиры отбросил Бьерна в снег.
     В то же мгновение сам Волк упал на колени.
     Браги, издав победный клич, принялся наступать с новой силой.
     Рагнар с трудом поднялся на ноги. При этом он ревел так, как ревут гигантские тролли, обитающие на вершинах хребта Крачнодиан.
     В схватке наступило затишье. Противники молча пожирали друг друга глазами.
     Боль сорвала завесу ярости с глаз Рагнара, и к нему вернулась способность соображать.
     — Сейчас здесь была потеряна корона, — пробормотал он. — Предательство всегда дает жизнь новым изменам. Мы ничего сделать не сможем. Собирайте раненых.
     Сторонники претендента некоторое время зализывали свои раны и боролись с огнем. Но обремененные ранеными люди Рагнара смогли оторваться всего лишь на несколько миль.
     Нилс Стромберг упал и не смог подняться. Его сыновья Торкель и Олаф отказались оставить отца. Рагнар грозно орал на всю троицу, но убедить их продолжить путь не сумел. Они остались, обратившись лицами в сторону зарева от горящего дома. Никто не смеет лишать мужчину права самому выбрать свою смерть.
     Следующим упал Ланк Ларс Грейхейм, за ним последовал Тейк Однорукий. Андерс Миклассон поскользнулся на крутом берегу и свалился в поток. Беднягу сразу затянуло под лед, и он утонул, прежде чем остальные успели прийти ему на помощь.
     Если бы его вытащили, то он все равно бы замерз. Было очень холодно, а они не могли остановиться, чтобы разжечь костер.
     — Один за другим, — рычал Рагнар, когда оставшиеся в живых складывали из камней подобие пирамиды. — Скоро нас останется так мало, что мы не сможем даже отогнать волков.
     Он не имел в виду людей Хъярмла. Стая вполне реальных зверей шла следом за ними. Вожак уже пытался напасть на постоянно отстающего Ярла Кинсона.
     Браги еле-еле передвигал ноги. Его раны, хотя и не опасные, горели огнем, причиняя такую же боль, которую причиняет раскаленный металл в руках опытного мучителя. Но он не проронил ни звука. Он не хотел оказаться слабее своего отца, чья рана была гораздо серьезнее.
     Браги, Хаакен, Рагнар и ещё пятеро дожили до рассвета. Они сумели скрыться от Хъярмла и прогнали волков.
     Рагнар укрылся в пещере, послав Браги и Хаакена обследовать близлежащий лес. Преследователи прошли рядом с мальчишками, так их и не заметив.
     Браги смотрел, как мимо него идут Бьерн, Тан и ещё пятнадцать разъяренных воинов. Враги вовсе не обыскивали лес. Они торопились, чтобы дождаться Рагнара в Дроконбринге.
     — Хьярлам далеко не глуп, — заключил Рагнар, услыхав эту новость. — Зачем преследовать Волка в лесу, если знаешь, что он возвратится в свое логово.
     — Но мама…
     — С ней ничего не случится. Хъярмл её до смерти боится.
     Браги старался понять, что происходит с отцом. Тот говорил негромко и напряженно, словно страдая от сильной боли.
     — Война закончена, — сказал ему отец. — Ты должен это понять раз и навсегда. Претендент победил. Старый Дом сошел на нет. Причин для драки не осталось. Только дурни станут продолжать борьбу.
     Браги понял намек. Он не должен тратить свою жизнь на защиту проигранного дела.
     За пятнадцать лет он научился видеть глубокий смысл в кратких высказываниях отца.
     — Они бросят его столь же быстро, как сбежались к нему. В конечном итоге. Говорят… — его массивное тело сотряслось в судороге, — …говорят, что на юге большой спрос на тролледингцев. Там, за горами. Южнее страны лучников. И может быть, даже за городами-королевствами. Там все время завариваются войны. Крепкие и неглупые парни могли бы там неплохо пожить, дожидаясь реставрации.
     Страной лучников была Итаския. А королевства — цепь городов-государств, протянувшаяся вдоль морского побережья до Симбалавейна. Вот уже полдюжины поколений тролледингцев, как только очищались ото льда гавани Тондерхофна и Торшофна, отправлялись на своих драккарах грабить восточное побережье.
     — Под сухой сосной рядом с верхним источником. С северо-западной стороны. Отмечено старым разбитым кирпичом из очага. Там вы найдете все, что вам потребуется. Отнесите медный амулет человеку по имени Ялмар в гостиницу «Красное сердце» в Итаскии-Городе.
     — Мама…
     — Я же сказал, что она может о себе позаботиться. Рада она не будет, но уж как-нибудь управится. Я жалею лишь о том, что не смогу отправить её на родину.
     Браги наконец понял. Его отец умирает. Сам Рагнар знал это уже давно.
     В уголках глаз юноши появились слезинки. Но Хаакен и Сорен наблюдали за ним. Особенно его беспокоил Хаакен, мнение которого для него значило очень много. Правда, Браги не хотел в этом признаваться даже самому себе.
     — Подготовьтесь как следует, — продолжал Рагнар. — На перевалах в это время года бывает очень холодно.
     — А как же Бьерн? — спросил Хаакен. Неизвестно чей незаконнорожденный сын, брошенный в лесу на съедение волкам и подобранный там Рагнаром, Хаакен не стыдился проявить свои чувства. — Рагнар, ты всегда относился ко мне как к своему сыну. Даже в самые голодные годы, когда еды не хватало для твоих кровных детей. И я всегда уважал тебя и повиновался тебе как родному отцу. И сейчас я тебе должен повиноваться. Однако я не сделаю этого, пока жив Бьерн Предатель. Пусть мои кости растащат волки, пусть душа моя будет проклята на вечное участие в Дикой Охоте, но я не уйду, пока предательство Бьерна остается безнаказанным.
     Это была гордая и смелая клятва. Никто не мог сказать, что она не достойна сына Волка. Рагнар и Браги смотрели на Хаакена. Восхищенный Сорен кивал головой. Для Хаакена, славящегося своей молчаливостью, столь длинная речь была подлинным криком души. Такое количество слов он иногда не произносил и за целый день.
     — Я помню о Бьерне. Меня заставляет жить его образ, постоянно стоящий перед моим мысленным взором. Я все время вижу, как он, улыбаясь и демонстрируя фальшивую дружбу, принимает плату от Хъярмла. Он умрет раньше меня. И это он понесет факел, освещая мне путь в Ад. Я увижу агонию в его глазах. Я вдохну запах его ужаса. Я слышу, как он убеждает Хъярмла поторопиться, чтобы устроить ловушку в Дроконбринге. Но Волк жив. Он знает Волка. И его щенков. Он понимает, что Рок идет за ним по пятам. Мы двинемся утром, как только похороним старого Свена.
     Браги изумленно посмотрел на отца, мальчишка думал, что старый воин просто уснул.
     — Печальный конец для тебя, старый друг моего отца, — пробормотал Рагнар, обращаясь к покойнику.
     Свен жил в семье ещё со времен детства деда Браги. Старики были друзьями более сорока лет, а расстались они, обменявшись ударами мечей.
     — Может быть, они помирятся в Зале Героев, — пробормотал Браги.
     Свен был могучим воином, обучавшим в свое время Рагнара владеть оружием и сопровождавшим его в южных походах. Совсем недавно он обучал искусству боя Браги и Хаакена. Старика будут оплакивать многие. В том числе и те, кто встал сейчас под знамена врага.
     — Как Бьерн сумел их предупредить? — спросил Хаакен.
     — Узнаем, — ответил Рагнар. — Вы, парни, отдыхайте. Это будет трудный путь. Не все из нас добредут до дома.
     До Дроконбринга их добралось шестеро.
     Рагнар сделал большой крюк, проведя их через горы. К дому они подошли с юга, обойдя пик Камер Штротхайд. Тропа зимой была настолько непроходимой, что даже Хъярмл и Бьерн не додумались выставить на ней дозоры. Хъярмл ждал. С гор они смогли увидеть его часовых.
     Браги довольно долго смотрел вниз, чтобы убедиться в том, что Хъярмл не разрушил дома.
     Колдовские способности его матери внушали всем суеверный ужас.
     Он не понимал почему. Насколько он её знал, она всегда оставалась доброй, сострадательной, понимающей и любящей женщиной. Скользя и падая, они спустились в долину, где летом пасся скот Дроконбринга. Затем лесом и глубоким ущельем они направились к домам и остановились в рощице, примерно в сотне ярдов от крайнего строения. Пришлось ждать вечера, и воины ужасно замерзли.
     Это бездействие сильнее всего сказалось на Рагнаре. Он просто окоченел.
     Браги страшно беспокоился. Отец так побледнел…
     В его душе надежда сменялась отчаянием, за которым снова возвращалась надежда. Рагнар, казалось, умирал. Но тем не менее он шел, шел и шел. Видимо, его вела лишь сила воли.
     Когда стемнело, Рагнар сказал:
     — Браги. Смолокурня. В самом центре под слоем опилок. Металлическое кольцо. Потяни за него. Туннель ведет прямо в дом. Не теряй времени. Через минуту я пошлю Сорена.
     Держа меч наготове, Браги вбежал в смолокурню и принялся разгребать слипшиеся грязные опилки.
     Кольцо было на крышке люка. Под ней оказалась ведущая в туннель лестница. Браги покачал головой, он ничего не знал о потайном ходе. Рагнар хранил секреты даже от родных. Его следовало бы называть не Волком, а Лисой.
     В смолокурню скользнул Сорен. Браги показал ему лаз. За Сореном последовали Хаакен, Сигурд и Стурла. Но Рагнар не появился. Стурла передал последние распоряжения Волка.
     Туннель был низким, кругом кромешная тьма. Однажды рука Браги коснулась чего-то пушистого. Пушистое пискнуло и прыснуло прочь. Этот лаз останется в его памяти как самое скверное возвращение домой.
     Туннель выходил в погреб для хранения эля. Для того чтобы выбраться на свободу, следовало откатить в сторону прикрывающую вход бочку. Эту бочку Рагнар отказывался открывать, заявляя, что она хранится для особых случаев.
     Лестница из погреба выходила в кладовую, где хранились овощи и вяленое мясо. Припасы висели на балках, чтобы их не потравили грызуны. Браги поднялся по ведущей в кладовую лестницу. Кто-то с проклятиями расхаживал у него над головой. Браги замер.
     Оскорбления адресовались его матери Хельге. Оказывается, она отказывалась готовить еду для людей Хъярмла, и те, после тягот перехода, жутко из-за этого бесились.
     Браги прислушался. В голосе матери страха он не уловил. Но он знал, что ничто не могло заставить её открыто проявлять свои истинные чувства. Эта женщина всегда оставалась спокойной, изящной, а иногда даже величественной дамой. Перед посторонними.
     С членами семьи она неизменно оставалась мягкой и любящей.
     — Разбойничье поведение тебе, Снорри, совсем не к лицу. Цивилизованный человек ведет себя вежливо, даже находясь в доме врага. Неужели ты полагаешь, что Рагнар стал бы грабить дом Хъярмла?
     Теперь она была над его головой.
     Браги ухмыльнулся. Рагнар бы уж точно ограбил дом Хъярмла. Он вынес бы оттуда все, вплоть до последнего треснувшего железного котелка. Но Снорри пробормотал какое-то извинение и затопал прочь.
     Когда крышка люка поднялась, оленья шкура, закрывающая вход в кладовую, все ещё продолжала раскачиваться после ухода Снорри.
     — Можете выходить, — прошептала Хельга. — Поторопитесь. У вас лишь одна минута.
     — Откуда ты знаешь?
     — Ш-ш-ш. Торопитесь. Хъярмл, Бьерн и ещё трое — рядом с большим очагом. Они пили и ворчали, что твой отец так долго не появляется.
     Когда Хаакен опустил за собой крышку люка, лицо Хельги потемнело. Браги видел, как исчезала надежда матери по мере появления из погреба очередного воина.
     — Еще трое спят на чердаке, — продолжала Хельга. — Остальных Хъярмл отправил на поиски вашего лагеря. Он ждет вашего появления перед рассветом.
     Все изготовились для нападения. Хельга прикоснулась к Браги и к Хаакену.
     — Берегите себя, — сказала она. — Я не хочу потерять вас всех.
     Хельга была женщиной исключительной во многих отношениях. Вызывало удивление то, что она родила всего одного ребенка, — и это в стране, где женщины были постоянно беременны.
     На мгновение задержав Браги, она спросила:
     — Скажи, он умер хорошо?
     Браги ненавидел всякие увертки.
     — Удар мечом в спину. Бьерн.
     На лице Хельги появилась гримаса страдания. И в этот момент Браги впервые заметил то, чего так ужасались другие. В её глазах появилось адское пламя.
     — Иди! — приказала она.
     Браги бросил своих людей в бой. Сердце его бешено колотилось. От врагов их отделяло пятнадцать футов. Трое из них так и не успели защитить себя. Однако Хъярмл оказался быстр, как сама смерть, а Бьерн был лишь на долю секунды медленнее. Тан вскочил со своего места так, как выскакивает касатка из морских глубин. Опрокинув стол под ноги подбегающего Браги, он обернулся к стене, на которой висели боевые трофеи Рагнара, и схватил секиру.
     Поднявшись на ноги, Браги понял, что расчет на неожиданность не оправдался. Хъярмл и Бьерн изготовились к схватке. Хаакен, Сигурд и Сорен были уже на чердаке. В результате перед лицом двух лучших бойцов Тролледингии оказались лишь он и уже совсем не молодой Стурла Олмссон.
     — Щенок такой же безумец, как и его родитель, — заметил Хъярмл, легко парируя выпад Браги. — Не вынуждай меня убить тебя, мальчик. Ингер мне этого никогда не простит.
     Это замечание могло служить печальной оценкой человеческой натуры. Если бы старый король скоропостижно и неожиданно не скончался, Хъярмл мог бы стать тестем Браги. О бракосочетании договорились ещё прошлым летом.
     Не думай, сказал себе Браги. Не слушай. Отец и старый Свен вколачивали в него этот урок тупыми мечами. Не отвечай. Или оставайся нем, или вопи, что есть сил, как это делал Рагнар.
     Хъярмл прекрасно был знаком со стилем боя Рагнара. Они много раз сражались бок о бок. И сейчас опытный воин без труда противостоял выпадам сына Волка.
     Браги не питал никаких иллюзий. Тан был выше, сильнее, хитрее и значительно опытнее, чем он. У Браги оставалась одна цель: выжить до того момента, когда Хаакен прикончит спящих на чердаке.
     У Стурла, очевидно, была та же мысль, но Бьерн оказался для него слишком быстр. Клинок предателя пробил защиту старика, и тот рухнул на спину.
     Теперь в глаза Браги смотрели две пары голубых, холодных как лед глаз.
     — Прикончим щенка, — ревел Бьерн, но в этом реве слышался страх.
     Гордо, как те каравеллы, что в свое время преследовали драккары друзей, Хельга вступила между бойцами.
     — Отойди, ведьма!
     Хельга скрестила взгляд с Таном. Ее губы беззвучно двигались. Хъярмл не отошел назад, но и не наступал. Она повернулась к Бьерну. Предатель побледнел. Он не смел встретить её вселяющий ужас взгляд.
     Хаакен спрыгнул с чердака и схватил с дальней стены копье. Сорен и Сигурд спустились по лестнице, но были почти так же быстры.
     — Наше время истекло, — коротко бросил Хъярмл. — Нам следовало предвидеть, что он проскользнет через пикеты. — Метнув секиру мимо Хельги, он выбил меч из рук Браги и ударил юношу по лицу тыльной стороной ладони. — Будь повежливее, когда я навещу твой дом следующий раз. Или уходи отсюда.
     Браги вздохнул, поняв, что угроза смерти миновала. Хъярмл поступил так только ради старой дружбы.
     Страх повстречаться с Рагнаром не оставлял Бьерна во время короткой схватки. Он все время косился по сторонам, как бы опасаясь, что в дыме очага может материализоваться Волк. Ему хотелось бежать. Когда он и Хъярмл шагнули в ночь, снова повалил снег.
     Хельга принялась за исцеление разбитого лица сына, одновременно ругая его за то, что он не убил Бьерна.
     — Буран для Бьерна пока не миновал, — сказал ей Браги.
     Хаакен, Сорен и Сигурд топтались у двери, выглядывая в щелку. Женщины, дети и старики, прятавшиеся кто где во время схватки, принялись ухаживать за Сореном и негромко оплакивать тех, кто уже никогда не вернется.
     В доме Рагнара не было радости. Там присутствовало лишь оцепенение, которое постоянно сопутствует несчастью.
     Дроконбринг заканчивал свое существование, но это пока ещё не дошло до сознания его обитателей. Тем, кто выжил, предстояло бегство с насиженных мест, преследование со стороны победителей.
     Сильный снегопад приглушил крики и звон оружия.
     — Там, — сказал Браги, когда боевой волчий вой отца раздался во чреве ночи.
     Скоро через порог, шатаясь, перешагнул Рагнар. Он был залит кровью от подбородка до колен. Большая часть крови принадлежала ему. Удар секиры распорол ему живот.
     Рагнар издал свой последний боевой клич и рухнул на пол.
     Браги, Хаакен и Хельга мгновенно оказались рядом. Но было поздно. Воля и та отказалась служить Волку.
     Хельга извлекла кусочки льда из волос головы и бороды и легонько погладила мужа по лицу. По её щеке прокатилась слезинка. Браги и Хаакен отступили в сторону. Эта гордая женщина, когда-то похищенная Рагнаром на юге и ставшая его женой, делала все, чтобы скрыть глубину своих чувств.
     Браги и Хаакен отошли к очагу и вместе оплакали свою потерю.
     
     Прощание с Рагнаром прошло в спешке. Такая недостойная покойного поспешность была вынужденной — Хъярмл мог вернуться в любую минуту. Согласно обычаю это должны были бы быть похороны воина с погребальным костром и целой неделей, посвященной свершению ритуалов и оплакиванию усопшего.
     Вместо этого Браги, Хаакен, Сигурд и Сорен отнесли тело на Камер Штротхайд выше уровня вечных снегов и оставили его в сидячем положении в каменной пирамиде, лицом к Дроконбрингу и более отдаленному Тондерхофну.
     — Когда-нибудь, — сказал Браги, как только Хаакен положил на место последний камень, — наступит день, и мы вернемся, чтобы сделать все так, как положено.
     — Когда-нибудь, — согласился Хаакен.
     Они оба знали, что это когда-нибудь наступит очень не скоро.
     Оставшись вдвоем, братья ещё раз пролили слезы. Потом спустились с горы, чтобы начать новую жизнь.
     
     — Теперь я знаю, как он сделал это, — сказала Хельга, глядя на то, как её сыновья пытаются разрыть мерзлую землю с помощью разбитого каминного кирпича. В руке она держала тонкий золотой браслет, очень красивый. — Этот браслет один из пары, — сказала она. — Его носил Бьерн. Второй был у Хъярмл. Когда Бьерн оказывался поблизости, Хъярмл об этом сразу узнавал. Таким образом Хъярмл и узнал о приближении Рагнара.
     Браги что-то буркнул в ответ. Теперь это его совершенно не интересовало.
     — Похоже, я его зацепил, — сказал Хаакен.
     Браги принялся копать руками. Очень скоро на свет появился небольшой сундучок.
     С дорожными мешками появились Сигурд и Сорен. Четверка выживших воинов отправлялась на юг от сухой сосны.
     Сундучок оказался небольшим и легким. Он не был заперт и содержал в себе очень мало предметов. Там оказались мешочек с монетами южных стран и ещё один — с драгоценными камнями. Еще там был кинжал с инкрустированной рукояткой и свернутый в свиток пергамент. На пергаменте была грубо нацарапана карта какой-то местности. Содержимое сундучка заканчивалось медным амулетом.
     — Пусть все ценное останется у тебя, — сказал Браги матери.
     — Нет. У Рагнара были причины хранить все эти предметы в одном месте. А что касается ценностей, то он оставил их мне очень много, но в другом месте.
     Браги задумался. Отец был полон тайн. Земля в лесах вокруг Дроконбринга могла быть набита золотом.
     — Хорошо. Пусть будет так, — сказал он, перекладывая все предметы в свой дорожный мешок.
     Настал момент, которого он так страшился. Надо было сделать первый шаг на юг. Он смотрел на мать. Мать смотрела на него. Хаакен уставился в землю.
     Рвать связывающую с домом пуповину оказалось невыносимо трудно.
     Впервые на памяти сына Хельга дала волю своим чувствам на людях, хотя и в этот момент нельзя было сказать, что она не владела собой.
     Хельга притянула к себе Хаакена и почти две минуты не отпускала, шепча на ухо какие-то слова. Браги увидел на её щеке слезинку. Раздраженно смахнув этот знак слабости, она отпустила своего приемного сына. Браги смущенно отвернулся. Но не для того, чтобы скрыть свои чувства. Просто Сигурд и Сорен прощались со своими.
     Мать заключила его в свои объятия. Она прижала Браги к себе настолько крепко, что тот изумился. Мать всегда казалась такой слабой и хрупкой…
     — Береги себя, — сказала она. Что ещё могла сказать мать, расставаясь с сыном? Во всем мире не найдется слов, чтобы правдиво передать чувства матери при таком расставании. Язык давно стал инструментом коммерции, а не способом выражения любви.
     — И береги Хаакена. Приведи его домой.
     Вне всякого сомнения, те же слова она сказала и Хаакену. Немного отстранившись, она расстегнула цепочку медальона, который носила все время, сколько помнил себя Браги. Хельга надела медальон на шею сына и сказала:
     — Если у тебя не останется другой надежды, отнеси это в Дом Бастанос на улице Кукол в Хэлин-Деймиеле. Отдай медальон привратнику, чтобы тот в свою очередь передал главе дома в качестве рекомендации. Один из партнеров выйдет к тебе и задаст вопрос. Ты ему скажешь:
     Элхабе ан дантис, элхабе ан кавин.
     Чи хибде клариче, элхабе ан саван.
     Чи магден требил, элхабе дин бачел.
     Он все поймет.
     Хельга заставила сына повторить стишок несколько раз, до тех пор пока он не закрепился в его памяти.
     — Отлично. Больше я ничего сделать не могу. Не доверяй никому, кому доверять не следует. И возвращайся домой сразу, как только сможешь. Я буду ждать.
     Она поцеловала его. При посторонних. Хельга не делала этого с того времени, как он начал ходить. Затем она поцеловала Хаакена. Этого она вообще никогда не делала. Прежде чем юноши успели опомниться, Хельга приказала:
     — Ступайте. Пока ещё можно. И пока мы не начали выглядеть ещё глупее, чем сейчас.
     Браги водрузил на плечо мешок и направился в сторону Камер Штротхайда. Их путь лежал по склону горы. Иногда они смотрели вверх на каменную пирамиду, скрывавшую тело Рагнара. Оглянулся же Браги только один раз.
     Женщины, дети и старики покидали поместье, служившее им убежищем вот уже много поколений. Многие из них отправятся к родичам в другие концы страны. Никто не удивится. В это смутное время множество людей бросали насиженные места. Они смогут скрыться и избежать ярости мстительных сторонников претендента.
     Интересно, куда отправится мама…
     Всю свою жизнь он клял себя за то, что в отличие от Хаакена оглянулся. Если бы он не сделал этого, то в его памяти Дроконбринг навсегда остался бы родным убежищем, мирно ожидающим возвращения блудного сына.
     
Глава 4
Звон сабель
     
     Нассеф оглянулся назад только раз. От жары над палаточным городком Аль-Ремиша танцевали призраки из восходящих потоков раскаленного воздуха. Нассеф улыбнулся и негромко позвал:
     — Карим…
     — Слушаю, господин, — откликнулся человек с суровым, изрытым оспой лицом.
     — Скачи назад. Найди наших людей. Тех, что встречали нас во время прибытия. Скажи им, чтобы они продолжали мятеж. Необходимо отвлечь врагов на длительный срок. И вели им отобрать пять сотен добровольцев — только опытных воинов — и направить их вслед за нами. Пусть уходят мелкими группами, чтобы никто не заметил. Ты все понял?
     — Да, — улыбнулся Карим. У него не хватало двух передних зубов. И ещё один был сломан углом. Это был старый разбойник, видевший множество схваток. Даже его седеющая борода выглядела страшно воинственно.
     Нассеф проследил за тем, как Карим начал спуск по каменистому склону. Этот старый бандит среди всех новообращенных представлял наибольшую ценность. Нассеф не сомневался, что его ценность ещё возрастет, когда борьба приобретет широкий размах и станет более жестокой.
     Он развернул своего коня и поскакал вдогонку за сестрой и зятем.
     Отряд Эль Мюрида насчитывал пятьдесят человек. Большинство из этой полусотни составляли его телохранители — облаченные в белые бурнусы Непобедимые. Этим воинам было гарантировано место в райских кущах, если им выпадет честь умереть за своего властелина.
     В их присутствии Нассеф изрядно нервничал. У этих людей взгляд был даже более безумным, чем у их пророка. Они были ему фанатично преданы, и Эль Мюриду пришлось употребить всю силу воли, чтобы после суда удержать их от штурма Королевского Сада.
     Нассеф занял свое место по правую руку от Эль Мюрида.
     — Все получилось даже лучше, чем мы ожидали, — сказал он. — Нападение мальчишки было ниспослано Богом.
     — Не сомневаюсь, что это именно так. Должен сказать, Нассеф, что я весьма неохотно согласился действовать по твоему плану. Но только вмешательство Всевышнего позволило ему осуществиться с такой легкостью. Лишь Творец мог столь своевременно подтолкнуть руку Гаруна.
     — Обидно за твою лодыжку. Сильно болит?
     — Ужасно. Ясир приложил к ней болеутоляющие травы. Скоро нога будет как новая.
     — Во время этого фарса, именуемого судом… Мне на какую-то минуту показалось… что ты готов уступить.
     — Да, наступила минута, когда я чуть было не сдался. Я, так же как и другие, могу пасть жертвой уловок Властелина Зла. Но я вновь обрел силу, а минутная слабость сделала нашу победу ещё слаще. Теперь ты видишь, как Господь подвигает нас на дела своей волей? Мы трудимся для Него даже тогда, когда нам кажется, что мы обратились к нему спиной.
     Нассеф долго смотрел в сторону опаленных солнцем холмов. После довольно продолжительного молчания он наконец ответил:
     — Очень трудно воспринять поражение, даже в надежде на то, что в конечном итоге оно обернется великой победой. Они, мой друг и мой пророк, сегодня подписали свой смертный приговор.
     — Я не пророк, Нассеф, а всего лишь ничтожный ученик Творца. Я не желаю смертей, если их можно избежать. Кто знает — даже король Абуд и самые фанатичные служители Церкви, может, станут когда-нибудь на путь Истины.
     — Конечно. Я говорил в переносном смысле. Хотел сказать, что этими действиями они обрекли на гибель свое дело.
     — Со служителями Властелина Зла такое случается весьма часто. Чем больше они сопротивляются, тем полезнее их вклад в дело Бога. А как насчет рейда? Ты уверен, что он закончится благополучно?
     — Я послал Карима обратно в Аль-Ремиш. Если наши люди сделают то, что мы просим — будут раздувать мятеж и пришлют нам пять сотен воинов, мы сумеем перейти в наступление. Никто не сможет нас остановить. Все поместные властители собрались в Аль — Ремише, чтобы стать свидетелями нашего унижения. Мятеж задержит их до Машада. Мы, таким образом, выигрываем целую неделю.
     — Жаль только, что мы не смогли освятить имя дочери.
     — Действительно, жаль. Но мы вернемся, господин. И добьемся, что ритуал освящения совершится в Машад. Обещаю.
     Нассеф произнес эти слова с пылкой искренностью, он свято верил в то, что говорил.
     Обходной путь по пустыне оказался тяжелым, медленным и исполненным одиночества, особенно для человека, стоящего в стороне от остальных людей. Кроме Мириам, ему не с кем было поделиться своими мыслями и мечтами. Непобедимые чересчур преклонялись перед ним, слишком боготворили. Нассеф и его подручные были поглощены планированием будущих побед. Никого из всадников, по десяткам прибывающих из Аль-Ремиша, он не знал. Все старые друзья, первые обращенные, покинувшие вместе с ним Эль Акила, давно умерли и приобщились к лику святых.
     Бои, которые Нассеф вел во имя Эль Мюрида, собрали свою дань жизнями.
     Ученик ехал рядом с белой верблюдицей, держа дитя на коленях.
     — Она у нас такая милая, тихая крошка, — восхищался он. — Просто чудо. Господь так милостив к нам, Мириам, — закончил он и поморщился.
     — Опять нога?
     — Да.
     — В таком случае тебе лучше отдать крошку мне.
     — Нет. Такие моменты теперь случаются крайне редко. И со временем будут ещё реже. — Побыв с минуту наедине со своими мыслями, он продолжил:
     — Когда же я наконец смогу с этим покончить?
     — Ты о чем?
     — Сколько времени пройдет до тех пор, когда мы наконец восторжествуем? Когда я смогу создать дом и мирно жить с тобой и с ней? Мы скачем этими тайными тропами три года, а мне кажется, что все тридцать.
     — Никогда, любовь моя. Никогда. И как жене мне ненавистно признавать это. Но после того как с тобой побеседовал Ангел, ты навсегда стал Эль Мюридом. До тех пор пока Господь считает необходимым оставлять тебя среди живых, ты останешься Учеником.
     — Знаю. Знаю. Это просто моя смертная сущность желает невозможного.
     Некоторое время они ехали молча. Затем Эль Мюрид произнес:
     — Мириам, я страшно одинок. Кроме тебя у меня никого нет.
     — Тебе принадлежит половина пустыни. Кто приносит тебе воду и пищу из поселений? Кто несет слово Истины в места, где ты никогда не бывал?
     — Я говорю о друге. Простом, заурядном личном друге. О человеке, с которым я мог бы играть так, как играл в детстве. О существе, с которым можно было бы поговорить. О таком друге, который был бы способен разделить страхи и надежды простого человека по имени Мика, а не только следовать безумным устремлениям Эль Мюрида. Уверен, после смерти Фаты ты чувствуешь то же самое.
     — Да. Супруга Эль Мюрида обречена на одиночество, — немного помедлив, она сказала:
     — Да, но у тебя есть Нассеф.
     — Нассеф — твой брат, и мне не хотелось бы плохо говорить о нем в твоем присутствии. Я люблю его словно своего брата. И как брат многое прощаю ему. Но мы никогда не станем настоящими друзьями, Мириам. Мы останемся лишь союзниками.
     Мириам не стала спорить. Она знала, что все сказанное — правда. У Нассефа также не было никого, перед кем он мог бы излить душу. Дружба между мужем и братом не может расцвести до тех пор, пока они не уверены до конца друг в друге.
     
     Это было трудное и очень долгое путешествие. В конце его Нассеф был вынужден жестоко подгонять своих спутников. Все бесконечно устали. Все, но только не Нассеф. Казалось, что он вообще не знает усталости.
     — Это здесь, — восхищенно прошептал Эль Мюрид, забыв про боль в лодыжке, — Себил-эль-Селиб.
     Луна в три четверти заливала светом окруженное горами поле, которое в сердцах Детей Хаммад-аль-Накира уступало лишь Аль-Ремишу. Задолго до этого она занимала второе место и в сердцах их имперских предков, уступая лишь Ильказару.
     Над полем, где размещалось Святилище и монастырь, господствовала очень древняя крепость. Нигде не видно ни огонька.
     Название Себил-эль-Селиб означало Крестный Путь, и появилось оно в память об одном событии.
     Именно на этом поле в первый день первого года текущего летосчисления родилась империя. Первый Император укрепил свою власть, распяв в этом месте на крестах тысячу своих противников. Первоначально это название получила тропа через перевал, по которой обреченные аристократы шли к месту своей гибели, неся на плечах кресты, на которых им предстояло умереть. От поля тропа шла дальше, связывая Внутренние провинции с морем Коцум.
     Битая всеми ветрами Твердыня с самых первых лет империи охраняла перевал, а вовсе не Святилище или монастырь, над которыми господствовала.
     — Здесь началось земное существование отца нашей мечты. Именно на этом месте появился на свет Первый Император. Так вдохнем же полной грудью тот же воздух, что вдохнул когда-то он.
     Нассеф ничего не сказал. Он с почтением взирал на это место, впитавшее в себя всю историю. Однако, по правде говоря, оно казалось ему немного простоватым.
     Такое же впечатление оставил у него и Аль-Ремиш.
     — Нассеф.
     — Да.
     — Мы готовы?
     — Да. Вначале Карим поведет Непобедимых. Они преодолеют стены и откроют ворота для остальных. На захват Святилища и монастыря я направлю малочисленные отряды.
     — Я не воин. Не командир. Я всего лишь орудие в руках Творца. Но мне хотелось бы внести небольшие изменения в твой план. Я предлагаю перекрыть дорогу к побережью. И оставить отряд со мной. Я не желаю, чтобы хотя бы один из них скрылся.
     Нассефу показалось, что он ослышался. Ведь Эль Мюрид постоянно донимал его тем, что требовал сохранять жизнь врагам, прощая их прегрешения.
     — Я размышлял на эту тему на протяжении всего нашего пути. У Господа в этом месте друзей нет. Здесь только солдаты короля и те, кто избрал для себя ложный путь. Кроме того, мы должны дать совершенно четкий знак тем, кто польстился на соблазны Властелина Зла. Прошлой ночью я молился, прося наставить меня на путь истинный, и мне было откровение. Наша Вторая Империя должна родиться на крови врагов на том же месте, где родилась Первая Империя.
     Нассеф удивился, но протестовать не стал.
     — Как скажешь, так и будет, — ответил он.
     — Убей их всех, Нассеф. Даже грудных младенцев на руках у матерей. И пусть отныне ни один человек не смеет думать, что он может избежать ярости Божьей.
     — Как скажешь.
     — Можешь приступать. — Но не успел Нассеф сделать и дюжины шагов, как Эль Мюрид снова позвал его.
     — Нассеф.
     — Да?
     — В этот миг, перед тем как начнется вооруженная борьба, я провозглашаю тебя своим военачальником. И даю тебе титул Бич Божий. Будь достоин этого имени.
     — Не сомневайся. Я не испытываю страха.
     Нападение прошло гладко, быстро и точно. Нассеф ещё раз продемонстрировал те качества, которые отличали его при нападениях на караваны. Большая часть солдат гарнизона умерла в своих постелях.
     Эль Мюрид остался в седле и, стоя на холме, ожидал появления беглецов или новостей. В глубине его сердца затаился черный страх. Если штурм не удастся, и защитники крепости сумеют его отогнать, его миссия может навеки погибнуть. Ничто не действовало на воображение людей пустыни сильнее, чем отвага и успех. И ничто не вызывало большего презрения, чем провал.
     Беглецов не было. Новостей тоже не поступало. Когда рассвет уже окрасил в розовый цвет небо над горами, прискакал Карим.
     — Мой господин Ученик, — сказал он, — ваш Военачальник приказал мне сообщить, что крепость, Святилище и монастырь в наших руках. Враги собраны на лугу. Он умоляет вас принять их в дар как знак величайшей любви.
     — Благодарю тебя, Карим. Передай ему, что я сейчас прибуду.
     Нассеф ожидал его на небольшом возвышении, наблюдая за пленными. Их было по меньшей мере тысячи две. Многих из них привели из крепости, но большинство пленников оказались обитателями монастыря и мирными паломниками, прибывшими на празднование Дишархуна и не успевшие уехать домой.
     В крепости стоял весьма внушительный гарнизон. Другой проходимый перевал через горы Джебал-аль — Алаф-Дхулкварнеги находился в сотнях миль к северу. Все остальные переходы через хребет охраняли Таящиеся. Гарнизон был большим, так как сбор за проход через перевал имел большое значение для финансов Короны.
     Защитники Твердыни жили в ней всю свою жизнь. Некоторые семьи жили здесь в течение многих поколений ещё со времен Империи. Женщины и дети, так же как и мужчины, обитали в замке.
     Эль Мюрид взглянул вниз на пленников. Одни подняли глаза на него. Лишь немногие поняли, кто их пленил. Но вот на белой верблюдице появилась Мириам и остановилась рядом с супругом. Ее лицо было как всегда открыто. Толпа возбужденно загудела. Какой-то офицер выкликнул что-то оскорбительное, обещая помиловать Пророка и его людей. Эль Мюрид пронзил его взглядом. Ученик искал в своем сердце жалость и, не найдя её, дал Нассефу сигнал к действию.
     Всадники врезались в толпу пленных, рубя направо и налево своими саблями. Пленные разразились воплями. Некоторые пытались бежать. Но им некуда было скрыться. Кое-кому удалось вырваться из кольца смерти, но только для того, чтобы быть схваченными и убитыми пикетами всадников, ожидающих их по периметру бойни. Немногие воины бросались на всадников и гибли героями.
     И лишь один человек по имени Белул сумел избежать гибели.
     Это был один из младших офицеров гарнизона, примерно в возрасте Нассефа. Он происходил из семьи, чьи корни уходили в глубь веков к временам империи. Белул бился словно демон. Сумев захватить лошадь и саблю, он прорубил себе путь к свободе и сделал вид, что намерен напасть на Эль Мюрида. Непобедимые бросились спасать своего повелителя, а Белул тем временем галопом поскакал через перевал в пустыню.
     Нассеф послал вдогонку четверых. Ни один из них не вернулся.
     Белул принес страшную весть в Эль Асвад. Тотчас из замка валига во все стороны помчались гонцы.
     
     — Неужели это действительно необходимо? — спросила Мириам, когда половина пленников уже была истреблена.
     — Полагаю, что да. Думаю, что мои враги… враги Господа сделают вывод из этого урока.
     Побоище заняло больше времени, чем он ожидал, и нервы у него не выдержали. Он отвернулся, когда Непобедимые соскочили с седел и стали оттаскивать трупы, чтобы добраться до детишек, которых матери прикрывали собой во время бойни.
     — Пойдем осмотрим Святилище. Я хочу взглянуть на свой трон.
     Нассеф, придя доложить о полной победе, застал Ученика молящимся на коленях перед троном.
     Древние мастера вырубили трон из валуна, на котором восседал Первый Император, наблюдая за распятием врагов. Это была вторая по значению реликвия в Хаммад-аль-Накире. Лишь Трон Павлина, спасенный из руин Ильказара, занимал больше места в умах и сердцах Детей Пустыни.
     Нассеф терпеливо ждал. Как только Эль Мюрид закончил молитву, военачальник сказал:
     — Все кончено. Я приказал людям отдыхать. Похороны начнем через несколько часов. Этой же ночью я вышлю в пустыню разведчиков.
     — Зачем? — недоуменно спросил Эль Мюрид.
     — Мы находимся во владениях валига Эль Асвада. Говорят, что он решителен и умен. Валиг нападет на нас, как только узнает о том, что Себил-эль-Селиб пал.
     — Ты его знаешь?
     — Только внешне. Так же как и ты. Это его сын напал на тебя в Аль-Ремише. Юсиф был одним из тех, кто устроил этот суд.
     — Я помню его. Тощий человек с жестоким лицом. Глаза цвета нефрита, но взгляд твердый как алмаз. Подлинный воин Властелина Зла.
     — Понимаешь ли ты, о Ученик, мой повелитель, чего мы сегодня достигли? — спросил Нассеф с искренним благоговением.
     — Мы захватили Малахитовый Трон.
     — Больше. Значительно больше. Сегодня мы стали одной из самых могущественных сил в Хаммад-аль-Накире. Трон бесспорно важен для нашего дела, но ещё важнее то место, где он расположен. Пока мы удерживаем Себил-эль-Селиб, мы останемся силой, с которой Аль-Ремиш вынужден будет считаться, какие бы решения он ни принимал. Пока мы контролируем перевал, мы практически изолируем пустынные провинции от моря Коцум. Мы лишаем Абуда поддержки богатого и сильного побережья в его сопротивлении воле Творца.
     Нассеф был прав. Побережье оказалось единственным регионом в сердце империи, практически не пострадавшим во время Падения. Оно избежало опустошения и не превратилось в пустыню. В более позднее время расположенные там города стали практически автономными, но они сохранили общие корни и общий язык с Хаммад-аль-Накиром. Они на словах признавали верховенство короля Абуда и даже выплачивали символическую вассальную дань семейству Квесани. Но делали они это лишь для того, чтобы братья из пустыни оставили их в покое. Политически они мало что выигрывали, выступая против Эль Мюрида, однако поддерживая его, могли потерять очень много.
     Если приморские города его поддержат, а Ученик проиграет, то они навлекут на себя ненависть правящего семейства Квесани. А если автономии его поддержат и он выиграет, то им придется пожертвовать своим богатством и людьми для священной войны против неверных, со всех сторон окружающих Хаммад-аль-Накир.
     Пока же их можно не учитывать в качестве переменной величины в уравнении власти. Захват Себил-эль-Селиба оказался наилучшим выбором из множества вариантов, которые рассматривал Нассеф.
     Даже без учета политических и экономических факторов захват крепости должен произвести громадный психологический эффект. Тысячи и тысячи обратятся душой к Эль Мюриду. И многие тысячи других охладеют к правящему дому.
     — У меня только один вопрос, Нассеф. Сможем ли мы удержать то, что завоевали?
     — Эти люди готовы умереть за тебя.
     — Не сомневаюсь. Но ты не ответил на мой вопрос. За нами поле, усыпанное телами тех, кто был готов умереть за Абуда. Но они не удержали перевал.
     — Нас врасплох захватить никому не удастся.
     Нассеф оказался прав лишь наполовину. Валиг Эль Асвада действовал быстрее, чем можно было предположить.
     Почти сразу после того, как были высланы пикеты, на взмыленной лошади прискакал один из дозорных и сообщил, что следом за ним двигаются несколько сотен всадников.
     Они ураганом ворвались с северо-запада. Нассеф, ожидая нападения со стороны Эль Асвада, выслал основные дозоры на юго-запад от крепости. Там же он устроил и засады. Но Юсиф услыхал о Себил-эль-Селибе по пути из Аль-Ремиша. Он решил нанести удар сразу лишь силами своего эскорта.
     Быстрый удар, змеиный укус были традиционным способом ведения войны в пустыне, уходя корнями в сотни лет феодальных междоусобиц.
     Юсиф лишил Нассефа четверти его сил, прибыв до того, как военачальник Эль Мюрида получил возможность отозвать пикеты.
     Сражение, начавшись на перевале, спустилось на поле. Воины Юсифа были опытными и дисциплинированными бойцами дворцовой дружины, всю жизнь обучающиеся военному искусству. Валиг славился умением вести кавалерийские бои. Ему быстро удалось загнать основные силы Нассефа в монастырь и в крепость.
     Эль Мюрид и Непобедимые оказались изолированными в Святилище. Они защищали Малахитовый Трон. Узнав о местонахождении Ученика, Юсиф сосредоточил усилия на Святилище, намереваясь отрубить змее голову.
     Увидев валига — их разделяли двадцать футов залитого кровью пола — Эль Мюрид выкрикнул:
     — Мы умрем, но не отступим ни на дюйм, служитель преисподней! Мы будем стоять как скалы, даже если твой Хозяин пришлет сюда всех демонов, обитающих в его нечестивом жилище… Мы не уступим, даже если легионы демонов восстанут на нас! С нами сила Господня. Мы уверены в правоте своего дела и мы будем спасены!
     — Будь я проклят, Юсиф, но он действительно верит в этот бред, — произнес большой, мускулистый воин.
     — Конечно, верит, Фуад. Всех маньяков делает опасными их безмерная вера в себя.
     Эль Мюрид был потрясен. Неужели кто-то из них смеет сомневаться в его искренности? Истина остается Истиной. Они могут не принимать или принимать её, но ложью называть не смеют.
     — Убейте их! — приказал он Непобедимым, несмотря на огромное численное превосходство противника.
     Господь споспешествует им.
     Фанатики бросились в нападение словно стая голодных взбесившихся волков. Воины Юсифа падали как спелые колосья под косой. Сам валиг, получив серьезную рану, рухнул на колени. Его бойцы начали пятиться.
     Фуад остановил их своим боевым кличем. Его кривая сабля двигалась с такой скоростью, что за ней невозможно было уследить взглядом. Он резал, колол, рубил.
     Непобедимые повиновались приказу. Они дрались за каждый дюйм, который им вначале удалось отвоевать у врага.
     Они не отступали, но они умирали.
     Эль Мюрид осторожно сошел с Малахитового Трона. Его не оставляла вера в то, что Творец станет на его защиту. Он наклонился и поднял с пола выпавший из чьих-то рук окровавленный клинок.
     Теперь уже Непобедимые валились словно переспелая пшеница. У Эль Мюрида начали появляться сомнения… Но нет! Прочь все сомнения! Если он примет здесь мученический венец, то, значит, такова воля Божья!
     Он жалел лишь о том, что может покинуть эту юдоль, не увидев в последний раз Мириам и дочь. Они были заперты в крепости вместе с Нассефом…
     Но Нассеф уже не был осажден в крепости. Атака Юсифа на Святилище дала ему передышку и позволила перегруппировать силы. Нассеф пошел в контратаку. Его неожиданная вылазка рассеяла силы Юсифа по луговине.
     Нассеф, Карим и пара дюжин их лучших бойцов ворвалась в Святилище. Ход схватки сразу изменился.
     — Господь милостив! — загремел Эль Мюрид, осмелившись скрестить свой клинок с саблей воина. Тот одним ударом выбил оружие из рук Пророка.
     Нассеф подоспел как раз вовремя, чтобы принять атаку на себя. Фуад оттолкнул воина в сторону и, встретив Нассефа лицом к лицу, прорычал.
     — Посмотрим, какого цвета у тебя потроха, бандит!
     Нассеф нанес удар, на его лице появилась напряженная злая улыбка.
     Их сабли танцевали бешеный смертельный танец. Ни один из них не мог преодолеть защиту противника. Казалось, что каждый из противников был потрясен боевым искусством врага.
     — Фуад… Фуад, — прохрипел Юсиф, бессильно повиснув меж двумя поддерживающими его воинами. — Уходим.
     Фуад, отступив на шаг, вытер с лица пот и произнес:
     — Позволь мне прежде с ним разделаться.
     — Надо уходить, пока у нас ещё хватает сил спасти раненых.
     — Юсиф…
     — Немедленно, Фуад… Они нас побили. Мы можем теперь только умирать. А в этом я не вижу никакого смысла. Уходим.
     — До следующей встречи, бандит! Теперь я знаю твои слабые стороны, — прорычал Фуад и плюнул Нассефу в лицо.
     Люди пустыни обожали театральность. Особенно во время войны и в демонстрации ненависти.
     — Ты сдохнешь раньше, чем сможешь воспользоваться этими знаниями, сын шакала. — Когда ярость Нассефа достигала определенных пределов, он становился холоден как лед. Вот и сейчас он находился в подобном состоянии. Ясно и громко, так чтобы его слова донеслись до ушей всех, Бич Пустыни произнес:
     — Карим, направь в Эль Асвад убийцу. И пусть его целью станет эта куча верблюжьего дерьма. А теперь слушай ты, Фуад. Фуад — служитель преисподней. Теперь тебе предстоит жить в ожидании того, когда он — или она — нанесет удар. — Он улыбнулся своей тонкой жесткой улыбкой и продолжил:
     — Карим, они желают удалиться. Пусть бегут, как побитые собаки. Мы же развлечемся, глядя на их задницы с поджатыми, как у псов, хвостами.
     Когда враги ушли, Эль Мюрид с трудом доковылял до Малахитового Трона и тяжело рухнул на него.
     — На сей раз смерть стояла близко, Нассеф.
     — Даже слишком близко. Но почему ты не использовал амулет? У тебя была хорошая возможность уничтожить одного из наших злейших врагов.
     Эль Мюрид поднял руку и воззрился на сверкающий камень. Он не прибегал к его могуществу со времени первой демонстрации в Эль Акила. В роде аль Хабиб до сей поры говорили о том, как он вернул к жизни высохший оазис.
     — Это не пришло мне в голову. Я просто не сообразил. Думаю, что ко мне прикоснулся Создатель и сообщил, что ты придешь. Я ни на секунду не усомнился в нашей победе.
     — Может, оно и лучше, что ты его не использовал. Пока ты им не пользуешься, они о нем не знают и не ищут способов нейтрализовать его действие.
     — Почему ты приказал Кариму их отпустить?
     — Мы понесли очень большие потери. Нет смысла терять ещё жизни после того, как победа достигнута. Они ещё вернутся, и с гораздо большей силой, чем сейчас. Нам потребуются все наши люди.
     — Что означает твоя идея с убийцей?
     — Просто трюк. Теперь они будут бояться повернуться друг к другу спиной. Пусть шарахаются от собственной тени. И пусть этот страх парализует их силу и волю.
     — До чего же ты умен. Нассеф, брат мой, неужели ты никогда ничего не говоришь, не просчитав предварительно возможные последствия твоих слов?
     — Говорю. Но только с друзьями. Разве не ты нас учишь, что слово является самым сильным оружием в борьбе за Истину?
     — Да, это так. Слова Истины. Но иногда, Нассеф, мне кажется, что ты надо мной издеваешься. Даже спасая мою жизнь…
     — Прости меня, Ученик, мой повелитель, — уставившись в пол, сказал Нассеф. — У меня просто такая манера речи. Это мое вечное проклятие. Когда я был маленьким, я не мог дразнить детей, потому что они думали, что я говорю серьезно. А в то время, когда я хотел быть серьезным, они считали, что я глумлюсь над ними.
     — Что теперь нам делать, Нассеф? Мы захватили Малахитовый Трон. В наших руках Себил-эль-Селиб. Теперь на нас обрушатся все враги Творца.
     — Мы будем защищаться и хранить нашу веру в Бога. Я разошлю гонцов к нашим сторонникам с просьбой прислать воинов и оружие. Мы укрепим оборону, возведем здесь ещё одну крепость. Трон тоже должен находиться под защитой стен.
     — Ты прав. Боюсь, Нассеф, что нам предстоит провести здесь много времени. Себил-эль-Селиб в некотором роде ловушка. Здесь мы одержали две великолепные победы, но чтобы выжить, нам необходимо удержать то, что мы захватили. Опасаюсь, что они нас здесь просто запрут.
     — Во всяком случае, попытаются. Но полностью изолировать нас им не удастся. Против них будет работать их собственная система. Ты знаешь, что они имеют право призывать своих вассалов из племен лишь на сорок пять дней в течение года. Все остальное время подданные Абуда вольны приходить или уходить когда им вздумается. Если ты дашь мне свое благословение, я развяжу партизанскую войну. Состоящие из добровольцев банды начнут совершать налеты в тех местах, где имеются наши сторонники. Профессиональные воины будут повсеместно заняты ловлей этих банд. Это даст нам возможность заложить здесь хороший фундамент для дальнейшей борьбы.
     Эль Мюрид задумчиво посмотрел на своего военачальника. После довольно продолжительного молчания он заметил:
     — Создается впечатление, что ты уже давно все продумал.
     — За эти три года я провел много одиноких ночей, лежа с открытыми глазами, мой властелин.
     — Да, это так. Когда ты намерен взять себе жену, Нассеф?
     Бич Пустыни был застигнут врасплох.
     — Я ещё не думал об этом, — сказал он. — Может быть, после того, как мы создадим Королевство Покоя?
     Эль Мюрид снова внимательно посмотрел на Нассефа.
     — Я устал, мой друг, — сказал он. — Сегодня и завтра мы отдыхаем. И лишь после этого вернемся к нашим трудам. Ты к своим войнам. Я же продолжу готовить почву для строительства нашего королевства. Я хочу, чтобы ты нашел для меня писцов и архитекторов. Я желаю разработать кодекс законов и хочу, чтобы для Малахитового Трона был возведен специальный дворец. Кроме того, на поле должна быть воздвигнута стела. На ней я начертаю имена тех, кто отдал жизнь за дело нашего Творца. Эти герои получат бессмертие не только в Раю, но и здесь.
     — Как прикажешь. Идея со стелой мне нравится. Было бы хорошо, если бы ты оставил её вершину для имен Непобедимых.
     — Да. Пусть кто-нибудь запишет имена тех, кто здесь погиб. Их имена будут первыми вырублены на камне.
     Позже, прежде чем отойти ко сну, Эль Мюрид привел Мириам и вынес дочь на самую высокую часть стены старинной крепости.
     — Мои любимые, — сказал он, — крошечный кусочек нашей мечты воплотился в жизнь. Королевство Покоя уже существует, хотя его границы пока простираются всего лишь на расстояние взгляда. Но наступит время, когда весь остальной мир обратится лицом к Господу.
     Удерживая дочь на сгибе левой руки, он обнял правой Мириам за талию. Она прижалась к нему, дрожа от дующего с гор пронизывающего ветра.
     — Пойдем, — сказал он спустя некоторое время. — Позволь мне напомнить тебе, что я помимо всего прочего ещё и мужчина.
     Она ответила ему улыбкой. Испорченная девчонка из рода аль Хабиб выросла в женщину, любившую своего супруга.
     В ту ночь они зачали мальчика.
     
Глава 5
Твердыня во мраке
     
     Мегелин Радетик брел по каменному склону чуть ниже видавших виды обветренных стен Эль Асвада, Восточной Твердыни. Гарун тащился за ним, переключая внимание с одного предмета на другой, как часто бывает у детей. В то же время он тянулся к единственному взрослому, у которого нашлось для него время. Их обоих охранял старый покрытый шрамами ветеран с обнаженным мечом в руке.
     Гарун молчал вот уже несколько дней. Он весь был погружен в себя, и вот теперь, когда Радетик остановился, чтобы ещё раз окинуть взглядом эту иссушенную, негостеприимную землю, мальчик решил заговорить.
     — Скажи, Мегелин, отец умрет?
     — Не думаю. Лекари, во всяком случае, надеются на лучшее.
     — Мегелин?
     — Что?
     Надо быть добрее с малышом, подумал Радетик и присел на корточки рядом с мальчиком.
     — Почему он их всех убил? Паломников в Святилище?
     Радетик продолжил путь.
     — Не знаю, — сказал он. — Если приказ отдавал кто-то, помимо Эль Мюрида, то я сказал бы, что это простая злобность.
     Теперь они огибали подножие холма. На его восточном склоне они повстречали Али, брата Гаруна. Али сидел на камне и смотрел на Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги так, словно мысленно хотел выкурить Сокрытых из их тайных убежищ.
     Радетик посмотрел в ту же сторону. Интересно, что думают чародеи гор о недавних событиях? Скорее всего, следуя традиции, они просто не обратят внимания на своих соседей. Они обитали там, наверху с незапамятных времен и никогда не трогали тех, кто не причинял им беспокойства. Даже могущественная империя оставила их в покое, а её гибель их оставила равнодушными.
     — Мегелин, я боюсь, — пробормотал Гарун.
     Али изготовился произнести что-то саркастическое.
     — Он прав, Али. Настало время страха. Нам следует опасаться сабли Нассефа и Слова Эль Мюрида. Меч и Слово образуют смертельное сочетание. И нам надо бояться того, что меч станет управлять Словом, а не наоборот. И нам придется тогда бороться с ураганом.
     Али нахмурился. Старый Радетик опять впал в непонятное настроение и ударился в заумные рассуждения.
     Али был больше скроен по образу дяди, нежели отца и брата. Он не был мыслителем. Гарун же понял Радетика с полуслова.
     Юсиф вернулся в Эль Асвад всего через несколько часов после возвращения семейного каравана. Его войско было разгромлено, а сам он очутился на волосок от смерти.
     Нельзя сказать, что караван вернулся в целости и сохранности. Юсиф не оставил с ним никакой охраны, и дозоры Нассефа, действуя по-бандитски, получили свою добычу.
     Даже Мегелину Радетику пришлось брать в руки оружие, чтобы отбиваться от налетчиков.
     Он пощупал свой левый бицепс, на нем был небольшой сабельный порез. Рана все ещё побаливала.
     Радетик улыбнулся. Как изумился его противник, когда он ринулся в контратаку!
     Фуад тоже не мог поверить в то, что привезенный братом малахольный умник знает, с какого конца следует браться за саблю. Он не знал, как отнестись к тому, что этот учитель сумел организовать и повести в атаку стариков, женщин и погонщиков верблюдов, да так успешно, что заставил отступить более молодых воинов.
     Радетик находил ситуацию презабавной.
     — В Ребсамене мы изучаем не только цветочки, — сказал он Фуаду.
     Это замечание имело отношение к тому изумлению, которое выказал когда-то Фуад, увидев, как Мегелин классифицирует весенние цветы пустыни и делает с них цветные зарисовки.
     Али слез с камня и сказал:
     — А знаешь, Мегелин, я тоже боюсь.
     — Мы все сейчас боимся, Али.
     Али покосился на брата и произнес:
     — Если ты кому-нибудь об этом скажешь, я тебе как следует врежу.
     — Только попробуй! — ответил Гарун, поднимая с земли увесистый камень.
     — Мальчики. Поберегите свою энергию для Эль Мюрида.
     — Он сам все время нарывается, — проворчал Гарун.
     — Ах ты, маленький сопляк…
     — Я же вам сказал — прекратите! Пошли, Гарун. Али появился здесь первым.
     Али в ответ высунул язык.
     Радетик продолжил путь, недоумевая, чего может бояться Гарун. Никто его ничем не запугивал.
     — Пойдем в крепость, Гарун. Самое время немного позаниматься.
     Эта местность именовалась Эль Асвад, и так же все называли и замок. Строители во время империи назвали эту квадратную, без всяких излишеств твердыню «Восточная крепость». В те времена в ней размещался штаб большой военной группы.
     С тех пор замок разросся, хотя и утратил в значительной степени свое значение. Каждое поколение вносило свою лепту в то, чтобы сделать его более неприступным. К первоначальным стенам были пристроены круглые башни. На северной стороне были возведены куртины, а дополнительные башни стали окружать всю вершину горы. Еще дальше к северу, защищая самый пологий склон, стояла массивная, квадратная вспомогательная крепость. С основной Твердыней её так же соединяла куртина.
     Три других склона горы были каменными и обрывистыми. Выходящие на поверхность скалы стали мягкими и были сплошь покрыты трещинами. На обрывах изогнутые дугой слои осадочных пород демонстрировали всю историю образования горы. Дети придворных и солдат любили бродить по склонам в поисках окаменелостей — за каждую находку Радетик расплачивался сладостями.
     По мнению Мегелина, замок был совершенно не пригоден для обитания. В нем либо было холодно и дули сквозняки, либо стояла невыносимая душная жара. Во время редких дождей крыши нещадно протекали. Необходимые всем людям санитарные сооружения были крайне примитивными, а мебель фактически отсутствовала. Во всем замке не было ни одной ванны. А Хэлин-Деймиель славился своими общественными банями. Во всем замке была лишь одна дверь, которую можно было закрыть. Она преграждала путь в женскую часть замка.
     Радетик часто скучал по комфорту своего крошечного жилья в университете.
     Несмотря на недостатки в качестве жилого помещения, замок прекрасно отвечал своему основному предназначению. Его зернохранилище, цистерны с водой и арсенал могли снабжать гарнизон практически бесконечно. Твердыня господствовала над огромной территорией, и ещё никому не удавалось захватить её ни штурмом, ни после осады.
     Радетик задержался у ворот и окинул взглядом мили и мили каменистой земли, окружающей замок.
     — Гарун, ты знаешь, что я хотел бы здесь увидеть? Хотя бы раз. Одно-единственное дерево.
     
     Прошло несколько недель. Фуад направил гонцов к вассалам. В то утро, когда они должны были проходить смотр, Гарун разбудил своего учителя.
     — Что тебе надо? — проворчал Радетик, приоткрывая один глаз. — Ты пожалеешь, если разбудил меня не по делу. Ни одно разумное существо не может просыпаться в такую рань.
     — Дядя Фуад встречает рекрутов. Я думал, что ты захочешь присутствовать.
     Радетик, издав ещё один стон, свесил ноги с кровати.
     — Захочу? Да ни за что! Тот, кто видел хотя бы одну толпу феллахов, видел их всех. Но все же думаю, что мне лучше пойти, хотя бы для того, чтобы удержать твоего дядюшку от поступков, о которых он будет потом сожалеть. И много их там явилось?
     Он очень сомневался в том, что призыв Фуада принесет тот же результат, который можно было бы ожидать от призыва самого валига.
     — Не очень много, — разочарованно протянул Гарун. — Но они ещё подходят. Может быть, некоторые просто задержались.
     — Хм… Вот, значит, как? Дело плохо. Подай-ка мне, пожалуйста, вон те сандалии.
     Бойцы, присланные вассальными родами, собрались на склоне, ведущем к главным воротам Эль Асвада. Не все ещё прибыли, как сказал Гарун, но приближающихся к крепости облачков пыли виднелось очень мало, и это говорило о том, что Фуад наверняка будет разочарован жалким ответом на его призыв.
     — Нет даже и трети от того числа, что можно было бы ожидать, — заметил Мегелин.
     — Некоторые из этих пожирателей верблюжьего дерьма перебежали к бандитам, — вмешался Фуад. Бросив недовольный взгляд на собравшееся воинство, он добавил:
     — Трусость бывает заразнее оспы.
     — По правде говоря, я не думал, что они настолько ненадежны, — сказал Радетик.
     — Они похожи на базарных торговок. Те, кто не дезертировал, спрятались по своим палаткам, не осмеливаясь на борьбу. Моему брату они скажут, что не явились только потому, что не он лично призвал их под знамена. Я лично проеду по их владениям и всех примерно накажу. Бабы паршивые!
     — Может быть, стоит несколько дней подождать, — предложил Радетик. — Пошлите гонцов ещё раз, и пусть они ведут себя как можно жестче.
     — Какой от этого толк? Если они хотят спрятаться под юбками своих жен, пусть прячутся! Я превращу их в посмешище, когда вернусь с головой Эль Мюрида на моем копье. Белул! Собери шейхов.
     Белул склонил голову и стал спускаться по склону. Когда он прошел между всеми отрядами, их вожди направились к Фуаду. Ни одного из них брат валига не встретил теплым приветствием, хотя знал их всех и не раз скакал с ними бок о бок. Его мрачный вид заставил вождей попридержать языки и держаться на почтительном расстоянии.
     Когда последний из предводителей родов присоединился к вождям, окружившим Фуада, Радетика, Гаруна и некоторых военачальников, Фуад сурово произнес:
     — Значит, так. Только у вас хватило смелости выйти на бой с этими младенцами-бандитами. Таха. Рифаа. Квабус. И все остальные. Обещаю, что мой брат запомнит это. Клянусь, что он не забудет и тех, чьи лица мы не видим сегодня.
     — Может быть, стоит дать остальным чуть больше времени, — предложил кто-то.
     — Больше времени, Ферас? Разве Ученик предоставит нам больше времени? Нет! Мы нанесем удар. Никаких детских игр. Никаких послаблений. Мы обрушимся на них подобно молоту и принесем с собой их головы, чтобы украсить стены.
     — Мы сегодня пребываем в ярости, — пробормотал Радетик.
     Фуад наградил его злобным взглядом и прошипел:
     — Ты, учитель, скоро узнаешь, что такое настоящая ярость. А пока можешь продолжать зудеть. — Отвернувшись от Мегелина, он продолжил:
     — Белул! Прикажи колоннам строиться согласно плану. Оставь пустыми места, где должны были бы стоять трусы.
     — Фуад, я действительно считаю, что вам следует пересмотреть свое решение.
     — Мы выступим, как только колонна будет построена, — ответил Фуад. — Все дискуссии окончены. Мы либо вернемся с победой, либо проиграем. Не хотел бы я оказаться на месте тех трусов, если мы потерпим поражение, а я при этом останусь жив. А теперь прочь с дороги, учитель. Тебе мне больше нечего сказать.
     Пару часов спустя Мегелин уже наблюдал за тем, как колонна скрывается из виду.
     — Я сделал то, что должен был сделать, Гарун. Но он слишком упрям, чтобы прислушиваться к голосу здравого смысла.
     — Ты думаешь, что он не победит?
     — Все возможно, — пожимая плечами ответил Радетик. — Не исключено, что ему и повезет.
     Через два дня после ухода Фуада в классную комнату явился посыльный и объявил:
     — Наш властелин Юсиф пробудился. Он требует вас к себе.
     Радетик рассердился, что мешают занятиям, но игнорировать вызов он не мог.
     — Али, ты здесь будешь главным, пока я буду занят с твоим отцом. Продолжай вести урок.
     Когда они вышли из комнаты, посыльный фыркнул:
     — Вы оставили им сурового надсмотрщика.
     — Знаю. Но это единственный способ заставить его хоть что-то выучить. Он же не захочет выглядеть глупее своих учеников.
     — Жаль, что у меня не было возможности учиться в молодые годы.
     — Действительно, жаль, — мягко улыбнулся Радетик. Юсиф говорил правду. Прежде чем дети могли получить образование, в пользе этого следовало убедить их родителей. — Как он себя чувствует? — спросил Мегелин.
     — Прилично, учитывая все обстоятельства. Но валиг суров. Вся их семья такая. Пустыня у нас неласковая.
     — Это я вижу, — ответил Радетик. Он часто слышал эти слова, даже в тех случаях, когда пустыня была вполне приемлемой. Видимо, это была всего лишь местная нравоучительная формула.
     Юсиф сидя вел отчаянный спор с лекаршей, которая заставляла его улечься.
     — А, Мегелин. Наконец-то. Избавь меня от забот этой старухи.
     — Эта старуха, валиг, видимо, знает лучше вас, что требуется вашему телу.
     — Вы что, сговорились? Впрочем, не важно. Подойди сюда и садись на одну из этих подушек. Все одновременно мне не нужны.
     Радетик сел. Он был не в силах скрыть неудобство, которое испытывал. Учитель был слишком стар для того, чтобы усвоить привычку сидеть на подушке, скрестив ноги.
     — Я довольно долго пробыл вне этого мира, — сказал Юсиф, не обращая внимания на ерзанье собеседника. — А это заставляет человека критически переосмыслить свою жизнь. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
     — Думаю, что понимаю, валиг.
     — Так вот. Моя первая задача в этой новой жизни, Мегелин, отучить тебя вести себя как слуга. Нам есть о чем поговорить. И прежде всего о дружбе.
     — Валиг?
     — Ты сумел привести мой караван.
     — Чепуха!
     — Я успел допросить Муамара, так что не будем спорить. Я тебе безмерно благодарен. Мне не пришло в голову, что в моем тылу могут остаться враги.
     — Моя жизнь тоже была в опасности.
     — Все зависит от того, с какой точки зрения взглянуть. Но как ни смотри, мои жены и дети добрались до дома в целости и сохранности. И я рассматриваю твое поведение как проявление дружбы. Я всегда поступаю так, как поступают со мной, Мегелин.
     — Весьма вам признателен, валиг, — произнес Радетик, с трудом выдавив улыбку. Ему было хорошо известно, насколько непродолжительна благодарность князей.
     — Мегелин, ты демонстрируешь познания в совершенно неожиданных областях. Я высоко ценю людей, чьи таланты выходят далеко за рамки профессии.
     — Еще один аргумент в пользу образования.
     — Именно. Скажи, что ты думаешь о походе Фуада.
     — Я не знаю местности, если не считать короткого взгляда на каракули, которые вы именуете картами. В его распоряжении тысяча человек. Возможно, ему повезет.
     — Численность его людей в три, а то и в четыре раза больше.
     — Возможно, что число станет тем молотом, который поможет вашему брату сломать быструю саблю Нассефа. Ваш брат — не мыслитель.
     — Увы. Мне это слишком хорошо известно. Скажи, почему Нассеф производит на тебя столь сильное впечатление?
     — В нем чувствуются проявления гения. По западным меркам его угроза заслать убийц в Эль Асвад просто великолепна. Правда, здесь это пустая трата вдохновения.
     — Не понимаю. Пустая болтовня оскорбленного плевком человека.
     — В этом и заключается слабая сторона его гениальности.
     — Что?
     — Здесь просто не нашлось ни одного человека, способного понять все последствия этой угрозы. Проник ли уже во дворец убийца? Если нет, то когда это случится? И так далее…
     — Вы все там на западе слишком хитроумны. Мы же народ простой.
     — Это я успел заметить. Но Нассеф и Эль Мюрид действуют совершенно на ином уровне. Все их поведение свидетельствует о тщательном расчете. Они захватили Себил-эль-Селиб, предвидя вашу возможную реакцию и зная вашу силу.
     — И что же это означает?
     — Это означает одно, они уверены в том, что не отдадут крепость. На данном этапе они не могут позволить себе захватывать то, что не в силах удержать.
     — Ты о них чересчур высокого мнения.
     — А вы, боюсь, их недооцениваете. Несмотря на то что вы говорили мне в Аль-Ремише, вы сами до конца не убеждены в том, что эти люди нечто большее, нежели бандиты, возглавляемые безумцем. Вы припоминаете, что сказали мне тогда? Об Эль Мюриде, продающем то, что все желают купить. Я обдумал ваши слова и решил, что они даже ближе к истине, чем вы полагаете.
     — Что, по твоему мнению, я должен делать?
     — Имеется масса возможностей.
     Радетик предложил несколько вариантов, но Юсиф их отверг как непрактичные или политически неприемлемые.
     — В таком случае будем говорить прямо, — заявил Мегелин. — Убейте Эль Мюрида. Поднимется вопль, но о пророке сравнительно быстро забудут. Нассеф без него выжить не сможет. Во всяком случае, в данный момент.
     — Я уже думаю, как это лучше сделать. В том случае, если у Фуада ничего не получится. Что же, ты не сказал мне ничего нового.
     — Знаю. Я не учел политические и финансовые трудности. Вы спросили о моем мнении. Я выложил все так, как мне представляется. Вообще-то, будь они прокляты, есть ещё один вариант. Мы можем их просто игнорировать и ждать, когда они вымрут в забвении.
     — Мегелин, мое выздоровление шло медленно. Я лежал два дня и мой разум страдал больше, чем тело. Я все продумал. Остается один реальный вариант: начать борьбу и надеяться, что удача повернется к нам лицом. Если нам повезет, мы сможем сдержать этот поток.
     — Все это очень печально. Мы убеждаем себя согласиться с поражением, до того как вступили в схватку.
     — Оставим в таком случае эту тему. Мегелин…
     — Что?
     — Останься со мной, когда твой контракт кончится. До того как все это завершится, мне может очень понадобиться независимое суждение.
     Радетик был безмерно удивлен. Юсиф впервые продемонстрировал уважение, выходящее за рамки формальной вежливости.
     — Я продумаю ваше предложение, валиг. А пока мне лучше уйти. В классе вместо себя я оставил Али.
     — Да. Тебе действительно надо бежать, — фыркнул Юсиф.
     
     — Я, Гарун, — специалист в области политической истории, — объяснял Мегелин. — И поэтому я намерен остаться. Как я могу уехать в тот момент, когда здесь разразился политический ураган столетия?
     Мальчик, казалось, был немного разочарован. Радетик понимал его настроение, но не стал излагать ученику подлинные, эмоциональные причины решения. По правде говоря, он и сам до конца не понимал мотивов своих действий.
     — Понимаешь, я единственный ученый, оказавшийся в самом сердце событий. Историю, Гарун, обычно пишут весьма предвзято и, как правило, только победители. Появилась уникальная возможность уловить истину.
     Гарун искоса поглядывал на учителя, в его глазах играла улыбка. Мегелин не выдержал и, рассмеявшись, сказал:
     — Ах ты, дьяволенок! Ты же видишь меня насквозь. Разве нет?
     Он открыл для себя истинную причину своего решения. И эта причина оказалась настолько весомой, что его пребывание растянулось даже не на месяцы, а на многие ужасные годы.
     Гарун ворвался в комнату Мегелина с такой скоростью, что чуть не упал, едва не опрокинув столик, за которым ученый сочинял послание своему другу в Хэлин-Деймиеле.
     — Что случилось, дитя мое? — спросил он.
     — Дядя Фуад возвращается!
     Радетик задал второй вопрос без слов, лишь молча подняв брови, но Гарун все понял.
     — Нет, — ответил он.
     Радетик со вздохом отодвинул бумагу:
     — Я так и думал. В противном случае он прислал бы гонцов с вестью о победе. Что же, пойдем встречать.
     Когда Радетик подошел к воротам, остатки войска уже тащились через них. Мегелин отыскал взглядом Фуада. Брат валига казался изможденным и понурым. Он растерял всю былую заносчивость. Он отвечал на вопросы ровным, бесцветным голосом и абсолютно откровенно, невзирая на то что это может выставить его в неприглядном свете.
     — Запиши, как все это произошло, учитель, — в какой-то момент пробормотал он. — Запиши беспристрастно и точно. Нам не хватило всего лишь одного отряда. Одного вонючего эскадрона. Им бы пришел конец, имей мы один-единственный свежий эскадрон в резерве. — Направившись к палатам брата, он добавил:
     — Один эскадрон от этих детей шлюх, которые не удосужились прислать воинов! Думаю, что скоро в Эль Асваде в некоторых племенах появятся новые вожди.
     Тремя месяцами позже Юсиф сам обратился с призывом к оружию. Для Мегелина это явилось полной неожиданностью.
     — С какой целью? — спрашивал он. — И почему вы ничего не сказали мне?
     Он был смертельно обижен тем, что валиг с ним не посоветовался.
     — Да потому, — улыбнулся валиг, — что я хотел выслушать твои протесты в один прием, а не опровергать их бесконечно изо дня в день.
     Это объяснение вряд ли могло утешить Радетика, и тот спросил:
     — Но почему военный сбор? Меня интересует главным образом это.
     — Да потому, что мне надо подтвердить свое господство над племенами. Необходимо показать им, что я все ещё силен и остаюсь главным. Мы, дети пустыни, похожи на ваших лесных волков, Мегелин. Я — вожак стаи. Если я споткнусь, проявлю слабость или неуверенность, я погиб. У меня нет никакого желания нападать на Эль Мюрида. Время для этого совершенно неподходящее, как ты без конца бубнил бы мне, извести я тебя об этом раньше. Но взоры сотен племенных вождей обращены на Эль Асвад. Они ожидают моего ответа на мои раны и унижение Фуада.
     Мегелин припомнил суету последних недель, прибытия и отъезды каких-то людей — движение, которому он не придал значения. Вне сомнения, это были гонцы. Но в то же время он видел, как наиболее надежные офицеры Юсифа уводили в пустыню довольно многочисленные патрули.
     — Полагаю, что ваши представители будут на месте, когда известие о сборе достигнет шейхов, чья лояльность вызывает сомнения? — спросил Радетик.
     — Изящно сказано, учитель. Но тем не менее отвечает истине, — рассмеялся Юсиф.
     — Полагаю, что я поступлю мудро, если буду держать рот на замке, — произнес ученый. — Существует древний трюизм: что логично и практично, то совсем не политично. И соответственно наоборот.
     — И трюизм этот, Мегелин, справедлив в наших краях больше, чем где-либо. Однако оставим это. Как успехи моего сына?
     Валиг не стал уточнять, какого сына. Он и учитель понимали друг друга без слов.
     Радетик попытался подыскать нужные слова, но тут же решил, что прямота в данной ситуации будет лучше всего. Свидетелей здесь не было, а в приватной обстановке валиг был вполне терпимым человеком.
     — Я очень сожалею, что он не появился на свет в цивилизованной стране. Он просто великолепен, валиг. Абсолютно великолепен! Меня печалит лишь то, что он формировался как личность в этом диком королевстве. Уже сформировался. Он может стать великим человеком. Или великим злодеем. В нем заложены предпосылки как для первого, так и для второго. Давайте вместе наставлять его на путь величия.
     Юсиф усмехнулся, задумчиво посмотрел куда-то вдаль и после продолжительной паузы произнес:
     — Если бы не сложившаяся ситуация, я бы подумал о том, не послать ли его в Ребсамен. Возможно, это удастся сделать позже. После того, как мы усмирим этого маленького, злобного дьявола.
     Радетик, глядя искоса, внимательно изучал Юсифа. В этот момент валиг был окружен аурой судьбы, аурой, присутствие которой он, видимо, и сам ощущал. Весь вид Юсифа говорил о том, что он ожидает для себя и сына совсем не то будущее, надежду на которое только что высказал.
     
     Поход Юсифа против негодяев, захвативших Себил-эль-Селиб, ожидала та же судьба, что и экспедицию его брата. И это несмотря на то, что наступление было проведено более крупными силами. И вновь, для того чтобы возвратить себе Малахитовый Трон, лоялистам не хватило всего лишь одного свежего эскадрона. В своей решимости доказать свою силу и волю Юсиф атаковал дольше, чем надо. Он продолжал гнать бойцов вперед, хотя было ясно, что наступление давно захлебнулось.
     Жестокая схватка озлобила как лоялистов, так и мятежников. Последовали жестокие репрессии, которые только ослабили позиции власти. Когда новость о поражении валига и о проявлениях его ярости разнеслась по пустыне, под знамена Эль Мюрида встали новые последователи. Нассеф обратился к племенам с призывом. К нему потекли добровольцы, и он начал обучать их приемам своего дьявольского стиля ведения войны.
     Юсиф применял традиционную тактику, перекрыв все тропы из Себил-эль-Селиба и направляя свою дворцовую дружину преследовать подвижные банды Нассефа.
     От шпионов поступали тревожные сведения о том, что Эль Мюрид возводит новые укрепления.
     — Мы можем оставить все надежды выкурить их оттуда, — пророчествовал Радетик через три года после утраты контроля над перевалом. Только что было получено донесение о быстром росте замка крепости, охраняющей Малахитовый Трон. В сообщении также говорилось, что Эль Мюрид имеет в своем распоряжении постоянное войско численностью в тысячу человек, из которых примерно половина это отряд фанатичных Непобедимых.
     Нассеф и его подручный Карим время от времени выезжали из Себил-эль-Селиба, чтобы лично руководить действиями мародеров, грабивших Детей Пустыни во имя Эль Мюрида.
     — Они похожи на призраки, — жаловался Фуад. — Ты, Юсиф, должен был позволить мне убить Нассефа, когда у меня имелась такая возможность. Теперь он присутствует везде и в то же время нигде, и я не могу заставить его сразиться со мной.
     — Что же, мы являемся свидетелями тактики, присущей партизанской войне, — заметил Радетик. — Как только Нассеф прекратит движение, он погибнет. Создайте ему приманку, от которой он не смог бы отказаться. Устройте засаду.
     — Шпионы предупредят его за два дня до того, как мы решим это сделать, — ответил Юсиф.
     — Знаю. Но наша единственная надежда состоит в том, что вам удастся воткнуть нож в печенку Нассефу или Эль Мюриду.
     — Мы уже пытались, — прорычал Фуад.
     — Не оставляйте попыток. Каждый день мы теряем клочок почвы под ногами. Они берут нас измором. До тех пор пока Абуд смотрит на события как на обыкновенную свару между Юсифом и Эль Мюридом и не верит, что она может распространиться на все королевство, нам остается уповать лишь на то, что мятежники совершат какую-нибудь роковую глупость до того, как это сделаем мы.
     — Как продвигается твоя монография, Мегелин? — поинтересовался Юсиф.
     Незавершенность этого труда была, как утверждал Радетик, единственной причиной, удерживающей его в Хаммад-аль-Накире. Учитель покраснел и, обняв Гаруна за плечи, сказал:
     — Ужасно медленно. Очень отвлекает война. Мне едва хватает времени на то, чтобы учить. Писать же совсем некогда.
     С течением времени Радетик превратился в гораздо более важную персону, нежели простой учитель. Он стал серьезной силой в окружении валига. Юсиф регулярно обращался к нему за советами и все более часто этим советам следовал.
     Эль Мюрид признал новую роль Радетика и в одной из проповедей назвал его одним из тринадцати Князей Тьмы, посланных на землю Властелином Зла сбивать с пути истинного правоверных. Мегелин был удивлен столь высоким титулом. По совести говоря, он считал, что его больше заслуживал Юсиф.
     Радетик направлял политику валига в неторопливое русло, что позволяло валигу выиграть время и собрать силы. Он надеялся, что Корона наконец обретет здравый смысл, а Нассеф совершит ошибку, которая позволит его уничтожить.
     Он сочинил от имени Юсифа бесконечное количество тревожных писем и отправил их практически всем более или менее значительным лицам при дворе Абуда. Многие из них ему сочувствовали, но по-настоящему влиять на политику короля мог лишь кронпринц Фарид.
     Юный Гарун умственно развивался значительно заметнее, нежели физически. Юсиф даже опасался, что любимый сын так и останется карликом. Радетик в утешение толковал что-то о поздно распускающихся цветах. Он уже давно оставил всякие попытки обучать кого-нибудь еще. У ученого не оставалось времени на то, чтобы улещивать или убеждать тупоголовых сыновей и племянников Юсифа.
     Внимание к единственному ребенку не принесло Мегелину новых друзей. Его осуждали за то, что он водил Гаруна в геологические и ботанические походы, а его откровенные оценки талантов остальных детей навлекали на него гнев их родителей и родичей.
     Кроме Юсифа и Гаруна у Мегелина был единственный друг — его личный телохранитель Муамар. Муамар любил походы на природу и уроки в классе даже больше, чем Гарун. Для него они были чем-то вроде игры. Старый воин достиг того порога в жизни, когда умственные усилия приносят больше радости, нежели физические. Он учился с жаром, какой редко можно встретить среди более молодых.
     На четвертый год мятежники совершили небольшую ошибку. Фуад вернулся триумфатором после того, как заманил в ловушки и истребил около трех сотен бандитов. Эта победа обеспечила спад партизанских действий, и Юсиф объявил празднество в честь брата.
     Из женских покоев были приглашены их обитательницы, для того чтобы усладить мужчин танцами. Юсиф, Фуад и особо приближенные командиры привели с собой самых любимых жен. Арфы, лютни, цимбалы и зурны наполняли зал музыкой, которую Радетик находил резкой, грубой, без всякого намека на гармонию.
     На празднике царило веселье. Даже Радетик осмелился рассказать пару анекдотов, однако его шутки оказались слишком чужеродными для такой аудитории. Дети Пустыни предпочитали бесконечные, наполненные деталями повествования о проказниках, наставляющих рога самодовольным мужьям, и о недоумках, верящим всему, что говорят им их жены и дочери.
     Вино отсутствовало, его заменял легкий наркотический дым, поднимающийся из специальных курильниц.
     Гарун сидел рядом с Радетиком, глядя на веселье огромными, но очень спокойными глазами. Радетика даже начало беспокоить: не превратился ли мальчишка в вечно пассивного наблюдателя.
     — Эй, Мегелин, — закричал Фуад, — что ты сидишь как старуха. Ну-ка, покажи нам что-нибудь из трюков, которыми так славятся неверные!
     Радетик пребывал в лихом расположении духа. Он взял флейту у одного из музыкантов и под собственный, ужасный аккомпанемент принялся выделывать ногами кренделя, долженствующие изображать нечто смахивающее на фламенко. Закончив пляс, он стал хохотать вместе со зрителями.
     — Ну а теперь твоя очередь, Фуад. Надень кастаньеты и покажи, на что ты способен.
     Фуад обошелся и без кастаньет. Он исполнил огневой танец с саблей, вызвав гром оваций.
     Зал был заполнен воинами-победителями. Танцы женщин, выходки учителя и брата валига завладели всеобщим вниманием, и никто не заметил, как три человека постепенно перемещаются все ближе и ближе к вождям…
     Их увидели, когда они совершили бросок. Один кинулся на Юсифа, второй на Фуада, а третий на Мегелина.
     У каждого из них в руке был серебряный кинжал. Фуад остановил нападающего саблей, с которой только что танцевал. Юсиф спасся, успев отпрыгнуть в кричащую толпу.
     На пути третьего убийцы встал Муамар. Серебряный кинжал рассек щеку телохранителя, когда убийца отчаянно старался дотянуться до Радетика.
     Из раны полилась кровь, но она была легкой — после такой должен был остаться лишь шрам. Тем не менее старый воин окаменел. Его глаза вылезли из орбит. Муамар ужасающе захрипел и рухнул на пол.
     Убийца снова бросился на Радетика, вырываясь из рук держащих его людей и увертываясь от ударов сабель. Клинок его кинжала горел зловещим синим светом.
     — Колдовство! — раздался истошный визг какой-то женщины.
     Общий шум усилился.
     Гарун ударил убийцу ногой в пах. Это был самый сильный удар, который мог нанести десятилетний мальчишка. Человек с кинжалом не обратил на него никакого внимания.
     Ни он, ни его сообщники, казалось, вообще не замечали обрушивающихся на них ударов. Шесть бойцов бин Юсифа погибли, прежде чем удалось остановить убийц.
     — Я никогда не видел ничего подобного! — выдавил Радетик. — Кто эти люди?
     — Все назад! Назад! Будьте вы прокляты! — взревел Юсиф. — Гамел! Мустафа! Белул! — гремел он, обращаясь к своим военачальникам. — Выведите всех. Отправьте женщин в их покои. Не прикасаться к ним! — рявкнул он человеку, перевернувшему одного из убийц на спину.
     Три серебряных кинжала валялись на полу, пылая синим светом.
     Фуад склонился над нападавшим на него человеком. Он был бледен. Его руки тряслись.
     — Нассеф сказал когда-то, что зашлет к нам убийц, — прошептал он.
     — Бандит выжидал довольно долго, — прорычал Юсиф.
     — Но это не похоже на Эль Мюрида, — пробормотал Радетик. — Здесь замешано колдовство, а между тем не прошло и шести месяцев с того времени, когда он начал проповедовать против магии.
     — Нассеф. Это дело рук Нассефа, — стоял на своем Фуад.
     Что-то в одном из убийц привлекло внимание Радетика. Встав рядом с телом на одно колено, он сунул палец в разрез одежды на груди мертвеца и разодрал его шире.
     — Идите сюда, — сказал Радетик. — Взгляните-ка на это.
     На коже над сердцем виднелась крошечная татуировка. Изображение было не совсем ясным. По-видимому, это была монограмма из двух сплетенных букв алфавита пустыни.
     Татуировка начала исчезать прямо на глазах.
     — Что за дьявол? — прорычал Фуад. Он подскочил ко второму трупу и разорвал на нем одежду. — Здесь ничего нет, — крикнул он и подскочил к третьему. — Эй! А этот ещё дышит! — Разорвав на раненом одежду, он сообщил:
     — И здесь тот же знак!
     — Гамел. Пришли сюда лекарей, — распорядился Юсиф. — Может быть, нам удастся продержать его живим достаточно долго, чтобы он смог ответить на наши вопросы.
     Пока все изучали татуировку, Гарун поднял один из кинжалов.
     — Что ты делаешь? — спросил Юсиф. — Немедленно положи нож!
     — Он совершенно безопасен, отец. Свечение означает, что заклинание перестает действовать.
     — Что?
     — На кинжалы наложено заклятие. На этом клинке оно включает в себя имя дяди Фуада. Если позволишь, то я прочитаю заклятия и на других ножах. Это очень трудно. Надпись быстро исчезает и к тому же она на ильказарском языке.
     — Если в них колдовство…
     — Синий свет означает, что колдовская сила по мере исчезновения выделяет энергию. А исчезает она потому, что клинки сразили не тех людей. Теперь это самые обыкновенные кинжалы.
     Рассуждения Гаруна не убедили Юсифа.
     — Брось этот проклятый нож, тебе говорят!
     — Он только что испустил дух, — сообщил Фуад, имея в виду третьего убийцу.
     Татуировка на мертвеце исчезла через тридцать секунд.
     — И что же все это должно означать? — спросил Юсиф, обращаясь в пространство. Пространство, естественно, не ответило.
     Учителя, обучающие Гаруна искусству шаганата, подтвердили слова своего ученика относительно кинжалов. На клинки было наложено заклятие, делающее любую, даже самую ничтожную рану, смертельной. Но они ничего не могли сказать об исчезающих татуировках. Не сумели они и вызнать, откуда пришли убийцы. Даже самые могущественные заклинания оказались бесполезными.
     Лекари определили, что убийцы не только накачались наркотиками, но и вдобавок крепко перетянули тесьмой конечности и гениталии, резко сократив кровообращение. В результате они не ощущали страха и не испытывали боли.
     — Подобные люди являются могучим оружием в руках того, кто их направляет, — заметил Радетик. — Юсиф, на твоем месте я распорядился бы усилить охрану крепостных ворот.
     Когда переполох закончился, и беспокойство отступило на второй план, Мегелин зарыдал, опустившись на колени рядом с телом Муамара.
     — Ты был настоящим другом, старый боец, — прошептал он, — и я тебе за это безмерно благодарен.
     Из всех присутствующих один Фуад положил ему на плечо в знак утешения руку и произнес:
     — Он был хорошим человеком, Мегелин. Нам всем будет его не хватать.
     Учитель поднял глаза и с изумлением увидел слезы в глазах Фуада.
     — Он учил меня владеть оружием, когда мне было столько лет, сколько сейчас Гаруну. А сейчас старик обучал уже Гаруна.
     Для Фуада это было исчерпывающим объяснением.
     Человек по имени Белул, который, как казалось, несколько веков назад сумел избежать побоища в Себил-эль-Селибе, осмотрел мертвецов. Теперь он стал одним из самых беспощадных военачальников Юсифа. Не так давно он побывал в Себил-эль-Селибе как шпион валига.
     — Это люди Эль Мюрида, — сказал он. — Этого зовут Шехаб аль Меди. Он — командир Непобедимых. Почти так же безумен, как и сам Ученик.
     — Итак, — произнес Юсиф, — тайна сгущается. Эти люди самые близкие подручные Эль Мюрида. Приказы им может отдавать только он. А ведь не прошло и полугода с тех пор, как он объявил все виды магии вне закона. Любопытно.
     Ученик действительно приговорил к смерти колдунов, ворлоков, шаманов, шаганов, предсказателей и всех остальных, кто практиковал оккультизм в любой форме. Он поручил Нассефу беспощадно искоренять всякую магию, которая может повстречаться его войску.
     — Он сумасшедший, — сказал Белул, — и не способен поступать логично.
     Радетик считал, что Эль Мюрид поступил мудро, наложив запрет на колдовство. Среди магов не нашлось сторонников Королевства Покоя, и все те, кто владел Силой, стали его врагами и помогали королю всем, чем могли. Слабая эффективность этой помощи отражала общий низкий уровень развития магии в Хаммад-аль-Накире. Это искусство практически погибло в ходе яростных схваток в период Падения.
     Мысли Радетика снова обратились к Скрытым. Может быть, Эль Мюрид окажется таким глупцом, что попытается изгнать их из Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги?
     Но этой надежде не суждено было сбыться. Скорее всего Эль Мюрид, подобно остальным детям Хаммад-аль-Накира, просто вычеркнул Скрытых из памяти.
     Эль Асвад похоронил своих мертвых и продолжил существовать так, как существовал до этого. Спустя месяц один из шпионов принес сведения, которые пролили свет на попытку покушения.
     Эль Мюрид поручил Непобедимым создать тайный орден, членами которого должны были стать его телохранители. Некоторые детали сообщения убедили Радетика, что члены ордена исповедовали некий мистический культ. Орден, как и культ, именовался Хариша и действовал в обстановке строжайшей секретности. Организация была построена по принципу пирамиды, состоящей из ячеек, именуемых «братство». Каждое братство насчитывало три человека, и только один из тройки знал одного члена из вышестоящей тройки. На татуировке изображалась личная печать Эль Мюрида. Монограмма состояла из начальных букв фразы «Возлюбленный Бога» и означала, что носителю татуировки уже уготовано место в раю. Считалось, что татуировка исчезает в тот момент, когда происходит вознесение души.
     — Какая жуть, — заметил Фуад. Судя по всему, он был готов объявить затею с орденом Хариша ещё одним доказательством безумия Эль Мюрида.
     — Да, — согласился Юсиф. — Но это также и крайне опасно, если все они готовы идти на смерть, как эти трое.
     Члены культа Хариша были готовы на это. Обратившись к самым темным сторонам своего разума, Эль Мюрид для достижения своей цели создал новое смертоносное оружие.
     Девять недель спустя Радетик получил письмо от своего старинного школьного друга Тортина Пернтигана, уже давно ставшего профессором по проблемам теории меркантилизма. Это означало, что Тортин прославился и на ниве преподавательской деятельности.
     Радетик, прежде чем поговорить с Юсифом, несколько дней размышлял над содержанием послания.
     — Ты выглядишь очень странно, — сказал ему валиг. — Создается впечатление, будто ты узнал, что твой лучший друг и самый заклятый враг прикончили друг друга.
     — Что-то вроде того. Я недавно получил письмо из дома.
     — Неужели произошло нечто чрезвычайное и ты должен уехать? — Юсифа подобная перспектива явно встревожила. Сердце Мегелина наполнилось тихой гордостью.
     — Нет. Я никуда не собираюсь. Но письмо… Впрочем, прежде я хочу тебе кое-что объяснить.
     Он торопливо поведал Юсифу о том, что Пернтиган — его старый друг и подружились они с момента поступления в Ребсамен почти тридцать лет назад.
     — Один из тех, что вводит меня в расходы, когда я посылаю толстенные пакеты с твоими письмами? — спросил Юсиф, который подобно всем Детям Пустыни трясся над каждым медяком и в силу этой национальной черты постоянно протестовал против дорогостоящей переписки Мегелина со своими коллегами.
     — Я посылал ему фрагменты своей монографии, делился наблюдениями, мыслями, заметками о природе и все такое прочее. Я делал это для того, чтобы в случае трагедии знания не оказались утраченными. Они слишком драгоценны.
     — Сдается мне, что этот аргумент я уже слышал.
     — Естественно. Итак, Пернтиган, этот старый любитель сплетен, снабжал меня сведениями о том, что происходит в Хэлин-Деймиеле.
     — Я бесконечно польщен, — довольно кисло заметил Юсиф, — но твоя забота о сохранении знаний превращает меня в нищего. Теперь поведай мне, какая сплетня из Хэлин-Деймиеля способна оправдать столь чудовищные расходы.
     — Как тебе хорошо известно, Хэлин-Деймиель является центром финансовой жизни запада, хотя его позиции лидера в последнее время и оспаривают итаскийские консорциумы…
     — Перестань, Мегелин. Плохие вести похожи на дохлого верблюда. От долгого хранения они приятнее не становятся.
     — Хорошо, валиг. Пернтиган в последнее время одержим изучением феномена, который банкиры именуют «Золотая Жила Казр аль Хелал». Казр аль Хелал — укрепленное торговое поселение Хэлин-Деймиеля у самой границы с Сахелем. Там, как я понимаю, отец Ученика в свое время закупал соль…
     — Мегелин! Ты все ещё бродишь вокруг да около.
     — Ну, хорошо. В последнее время в Хэлин-Деймиель через Казр аль Хелал стало поступать большое количество золотых монет. Поэтому и стали говорить о «Золотой Жиле Казр аль Хелал». Как пишет Пернтиган, Дом Бастанос — крупнейший международный банк Хэлин-Деймиеля принял депозит, равный миллиону деймиельских дукатов. И это только один банк. Он интересуется, что происходит в Хаммад-аль-Накире, и прислал мне целый список вопросов. Свой интерес он объясняет тем, что изучает финансы. На самом деле, как я полагаю, он надеется извлечь из этой информации прибыль.
     — Скажи, когда же мы наконец доберемся до сути этой истории? Куда ты клонишь? Хочешь подчеркнуть тот факт, что деньги поступают из пустыни?
     — Именно. В этом и кроется вся загадка. Существует аксиома: золотые монеты в пустыне встречаются так же редко, как шерстистые лягушки. В этих землях с долгами расплачиваются либо услугами, либо натурой. Разве не так? Все золото и серебро, оказавшееся здесь, лежит без движения.
     Радетик указал на перстни и браслеты, в изобилии украшавшие пальцы и запястья Юсифа. Эти драгоценности составляли значительную часть личного состояния валига. Люди пустыни носили на себе или припрятывали весь драгоценный металл, попадавший к ним в руки. Расставались они с ним лишь в самых крайних случаях.
     — Появление из пустыни такого количества золота, — продолжал Радетик, — является, по словам Пернтигана, чудовищной финансовой аномалией. Банковские круги пребывают в тревоге, хотя и получают прибыль. Им чудится приближение гигантской финансовой катастрофы.
     Юсиф по-прежнему пребывал в недоумении. Радетику во время своей речи то и дело приходилось говорить по-деймиельски, так как в языке Детей Пустыни многих финансовых терминов просто не существует. И хотя Юсиф немного знал этот язык, жаргона торговцев он совсем не понимал.
     — Пернтиган провел опрос своих знакомых в банковских кругах и составил список лиц, которые могли внести этот депозит. Он прислал его мне вместе со списком вопросов. Если свести вместе все, что он написал, получается довольно тревожная картина.
     — Значит, кто-то переводит из пустыни в Деймиель большое состояние?
     Ну наконец-то! Наконец он сообразил. На пять минут позже, чем следовало, но все-таки сообразил.
     — Именно. И самое интересное во всем этом деле — ответ на вопрос: кто и почему это сделал?
     Юсиф задумался на несколько секунд, а когда он открыл рот, чтобы высказаться, Гарун потянул его за рукав:
     — Отец, можно мне?
     — Действуй, — ухмыльнулся валиг. — Посмотрим, стоишь ли ты того состояния, которое я ухлопал на тебя. Покажи, чему он тебя научил.
     Радетик тоже не смог сдержать улыбки. Мальчишка, похоже, начинает преодолевать свою внутреннюю скованность.
     — Есть только два человека, у которых может быть такая куча денег, — заявил Гарун. — Король и Эль Мюрид!
     — Приведи доказательства, — потребовал Радетик.
     — Король принимает в оплату деньги вместо услуг. Кроме того, он получает ренту и торговые сборы. А у Эль Мюрида денег много потому, что он вот уже много лет грабит людей.
     Юсиф посмотрел на Радетика и сказал:
     — По твоему виду заметно, что он ошибается. Объясни.
     — Если ошибается, то не очень. Он просто привел не те доводы. Тортин пишет, что семейство Квесани перевело большие деньги, которые пошли на приобретение собственности на Лазурном Побережье. Так называется часть побережья к северу от Дунно-Скуттари. Это своего рода кладбище слонов для свергнутых принцев. Судя по тому, как была проведена сделка, кто-то в Аль-Ремише пытается скрыть участие в ней королевского семейства.
     — Это не Абуд. Предусмотрительность ему совершенно не свойственна.
     — Возможно, Фарид? Впрочем, не важно. Деньги Квесани составляли лишь незначительную часть потока, и не они беспокоили Тортина. Золото, которое вызывало его тревогу, поступало из двух других источников. То богатство, о котором упомянул Гарун, было награблено вовсе не Эль Мюридом. Депозиты сделали Карим, Эль Кадер, Эль Надим и им подобные.
     — Бандиты Нассефа, возомнившие себя военачальниками. Это, Мегелин, хорошая новость. Когда мы её распространим, Бич Пустыни ощутит себя не очень хорошо. Более того, Непобедимые могут его прикончить, если он что-то сотворил через голову Ученика.
     Радетика подобная возможность почему-то не обрадовала.
     — Наша сторона тоже уязвима, — заметил он.
     — Деньги Абуда? Но они принадлежат только ему, и он может делать с ними все, что пожелает. Королевство он не грабил.
     — Нет, не Абуд. Клирики. Они отправляют не меньше золота, чем банда Нассефа. Это означает, что они обдирают украшения храмов и переплавляют их в золотые и серебряные слитки. Как, по-твоему, поступят верующие, узнав, что их грабят их же духовные наставники? Эль Мюрид как-то может объяснить поведение Нассефа. Воины всегда грабят врагов. Мы же не можем отделить себя от клира. Многие и без того клеймят Нассефа, не осуждая Эль Мюрида. Они считают, что, приняв Нассефа к себе, Ученик вступил в вынужденный компромисс с судьбой. Эти люди верят, что Нассеф исчезнет, как только Королевство Покоя станет реальностью.
     — Похоже, что Нассефа и его бандитов подобная перспектива тоже беспокоит, и они откладывают кое-что себе на старость.
     — Ты не думаешь, что поведение священников приведет к Эль Мюриду массу новых сторонников?
     — Убежден, что приведет. Я напишу Абуду.
     — Он под каблуком у клира и даст тебе такой же ответ, который дает с самого начала заварухи. Если вообще ответит.
     — Ты прав. Так оно и будет. Нам самим следует припугнуть монахов и священников. — Юсиф устало смежил веки и спросил:
     — Мегелин, что вы там у себя делаете, когда друзья досаждают вам сильнее, чем враги?
     — Не знаю, валиг. Правда, не знаю. Могу сказать, что глупость и некомпетентность не остаются безнаказанными. Я лишь предвижу все большую и большую деградацию, главным образом в сфере морали. Может быть, Хаммад-аль-Накир действительно нуждается в очистительном пламени Эль Мюрида.
     Гарун потянул Радетика за рукав и произнес:
     — Еще не время сдаваться, Мегелин.
     Лицо Гаруна обрело выражение упрямой решительности, и мальчик сразу стал выглядеть гораздо старше своих лет.
     Как жаль, подумал Радетик, что ребенок должен расти и закалять свой характер в этом хаотическом и неистовом пламени.
     
Глава 6
В чужие королевства
     
     Отощавшие и дрожащие от холода, Браги и Хаакен стояли на последнем высокогорном перевале.
     — А внизу уже весна, — заметил Браги. Он протянул руку, чтобы поддержать брата. — Та зеленая масса, наверное, лиственный лес.
     — Сколько еще? — спросил Хаакен.
     — Три дня. Может быть, пять. Одним словом, скоро.
     — Ха!
     Случались дни, когда они проходили не больше мили. Как вчера, например. Похоронив Сорена в мерзлой почве, они пробивались через горные снега до тех пор, пока их не оставили силы.
     Сигурд умер почти месяц назад. А весь переход через горы занял два месяца.
     — Я не смогу, — с трудом выдавил Хаакен. — Иди без меня.
     Он уже и раньше предлагал это.
     — Мы прошли, Хаакен. Начиная с этого места, все время под гору.
     — Я очень устал, Браги. Надо передохнуть. Иди, пока можешь. Я тебя догоню.
     — Пошли. Шаг. Шаг. Еще один шаг.
     В предгорье по сравнению с вершинами стояла жара. Мальчишки, чтобы восстановить силы, стояли там лагерем целую неделю. Дичь на охоте попадалась им крайне редко.
     Когда они снова двинулись в путь, им стали попадаться следы обитающих в предгорье племен. Им пришлось даже миновать руины небольшой бревенчатой крепости, сожженной, судя по всему, не более месяца назад.
     — Мы сейчас где-то вблизи итаскийского герцогства Грейфеллз, — произнес Браги, обгладывая кроличью лапу. — Эта тропа должна вывести на тракт, который отец называл Северной Дорогой. Дорога ведет прямо в Итаскию-Город. Королевство Итаския и его столица именовались совершенно одинаково. Это было типично для некоторых государств, возникших вокруг городов-крепостей, сумевших пережить Падение.
     — И когда ты покончишь со своим дурацким оптимизмом? — пробурчал Хаакен. Он набросился на кролика, как помирающий с голоду медведь. — Мы не говорим на их языке. Мы — тролледингцы. Если нас не убьют бандиты, то итаскийцы прикончат обязательно.
     — А тебе следует быть полегче со своим пессимизмом. Готов поспорить, что ты начнешь толковать о неизбежной грыже, если мы наткнемся на большой горшок с золотом.
     — Нельзя шагать по жизни, ожидая, что все получится как надо. Чтобы быть готовым ко всему, следует рассчитывать на худшее.
     — И что же ты хотел бы сделать?
     — Я перестал строить планы после смерти отца.
     У Браги тоже не имелось никаких планов, если не считать намерения следовать довольно схематичным советам отца. Интересно, что произойдет, когда они отыщут этого самого Ялмара?
     — Хаакен, я знаю лишь то, что сказал отец.
     — В таком случае будем продолжать до тех пор, пока не произойдет какой-нибудь неприятности.
     Неприятность произошла уже на следующее утро.
     Хаакен задержался, чтобы помочиться. Браги брел один, когда на него, выскочив из кустов, набросились обитатели предгорий.
     Их копья с каменными наконечниками не смогли пробить кольчугу, которую он по совету отца никогда не снимал в пути. Нападающие бросили его на землю и взялись за ножи.
     Появился, размахивая боевой секирой, Хаакен. Он успел уложить двоих, прежде чем горцы заметили его появление.
     Браги откатился в сторону, вскочил на ноги и лишь после этого сумел взяться за меч.
     Выживший горец пытался бежать, но секира и меч преградили ему путь к спасению.
     — Что за дьявол? — тяжело дыша, спросил Хаакен.
     — Думаю, хотели меня ограбить, — с трудом выдавил трясущийся Браги. — Еще немного и мне бы конец.
     — А я ведь тебя предупреждал.
     — Давай стащим их с тропы и припрячем.
     — Слушай!
     Стук копыт. Все ближе. Скачут сюда.
     — В кусты! — предложил Браги.
     — На дерево! — возразил Хаакен. — Рагнар говорил, что люди никогда вверх не смотрят.
     Уже через минуту они уже сидели высоко в ветвях старого дуба. Когда они карабкались, им казалось, что вещевые мешки ничего не весят.
     Мертвецы так и остались валяться на тропе.
     Появились шесть всадников. Офицер, шесть солдат и один штатский.
     — Итаскийцы, — прошептал Браги.
     — Что за дьявол! — воскликнул офицер, натягивая поводья. Молодые люди итаскийского языка не знали, но смысл восклицания сомнения не вызывал.
     Солдаты обнажили мечи. Штатский соскочил с лошади и осмотрел поле битвы.
     — Люди Мажнерика, — сказал он. — Напали на двух путников. Несколько минут назад. Путники сидят на черном дубе на высоте тридцати футов справа от вас.
     — Кто осмеливается здесь бродить, когда действует Мажнерик?
     — Вы можете их спросить. Используйте луки. От такого приглашения они не посмеют отказаться.
     — Правильно. Сержант!
     Солдаты вложили клинки в ножны и приготовили луки.
     — Говоришь, никто никогда вверх не смотрит? — прошипел Браги, глядя на четыре направленные на них стрелы. Следопыт поманил его пальцем.
     Оказавшись на твердой почве, Браги увидел, как его сводный брат воинственно размахивает секирой.
     — Да это же просто щенки, — заметил сержант.
     — Дралась эта парочка? — спросил офицер.
     — Они самые, — сказал штатский. — Похоже, что ребята из Тролледингии. Там их начинают обучать с младенческого возраста. — Следопыт поднял открытые ладони и произнес по-тролледингски, но с сильным акцентом:
     — Поговорим мирно.
     — Что с нами будет? — спросил Браги, стыдясь своей непроизвольной дрожи.
     — Зависит от вас. Что здесь произошло? Что привело вас на юг?
     Браги рассказал все, как было. Следопыт переводил.
     Итаскийцы обменялись короткими репликами, и лесной житель перевел:
     — Сэр Клеве склоняется к великодушию. Из-за этого, — он показал на тела. — Мы гоняемся за бандой уже несколько недель. Мы отдадим их головы герцогу, и нас на некоторое время освободят от патрулирования. Но он ничего не знает о вашем претенденте и хочет осмотреть ваши мешки.
     Хаакен негромко зарычал.
     — Полегче, сынок. Он вас не ограбит.
     — Хаакен, делай то, что они говорят.
     Минутой позже:
     — Хорошо, теперь сделайте пять шагов назад.
     Офицер изучил их пожитки. Наследство Браги вызвало вопросы.
     — Отец дал нам все это перед смертью. Велел отнести одному человеку в городе.
     — Какому человеку?
     — Кому-то по имени Ялмар.
     — Как по-твоему, они говорят правду? — спросил офицер.
     — Слишком напуганы, чтобы врать. Этот Ялмар, по-видимому, скупщик добычи у береговых пиратов. Их отец, очевидно, предвидел катастрофу и позаботился о детях заранее.
     — Как нам с ними поступить?
     — Мы не ссорились с мальчишками, сэр. И кроме того, они оказали нам услугу.
     — Но они тролледингцы, — заметил сержант, — и их следует повесить в назидание другим.
     — В этом что-то есть, — согласился офицер. — Но у меня духу не хватит. Детей не вешаю.
     — Но они убили четырех человек, сэр.
     — Людей Мажнерика.
     — Что происходит? — нервно поинтересовался Браги.
     — Сержант Везеркайнд желает вас повесить, — фыркнул следопыт. — Сэр же Клеве, напротив, склонен вас отпустить.
     — Второе нас больше устроит.
     — Следи за сержантом, — прошептал Хаакен, — он может попытаться нас прикончить.
     Сержант тем временем о чем-то горячо спорил с офицером.
     — Он предлагает сэру Клеве конфисковать ваши мешки.
     — Дружелюбный тип.
     — Он из Западного Ваппентейка, и на них там каждой весной нападают пираты.
     — Берегись! — закричал Хаакен, сбивая с ног Браги.
     Но стрела, выпущенная сержантом, предназначалась вовсе не его брату.
     Из леса выбежали примерно двадцать вооруженных людей.
     Первыми удар приняли на себя Браги, Хаакен и лесной житель. Мальчишки успели проявить себя, прежде чем в дело пошли итаскийские стрелы.
     Этот урок они никогда не смогут забыть.
     На некоторых горцах оказались трофейные доспехи, а в руках щиты. Вдобавок оказалось, что тяжеловооруженный бандит, первым добежавший до Браги, прекрасно владел мечом. Боевая секира Хаакена, разрубив какого-то копейщика, вторым ударом спасла Браги.
     Пока сэр Клеве и его солдаты строились в боевой порядок, Браги, Хаакен и следопыт успели уложить ещё трех горцев. Оставшиеся в живых разбежались, и конники погнали их в лес.
     — Прикончите раненых, пока они не расползлись, — приказал сэр Клеве.
     — Отлично поработали сегодня, — заметил следопыт, после того как закончилось побоище. — Четверть людей Мажнерика полегли меньше чем за час. Получилось, что не зря мы гонялись за ними целую неделю.
     — Почему? — спросил Браги.
     — Что «почему»? А, понимаю. В горах наступили тяжелые времена, и Мажнерик повел своих людей в рейд. Не могу их осуждать. Им как-то надо содержать свои семьи. Жаль только, что за счет наших. Мы застали их около Мендалаяс и прикончили около дюжины. Они разбежались, и мы начали за ними охоту. Надо сделать так, чтобы каждый налет им стоил как можно дороже.
     Вернулись солдаты, через их седла были переброшены тела, а пленники тащились на привязи за хвостами лошадей.
     Сэр Клеве что-то сказал.
     — Он благодарит вас за помощь. Говорит, что некоторые из нас погибли бы, не окажись вы на пути бандитов.
     Похоже, что даже сержант сменил гнев на милость.
     — Теперь, ребята, вы можете у него что-нибудь попросить. Сэр Клеве счастлив. Он верит, что его репутация возрастет, как только герцог узнает о наших подвигах.
     — Не может ли он выписать нам какую-нибудь подорожную? Чтобы нас пропустили в город.
     — Ты отлично мыслишь, малыш. Сейчас проверим.
     К тому времени, когда рыцарь закончил писать, они уже были готовы возобновить путешествие.
     Чуть позже, когда его губы перестали дрожать, Браги принялся насвистывать. Однако его брат постоянно оглядывался.
     Хаакен опасался нападения вплоть до прихода в город.
     Гостиница «Красное сердце» на самом деле оказалась трущобной таверной. Она была большой, шумной и очень старой. Казалось, что здание вот-вот рухнет. Вечерние тени скрывали её наиболее отталкивающие черты.
     Когда они вошли в зал, все клиенты внезапно умолкли.
     — По-моему, нам здесь не место, — прошептал Хаакен.
     — Спокойно, — ответил Браги, скрывая собственное волнение. — Ялмар!
     Никакого ответа.
     Он сделал ещё одну попытку.
     — Есть здесь человек по имени Ялмар? Я пришел от Рагнара из Дроконбринга.
     Итаскийцы что-то забормотали промеж себя.
     — Подойдите сюда, — произнес человек, стоявший в тени у дальней стены.
     Шум голосов усилился. Браги старался не встречаться взглядом с жесткими, ненавидящими глазами. Надо сделать все, чтобы ненароком не оскорбить этих людей.
     — Сюда.
     Говорящий оказался тощим, сутулым и рыжеволосым человеком лет тридцати пяти. Он слегка прихрамывал, но выглядел таким же крутым, как и все остальные.
     — Я — Ялмар. Ты назвал Рагнара из Дроконбринга. Это Волк, что ли?
     — Да.
     — Ну и что?
     — Он нас прислал.
     — Зачем?
     — Откуда я знаю, что вы Ялмар?
     — Откуда я знаю, что ты от Рагнара?
     — Он дал мне доказательства.
     — Карту? Кинжал и амулет Ильказара?
     — Да.
     Улыбка обнажила на удивление прекрасные зубы Ялмара.
     — Ясно. Как поживает этот безумный выродок? Мы с ним провернули пару выгодных делишек. Я выбирал суда. Он брал их на абордаж. Я продавал добычу.
     Хаакен приглушенно заворчал.
     — Так что же с ним?
     — Рагнар мертв. Мы его сыновья.
     — А, два пакостника по имени Браги и Хаакен? Вы не представляете, как он меня достал, хвастая вашими подвигами. Умер, значит. Жалко. И не только потому, что я потерял выгодного партнера. Он был моим другом.
     Ни один из молодых людей не ответил. Браги внимательно изучал Ялмара. Вот он, значит, каков, этот честный содержатель постоялого двора! Насколько можно ему доверять?
     Молчание мальчишек вывело Ялмара из равновесия.
     — Итак, что вы хотите? Или вы намерены сидеть здесь всю жизнь и молчать, как пара устриц?
     — Я не знаю, что мы хотим. Отец, умирая, сказал, что вы его должник. Вот мы и пришли.
     — Последнее я сумел заметить. Лучше всего начинайте с самого начала. Может быть, я сумею сообразить, что он имел в виду.
     Браги рассказал о том, что произошло дома. Теперь он был способен воспринимать все события менее болезненно.
     — Понимаю, — протянул Ялмар, когда Браги закончил рассказ. Он почесал нос, подергал себя за золотистые бакенбарды, подумал немного и спросил:
     — Вы хоть чего-нибудь умеете делать? Может, ремесло какое знаете. Плотника? Каменщика? Кузнеца?
     Браги отрицательно покачал головой.
     — Так я и думал. Вы там у себя только драться умеете. Не самый безопасный способ зарабатывать на жизнь. Боюсь, для вас здесь не очень много вакансий. Живем в мире вот уже пятнадцать лет. В моем ремесле вас никто не возьмет. Слишком бросаетесь в глаза. В телохранители вы тоже не годитесь. Нет опыта. Вот что я вам скажу. Дайте мне пару дней. А пока я поселю вас у себя. Наверху. Старайтесь не болтаться на виду. Конечно, я шепну кому надо, что вы под моей защитой, но это не остановит пьянь, если она решит выпустить вам кишки. Да и полиция может нагрянуть с вопросом, с какой стати я держу у себя тролледингцев.
     Поскольку другого выхода у них не было, Браги и Хаакен согласились с предложением.
     В «Красном сердце» им пришлось провести целую неделю. Ялмар рассказывал им о Рагнаре такие вещи, которые им не доводилось слышать дома. Итаскиец оказался приятным человеком, хотя и ужасно тиранил мальчишек, заставляя учить чужой язык. По ночам Ялмара посещали странные, зловещего вида люди, хотя он отчаянно отрицал их существование. До Браги в конце концов дошло, что и Ялмар, со своей стороны, им не полностью доверяет.
     Однажды Браги спросил:
     — А что значат амулет, карта и кинжал?..
     Ялмар приложил палец к губам. Проверив дверь и окна, он сказал:
     — Они и означают мой долг вашему отцу. Я знаю, что если бы мне пришлось бежать, он бы предоставил мне убежище. И наоборот. Только забудьте об этом. Красным Братьям это будет не по нраву. Внутренний Круг боится дружбы вне Братства. А мы с вашим отцом были друзьями.
     Немного позже он сказал:
     — Простите меня, парни, но здесь для вас ничего нет. Советую двинуться на юг. Попытайте счастья в Гильдии Наемников. Я слышал, что Высокий Крэг набирает рекрутов.
     На следующий день Хаакен начал ворчать.
     — Безделье затянулось, Браги, — бубнил он. — Что-то надо делать.
     — У нас ещё остается Хэлин-Деймиель, — ответил Браги, прикоснувшись к материнскому медальону.
     Еще через день Ялмар объявил:
     — Я нашел для вас работу охранников в караване, отправляющемся завтра. Охраняя караван, вы и для меня можете сделать кое-какую работенку. С караваном пойдет человек по имени Магноло, он везет кое-какой мой груз. Я ему не доверяю. — Затем, сообщив некоторые подробности, Ялмар закончил:
     — Если он передаст вьюк не Ставросу, а кому-нибудь другому, убейте его.
     В ответ Браги лишь мрачно кивнул.
     
     — Браги, — обратился Хаакен к брату.
     — Что? — Браги поворошил палкой угли в костре и смотрел на разгорающийся огонь.
     — Мне вроде как бы жалко, что мы прикончили этого Магноло.
     Человек, за которым они следили по поручению Ялмара, передал вьюк итаскийца в дом, расположенный в самом фешенебельном квартале Хэлин-Деймиеля. Горя желанием как можно лучше выполнить поручение, они не только убили Магноло, но и ранили благородного господина, хозяина дома. Заодно им пришлось уложить и телохранителя этого господина. Молодые люди ударились в панику и бежали из города.
     — Я ужасно голоден, — пожаловался Хаакен.
     — А ты заметил, как мало дичи в этих краях? — спросил Браги.
     Они разбили свой лагерь на скалистом холме в восьми милях к северо-востоку от Хэлин-Деймиеля. Это был единственный необработанный клочок земли, который им удалось отыскать. Хэлин-Деймиель был древним городом и его окрестности были давным-давно окультурены. Вся мелкая дичь — сельскохозяйственные вредители в первую очередь — была истреблена. В течение трех дней мальчишки не ели ничего кроме рыбы. Да и та в оросительных каналах являлась весьма редким сокровищем.
     — Ну и что же теперь нам делать?
     Хаакен, казалось, был немного испуган.
     Браги об этом не упоминал, так как и сам боялся. Они оказались брошены на произвол судьбы в чужой равнодушной стране.
     — Не знаю. Правда, не знаю.
     — Выбор у нас небогатый.
     — Вот это как раз мне известно.
     — Мы не можем оставаться здесь. В этих местах нам угрожает не только голодная смерть. Мы тролледингцы, и нас могут прикончить только за одно это.
     — Да. Знаю.
     Им уже не раз приходилось бежать. Тролледингцы не пользовались популярностью в прибрежных землях.
     — Можно попробовать Гильдию Наемников.
     — Мне даже название не нравится. Надо ходить строем и отвечать: «Так точно, сэр. Никак нет, сэр. Слушаюсь, сэр». Я этого не выдержу, заеду кому-нибудь в рожу, и меня повесят.
     — А по мне это выглядит не так уж и плохо. Во всяком случае, попытаться стоит. Говорят, что там не заставляют оставаться, если тебе это дело не по вкусу. Это совсем не то, что записаться в регулярную армию.
     — Возможно. Но у меня есть другая идея. — С этими словами Браги поднялся и подошел к большому валуну. Прислонившись к нему спиной, он вгляделся в окружающую Хэлин-Деймиель равнину.
     Даже ночь не могла скрыть страсть этого странного народа к скрупулезному планированию. Линии огней домов, в которых жили сельскохозяйственные рабочие, складывались в четкую сетку. Эта сетка была особенно заметна днем — её образовывали тщательно ухоженные дороги и оросительные каналы. Сам же город вдали казался ночью целой галактикой огней.
     Где-то у подножия холма громко жаловался на жизнь козодой. Вдалеке, соглашаясь с ним, подавал голос второй. Склон обдувал легкий ветерок, принося с собой запах хлебов, к сожалению, ещё не созревших настолько, чтобы их можно было украсть. Только через несколько недель зерно станет съедобным.
     Огни поселений постепенно гасли, и Браги остался в темноте под звездами. Отдаленные светила образовывали в небе огромную серебряную сеть. Он смотрел на звезды до тех пор, пока одна из них не сорвалась вниз, прочертив светлую полоску в черном небе. Звезда полетела в сторону Хэлин-Деймиеля.
     Браги лишь пожал плечами. Что же, предзнаменование как предзнаменование… Он уселся у потухшего костра напротив брата, который, как казалось, уснул сидя.
     — Интересно, где сейчас мама? — произнес Браги негромко.
     Хаакен вздрогнул всем телом, и Браги охватил испуг. Ему показалось, что с братом что-то произошло. Ведь Хаакен принадлежал к тому типу людей, которые, даже смертельно заболев, никому не скажут ни слова.
     Но испуг продолжался недолго. Света было достаточно для того, чтобы Браги смог увидеть слезы на глазах брата.
     Браги ничего не сказал. Им тоже овладела тоска по дому.
     Через некоторое время он сказал:
     — Мама дала мне этот медальон. — Дождавшись, когда Хаакен обратил на него внимание, Браги продолжил:
     — Она сказала, что мы можем обратиться к каким-то людям в Хэлин-Деймиеле. В Дом Бастанос.
     — Это не люди. Так они называют банки. Богачи там могут занять деньги.
     — Вот как? — Об этом он как-то не подумал. Но уже спустя несколько секунд Браги продолжил:
     — Но ведь банком управляют люди. Разве не так? Может быть, она их имела в виду? Так или иначе, это стоит проверить, прежде чем толкаться в Гильдию.
     — Нет. Там внизу слишком жарко. Они нас просто повесят. Кроме того, я не думаю, что мама очень хотела, чтобы мы туда обращались. Во всяком случае, до тех пор, пока у нас не останется другого выбора.
     — Думаю, что шум там внизу уже утих.
     — Не обманывай себя, Браги. Давай все-таки испробуем Гильдию.
     — Ты что, испугался Хэлин-Деймиеля?
     Если быть честным, то сам Браги города боялся. Тот был слишком огромным, абсолютно чужим и вдобавок таил в себе опасность.
     — Да, боюсь. И не стыжусь это признать. Он слишком отличается от всего, что мы знаем. Мы там обязательно влипнем в какую-нибудь историю, просто потому, что не знаем, что к чему. Поэтому я и стою за Гильдию.
     Браги хорошо понимал доводы Хаакена. Гильдия обеспечит им безопасность, пока они будут осваивать царящие на юге порядки.
     Потеребив материнский подарок и справившись с приступом тоски по дому, он сказал:
     — Подождем до утра. Решим после того, как хорошенько выспимся.
     Спал он отвратительно.
     
Глава 7
Вади Эль Куф
     
     Эль Мюрид метался по крепости Себил-эль — Селиб, как тигр в клетке. Неужели его заключение будет продолжаться вечно? Неужели этот злодей Юсиф так никогда и не рухнет? Если верить советникам, то вся пустыня уже перешла на сторону Ученика. Нассеф заявлял, что стоит ему топнуть ногой, как под его знамена тут же встанут двадцать тысяч воинов.
     Если это правда, то почему Королевство Покоя до сей поры занимает территорию, которую можно окинуть взором? Эль Мюрид, как и сам Всевышний, начинал терять терпение.
     Его внутреннее напряжение непрерывно возрастало вот уже несколько месяцев. Он все сильнее ощущал свою беспомощность и все больше начинал подозревать Нассефа с его бандой самозваных генералов. Своими подозрениями он ни с кем — включая Мириам — не делился, но ему казалось, что Нассеф держит его здесь преднамеренно, сознательно изолируя от народа. Правда, Эль Мюрид не понимал, зачем это Нассефу нужно.
     Иногда он брал с собой на прогулку дочь или сына и объяснял им по пути все чудеса Божественного творения. Невзирая на протесты Нассефа, Эль Мюрид пригласил нескольких ученых, способных разъяснить менее очевидные чудеса природы. Он приступил к изучению искусства чтения и письма, чтобы иметь возможность собственной рукой начертать свои законы.
     Но обычно он бродил в одиночестве, сопровождаемый лишь Непобедимыми. Присутствие Непобедимых было необходимо. Выкормыши Властелина Зла уже много раз пытались убить Пророка. Иногда ему казалось, что в Себил-эль-Селиб врагов у него больше, чем сторонников.
     В своих одиноких прогулках он приветствовал по именам встречающихся по пути ветеранов, следил за тем, как растет казарменный городок, или проверял состояние овощных плантаций, недавно разбитых на террасах холмов. Армия, разрастаясь, просто пожирала окружающие крепость земли. Плантации не могли полностью обеспечить Себил-эль-Селиб, но они существенно облегчали жизнь. Каждый взращенный здесь плод означал, что с побережья через перевал можно будет привезти на один плод меньше. Кроме того, полевые работы препятствовали людям поддаться козням Властелина Зла.
     В тот день, когда Эль Мюрид решил положить конец своему заключению, шел дождь. Это был неприятный дождь, с грозой и сильным ветром, такие дожди сбивают листья с деревьев и прибивают к земле траву, такие дожди угнетают дух. Дождь прошел, но небеса — как и дух Эль Мюрида — не разъяснились. Нависали тяжелые тучи, суля новые грозы.
     Он вызвал к себе командиров Непобедимых.
     Отряд телохранителей насчитывал уже три тысячи человек — это была его личная армия, независимая от тех войск, которыми командовал Нассеф. Эти тихие, в основном безымянные люди образовывали братство, беззаветно преданное своему повелителю и абсолютно неподкупное.
     За последний год они провели в пустыне несколько собственных операций. В отличие от людей Нассефа они не нападали на сторонников Короны и никого не грабили. Совсем напротив, Непобедимые приходили на дружественные территории, защищали их и осуществляли административные функции. Выступая от имени Создателя, они тем не менее сдерживали свой проповеднический пыл, завоевывая умы и сердца, главным образом личным примером. Они даже не беспокоили местных лоялистов, пока те вели себя мирно и занимались собственными делами. На занятых ими землях почти не было раздоров. Иногда им даже приходилось вступать в схватки с людьми Нассефа, чтобы предотвратить нарушение мира на вверенных их попечению землях.
     Когда все командиры были в сборе, Эль Мюрид сказал:
     — Мой брат, Бич Божий, вернулся. Разве не так?
     — Прошлой ночью, Ученик, — подсказал кто-то.
     — Он не пришел, чтобы повидаться со мной. Не может ли кто-нибудь из вас попросить его пожаловать сюда?
     Через полминуты после того, как добровольный посланник удалился, Ученик произнес:
     — Я был бы очень благодарен, если бы кто-нибудь из вас раздобыл на время смертоносный кинжал культа Хариша.
     Эль Мюрид знал многих вождей культа — некоторые из них находились сейчас перед ним, — но не хотел нарушать их тайны. Культ приносил большую пользу.
     — Он будет лежать перед нашими глазами, напоминая всем, где обретается высшая власть.
     Огромный зал для аудиенций перед Малахитовым Троном был призван внушать почтение. Эль Мюрид питал слабость к театральности и величию. Просители должны были стоять на невысоких возвышениях-подиумах, заменяющих в зале мебель. Так, стоя, им приходилось терпеливо ждать, когда на них обратят внимание и они получат возможность изложить свою просьбу.
     К двадцати двум годам Эль Мюрид превратился в сильного, волевого, склонного к диктатуре лидера, хотя иногда, в одиночестве, все ещё испытывал приступы нерешительности. Он больше не терпел неповиновения. Мужчины и женщины Себил-эль-Селиба должны были жить по его законам.
     Не прошло и двух минут, и кто-то из Непобедимых положил смертоносный кинжал на место для свидетеля — напротив возвышения для главного просителя. Эль Мюрид одобрительно улыбнулся и попросил передвинуть кинжал так, чтобы его нельзя было увидеть с Малахитового Трона.
     После этого все принялись ждать.
     В зал угрюмо вошел Нассеф. Его губы были бледны и крепко сжаты. А сопровождающий его Непобедимый, напротив, казался весьма довольным собой. Эль Мюрид понял, что между ними произошел спор, и Нассеф в конце концов был вынужден уступить.
     Нассеф шагал к центральному подиуму для просителей. Он был слишком зол для того, чтобы сразу обратить внимание на окружение. Эль Мюрид без труда мог прочитать недовольство на нахмуренном лбу Нассефа.
     Но вот Нассеф заметил Непобедимых, стоящих поодаль тесной группой. Большая часть ярости и высокомерия тут же улетучилась.
     — Ваш военный командир доставлен, мой господин Ученик.
     Заметив кинжал, Нассеф и вовсе поник. Положение клинка означало персональный сигнал, смысл которого Эль Мюриду известен не был.
     Между Нассефом и Непобедимыми уже давно началась молчаливая борьба за власть. Эль Мюрид вопреки мнению его сторонников был об этой борьбе хорошо осведомлен и надеялся использовать её, чтобы одернуть военачальника в его стремлении к независимости.
     Иногда ему казалось, что его шурин пытается создать свою личную империю.
     Сейчас же Эль Мюрид хотел всего-навсего оказать на Нассефа давление, чтобы самому вырваться из Себил-эль-Селиба.
     Он не желал больше торчать здесь, связанный по рукам и ногам.
     Однако, обращаясь к военачальнику, он никоим образом не выдал главных причин своего недовольства.
     — Бич Божий, Нассеф, — начал Эль Мюрид, — как-то ты похвастал, что единым словом можешь призвать под свои знамена двадцать тысяч воинов.
     — Этот так, о Просвещенный.
     Эль Мюрид с трудом сдержал язвительную усмешку. Нассефу придется покрутиться, чтобы выполнить свое обещание.
     — Что же, военачальник, произноси свое слово. Собирай воинов. Я решил двинуться на Аль-Ремиш.
     Бич Божий ответил не сразу. Вначале он внимательно оглядел Непобедимых. Сочувствия в их глазах он не увидел. Перед ним стояли цепные псы Эль Мюрида. Они сделают все, что прикажет хозяин. Нассеф бросил взгляд на кинжал, а затем посмотрел на Эль Мюрида.
     — Все будет так, как ты прикажешь, мой господин Ученик. Я разошлю призыв, как только выйду отсюда, — сказал он, косясь на кинжал и покусывая нижнюю губу.
     Эль Мюрид был несколько удивлен. Он не ожидал, что Нассеф так легко уступит.
     — В таком случае ступай. Уверен, что у тебя будет множество дел. Я хочу выступить как можно скорее.
     — Конечно, о Просвещенный. Но поход армии на Аль-Ремиш потребует весьма серьезной подготовки. Пустыня не друг для солдата.
     — Она создана Властелином Зла и поэтому ему служит. Но она может быть покорена, точно так же как и сам носитель зла.
     Нассеф ничего не ответил. Он лишь поклонился и вышел.
     Эль Мюрид усилил наблюдение. Не все Непобедимые носили белые мантии и находились в своих отрядах. Некоторые из них, оставаясь тайными членами братства, жили среди простых людей и снабжали своих вождей информацией.
     Нассеф сдержал слово. Он немедленно разослал гонцов и собрал командиров. Командиры целиком погрузились в решение задач, связанных с переходом большой армии через пустыню.
     Вполне удовлетворенный Эль Мюрид почти забыл про Нассефа.
     А однажды ему даже удалось провести вечер в семейном кругу.
     Личная жизнь Ученика могла шокировать склонных к консерватизму Непобедимых. Но он не забыл того урока, который получил, когда попытался прибегнуть на суде к свидетельству Мириам. С тех пор ему и ей приходилось скрывать от всех свое необычное для этих земель равенство за закрытыми дверями.
     Его покои в Новом Дворце сверкали великолепием. В его распоряжении имелся даже большой бассейн, в котором он мог купаться и расслабляться. В случае осады бассейн должен был служить обычным резервуаром для воды.
     Мириам встретила его радостной улыбкой — улыбкой, которая для него так много значила.
     — Я боялась, что тебя опять что-нибудь задержит.
     — Но только не сегодня вечером. Сегодня ты мне нужна даже больше, чем я тебе. — Он закрыл дверь и поцеловал супругу. — Ты ужасно терпеливая женщина. Просто чудо. Ты так изменилась со времен Эль Акила.
     — Нас меняют мужчины, — улыбнулась она. — Входи. Здесь сегодня только семья. Я даже сама готовлю ужин, лишь бы не допустить посторонних.
     Он прошел вслед за ней в соседнюю комнату и окаменел.
     С его сыном Сиди и все ещё не получившей имя дочерью находился Нассеф и рассказывал какие-то невероятные истории из жизни пустыни. Эль Мюрид с несчастным видом поджал губы и уселся на свою подушку, не проронив ни слова. Нассеф был братом Мириам, и дети его обожали. Особенно девочка. Иногда она тайно выскальзывала из замка и следовала за дядей по всей долине. Она не верила, что враги могут нанести удар отцу, захватив её в плен.
     — Я сейчас вернусь, — сказала Мириам. — А тем временем, почему бы тебе не расслабиться в бассейне? Всю неделю у тебя для этого не было возможности.
     — Я тоже! — заверещал Сиди.
     — Если ты будешь все время торчать в воде, у тебя вырастет чешуя, как у рыбы, — со смехом сказал Эль Мюрид. — Так и быть. Пойдем. Когда мы дойдем до моря, Нассеф, мы произведем Сиди в адмиралы. Я не могу вытащить его из воды.
     — Я составлю вам компанию, — сказал, поднимаясь, Нассеф. — А для тебя, Сиди, у меня есть задание. Покажи мне, как надо плавать. Мне это может пригодиться, если твой отец приведет нас к морю.
     — А как же я? — спросила девочка. Она терпеть не могла воду, но ей ужасно не хотелось расставаться с дядей. Она начинала напоминать Эль Мюриду свою маму в юные годы.
     — Ты — девчонка! — сказал Сиди таким тоном, словно одно это качество делало сестру неполноценным существом и уж во всяком случае не позволяло ей купаться в бассейне.
     — Ты можешь растаять в воде, сахарок, — сказал ей отец. — А мы все-таки пойдем.
     Лежа в прохладной воде, Эль Мюрид расслаблялся так, как не мог расслабиться даже в объятиях Мириам. Так он отдыхал примерно полчаса. Сиди и Нассеф веселились вовсю, они носились друг за другом, ныряли и поднимали фонтаны брызг.
     — Хорошо, Нассеф. Время, — наконец произнес Эль Мюрид.
     Шурин не стал прикидываться, что не понимает. Подсадив Сиди на край бассейна, он сказал:
     — Пора заканчивать. Вытирайся, одевайся и беги помогать маме.
     — Почему я всегда должен уходить, когда люди хотят поговорить?
     — Делай как он говорит, сын. Только не забудь хорошенько вытереться, прежде чем начнешь одеваться.
     Когда Сиди ушел, Нассеф сказал:
     — Я начинаю жалеть, что не женился. Мне так не хватает детей.
     — Ты ещё вовсе не стар.
     — Нет. Но все дело в том, что у меня неподходящее занятие. Я не имею права обзаводиться семьей, не хочу лишний раз испытывать судьбу. Фуад может захватить меня во время любой вылазки.
     — Наверное, ты прав. Возможно, воинам вообще не надо жениться. Слишком большая нагрузка ложится на семью.
     Нассеф немного помолчал, а затем произнес:
     — Мы здесь одни. Чужие уши нас не слышат. Наш разговор никому не может причинить боль. Не могли бы мы поговорить как братья? Как те двое, что вместе выехали из Эль Акила и потом бок о бок сражались в пустыне. Как Нассеф и Мика. Как люди, у которых так много общего, что они не имеют права ссориться.
     — Это семейное дело. Постарайся вести разговор на этом уровне.
     — Хорошо. Ты взял в жены мою сестру, которая была моим единственным другом на земле. Я твой брат и буду говорить правду. Я крайне обеспокоен. Мы пускаемся в авантюру, которая обречена на провал. Я говорю это тебе, мой брат, только из чувства великой к тебе любви. Никаких иных причин у меня нет. Мы не сможем взять Аль-Ремиш. Пока не сможем.
     Эль Мюрид сумел подавить свой гнев. Нассеф действовал по правилам. Мягче он сказать просто не мог.
     — Не понимаю почему, — произнес Эль Мюрид. — Я смотрю и слушаю. Я вижу, как через Себил-эль-Селиб проходит множество людей. Я слышу, что мы способны привлечь под свои знамена огромную орду. Мне твердят, что большая часть Детей Пустыни идет за нами.
     — Все это соответствует истине, хотя я и не могу сказать, какая часть Детей Пустыни на нашей стороне. Думаю, что на нашей стороне их больше, чем на стороне врагов. Но пустыня велика, и большинству людей обе враждующие стороны совершенно безразличны. Эти люди просто хотят, чтобы как мы, так и роялисты их оставили в покое.
     — И поэтому ты вынуждаешь меня терять время? И это все твои аргументы? Несколько минут назад ты сказал, что мы здесь одни. Это действительно так. Поэтому ты можешь говорить со мной совершенно откровенно.
     — Хорошо, если ты того желаешь. Двадцать тысяч воинов не образуют армии только потому, что они собрались в одном месте. Мои люди только-только начинают формироваться в армию. Они ещё не приучены проводить операции большими группами. Непобедимые этого тоже не умеют. Кроме того, население территорий, которые мы давно контролируем, утратило боевой дух. Но и это ещё не все. Среди нас нет ни одного человека, включая меня, кто имел бы навык командования крупными силами.
     — Ты хочешь сказать, что мы потерпим поражение?
     — Нет. Я говорю, что мы рискуем потерпеть поражение. Но риск уменьшается с каждым днем, пока мы не позволяем им сражаться по их правилам. Этой тактики мы должны придерживаться и впредь. Роялисты мгновенно узнают о том, что мы выступили. У них здесь есть шпионы. И у них есть люди, которые прекрасно знают, как командовать большой армией.
     Эль Мюрид молчал не меньше минуты. Вначале он попытался оценить искренность Нассефа. Она не вызывала сомнений. Не мог он опровергнуть и аргументы шурина. Эль Мюрид вновь ощутил отчаяние узника, навеки запертого в Себил-эль-Селибе.
     Нет, терпеть это у него уже не было сил. Как только будет собрано войско, он не задержится здесь ни на минуту.
     — Голос сердца подсказывает мне, что мы должны выступить.
     — Что же, твоя воля. Это решение окончательное?
     — Да.
     — В таком случае я сделаю все, что в моих силах, — со вздохом произнес Нассеф. — Может быть, нам и повезет. Но у меня есть предложение. Когда наступит время похода, возьми командование на себя.
     Эль Мюрид бросил на шурина изучающий взгляд.
     — Не потому, что я хочу снять с себя ответственность за возможное поражение, а потому, что воины будут сражаться за Ученика гораздо упорнее, чем за Бич Божий. И здесь может быть грань между поражением и победой.
     И Эль Мюрид снова почувствовал, что Нассеф говорит вполне искренне.
     — Пусть будет так. А теперь пора взглянуть, что Мириам приготовила на ужин.
     Это был тихий семейный ужин, за которым почти все время царило молчание. Эль Мюрид в основном размышлял о своем двойственном чувстве по отношению к шурину. Как всегда оказалось невозможно в чем-нибудь его уличить.
     Нассеф возражал так, как должен возражать человек, озабоченный успехом дела. Неужели Эль Мюрид ошибся, оценивая намерения шурина? Может быть, сведения, которые он получил, успели исказиться, пройдя через сознание Непобедимых?
     Гнетущее чувство нетерпения возрастало — проходит день за днем, дни складываются в недели. Численность войска увеличилась, но до чего же медленно все происходит! Советники постоянно напоминали Эль Мюриду, что его последователям, чтобы добраться до Себил-эль-Селиба приходится проделывать долгий путь. И на этом пути им часто приходится вступать в схватки с патрулями Юсифа.
     Но наконец наступил решительный момент. Пришло утро, когда он смог на прощание поцеловать Мириам и объявить ей, что в следующий раз они встретятся в Святилище Мразкима.
     На призыв Нассефа откликнулись более двадцати тысяч человек. Их шатры стояли повсюду. Себил-эль-Селиб напоминал Эль Мюриду Аль-Ремиш во время Дишархуна.
     О людях Юсифа ничего не было слышно девять дней. Они даже перестали нападать на проходящие через перевал отряды. Нассеф твердил всем, кто хотел его слушать, что тишина ему очень не нравится, так как она означает, что валиг замыслил какую-то гадость.
     Затем начали поступать новости. Оказалось, что Юсиф собрал под знамена всех, кого мог, — примерно пять тысяч человек — и привел свое войско к оазису, неподалеку от Вади Эль Куф. Соседи подкинули ему заимообразно ещё пару тысяч человек.
     — Нам придется дать ему бой в оазисе, — сказал Нассеф Эль Мюриду. — У нас нет иного выхода. Мы не можем идти на Аль-Ремиш, не пополнив в Вади Эль Куф запасы воды. Именно этого Юсиф ждал все годы. Он мечтал навязать нам обычную битву. Создается впечатление, что он так этого хочет, что не беспокоится о численности.
     — Что же, дадим ему то, что он так жаждет получить. Избавимся от него раз и навсегда.
     Нассеф, как правило, точно рассчитывал все свои действия. Но поставив под знамена всех сторонников Эль Мюрида, он все же совершил ошибку. Он оголил пустыню, лишив себя тем самым всех источников информации.
     Нассеф отобрал двадцать тысяч воинов. Эль Мюрид взял в поход полторы тысячи Непобедимых. Для защиты перевала на время их отсутствия они оставили довольно значительные силы.
     И вот рано утром, когда солнце едва поднялось на востоке, и через много дней после начала похода, войска Эль Мюрида подошли к Вади Эль Куф — довольно широкой лощине, расположенной в полутора милях к востоку от оазиса. Лощина славилась природными скальными образованиями причудливой, а зачастую и устрашающей формы. Это было одно из самых диких мест пустыни Хаммад-аль-Накир.
     Нассеф и Эль Мюрид подняли знамя Господа на вершине невысокого холма, расположенного на равном расстоянии как от Вади, так и от оазиса.
     — Похоже, что на них не произвела впечатление наша численность, — заметил Нассеф.
     — Какой план действий ты предлагаешь?
     — План очевиден. Оставь Непобедимых в резерве, а остальных посылай волнами в атаку до тех пор, пока мы их всех не изрубим.
     — Какая странная земля, Нассеф. Здесь так тихо.
     Тишина действительно казалась сверхъестественной. Тридцать тысяч человек и столько же животных стояли друг против друга, однако не было слышно даже жужжания мух.
     Эль Мюрид бросил взгляд в сторону Вади. Он увидел тенистый лес известняковых образований: шпилей, пилонов, гигантских, стоящих торчком, гантелей. Это похоже на игровую площадку самого Дьявола, с содроганием подумал он.
     — Мы готовы, — сказал Нассеф.
     — Тогда, вперед!
     Нассеф, повернувшись к Кариму, Эль Кадеру и остальным командирам, сказал:
     — Атакуете по моему сигналу.
     Военачальники на рысях отправились к своим отрядам.
     Нассеф поднял руку. Первая волна всадников ринулась в атаку.
     Люди Юсифа неподвижно ждали, приготовившись к бою.
     — Здесь что-то не так, — пробормотал Бич Божий. — Я это всем телом ощущаю.
     — Нассеф? — Голос Эль Мюрида вдруг ослаб и зазвучал очень жалобно. — Ты слышишь барабаны?
     — Это стук копыт…
     Однако Эль Мюрид продолжал слышать барабанную дробь.
     — Нассеф! — Пророк как копье выбросил правую руку.
     Дьявольский сад, именуемый Вади Эль Куф, изрыгнул на них орду врагов.
     — О Боже! — простонал Нассеф. — Не может быть!
     Король Абуд наконец ответил на домогательства Юсифа. Он послал в Вади Эль Куф принца Фарида во главе пяти тысяч всадников. Это были самые лучшие воины пустыни, и многие из них были закованы в латы наподобие западных рыцарей.
     Тактическое командование войском Фарида осуществлял сэр Хоквинд из Гильдии Наемников. Сэр Хоквинд привел с собой тысячу своих братьев. Отряд наемников щетинился длинными западными копьями тяжелой кавалерии. Каждого всадника в доспехах сопровождали оруженосец и два пехотинца.
     У Нассефа оставалось немного времени, чтобы продумать ситуацию и должным образом на неё отреагировать. Тяжелая кавалерия не способна с большой скоростью проскакать милю по пустыне и взлететь на холм. А Хоквинд, вне всякого сомнения, хотел в полной мере использовать свою ударную силу.
     — Что будем делать? — спросил Эль Мюрид.
     — Думаю, что самое время для твоего амулета, — ответил Нассеф. — Это единственное оружие, которое способно нам помочь.
     Эль Мюрид поднял руку и, не говоря ни слова, продемонстрировал Нассефу пустое запястье.
     — Куда он, к дьяволу, подевался?!
     — Остался в Себил-эль-Селибе, — совсем тихо ответил Эль Мюрид. — Я был настолько возбужден началом похода, что совсем о нем забыл. — Он не носил амулет вот уже много лет, предпочитая хранить его в Святилище.
     Нассеф вздохнул, грустно покачал головой и сказал:
     — Собери роту Непобедимых и спасайся бегством. Я буду сдерживать столько времени, сколько смогу.
     — Бежать? Ты что, с ума сошел?
     — Битва проиграна, Властелин. Нам остается лишь попытаться спасти как можно больше людей. Но ты не можешь здесь оставаться, если не хочешь обезглавить наше движение.
     Эль Мюрид упрямо покачал головой:
     — Не вижу никакого поражения. Возникли лишь некоторые дополнительные сложности. Численно, Нассеф, мы их по-прежнему превосходим. И в любом случае я не оставлю поле брани, на котором за меня умирают люди. Я не могу этого сделать после того, как они сердцами восприняли меня своим командиром. Что они обо мне подумают?
     — Что же, в таком случае нам остается лишь с честью погибнуть. Предлагаю построить Непобедимых, чтобы встретить удар. — Он помолчал, изучая боевые штандарты врага, а затем пробормотал:
     — Интересно, что делает здесь Хоквинд?
     — Доверяй мудрости Создателя, Нассеф. Он отдаст супостатов в наши руки. На нашей стороне численное превосходство и Он. Разве смеем мы желать большего?
     С трудом подавив желание высказать все, что он по этому поводу думает, Нассеф стал помогать формировать строй Непобедимых.
     Однако создавалось впечатление, что уверенность Эль Мюрида имеет под собой почву. По крайней мере в оазисе. Войска Юсифа попали там в окружение.
     — А кто такой Хоквинд?
     — Он из Гильдии. Наверное, их самый лучший генерал.
     — Из Гильдии? — Невежество Эль Мюрида во всем, что выходило за границы Хаммад-аль-Накира, было просто потрясающим.
     — Братство воинов. Немного напоминает наших Непобедимых и называется Гильдия Наемников. Гильдия отчасти схожа и с культом Хариша. Но в целом ничего подобного мы не знаем. Они никому постоянно не служат и преданы только друг другу. Это самая большая после Итаскии военная сила на западе. У них нет своей территории, если не считать замка, именуемого Высокий Крэг. Когда их генералы хмурятся, принцы начинают дрожать от страха. Одно их согласие выступить на чьей-либо стороне часто приводит к тому, что война оканчивается, даже не начавшись.
     — Откуда ты все это знаешь? Где ты находишь время учиться?
     — Я плачу людям за то, чтобы они учились для меня. На западе полным-полно моих шпионов.
     — С какой целью?
     — Потому что настанет день, когда ты пожелаешь туда двинуться. Я готовлю тебе путь. Но это не будет иметь никакого значения, если мы отсюда не выберемся живыми.
     
     Отряд Хоквинда приблизился настолько, что смог позволить себе увеличить темп атаки.
     Ни одному из Непобедимых не приходилось встречаться с рыцарской конницей. Они не понимали, что их ждет, и поэтому не очень боялись. По сигналу своего господина они бросились в атаку. Непобедимые доверяли Богу и верили в свое название.
     Всадники Хоквинда вновь ускорили аллюр.
     Бронированные всадники с длинными копьями обрушились на Непобедимых, словно каменная лавина. Роялисты прошили их насквозь, сокрушая все на своем пути, а затем развернулись, чтобы ударить в тыл конникам, сражающимся с Юсифом.
     Ни Нассеф, ни Эль Мюрид не проронили ни слова. Все оказалось гораздо хуже, чем предполагал Нассеф. Валиг Эль Асвада попал в трудное положение, но как только к нему подоспела помощь, противники поменялись ролями. Битва превратилась в избиение мятежников.
     Хоквинд выставил пехотный заслон между собой и тем, что осталось от Непобедимых. Отряд легкой кавалерии занял позиции между ним и оазисом. Отряд выстроился в форме вытянутого полумесяца со слегка загнутыми в сторону противника рогами. После этого он стал крушить войска Эль Мюрида, используя бронированную кавалерию в качестве молота. Атака. Свалка. Отход. Перестроение. Атака.
     Эль Мюрид был слишком упрям для того, чтобы правильно воспринять ход событий. А войска Нассефа, попавшие в этот дьявольский котел, растерялись и не могли понять, что происходит.
     Хоквинд продолжал их безжалостно истреблять.
     Не выдержав этого зрелища, Нассеф зарыдал.
     — Властитель, — взмолился он, — разреши мне спуститься вниз, разреши мне попытаться вывести их из боя.
     — Мы не можем проиграть, — пробормотал Эль Мюрид, скорее обращаясь к себе, чем к Нассефу. — Мы превосходим их числом и с нами наш Создатель.
     Нассеф лишь коротко выругался.
     Солнце начало клониться к западу. Хоквинд, вытянув рога полумесяца, завершил окружение, и воины Нассефа беспомощно и бессистемно колотились о заслон, как бьются о стекло мухи, угодившие в бутылку. Хоквинд все больше и больше укреплял окружение, как бы приглашая Эль Мюрида попытать счастья, бросив в бой остатки Непобедимых. Люди валига выбрались из котла и примкнули к образующим кольцо силам.
     Некоторые из воинов Нассефа попытались сдаться, но Фарид приказал не брать пленных.
     — Они лишили нас последней возможности выбирать, — простонал Нассеф. — Нам придется бросить в битву эти несчастные несколько сотен, чтобы дать надежду остальным вырваться из окружения.
     — Нассеф?
     — Слушаю? — В голосе Бича Божьего можно было уловить одновременно как печаль, так и гнев.
     — Я прошу у тебя прощения. Я ошибся. Время ещё не пришло. Я слушал только себя, вместо того чтобы прислушиваться к гласу Творца. Бери командование на себя. Сделай все возможное для того, чтобы спасти все, что сможешь. О Бог Всемогущий, прости меня за проявленную мною гордыню. Прости мне мое тщеславие.
     — Нет.
     — Что нет?
     — Я скажу тебе, что следует делать, но командовать будешь ты. Сейчас ты не имеешь права демонстрировать слабость. Следует спасти хотя бы часть почтения к тебе. Сделай это, и мы всегда позже сможем сказать, что Властелин Зла сумел обмануть нас, затмил наше зрение.
     — Нассеф! Ты как всегда прав. Что надо делать?
     Пятнадцать минут спустя оставшиеся в живых Непобедимые ударили извне по кольцу окружения. Они не пытались прорвать его в центре, а совсем напротив, избрали место, где строй всадников был наиболее растянут, обеспечив тем самым достаточно широкую брешь. Воины Нассефа поспешно потекли через образовавшуюся щель, пока она ещё оставалась открытой.
     Эль Мюрид и его шурин возглавили атаку.
     Эль Мюрид молотил во все стороны своим мечом. Звон оружия, ржание лошадей, крики людей сливались в какой-то сводящий с ума рев. Клубы пыли не позволяли дышать и заставляли глаза слезиться. Какой-то всадник врезался в коня Эль Мюрида, едва не выбросив Ученика из седла. Удар сабли, частично отраженный Нассефом, пришелся по руке Ученика, оставив не глубокую, но изрядно кровоточащую рану. Он даже успел изумиться тому, что не чувствует боли.
     Нассеф рубил всех и вся подобно боевому джинну, только что вырвавшемуся из преисподней. Непобедимые делали все возможное и невозможное для того, чтобы их Пророк не пострадал, но…
     — Время! — закричал Нассеф. — Прикажи им бежать! В долину, там мы скроемся среди скал!
     Многим людям Нассефа удалось вырваться. Кольцо окружения разорвалось, когда всадники Хоквинда кинулись на Эль Мюрида.
     Ученик не знал как поступить.
     С безоблачного неба на него посыпался дождь стрел. Одна из них угодила в глаз его лошади, и животное, жалобно заржав, взвилось на дыбы. Земля вдруг превратилась в небо, и это небо камнем рухнуло на Эль Мюрида. Лошадь опустилась копытами на его правую руку.
     Его крик не сумел заглушить хруста кости. Он попытался подняться. Его взгляд остановился на каком-то наемнике, который с деловитым видом пробирался на своем бронированном коне через этот хаос, по пути дробя черепа Непобедимых огромным боевым молотом.
     — Мика! — орал Нассеф. — Поднимайся! Хватайся за мою ногу!
     Собрав всю волю и всю силу, он повиновался призыву. Нассеф поскакал прочь.
     — Держись крепче. Подпрыгивай как можно выше.
     Он вновь повиновался.
     Там позади ещё одна сотня Непобедимых отдала жизни ради того, чтобы он мог спастись.
     Оказавшись в долине, Нассеф потянул Эль Мюрида за левую руку со словами:
     — Быстрее. Нам необходимо скрыться, прежде чем они опомнятся.
     Шум битвы стихал, они все дальше забирались в причудливый каменный лабиринт. Эль Мюрид не знал, что означает эта тишина — расстояние или окончательное поражение. Он опасался самого худшего.
     Наконец они добрались до места, куда не смогла бы проникнуть ни одна лошадь. Если враги будут настойчивы в преследовании, то им придется искать беглецов пешком.
     Когда они нашли подходящую лисью нору, уже почти стемнело. В норе уже укрывались два раненых воина. Но они потеснились, освобождая пространство вновь прибывшим. Нассеф сделал все возможное, чтобы замести следы.
     Вскоре появились и первые охотники. Они торопились, преследуя добычу, которая, если так можно выразиться, ещё «стояла на крыле». В течение нескольких часов мимо них прошли и другие поисковые отряды. В долине время от времени слышались крики и звон металла.
     Когда наступала полная тишина, Нассеф делал все возможное, чтобы спасти раненых воинов. Он не верил, что бедняги выживут. После того как облава прекратилась, Нассеф занялся рукой Эль Мюрида.
     Перелом был не таким страшным, как показалось вначале. Кость сломалась ровно, осколков не было.
     Лишь к полуночи боль в руке затихла настолько, что Эль Мюрид смог говорить.
     — Что теперь нам делать, Нассеф? — спросил он.
     Голос его был едва слышен, голова кружилась. Нассеф дал ему глотнуть опиумной настойки.
     — Мы все начнем сначала. Мы поднимем все из руин. И теперь мы не станем торопить события. По крайней мере нам не придется снова захватывать Себил-эль-Селиб.
     — Справимся ли мы?
     — Несомненно. Мы проиграли всего лишь битву. Не все потеряно. Время и Творец на нашей стороне… Тихо!
     Нассеф находился в устье норы, скрывая всех остальных своими темными одеждами. Он первым заметил между скал мерцающие огоньки факелов.
     Вслед за огнями появились и люди.
     — Я устал, — жаловался один из них. — Как долго это будет продолжаться?
     — Пока мы их не поймаем, — ответил второй. — Они здесь, и я не намерен дать им ускользнуть.
     Второй голос Нассеф узнал. Он принадлежал Фуаду — брату валига. В голосе кипела ненависть.
     Один из раненых выбрал этот момент, чтобы испустить дух. Его товарищ приглушил его предсмертный стон, догадавшись заткнуть страдальцу рот полой своего бурнуса.
     — И почему ты не прихватил свой проклятый амулет? — сердито спросил Нассеф, как только опасность миновала. — Он мог бы здорово облегчить нам жизнь. С ним мы бы не проиграли.
     Ученик едва сумел расслышать эти слова — настолько сильной была боль. Собрав все силы, он прошептал, скрипя зубами:
     — Я вел себя как последний идиот. Разве не так? Ангел вручил мне его именно для таких моментов, как этот. Почему ты мне ничего не сказал, до того как мы отправились в поход? Ты же знал, что я храню его в надежном месте в Святилище.
     — Я о нем не подумал. Да и с какой стати я должен был помнить? Амулет принадлежит не мне. Мы оказались парочкой завзятых идиотов, братец. И похоже, нам за это приходится расплачиваться тем, чем все люди платят за идиотизм с древнейших времен.
     Этот дьявол Фуад не прекращал поиски четыре дня. Не проходило и минуты без того, чтобы охотники не появлялись вблизи их убежища. Прежде чем охота прекратилась, Нассефу и Эль Мюриду пришлось пить собственную мочу, и делить могилу с двумя разлагающимися трупами. Создавалось впечатление, что они сменили быструю и сравнительно легкую смерть на затяжную и мучительную.
     
Глава 8
Твердыня могучая и непоколебимая
     
     В Себил-эль-Селибе все страшно возрадовались, — фыркнул Фуад, подходя к валигу, Радетику и военачальникам. — Нассеф и Ученик вернулись. Они каким-то образом ухитрились выжить.
     На шее Юсифа вздулись жилы, его лицо потемнело. Он медленно поднялся и, неожиданно бросив деревянную тарелку в противоположный угол комнаты, закричал:
     — Проклятие! И будь проклят этот идиот Абуд. Когда они захватят Аль-Ремиш и удавят Абуда, мне хотелось бы оказаться там, чтобы иметь возможность расхохотаться ему в рожу!
     С победой в битве Вади Эль Куф пришел конец помощи со стороны короля. Как ни старался Юсиф, он не смог убедить Фарида превысить свои полномочия и продолжить военные действия. Ведь появилась прекрасная возможность преследовать врага и, ворвавшись на его плечах в крепость, вернуть контроль над Себил-эль-Селибом. Но у Фарида были четкие инструкции, и он был бы вполне удовлетворен смертью Нассефа и Эль Мюрида.
     Отец Фарида был старым, жирным и не очень умным. Он обожал покой и не умел заглядывать вперед дальше завтрашнего дня. Старик не желал, чтобы сын зря растрачивал деньги или жизни.
     А ведь было время, когда Абуд слыл выдающимся воином и военачальником. Он изгнал войска Тройеса со спорных территорий в северной части восточного побережья. Но это случилось очень давно. Время, этот тайный предатель, замедляет разум, ослабляет людей и кладет конец их стремлению искать опасность.
     — Будь благословен, Фарид, — продолжил Юсиф, он уже выплеснул всю свою ярость. — Если бы не он, мы вообще не получили бы никакой помощи. Мегелин, как нам поступать дальше?
     — Выждать несколько лет, а затем продолжить.
     — Значит, то же самое?
     — Да. Но не рассчитывай на то, что они ошибутся ещё раз. Они совершили ошибку, но сумели выкрутиться. Эль Мюрид выучит этот урок наизусть. Теперь он во всем станет слушаться Нассефа.
     Почти восемь тысяч воинов Нассефа сумели унести ноги из Вади Эль Куф. Эти люди были потрясены и разбрелись по пустыне, но тем не менее могли служить отличной базой для возобновления партизанской войны.
     — Нам следовало напасть на Себил-эль-Селиб, пока они были деморализованы, — рычал Юсиф. — Надо было бить и бить их до тех пор, пока они не сдались бы. Ведь с ними не осталось вождей.
     — Чем бить? — ядовито поинтересовался Фуад. — Нам ещё повезло, что они не напали на нас.
     Войско Юсифа, понеся в битве большие потери, оказалось изрядно потрепанным. И самое большое, на что оно было способно, так это с трудом добраться до дома.
     — И они бы напали, если бы нашелся человек, который смог им сказать, что делать, — добавил Фуад.
     Ярость Юсифа куда-то исчезла. Он не мог продолжать сердиться, глядя в лицо правде.
     Годы продолжали собирать со всех свою дань. Эль Асвад почти полностью исчерпал свои возможности. Юсиф сделал все, что мог, но его усилий было явно недостаточно. С момента окончания битвы под Вади Эль Куф он уже не ожидал ничего, кроме как движения под уклон. Оставалось лишь надеяться на то, что Эль Мюрид и его военачальники погибли. Но и эта надежда рухнула. Фуад сообщил о возвращении пропавших было вождей. Оказалось, что они живы. Пламя Вади Эль Куф поглотило лишь тех, кому можно было найти замену.
     — Мегелин, — сказал Юсиф, — стань на позиции врагов. Что они могли бы сейчас предпринять?
     — Не знаю, валиг, — ответил Радетик. — Говорят, что Нассеф тип мстительный. Полагаю, что сейчас он будет внимательно следить за тем, что происходит. Это все, что я могу сказать. Если хочешь дополнительных предсказаний, то можешь начинать гадать на бараньих кишках.
     Юсиф несколько минут сидел молча, а затем произнес:
     — Что же, в таком случае я хочу опять уступить инициативу ему. Мы будем проводить патрулирование, устраивать засады, но в то же время станем избегать крупных схваток. Будем тянуть время. Сосредоточим свои усилия на выживании и постараемся заманить Нассефа на осаду Восточной Твердыни. Абуд стар и к тому же страдает подагрой. Он не вечен. Я разговаривал с Фаридом, и тот на нашей стороне. Принц не такой домосед, как отец, и лучше разбирается в существе дела. Когда Фарид наденет корону, он даст нам все, что нужно.
     Но судьба и Нассеф повели себя совсем не так, как того желал Юсиф. В течение года после Вади Эль Куф люди Юсифа крайне редко видели своих врагов. Они не встречали их, даже специально отправляясь на поиски. Создавалось впечатление, что Нассеф вообще забыл о существовании Эль Асвада. Во владениях валига царили мир и покой, если не считать патрулирования устья прохода Себил-эль-Селиб да усиленных мер безопасности.
     Эта тишина очень беспокоила Юсифа и Фуада. Они не могли понять, что означает эта тишина.
     Гарун и Радетик впервые почти за два года отправились в свою экспедицию. Мегелин хотел поискать кое-какие редкие цветы. Эти поиски завели их в узкий каньон, уходящий зигзагами в глубину горного хребта Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги.
     Гарун страшно опасался ненароком обидеть Скрытных и, пытаясь спрятать свое беспокойство, пустился в несвойственную для него болтовню. В конце концов болтовня вылилась в попытки заставить Радетика сказать, что он думает о планах врага.
     Радетик долго молчал, но затем терпение его лопнуло и он прорычал:
     — Ничего я не знаю, Гарун. Сейчас миром правит Меч, а Нассеф является величиной неизвестной. Как я могу предсказывать его действия, если не способен даже уловить мотивы, которые им движут? Иногда он кажется преданным последователем Эль Мюрида, но уже через секунду начинает вести себя как самый последний бандит пустыни. А ещё через секунду создается впечатление, что он последовательно строит собственную империю. Я могу посоветовать лишь одно — ждать. Настанет момент, и его намерения станут нам до боли ясны.
     Одна такая болезненная новость испортила в целом спокойную зиму. Эль Мюрид на пять лет назначил Нассефа командиром Непобедимых. Как сообщили шпионы, Бич Божий провел чистку их рядов, с тем чтобы телохранители Эль Мюрида полностью отвечали его требованиям.
     Меч теперь, видимо, полностью управлял Миром.
     К тому времени, когда Гарун и Радетик вернулись в Эль Асвад, планы Нассефа несколько прояснились. Путешественникам даже не удалось отдохнуть как следует. Сразу после возвращения их повели прямо к валигу.
     — Наконец-то он сделал свой ход, Мегелин, — объявил Юсиф, как только они подошли к нему. — Он ещё раз проявил свои способности. Никто этого не мог ожидать.
     — Так что же он все-таки сделал? — спросил Радетик.
     — Речь идет о силах, которые он копил. Их мощь возрастала очень быстро, и наши шпионы пришли к выводу, что Нассеф готовится уже этим летом нанести по нам удар. Ты все это, конечно, знаешь. Ну так вот. Он использовал их для удара на восток!
     — На восток? Но…
     — Сук аль Арба уже пала. Сейчас он ведет осаду Эс Суанны. Его всадники уже достигли Рас аль Яна. Сук аль Арба не сопротивлялась. Они выслали для его встречи приветственный комитет. По сообщениям агентов, наши кузены на побережье расталкивают друг друга, чтобы припасть к его руке. Он обещает им всем отдать на разграбление Аль-Ремиш и все внутренние провинции.
     — Говоря иными словами, восток видит свое будущее только вместе с Эль Мюридом.
     — У них была масса времени для проповедей в тех краях. И для заключения сделок. Абуд не предпринял ничего для того, чтобы постараться сохранить лояльность побережья. Теперь, я полагаю, Тройес полностью отрежет нас от остального мира.
     Аль-Ремиш мог связаться со своими союзниками на востоке только через узкий проход, которым обычно пользовались торговцы на пути в Тройес. Обитатели Тройеса по расе и языку являлись родственниками Детей Хаммад-аль-Накира, но со времени Падения не признавали никакого внешнего господства. Город был основан Империей Ильказар как военно-морская база и торговый порт.
     Несмотря на то что войн не было вот уже много лет, город продолжал претендовать на владение северной частью восточного побережья. Начиная с захвата Эль Мюридом Себил-эль-Селиба, Тройес постоянно отгрызал куски от земель, отвоеванных Абудом в его молодые годы. Теперь королевские линии коммуникаций должны были проходить через районы, патрулируемые недружественными войсками.
     — Да, Тройес по-настоящему оккупирует территорию, как только прослышит, что произошло, — согласился Радетик. — Насколько сильный гарнизон оставил Нассеф? Двинулся ли Эль Мюрид вместе с ним?
     — Фуад как раз это сейчас и проверяет.
     Но Фуад занимался делом гораздо более важным, нежели простая проверка. Он возглавлял первое за много лет нападение на проход Себил-эль-Селиб.
     Первое сообщение об успехе пришло через несколько дней.
     Гарун ворвался в жилище Радетика с криком:
     — Скорее, Мегелин! Тебя хочет видеть отец. Дядя Фуад застал их врасплох! Ну, вставай же!
     — Что сделал Фуад? — спросил Радетик, протирая заспанные глаза. Он начал одеваться в традиционный наряд жителей пустыни. Последний предмет его западных туалетов превратился в лохмотья уже несколько лет назад. — Никак не могу привыкнуть к этой женской одежке, — бормотал он. — Может быть, мне следует что-нибудь заказать из дома? Ну уж нет. Это сделает меня очень заметной мишенью для убийц.
     — Торопись! — не унимался Гарун. — Он застал их врасплох! Он незаметно прошел через их пикеты и отрезал от внешнего мира. Никто не мог понять, что происходит. Они работали на полях, и дядя Фуад положил их великое множество. Ну, пойдем же! Отец хочет знать, что, по твоему мнению, нам надо делать.
     Гарун не переставал болтать, испортив тем самым сюрприз, уготовленный Юсифом для Мегелина. Когда они нашли валига у парапета северной башни, мальчишка успел поведать Радетику почти все, что собирался рассказать отец. Взор Юсифа был обращен на север, в сторону Себил-эль-Селиба.
     В результате сочетания хитрости, удачи и отчасти планирования Фуаду удалось обойти патрули Эль Мюрида и нанести неожиданный удар по Себил-эль-Селибу. Он убил и пленил несколько сотен, прежде чем выжившие успели закрыть ворота двух крепостей. После этого он убил и пленил ещё несколько сотен, так как стража настолько торопилась, что оставила за воротами множество своих людей. Фуад и защитники замков долго смотрели друг на друга в бессильной ярости. У Фуада для штурма не хватало сил. Ожидая указаний из дома, он уничтожал все, что мог. Он знал, что Нассеф скоро пришлет помощь, и хотел нанести врагу как можно больше урона, до того как придется уносить ноги.
     — Что нам делать, Мегелин? — спросил Юсиф.
     — Послать за помощью. Прежде всего к принцу Фариду. Обрисуй ему ситуацию. Скажи, что если он поторопится, у нас появятся шансы отрезать их от побережья. Это для них смерти подобно.
     — Это я уже сделал. Я думаю о более насущных вещах. Что нам делать в данный момент? Пока мы ждем Фарида и Нассефа.
     Немного подумав, Радетик ответил:
     — Мне самому следует осмотреть крепости. Возможно, я увижу слабые места, которые вам не удалось заметить.
     На западе во время войн укрепленные замки и искусство осады играли более важную роль, нежели в войнах Хаммад-аль-Накира. Люди пустыни, встретив врага, превосходящего их численностью, предпочитали бежать, а не скрываться в крепостях. Большинство сохранившихся фортификационных сооружений восходило ко временам империи и, находясь долгое время в небрежении, изрядно обветшало.
     — В таком случае можешь присоединиться ко мне. Я выезжаю через час. Беру с собой всех, кто способен держаться в седле.
     — Отец?
     Юсиф взглянул на сына. Он прекрасно понимал, чего желает мальчишка, но ему хотелось, чтобы тот высказал просьбу вслух.
     — Можно, я тоже поеду? Если поедет Мегелин.
     Валиг вопросительно посмотрел на Радетика, и учитель сказал:
     — Я не возражаю, если не возражаешь ты.
     — Отправляйся собирать вещи, сын.
     Гарун восторженно умчался прочь.
     — Ему пора начинать знакомиться с реальной жизнью, — заметил Радетик.
     — Именно поэтому я и разрешил ему ехать. Он обвинял меня в том, что я позволяю Али делать все, что тот хочет. Пусть посмотрит, что Али вовсе не развлекается.
     — Насколько ты сможешь укрепить силы Фуада?
     — Не очень значительно. Примерно сотни на три людей.
     — Этого вряд ли будет достаточно.
     — Надеюсь, что моим гонцам повезет.
     Два дня спустя Мегелин впервые в жизни увидел Себил-эль-Селиб. Слышал же он о нем вот уже восемь лет и в результате нарисовал себе картину, имеющую весьма мало сходства с реальностью.
     — Видишь, как легко уничтожать, — сказал он Гаруну. — Посмотри, что сделал твой дядя. За несколько дней он уничтожил труд многих лет.
     Поля были сожжены. Возделанные террасы на горах подкопаны и обрушены. Люди Фуада продолжали заставлять пленников совершать разрушительную работу, провоцируя тем самым защитников крепости на самоубийственную вылазку. Желая приветствовать появление Нассефа большим пожаром, Фуад решил пока сохранить обширный казарменный городок, расположенный к востоку от новой крепости.
     Радетик изучал обстановку несколько часов. Затем, отыскав Фуада, он спросил:
     — Эль Мюрид здесь?
     — Отправился с Нассефом. Проповедует, обращая людей в свою веру. Но семью он оставил здесь. В Новом Замке.
     Радетик посмотрел на огромную твердыню.
     — Эту крепость нам не взять, но старую — вполне возможно. Но вначале нам надо её слегка подолбить. Если бы могли найти материал для сооружения осадных машин…
     — Фуад нашел нужный материал в казармах.
     — До возвращения Нассефа у нас, видимо, совсем немного времени, — сказал он, собрав офицеров валига. — Но мы ничего не достигнем, если не будем пытаться. — Эти люди воевали уже столько времени, что иная жизнь казалась им совершенно чуждой. — Валиг желает, чтобы мы, не очень рискуя, предприняли штурм этих укреплений. В Новом Замке удача нам скорее всего не улыбнется. Он сооружен в соответствии с новейшими требованиями военного искусства и содержится в превосходном состоянии. Совсем иное дело — старый замок. Он и должен стать нашей главной целью.
     Мы соорудим все необходимые осадные машины, начиная с катапульт и баллист. Уже сейчас нам следует начать собирать подходящие камни и бревна.
     Начнем обрабатывать стену старого замка в нескольких ярдах слева от навесной башни — барбакана. Его пристроили позже, и сооружение ослабило стену.
     Я хочу, чтобы одновременно был предпринят целый ряд действий. Во-первых, следует начать тренировки со штурмовыми лестницами, черепахами, таранами и осадными башнями. Начнем со строительства черепах и разместим их как можно ближе к стенам старого замка. Черепахи скроют устье подкопа, который мы поведем к ослабленному участку стены. Землю станем вывозить ночью.
     Стратегия осады, разработанная Радетиком, впечатляла. Ее реализация должна была потребовать труда множества людей, включая пленников Фуада. Но по мере того как Радетик излагал свои планы, лица командиров мрачнели все больше и больше. Он хочет, чтобы воины занимались трудом рабов. Такое занятие было ниже их достоинства. Увидев враждебное выражение на лицах вождей, Радетик сказал:
     — Гарун, приведи отца.
     Вместо него их принялся убеждать валиг.
     Три дня спустя Юсиф нашел Радетика, когда тот инспектировал ход работ.
     — Мегелин, сколько времени тебе потребуется, чтобы развалить эту стену? — спросил он. — Время на исходе. Нассеф скорее всего уже в пути.
     Валиг говорил очень слабым голосом, создавалось впечатление, что он находится в каком-то трансе.
     — Возникли кое-какие проблемы. Мягкая земля заканчивается, не доходя до фундамента башни. Кроме того, я веду подкоп и под Новый Замок. Впрочем, делаю это без особой надежды. Эти стены возводили западные инженеры. Ты только взгляни на их основание.
     — Что в них такого особенного?
     — Нижняя часть стен сооружена в виде откоса, а не уходит в почву вертикально. Это увеличивает толщину и прочность стены и чрезвычайно затрудняет подкоп.
     — Тем не менее, Мегелин, следует торопиться.
     — Хорошо, валиг. Мы сделаем все, что возможно. Есть ли вести из Аль-Ремиша?
     Юсиф помрачнел ещё сильнее. Его изрытое морщинами, обветренное сухое лицо потемнело.
     — Гонец вернулся час назад.
     Радетик следил за тем, как его спешно построенные катапульты ведут обстрел старого замка. Одна из машин со стоном метнула свой груз в сторону замка. Град камней обрушился на стену, и стена содрогнулась. Один из каменных зубцов зашатался и рухнул вниз. По каменной поверхности во все стороны побежали трещины.
     — Может быть, достаточно будет одних осадных машин. Если они будут работать, конечно. Итак, выкладывай скверную новость. Что сказал Абуд?
     — Абуд сказал, что мы должны прогнать Нассефа с побережья. Это был практически приказ.
     — Он предложил что-нибудь полезное? Какую помощь он намерен нам оказать?
     — Никакой помощи и никаких дельных советов. Обыкновенный приказ.
     Радетик внимательно посмотрел на Юсифа. Лицо валига от отчаяния приобрело серый оттенок.
     — Это — начало конца, Мегелин. Остается надеяться лишь на то, что ты здесь сможешь совершить чудо. Они предоставили нас самим себе.
     Радетику показалось, что он нашел выход.
     — Ты можешь сделать вид, что вообще не получал никакого послания, — сказал он. — Не должен же ты идти на самоубийство.
     — Нет, Мегелин, не могу. Я человек чести, и боюсь, что выходцу с запада этого не понять. Даже человеку, прожившему в нашей среде так долго, как ты. Посмотри на моих людей. Они понимают, что я веду безнадежную борьбу, но тем не менее они все эти годы идут за мной. Они не представляют себе иного пути. Так же, как и я. В свое время я поклялся своей честью, и приказ Абуда не оставляет места для маневра. Я сделаю все, чтобы разбить Нассефа, даже понимая, что это невозможно.
     — Гарун, ты слышишь, что говорит отец?
     — Да, Мегелин.
     Юноша уже давно превратился в тень Радетика, следуя за своим учителем повсюду, наблюдая большими, округлившимися от любопытства глазами за перипетиями осады и укладывая новые познания в кладовые своей безукоризненной памяти.
     — Обрати внимание на его слова. Он говорит о цене, которую приходится платить за верность абсолютному и нерушимому долгу. Никогда в будущем не загоняй людей в тот угол, в котором оказался твой отец. И тем более не позволяй никому загнать в угол себя. Юсиф, я уверен, что можно изыскать способ избежать самоуничтожения из-за глупости Абуда.
     — Это наш путь, Мегелин. Вернее, мой путь. Я обязан что-то предпринять.
     — Разве это не что-то? — спросил Радетик, обводя рукой обе крепости Себил-эль-Селиба. — Разве этого не достаточно? Мы уже истекаем кровью. У нас просто не осталось сил. Юсиф!
     Валиг, казалось, вернулся из мгновенного забытья.
     — Что? — спросил он.
     — У меня создалось впечатление, что ты намерен отправиться через перевал, чтобы встретить Нассефа и принять мученическую кончину в последней битве. Не делай этого. Не приноси бесполезную жертву.
     — Мегелин…
     — По крайней мере сделай это после того, как завершишь дела здесь. Разве это нарушит дух приказа Абуда? Только глупец оставляет у себя в тылу врага, способного позже захлопнуть ловушку.
     — Ты прав, — задумчиво произнес Юсиф. — Ты всегда прав. Я просто плохо соображаю сегодня. Я настолько устал от борьбы и безразличия Абуда, что мне порою хочется ускорить конец.
     — Ты обследовал горный проход? Есть ли там теснина, где ты мог бы устроить засаду? Где ты мог бы рушить на него сверху скалы? Это будет наш последний и яркий всплеск сопротивления. Почему ты не хочешь сделать его запоминающимся, не принося себя в жертву?
     — Мне нечем тебе возразить.
     Валиг ушел, он казался не столь подавленным. Радетик смотрел за тем, как команды, обслуживающие баллисты, начали приводить рычаги машин в боевые позиции. Работа шла медленно и беспорядочно.
     — Проклятие, — пробормотал Радетик. — Я отдал бы их всех за одну роту солдат Гильдии.
     Откуда-то возник Фуад.
     — Не знаю, что ты сказал Юсифу, — произнес он, — но я тебе очень благодарен. Ведь он был готов броситься на собственный меч.
     — По правде говоря, ничего особенного я ему не говорил.
     — Он сообщил тебе новости?
     — Что Абуд не желает нам помогать? Да. Проклятый идиот. Я не сомневался, что Фарид сумеет убедить его послать нам какую-нибудь помощь.
     — Кронпринц отныне никого ни в чем не сумеет убедить. Разве Юсиф тебе не сказал? Фарид мертв.
     Радетик огляделся наподобие старого кота, подыскивающего себе удобное лежбище. Не найдя ничего подходящего, он уселся на первом попавшемся камне.
     — Мертв? Фарид?
     Фуад кивнул.
     — Ему помогли уйти из жизни? Неужели культ Хариша наконец добрался до него?
     Культ пытался истребить все семейство Квесани. Покушения, как правило, заканчивались провалом, но даже эти безуспешные попытки держали королевскую семью в постоянном страхе. Фарид был излюбленным объектом покушений. Ему уже трижды удалось избежать кинжалов убийц.
     — Нет, на сей раз это не Хариша. На сей раз Нассеф послал своих специалистов. Он тайно разместил Карима с двумя сотнями Непобедимых в диких местах к северу от Аль-Ремиша. На прошлой неделе они напали на Фарида, когда тот охотился на львов. Это была очень большая охота.
     — Печально. Это воистину достойно сожаления. Иногда мне кажется, что Бог в самом деле выступает на стороне Эль Мюрида.
     — Ты даже не представляешь, насколько это печально. Они убили не только Фарида. Я же сказал, что это была большая охота. Погибло большинство его братьев, множество его вассалов, несколько военачальников и министров Абуда, а так же валиг Эс Софалы со своими людьми.
     — Да защитят нас Небеса. Это же катастрофа!
     — Или же подарок Небес Нассефу. Он вырвал сердце Квесани. Ты знаешь, кто остался? Кто стал нашим обожаемым наследным принцем? Ахмед!
     — Ахмед? Это имя мне не известно.
     — И не без причины. Ахмед — ничтожество. Как бы я хотел тоже не знать его имени. Он типичная баба, если тебя интересует мое мнение. Я не удивлюсь, если выяснится, что он обожает мальчиков.
     — Неудивительно, что Юсиф так мрачен.
     — Мегелин? — пропищал Гарун. — Неужели это означает, что все кончено? Дядя Фуад? Мы проиграли войну, потому что плохо смотрели?
     — Отлично сказано, Гарун, — печально рассмеялся Фуад. — Думаю, что да.
     — Нет, — возразил Радетик. — Война не проиграна до тех пор, пока ты не сдался. Не сдался в своем сердце.
     Фуад снова рассмеялся и произнес:
     — Великолепные слова, учитель. Слова храбреца. Но против фактов не пойдешь.
     Радетик пожал плечами и сказал, обращаясь к Гаруну:
     — Пойдем-ка лучше посмотрим, как они заряжают вон ту катапульту.
     Когда они подошли, команда готовила осадную машину к пробному выстрелу. Радетик наблюдал за тем, как воины запалили связку хвороста, уложили его в метательную чашу и отправили пылающий снаряд за стену Нового Замка.
     — Там начнется пожар, Мегелин? — спросил Гарун.
     — Скорее всего нет. Но это вынуждает их нервничать.
     — В таком случае зачем вести стрельбу?
     — Битвы выигрываются в умах людей, Гарун. Именно это я имел в виду, когда сказал твоему дяде, что ничего не кончено до тех пор, пока ты не капитулировал сердцем. Меч не единственное оружие, способное нанести урон врагу.
     — О! — На лице Гаруна появилось выражение, которое появлялось лишь в тех случаях, когда он хотел запомнить слова на всю жизнь.
     Прошло два дня, а Нассеф так и не появился. Мегелин всем существом ощущал то презрение, которое изливалось на них с побережья. Нассеф не считал их опасным противником.
     И он получил жестокий урок.
     Мегелин послал за Юсифом, который вскоре и появился с сияющим видом. Видимо, он обрел внутренний мир.
     — Я намерен сейчас развалить стену, — сказал Радетик. Он подал сигнал рукой, сопроводив его словами:
     — Фуад, подготовь людей. Так, как мы репетировали.
     Фуад пробормотал нечто неодобрительное и отбыл. В долине развернулась бешеная деятельность, вскоре принявшая форму урагана — витязи Фуада готовились к штурму.
     Осадные орудия перестали обрабатывать старую крепость. Стены её ещё держались, но могли вот-вот рухнуть.
     Команды, обслуживающие машины, развернули осадные сооружения и поволокли их в сторону Нового Замка.
     Прошел час. Юсиф начал проявлять нетерпение.
     — Когда же наконец что-нибудь произойдет? — спросил он.
     Радетик показал на клубы дыма, поднимающиеся из трещин в основании стены.
     — Когда делается подкоп, под его крышу подводятся деревянные крепи. Когда все готово к штурму, камера под стеной заполняется хворостом и поджигается. Крепи выгорают и стены рушатся. Ага. Вот оно, началось.
     Раздался жуткий скрежет. Трещины вдруг начали расширяться, и со стены посыпались обломки камней. Потом кусок стены длиной в двадцать футов совершенно неожиданно вертикально осел, почти целиком уйдя в землю.
     — Превосходно! — ликующе воскликнул Радетик. — Просто великолепно! Фуад! — заорал он. — Вперед! В атаку! — И, обернувшись к Юсифу, добавил:
     — Следи за Новым Замком, чтобы не допустить вылазки.
     На разгром старой крепости потребовалось менее четырех часов, что даже принесло некоторое разочарование. Там оказалось слишком мало защитников.
     Теперь Радетик, не теряя времени, сосредоточил все свое внимание на Новом Замке Эль Мюрида. Едва пришла весть о захвате старой крепости, как тут же поступило сообщение о том, что в горном проходе замечена колонна воинов противника. Юсиф по предложению Радетика распорядился устроить засаду.
     Медлительность и слабость отряда, присланного Нассефом, лишний раз подчеркивали его презрение к Эль Асваду. Сам Бич Божий явиться не соизволил, послав лишь Эль Надима с двумя тысячами зеленых, почти не обученных новобранцев с побережья. Юсиф вырезал их всех до последнего.
     Сам же Нассеф появился спустя четыре дня. Он привел с собой двадцать тысяч человек, и ему потребовалось восемь дней на то, чтобы поменяться с Юсифом ролями и окружить Эль Асвад.
     Осада Восточной Твердыни продолжалась тридцать месяцев и четыре дня. И она дорого обошлась врагу, на что, собственно, и надеялся Юсиф. Эль Кадер, командующий осадой и почти такой же талантливый военачальник, как сам Нассеф, просто ничего не мог сделать с Юсифом. Враждебное окружение и непрестанные болезни опустошали его лагерь. Самое мощное оружие Эль Кадера — голод, не успело проявить себя, так как Нассеф не имел возможности достаточно долго держать армию вдали от побережья, на котором находился сам.
     После первых успехов под Эс Суанна и Сук аль Арба дела его пошли значительно хуже. Густонаселенное и богатое побережье тянулось узкой полосой на четыре сотни миль. И здесь на побережье оказалось слишком много городов, жители которых относились к высокой миссии Эль Мюрида без всякой симпатии.
     Кроме того, там был Тройес.
     Получилось так, что прежде чем покорить свой собственный народ, Эль Мюриду пришлось вести войну с другим государством.
     Тройес захватывал земли откровенно и нагло, и Эль Мюрид посчитал такую экспансию политически недопустимой. Патриотические чувства, которые порождали у других действия Тройеса, вынуждали его к действию.
     Потребность в дополнительных силах на этом фронте заставила Нассефа снять осаду Эль Асвада. Там он оставил лишь тысячу человек под командованием Карима, поставив перед ними задачу не подпускать Юсифа к Себил-эль-Селибу.
     Как только представилась возможность, Юсиф возобновил все связи с соседями и роялистами, которые разделяли его взгляды. Золотая Жила Казр аль Хелал снова заработала. Наиболее доверенные знакомые и друзья Мегелина Радетика пустились в тайные переговоры на западе.
     Тем не менее защитники Восточной Твердыни уже начали капитулировать в своих сердцах.
     
     Юсиф стоял у парапета обдуваемой всеми ветрами стены. Он внимательно смотрел на клубы дыма в небе примерно в двадцати милях к югу от Эль Асвада. Валиг знал, что это горит кустарник, подожженный Фуадом, для того чтобы загнать отряды Карима в ловушку. Гарун отбыл вместе с дядей, чтобы использовать в бою свое волшебное искусство шагана.
     Со времени снятия осады мальчишка стал приносить войску огромную пользу и теперь повсюду сопровождал дядю. Его учителя утверждали, что Гарун одарен величайшей магической силой. Сами они уже давно обучили его всему, что знали, исчерпав свои возможности, а у юноши все ещё оставались большие резервы для совершенствования.
     Валиг увидел скачущего с северо-запада всадника. Еще одно слезливое послание Абуда? Но Юсиф и не пошевелился, чтобы узнать, в чем дело.
     Его царствующий кузен в последнее время вносил в жизнь своих вассалов поистине царские осложнения. Его пустые, шумные, не имеющие под собой никакого реального основания эдикты ни на йоту не могли изменить сложившуюся ситуацию.
     Спустя несколько минут к Юсифу присоединился Радетик. Он был мрачен. Мегелин все больше и больше уходил в себя, по мере того как положение Эль Асвада становилось менее и менее прочным.
     — Еще один приказ одержать немедленную победу? — спросил Юсиф.
     — Нет. На сей раз это скорее просьба. Похоже, он начинает осознавать, что происходит. Наконец-то, после стольких лет. Видимо, Нассеф вдруг перестал быть всего лишь бандитом, поскольку выяснилось, что он способен воевать против Тройеса.
     — Что? — обернулся к нему Юсиф. — Неужели ты хочешь сказать, что Абуд способен на что-то позитивное? Неужели он готов воспринять нас более серьезно? Боюсь, что он опоздал.
     — Совсем немного. Если и опоздал, то чуть-чуть. Абуд снова нанял сэра Хоквинда и посылает его к нам.
     — Сэр Хоквинд? Но почему Абуд обратился к помощи наемников?
     — Он не объясняет. Может быть, просто потому, что больше не к кому. Гонец утверждает, что переговоры велись с момента смерти принца Фарида. Три года! Хоквинд колебался. Но Абуд, похоже, сумел убедить генералов Гильдии и внес порядочный залог. Кроме того, он установил большие цены за поимку или за головы Эль Мюрида, Нассефа, Карима и некоторых других. Сэр Хоквинд уже в пути.
     Юсиф принялся расхаживать по стене.
     — Сколько человек? — наконец спросил он.
     — Не знаю. Но как сказал гонец — силы значительные.
     — Достаточные для того, чтобы изменить ситуацию?
     — Сомневаюсь. И ты и я понимаем, что таким победам, как при Вади Эль Куф, больше не бывать.
     — Но почему он не хочет направить королевские войска?
     — Полагаю, что в королевском стане дела обстоят не так просто. Некоторые валиги просто отказываются посылать своих людей в этот дьявольский котел. Они предпочитают сидеть и ждать, когда к ним пожалует Эль Мюрид. Похоже, что если он и хотел бы кого-нибудь послать, то это могли быть только наемники. Так что в данной ситуации он избрал наилучший путь.
     — Но этого недостаточно, — сказал Юсиф, ударив кулаком по выветренным камням парапета.
     — Согласен. Недостаточно, — ответил Радетик, вглядываясь в дым горящего вдали кустарника. — Гарун там?
     — Да. Фуад говорит, что у мальчишки все хорошо получается. Есть ли ещё новости? Ты выглядел весьма уныло, когда здесь появился.
     Радетик немного подумал, а затем ответил:
     — Убит принц Хефни.
     — Жаль. Вновь Хариша?
     — Да.
     Хефни оставался последним сыном Абуда, если не считать Ахмеда. И он во всем походил на своего брата Фарида. Ходили слухи, что Абуд хотел видеть своим наследником именно Хефни и оказывал давление на Ахмеда, чтобы тот отрекся в пользу брата.
     — Похоже, что ещё немного, и семейство Квесани будет полностью истреблено.
     — Валиг…
     — Прошу, Мегелин, не сообщай мне больше дурных вестей, — медленно оборачиваясь, произнес Юсиф. Боюсь, что я не смогу выдержать того, что ты собираешься мне сказать.
     — Мне не хочется говорить, однако я должен это сделать. Сейчас или позже.
     Юсиф долго молча смотрел на далекий пожар. Наконец он сказал:
     — В таком случае выкладывай сразу. Я не желаю предстать тряпкой перед глазами других.
     — Твои сыновья Рафи и Юсиф… Они были убиты при нападении на Хефни. Проявили себя с самой лучшей стороны.
     Эти двое, согласно широко распространенной практике в знатных родах, вот уже несколько лет находились в Аль-Ремише при королевском дворе.
     — Вот, значит, как… Теперь у меня остались лишь Али и Гарун.
     Юсиф отвернулся и уставил невидящий взгляд куда-то вдаль. Глаза валига стали влажными, видимо оттого, что их коснулся прилетевший издалека клуб дыма.
     — Отвернись от меня, учитель. Не смотри, — сказал Юсиф.
     Радетик повернулся к нему спиной. Мужчина имеет право на одиночество в тот момент, когда не может сдержать слез.
     Спустя некоторое время валиг сказал:
     — Абуд не сможет выдержать этой потери и обязательно совершит какую-нибудь глупость.
     Эти слова прозвучали так, словно сам Юсиф молил о помощи. Его слова относились вовсе не к Абуду.
     — К сожалению, я никогда не мог контролировать поведения других, — пожимая плечами, произнес Радетик.
     — Я, пожалуй, пойду сообщу все их матери. Хотя душа не лежит, но делать это надо.
     Мегелин нервно потоптался, подумал немного и наконец принял решение.
     — Прежде чем уйдешь, взгляни на это, — сказал он, протягивая Юсифу листок, на котором были начертаны имена, титулы и линиями обозначены родственные связи. По существу, это была схема, показывающая кто есть кто в Хаммад-аль-Накире.
     — Порядок наследования?
     Вот уже десять лет Юсиф тайно учился читать и уже умел разбирать простые тексты. Особенно удавались ему имена.
     — Да.
     — Ну и что?
     В каждой знатной семье имелись такие генеалогические древа. Они были незаменимы для установления старшинства в роде и для различных судебных тяжб.
     — Позволь мне, — сказал Радетик, расстилая схему на камне парапета и извлекая из кармана уголек для письма. — Начнем с того, что вычеркнем имена людей, которых среди нас больше нет.
     Его рука превратилась в подобие руки самой смерти, вычеркивая из списка все новые и новые имена.
     — Неужели так много? — с горечью спросил Юсиф. Я и представить себе не мог. Ведь это ужасно.
     — Теперь тебе все ясно?
     — Истребляют самых лучших людей.
     — Да. Но я хотел, чтобы ты увидел совсем иное.
     Юсиф склонился над схемой, а затем немного отодвинулся — его глаза начали слабеть.
     — Теперь я увидел, — сказал он голосом даже более печальным, нежели ранее. — Совершенно неожиданно я стал третьим в ряду наследников трона. Если что-то случится с Ахмедом…
     — Некоторые из наших самых преданных друзей могут постараться ускорить его встречу с Ангелами.
     Кронпринц унаследовал все недостатки отца, не приобретя при этом его достоинств — достоинств, которые делали Абуда всеми уважаемым королем в ранние годы его правления. Его не терпели все. А некоторые в своей ненависти даже утверждали, что Ахмед является тайным приверженцем Эль Мюрида.
     Жизнь кронпринца перестала стоить и ломаного гроша, после того как пошатнулось здоровье Абуда. Действующие за сценой политики Аль-Ремиша были готовы добиваться «отречения» Ахмеда даже с помощью кинжала.
     — А если исходить из тех генеалогических построений, которых придерживаются у вас, то Али является четвертым, а Гарун пятым в линии наследования. Фуад идет шестым, а за ним следуют его сыновья.
     — Мегелин, я знаю твой образ мышления. Ты всегда предлагаешь загадку в два уровня. У тебя на уме нечто большее, чем ты мне говоришь. Давай выкладывай. Я не в том настроении, чтобы заниматься интеллектуальной гимнастикой.
     — Ну хорошо. Если под злыми ударами судьбы твоя семья погибнет — скажем, во время осады, — наследование перейдет к родственникам Квесани, живущим на западе страны. А если быть более точным, то к некоему Мустафе аль Хабибу, который сейчас, по-видимому уже глубокий старик.
     — И что же?
     — Этот старец — отец известного тебе мятежника по имени Нассеф.
     Юсиф схватил схему и принялся всматриваться в неё снова и снова.
     — Проклятие! Ты прав. Как случилось, что этого никто не заметил раньше?
     — Да потому, что это не очевидно. Мустафа аль Хабиб — далекий и никому не известный родственник короля. А Нассеф хитер, как Властелин Зла, придуманный Эль Мюридом. Все его шаги легко объяснимы в рамках служения Ученику. С какой стати вдруг кто-то увидит угрозу с этой стороны? Готов биться об заклад на любую сумму, что Эль Мюрид даже и не подозревает, что Бич Божий может стать королем.
     — Нет, Мегелин. Нет. Этого не должно случиться. Кто-то обязан прикончить Нассефа. Он гораздо опаснее самого Эль Мюрида.
     — Не исключено. Он все решает на ходу. Незадолго до Вади Эль Куф Эль Мюрид был готов натравить на него Хариша. А спустя всего шесть месяцев Нассеф уже обрел власть над Непобедимыми.
     — Что же, я заготовил сюрприз для них обоих. Он их настолько поразит, что им потребуется полгода только на то, чтобы осмыслить случившееся. Это может настолько напугать Нассефа, что он перестанет воевать на востоке. — Юсиф коротко хохотнул и спросил:
     — Когда, по-твоему, должен прибыть сэр Хоквинд?
     — Не имею понятия. Он, видимо, уже в пути. Но от Высокого Крэга путь сюда не близкий.
     — Надеюсь, что это произойдет скоро. Очень надеюсь.
     
Глава 9
Как вызревают солдаты
     
     Высокий Крэг был древней, обдуваемой всеми ветрами каменной громадой, расположенной на изрядно побитом морем и погодой небольшом полуострове.
     — Врата Ада, — выдавил Браги, хватая воздух широко открытым ртом — его учебная команда совершала марш-бросок вверх по склону холма в направлении крепости.
     Вот уже три месяца они с братом были полностью во власти безжалостных ветеранов. Только очень редкие моменты жизни принадлежали им.
     Правда, здесь они нашли нового друга. В их роте он был единственным, кто говорил по-тролледингски. Все остальные изъяснялись только на итаскийском языке. Себя он называл Рескирд Драконоборец. При этом он имел привычку добавлять: «Это был совсем крошечный дракончик, но с ним связана та ещё история». Хотя Рескирд почти никогда не затыкал фонтан своего красноречия, эту «ту ещё историю» он никогда не рассказывал. Парень был родом из Яндрфира — небольшого городка на побережье Тролледингии как раз напротив архипелага, именуемого Языки Пламени. Он был настолько болтлив, насколько был молчалив Хаакен.
     — Вот уж нет, — ответил Драконоборец на замечание Браги. — Преисподняя отсюда выглядит очень даже привлекательно.
     — Эй, вы там! Прекратить болтовню! — послышался рев сержанта Сангинета. — Поберегите дыхание, варвары! Или я заставлю вас пробежаться ещё разок.
     Драконоборец прибыл на юг прошлым летом на борту пиратского корабля. В период борьбы за наследование рейды были крайне редким явлением. Где-то на траверсе Лебианнина, неподалеку от берега итаскийская боевая галера протаранила борт тролледингского судна, и Рескирд оказался единственным, кому удалось спастись. Нужда заставила его быстро выучить порядки южных народов.
     — Ну и жалкая же у тебя ещё пока поросль, Торк, — бросил сержанту ветеран-привратник, глядя на вбегающих в крепость Гильдии юнцов.
     — Ничего, Анди, время для прополки ещё осталось, — ответил Сангинет.
     Вот уже три месяца в рядах новобранцев шла безжалостная прополка, и в этих целях как тела, так и дух рекрутов доводились до состояния полного изнеможения.
     — Вичард уже почти готов, — пробормотал Рескирд, увидев, как споткнулся бегущий перед ним молодой итаскиец.
     Браги в ответ пробурчал что-то невнятное. Он и Хаакен отлично переносили муштру. Жизнь в Тролледингии оказалась для них отличной школой. Хаакен вообще чувствовал себя почти как дома. Точная организация военной жизни как нельзя лучше отвечала складу его натуры. Браги же ощущал себя не столь комфортно. Ему не нравилось отвечать: «Так точно, сэр!», «Никак нет, сэр!», и образ жизни «Делай, раз! Делай, два!» его не устраивал.
     — Мы вытащим его. У парня есть характер, — прошептал Браги. Рагнарсон, несмотря на все его возражения, был назначен рекрутом-капралом, отвечающим за свое отделение. Браги подозревал, что сержант просто нашел ещё один способ поизмываться, хотя сам сержант утверждал, что выбрал Рагнарсона только потому, что тот орет громче всех остальных.
     Помывшись и побрившись, они строем направились в столовую для новобранцев. Прием пищи был тем редким моментом, когда юноши могли расслабиться и поговорить.
     Хаакен пребывал в дурном расположении духа.
     — Ты хочешь свалить, Браги? — спросил он.
     — Свалить откуда?
     — Из Гильдии.
     Рекрут был свободен уйти, как только почувствует, что такая жизнь не для него. Любой член Гильдии имел право её покинуть. Однако те, кто ухитрился пережить период дрессировки и прошел церемонию приема, крайне редко выходили из братства. Предварительная прополка проводилась весьма тщательно.
     Цитадель не желала иметь под своим командованием слабых телом или духом людей.
     — Да ни за что, будь я проклят! Осталось всего шесть дней. Я закончу учебу, даже если мне придется ходить на руках.
     Название «Гильдия» получило широкое распространение, несмотря на то что не совсем точно отражало сущность организации. Это была вовсе не гильдия, а содружество или братство воинов, связанных словом чести, дисциплиной и бесконечным числом военных уложений. В организации присутствовали элементы монашеского ордена, хотя она не поклонялась ни небесным, ни земным властителям. Это было королевство, впитавшее с себя десятки других королевств, его подданные происходили из бесконечного числа стран. Подданные Гильдии отвергали верность кому-либо, кроме своих братьев по оружию.
     Гильдией управлял Совет из девяти генералов. В свое время они вступили в организацию простыми рекрутами и достигли своего положения только в силу личных заслуг. Одним из основных принципов организации было полное пренебрежение происхождением своих членов, и это воздвигало барьер между Гильдией и всем остальным миром. Среди рядовых там можно было встретить принца, а сын фермера мог заседать в Цитадели.
     Гильдия обладала просто феноменальным политическим влиянием. Судьбы монархий зависели от того, согласится ли или нет Высокий Крэг встать на их сторону. Орден был очень богат. Его услуги стоили недешево. Частенько Гильдия принимала в оплату земли и бенефиции и обладала недвижимостью по всему миру. Если старцы в Цитадели выражали недовольство, то короли и князья стремились побыстрее выяснить, кто или что их могло оскорбить. Другой столь могущественной элиты, как Гильдия, в мире больше не существовало. Братство обладало огромной притягательной силой для честолюбивых молодых людей, желающих стать большим, чем они есть. Даже простая принадлежность к Гильдии возвышала человека над своими современниками. Это означало, что он является лучшим из лучших.
     В братстве также присутствовали и элементы мистического культа. В братстве было семь кругов. Для посвящения в каждый следующий круг необходимо было пройти сложный курс обучения. Так что девять генералов, заседающих в Цитадели, были, вне всякого сомнения, воистину просвещенными людьми.
     Такое могущество и секретность не могли не вызвать разговоры, что подлинная сущность и настоящие цели организации известны только старикам-генералам в Цитадели.
     В этом утверждении, видимо, была доля истины, но никто открыто не выступал против солдатского братства, никто не пытался его преследовать.
     Браги, Хаакену и Рескирду было наплевать на то, как другие относятся к Гильдии. Их сердца наполнились гордостью с того момента, когда они впервые вступили за ворота Высокого Крэга. Еще шесть дней и они станут полноправными членами братства.
     — Куда, как вы думаете, нас направят? — спросил Рескирд.
     Однако сразу после ужина их отправили прямиком в казармы, где их возбужденные товарищи обсуждали совершенно беспрецедентное событие. Одновременно они начищали до блеска свои доспехи и сапоги. Сержант Сангинет был просто одержим идеей чистоты.
     — Мне все равно, куда пошлют, — ворчал Хаакен. — Лишь бы выбраться из этой помойки. Готов поставить золотой против медяка. Это место — точная копия ада.
     — Думаешь, нам повезет? — не отставал Рескирд, приглаживая свои роскошные каштановые волосы, которые почему-то всегда отказывались лежать как следует.
     — А вдруг мы попадем в какую-нибудь знаменитую часть? — продолжал Рескирд. — Ведь мы же в числе лучших.
     Драконоборец совсем не походил на уроженца Тролледингии. Он был высоким, но довольно худощавым молодым человеком с изящными, как у женщины, руками. Рескирд выглядел типичным итаскийцем.
     — К Хоквинду? К Лаудеру? В Белую дружину? — бубнил он.
     — У Вичарда есть шанс попасть в Белую. Если мы сможем помочь ему продержаться до выпуска. Просто оторопь берет, когда видишь его умение обращаться с луком.
     — Нас направят в другие части, — проворчал Хаакен. — Хоквинд и Лаудер не берут к себе зеленых новичков вроде нас.
     — А я ставлю на отряд в Симбалавейне, — сказал Браги. — Именно оттуда исходит угроза войны.
     — Это же ещё южнее! — запротестовал Хаакен. — А лето в самом разгаре.
     — Что касается меня, — начал Рескирд, — то я готов поцеловать Сангинета в зад, лишь бы он откомандировал меня в Октилию. — Отряд телохранителей князя Сардиго Октильского состоял исключительно из тролледингцев, солдат Гильдии.
     В помещении казармы возникла фигура демона не менее девяти футов ростом и семи футов в плечах.
     — Целуй меня куда хочешь, парень, — прорычала фигура, — но я все же надеюсь избавиться от тебя ещё до дня вручения щитов.
     — Молчим, молчим! — поспешил заявить Браги, для которого появление сержанта явилось полной неожиданностью.
     — А если мне это не удастся, то ты, Драконоборец, получишь назначение выгребать дерьмо из всех нужников этого проклятого замка.
     Рескирд вовсе не испугался. Подобные слова в устах сержанта звучали чуть ли не похвалой.
     Сангинет принялся изучать небольшое помещение казармы, отведенное отделению Браги. Он совал пальцы во все щели, испытывал прочность подвесных коек. Сержант старательно изыскивал недостатки, но не мог найти ничего, что могло позволить ему взгреть новобранцев.
     — Рагнарсон! — наконец прорычал он.
     — Слушаю, сэр!
     — Ты что, парень, решил надо мной поиздеваться?
     — Прошу прощения, сэр. Я не понял, сэр.
     — Ты ведешь со мной какую-то грязную игру, парень! У тебя всегда все в порядке. Возможно, мне придется изменить правила, — со зловещей улыбкой закончил сержант.
     В этот момент двери приоткрылись и в образовавшейся щели появилась голова капрала Трубачика.
     — Сержант! — позвал он. — Вас желает видеть Старик. Говорит, что прибыть надо было ещё вчера.
     — Что теперь?
     — Прибыл очередной гонец. Похоже, что все решено. Он ждет слова из Цитадели.
     — Да провались все в преисподнюю! — проревел сержант. — Слухи подтверждаются. А мы увязли с этими зелеными несмышленышами.
     Демон покинул помещение, а следом за ним в коридор выползли и его ученики.
     — Интересно, о чем это они? — спросил Браги.
     Хаакен и Рескирд в ответ лишь пожали плечами.
     — Браги, нам надо дать ему возможность во что-нибудь вцепиться, — произнес Драконоборец. — Он пускает пену, потому что не может отыскать никаких недостатков.
     — Ни за что. Мне его игры не нравятся. Но пока я здесь, я буду играть в них лучше, чем он. А если по совести, то весь этот рык — сплошная показуха. Отец вел себя точно так же. Бьюсь об заклад, что как только мы получим щиты, эта твердая задница сразу помягчеет.
     — Хм-м-м! — выразил свое мнение Хаакен.
     Слухи носились в воздухе, как голуби, вспугнутые во время завтрака. Старцы в Цитадели якобы согласились принять крупный заказ. Муштровавшие новичков командиры не отрицали этого, но, впрочем, и не подтверждали. Говорили, что рота новобранцев тоже будет задействована. Унтера этого не отрицали, но и не подтверждали. О характере соглашения выдвигались разнообразные версии, в том числе и самые фантастические. Сангинет и Трубачик, видимо, знали правду, но ничего не говорили. Сержант побледнел и громыхал даже больше, чем обычно. Программа подготовки была изменена и новобранцы теперь в основном учились как можно лучше владеть оружием и зубрили боевые сигналы.
     — Нас тоже пошлют, — рассуждал Браги, набив брюхо. — И сержант ожидает, что драки не миновать. Видимо, это будет не тот враг, который поднимает лапки, едва узнав, что Гильдия вступила в дело.
     Хаакен, соглашаясь, буркнул что-то невнятное, а Рескирд заметил:
     — Он жуть как боится.
     — И я его за это не осуждаю, — пробурчал Браги. — Его жизнь будет зависеть от нас. А мы ещё ни разу не участвовали в битве.
     — Ему следует больше верить в свои педагогические способности.
     — А ты разве не испугался бы, окажись на его месте?
     — Нет, — пожимая плечами, ответил Рескирд. — Никогда не узнаешь, на что способен человек, пока не посмотришь на него в деле. А ведь мы единственные из всех новичков, кому довелось участвовать в настоящих схватках.
     До самого вечернего построения им так ничего и не сказали. Когда солдаты — как новобранцы, так и ветераны — построились на плацу, к ним обратился какой-то полковник из Цитадели. Он подтвердил, что заключено соглашение о службе, в которой примет участие тысяча человек. Командовать соединением будет генерал Хоквинд. Деталей предстоящего похода он не сообщил, видимо, из соображений безопасности. В заключение полковник призвал всех братьев, не участвующих в предстоящей операции, поминать отряд Хоквинда в своих молитвах.
     — Хоквинд! — восхитился Рескирд. — Ну и везет же нам! Первый поход, и сразу же под командованием великого мастера! Вы слышали, что он сотворил в прошлом году под Балевином? Разгромил всю армию Кистена, имея в своем распоряжении всего пятьсот человек!
     — Ну да, — буркнул Браги. — Ты забыл сказать, что это было пять сотен лучших бойцов из его полка и из Белой дружины.
     — До чего же ты похож на Хаакена… Ужас просто! А что скажешь о битве под Вади Эль Куф? Пятнадцать тысяч врагов осталось валяться в поле. Он не проиграл ни единой битвы.
     — Рано или поздно наступает первый раз… — пробурчал Хаакен.
     — Не верю я тебе. Как ты думаешь, когда мы выступаем?
     В тот же вечер по казарме пронесся слух о том, что новобранцы закончат учебный курс. Им оставалось ещё пять суток ада.
     — Вот тебе и поход на войну, Рескирд, — прошептал Браги, когда был потушен свет. — Еще посидишь по уши в этом… сам знаешь в чем. Учись получать удовольствие от полосы препятствий.
     
     Первая регулярная рота выступила в поход через два дня, чтобы воссоединиться с Хоквиндом где-то на юге. По казарме пронесся слух, что роте новобранцев придется догонять ветеранов в пути. У многих рекрутов физиономии помрачнели. Марш предстоит тяжелый. Окончание учебы, судя по всему, облегчения не сулило.
     — Да вы же все молодые люди, — веселился капрал Трубачик. — И, как я слышал, пребываете во цвете сил. Вы их догоните, даже шагая спиной вперед.
     За следующие несколько дней Браги произнес очень мало слов. Он молча терпел муштру и тупо повторял многочисленные упражнения с оружием. Хаакен наконец не выдержал и спросил:
     — С тобой все в порядке? Ты уверен, что не хочешь откланяться и распрощаться с этим местом?
     — Нет. Раз я начал, то закончу. Мне просто становится не по себе от мысли, что мы можем погибнуть в каком-то совершенно неизвестном нам месте.
     Им так и не сказали, куда их направляют.
     Браги не воспринимал все разговоры о Гильдии как о братстве единомышленников. Он, бесспорно, испытывал чувство товарищества по отношению к солдатам своего отделения или роты. Выработка такого отношения являлась неотъемлемой частью всей программы обучения. Он бок о бок прошел сквозь Ад с этими людьми, и они все научились полагаться друг на друга. Но по большому счету принадлежность к Гильдии совершенно не трогала Браги. Заветы чести братства оставались ему чуждыми, а сам факт пребывания в Гильдии не рождал никакой гордости. И это его серьезно беспокоило. Эти материи, казалось, имели огромное значение как для его командиров, так и для товарищей. Именно эти понятия превращали Гильдию в то, что она есть.
     Он изо всех сил пытался думать так, как надо. Но это было то же самое, что заставить себя спать. Результат оказывался совершенно обратным.
     Время, казалось, остановилось, но День Щита все-таки наступил. Все великие старцы — прославленные генералы — спустились вниз из Цитадели, чтобы проинспектировать новобранцев и произнести речи. Их выступления, к всеобщему удовольствию, оказались на удивление краткими. Кастелян ордена — высший чин из всех присутствующих — принес свои извинения за то, что новобранцы не смогут воспользоваться положенным им после окончания традиционным отпуском.
     Затем пришел черед финальной церемонии, в ходе которой каждому новоиспеченному члену Гильдии вручался щит рядового пехотинца. Для этой цели молодым воинам приходилось выходить из строя. Щиты тех, кто особенно отличился в ходе обучения, были украшены лентой. Браги получил ленту за то, что его отделение во время инспектирования было признано лучшим.
     Награда эта ввела его в ужасное смущение. Он заспешил в строй, а его товарищи скалились по-волчьи. Глядя на ленту и щит, он вдруг ощутил, как к его горлу вдруг подкатился комок, а сердце преисполнилось небывалой гордостью.
     — Проклятие, — пробормотал он. — Все-таки они и меня достали.
     
     — Подъем, парни! И вперед на врага! — ревел капрал Трубачик, стаскивая одеяла с юных пехотинцев. — Наступает ещё один день славы для вашего непревзойденного отделения! Вставайте, вставайте! Порядок вам известен. Построение роты через полчаса. — Он выскочил из двери, чуть подкрутив фитилек лампы, чтобы та ярче горела.
     — Будь все проклято! — не выдержал Рескирд. — Оказывается, все осталось по-прежнему. А я так надеялся, что нам дадут выспаться.
     Браги промолчал. Взяв мыло и бритву, он заковылял в туалет. Ему казалось, что голова набита соломой, а настроение было просто отвратным. Он молча побрился и умылся, игнорируя все шуточки по поводу ленты.
     — Становись! — орал на весь плац Трубачик. — Командиры взводов! Доложить!
     Взводные сержанты, сделав оборот кругом, зычно потребовали доклады от командиров отделений. Браги, не подсчитывая, доложил о том, что присутствуют все. Еще ни случалось такого, чтобы кто-нибудь из его отделения не являлся на построение.
     Значительно больше занимали его люди, толпящиеся за спиной Сангинета. Почему они там? И кто они такие?
     Через пару минут он узнал ответ, и сердце у него упало. Топчущиеся рядом с сержантом типы оказались ветеранами, назначенными командирами отделений. В глубине души он вопреки очевидности надеялся сохранить этот пост за собой.
     Отделение за отделением, получив нового капрала, покидало плац. Отряд Браги попал под команду маленького жилистого итаскийца по имени Бердсонг, который и повел их к интенданту. Он ничего не говорил, наблюдая за тем, как интендант меняет износившееся или поврежденное за время учебы обмундирование. Каждый солдат получил по дополнительной паре сапог.
     — Не нравится мне это, — ворчал Рескирд. — Лишняя обувь означает одно — кто-то полагает, что мы сотрем много подошв.
     Браги покосился в сторону Бердсонга. Маленький капрал улыбался, и от улыбки его усы двигались, став похожими на рыжеватых гусениц.
     После интендантов наступил черед оружейников. Они поменяли новобранцам учебное оружие на боевое. Каждый солдат получил нагрудник. Браги и Хаакену пришлось дважды выдержать спор с оружейником, который жаждал отнять у них мечи, принесенные из Тролледингии. В конфликт пришлось вмешаться Бердсонгу, который понимал значение наследственных клинков.
     — Но они же не соответствуют стандартам! — протестовал оружейник.
     — Зато в конечном итоге выиграет твой бюджет, — парировал Бердсонг.
     Конец дискуссии.
     Затем последовали ещё две остановки. В кухне, где солдаты получили полевой рацион (Рескирд застонал, увидев, как много харча придется тащить на себе), и у казначея, где протест Рескирда никак не проявился.
     Отдельные члены Гильдии большого вознаграждения не получали, во всяком случае, оно не шло ни в какое сравнение с тем, что платили солдатам других армий. Их главной наградой был сам факт принадлежности к братству. Но на сей раз старцы из Цитадели решили выплатить молодым солдатам существенную компенсацию за неиспользованный отпуск. Кроме того, каждый из них получил аванс в размере месячного жалованья, что было обычным при отправлении в поход.
     И вот наступило время снова собраться на плацу. Пока остальные отделения проходили установленную процедуру, Бердсонг решил получше познакомиться со своими людьми. Сам он производил впечатление слегка важничающего, но тем не менее весьма смущенного и не совсем уверенного в себе человека. Короче говоря, он ничем не отличался от любого другого, получившего неожиданно для себя командный пост.
     — Похоже, что он мне может понравиться, — шепнул Браги Хаакену.
     Хаакен равнодушно пожал плечами, но зато Рескирд пообещал устроить капралу веселую жизнь, так как, по его мнению, командиром отделения должен был остаться Браги.
     — Только попробуй. Я тебе шею сломаю, — сказал ему Браги.
     Сангинет возвратился на плац верхом. За ним пешим ходом следовали Трубачик и другие унтеры, которые занимались боевой подготовкой роты. На них красовались новые перевязи и значки, говорившие о повышении по службе. Сангинет был произведен в лейтенанты.
     — Становись! — прогремел голос сержанта Трубачика. — Мы выступаем!
     Через пять минут, когда солнце едва-едва успело показаться над линией горизонта, марш начался.
     
     Это было ещё круче, чем во время учебы. От рассвета до заката. Сорок-пятьдесят миль ежедневно, питаясь лишь вяленым мясом, сухими фруктами да обжаренным зерном и утоляя жажду тепловатой водой. Лишь изредка удавалось полакомиться свежими фруктами, купленными у попадающихся на пути фермеров. Кормиться «с земли» запрещалось, за исключением диких лесов, где позволялось хватать все, что можно. Солдаты Гильдии не грабили население даже ради того, чтобы прокормиться. Их научили считать себя людьми благородными и презирать дикарское поведение солдат обычных армий.
     Драконоборец не прекращал ворчать. Обычаи на севере были диаметрально противоположны.
     Так дни текли за днями, а мили за милями. Солдаты шагали все дальше и дальше к югу во все более и более жаркие земли. Расстояние между ними и ротой ветеранов сокращалось, но догнать её они, похоже, были не в состоянии.
     К юго-востоку от Хэлин-Деймиель к ним присоединилась какая-то конная часть. Поднятая копытами пыль заполняла легкие, от неё першило в горле, и появлялась болезненная корка на запекшихся, растрескавшихся губах.
     — Не нравится мне все это, — ворчал Хаакен, когда они, дошагав до очередного пересечения дорог, свернули на восток. — Там, куда мы премся, как я знаю, вообще ничего нет.
     — А мне не нравится эта вшивая свобода, которую я вроде бы обрел, получив этот проклятый щит, — ворчал в свою очередь Рескирд. — Ну ничего, у меня есть кое-какие планы.
     — Ты талдычишь это, наверное, в сотый раз. Если у тебя нет новой песни, то лучше уж помолчи.
     — Мы справимся, парни, — сказал Браги. — А одержав победу, станем героями. — Он рассмеялся, хотя ему было вовсе не смешно. Этим утром Сангинет отдал приказ, согласно которому отделению Бердсонга в случае битвы отводилось место в центре передовой линии.
     Сделав это распоряжение, Сангинет добавил с широкой ухмылкой:
     — Вы отлично зарекомендовали себя, господа. Вы упорно трудились и теперь пришло время получать награды.
     Таким образом, Браги усвоил ещё одно фундаментальное положение военной службы: чем эффективнее и лучше ты действуешь сейчас, тем больше от тебя ожидают в будущем. Награды и благодарности либо приходят слишком поздно, либо служат той морковкой, которая заставляет старого мула волочить тяжелую поклажу.
     Браги не был трусом. Он вообще мало чего боялся. Но страсти своего отца к битве Браги не унаследовал и не рвался в первые ряды воинов, чтобы оказаться там, где пламя боя пылает ярче всего.
     — Но в этом деле есть и светлая сторона, — заявил Рескирд. — В то время как остальные парни будут надрываться, роя траншеи и разбивая лагерь, мы станем прохлаждаться в передовом дозоре.
     — Ха! Та ещё светлая сторона! — бросил Браги. Ему тоже было лень заниматься физическим трудом, однако пребывание на передовой линии, по его мнению, было не самым лучшим занятием.
     Бердсонг искоса поглядывал на них через плечо. Его усы шевелились, вновь став похожими на рыжих гусениц. Когда Браги в очередной раз огрызнулся, капрал рассмеялся и сказал:
     — Вы знаете, есть такая присказка: «Брюзжащий солдат — счастливый солдат».
     — В таком случае Рескирд самый счастливый придурок в мире, — пробурчал Хаакен. — Вроде поросенка, забравшегося в помои по самые уши.
     — Каждое правило имеет исключение, — фыркнул Бердсонг.
     — Куда мы шагаем, капрал? — спросил Браги.
     — Мне этого пока не сказали. Но мы свернули на восток, а там нет ничего, кроме укреплений на границе с Сахелем.
     — Сахель? А что это такое?
     — Это внешние районы Хаммад-аль-Накира, что в переводе означает Пустыня Смерти.
     — О… Звучит просто потрясающе!
     — Тебе она понравится. Самое что ни на есть забытое Богом место в мире.
     — Вам там приходилось бывать?
     — Я был под Вади Эль Куф вместе с генералом. Тогда тоже шли этим путем.
     Браги обменялся взглядом с братом.
     — Ха! — радостно завопил Рескирд и принялся без умолку болтать о славных победах Хоквинда.
     Браги и Хаакену довелось слышать рассказы ветеранов об этой битве. Она вовсе не была тем пикником, которым её рисовал в своем воображении Рескирд.
     Им все-таки удалось догнать пехотную роту ветеранов. Это случилось в дневном переходе от укрепленного городка, именуемого Казр аль Хелал. Ветераны встретили молодежь широкими ухмылками. Оказывается, они нарочно шагали так, что их трудно было догнать.
     Хоквинд и остальные части полка поджидали их в Казр аль Хелале. Кроме того, там оказалось несколько караванов, надеявшихся безопасно проскользнуть в Хаммад-аль-Накир под прикрытием полка Наемников. В городке находились и две сотни воинов-роялистов, которые должны были служить проводниками солдатам Гильдии. Браги и Хаакену эти люди пустыни показались ужасно странными.
     Хоквинд позволил им отдохнуть сутки в Казр аль Хелале, после чего безумный марш возобновился. Браги скоро понял, почему им выдали дополнительную пару сапог. Ходили слухи, что им предстоит протопать восемь сотен миль до места, именуемого Восточная Твердыня. На самом деле расстояние не превышало пятисот миль, но и это было совсем не мало.
     Марш начался неторопливо. Всадники пустыни скакали далеко впереди колонны. Солдаты шагали, готовые в любой момент вступить в бой. Примитивные туземные жители все как один оказались фанатичными приверженцами главного врага, которого называли Эль Мюридом.
     Но туземцы в битву так и не вступили. Более того, солдаты Гильдии их даже не увидели. И вообще за двадцать семь дней марша по пустыне местные жители встречались им крайне редко.
     В ходе марша Хоквинд ни на минуту не забывал и о боевой подготовке, постоянно проводя разнообразные учения. Теперь за полком тянулся огромный обоз, серьезно замедляя движение. Следующие в обозе повара и рабочие существенно облегчали солдатам тяготы воинской службы, но Хоквинд всеми силами старался держать вспомогательные силы как можно дальше от боевых частей, дабы первые не повлияли на дисциплину последних. В обозе царил сущий хаос по сравнению с порядком, принятым в Гильдии.
     Глазам молодых северян изо дня в день открывался один и тот же ландшафт — голая, выжженная, каменистая пустыня.
     — Нет, я, наверное, никогда не смогу к этому привыкнуть, — сказал Браги.
     — А меня эти места пугают, — признался Хаакен. — Все время кажется, что я вот-вот дойду до края мира и упаду куда-то.
     — Однако, если кто-нибудь попытается на нас напасть, мы это увидим, — произнес Браги, пытаясь найти светлую сторону в однообразии ландшафта.
     Он оказался прав лишь частично. На двадцать седьмой день пути от Казр аль Хелала Рескирд вдруг завопил:
     — Ага, Хаакен, плати!
     — Что?
     — Караванщики потянулись к нам, а это означает битву. — С этими словами Драконоборец указал на всадников и верблюдов, ранее следовавших на изрядном расстоянии от колонны и теперь несущихся, подобно гонимым ветром осенним листьям, поближе к солдатам.
     — Выходит, что ты, как последний щенок, проспорил ему свое месячное жалованье? — спросил Браги, глядя на Хаакена.
     Примерно час назад разнесся слух, что к ночи они должны прибыть на место назначения, и Хаакен тут же принялся похваляться, как надул Рескирда, уговорив его поставить месячное жалованье на то, что им придется вступить в бой ещё до прихода в Восточную Твердыню.
     — Непобедимые не могут быть так близко к замку, — ворчал Хаакен. — Это невозможно.
     — Они преградили нам путь к Твердыне, — заявил Рескирд, — и нам предстоит прорываться с боем. Так что давай раскошеливайся. Плати сейчас, Хаакен. Ведь если тебя убьют, мне ничего получить не удастся.
     — Заткнись! Чего раскаркался?
     — Будь поосторожнее со словами, Рескирд, — поддержал брата Браги.
     На гребне лежащих на пути колонны холмов появились всадники, издали совершенно неотличимые от караванщиков. Погарцевав на фоне неба и изучив обстановку, они скрылись за грядой.
     Хоквинд остановил полк. После короткого совещания офицеры разошлись по подразделениям, и уже через несколько минут Браги и его товарищи бегом кинулись занимать отведенное им место в боевом строю. Тяжело вооруженные пехотинцы расположились длинной, но не широкой линией. На обоих флангах пехоты разместились туземные кавалеристы. За линией пехотинцев рассыпались лучники. А в центре — также за линией пехоты — готовилась к бою тяжелая кавалерия. Конники облачались в латы и приводили в порядок скакунов. Обозники разместили фургоны кольцом, которое в случае отступления должно было служить крепостью.
     Бердсонг окинул взглядом своих подчиненных и сказал:
     — Смотритесь, парни, отлично. Это ваше первое дело. Так покажем лейтенанту, на что мы способны. — Сангинет не уставал твердить, что им только с бабами и воевать. — Сомкнуть щиты. Копья на изготовку. Третья шеренга, подготовить дротики.
     Браги смотрел на гряду холмов и волновался, хватит ли ему отваги. Мужчина не должен сражаться таким образом…
     Из-за вершины холма выскочили всадники и понеслись на солдат Гильдии. Стук копыт напоминал отдаленный и непрерывный раскат грома. Браги скорчился за щитом, ожидая приказа выставить вперед пику. Он заметил, что некоторые его товарищи уже колеблются, будучи уверены в том, что не смогут выдержать удар конного вала.
     Лавина всадников рассыпалась и часть их поскакала к флангам. Стрелы коротких седельных луков стали колотиться о щиты, пересекаясь в полете с тяжелыми длинными стрелами лучников Гильдии. Лошади ржали, люди посылали проклятия и издавали крики боли. Потерь со стороны Гильдии Браги пока не заметил.
     Одна стрела пробила щит Браги, и примерно полдюйма её высунулось с внутренней стороны. Другая, отскочив от шлема, вызвала в задних рядах изумленные проклятия, а его самого заставила пригнуться.
     Земля продолжала дрожать, и на Браги сыпалась пыль. Всадники, как бы в издевку, скакали туда-сюда в каких-то тридцати ярдах от строя.
     Не в силах преодолеть любопытство, он чуть-чуть высунулся из-за края щита. В то же мгновение в шлем ударила стрела. Удар был настолько силен и точен, что шлем стукнул его по лбу, а сам Браги потерял равновесие и плюхнулся на задницу, отведя в сторону руку со щитом. В образовавшуюся брешь тут же влетела ещё одна стрела и вонзилась в ногу Браги с внутренней стороны бедра.
     — Проклятие, — пробормотал он, ещё не ощутив боли, — дюймом выше и…
     Хаакен и Рескирд чуть сдвинули щиты, сузив брешь, а их товарищ из второго ряда занял место Браги. Чьи-то руки схватили Рагнарсона и поволокли спиной вперед. Уже через секунду он клял что есть сил весь мир, сидя в ногах у лучников.
     — Отправляйся-ка к фургонам, парень! — прокричал один из них.
     Не успел он проковылять и половины пути до обоза, как схватка закончилась. Враг попытался опрокинуть фланги отряда, но дружественная туземная кавалерия сумела его остановить. Послышались звуки труб. Пехота расступилась, и в образовавшиеся проходы Хоквинд повел готовую к атаке тяжелую кавалерию. Враг бежал, исчезнув за грядой холмов так же быстро, как и появился. Люди хорошо помнили Вади Эль Куф и не имели ни малейшего желания снова встретиться с закованными в железо воинами.
     Нападавших было не более пятисот человек, хотя их дикая, неорганизованная атака показалась Браги долгим и бурным приливом взбесившегося океана. Встретив более дисциплинированного и превосходящего их числом врага, всадники пустыни ограничились тем, что провели разведку боем. Но даже несмотря на это, перед линией обороны полка осталось валяться несколько дюжин трупов. Потери Гильдии составили всего четыре человека, среди которых оказался и Браги.
     Браги сел, привалившись спиной к колесу фургона и проклиная себя за глупость, из-за которой пострадал. Ведь ему всего-навсего нужно было держать голову ниже, как его учили.
     — Некоторые негодяи готовы на все, лишь бы не шагать пешком.
     Браги поднял глаза, стиснув зубы. Рана теперь болела что надо.
     Сангинет опустился рядом с ним на одно колено.
     — А я мог бы и догадаться, что ты будешь тем, кого зацепят первым. Дай взглянуть. — Он осмотрел рану и добавил:
     — А ведь совсем рядом, не так ли? Впрочем, ничего страшного. Теперь ты понимаешь, что мы орали на вас не без причины. Надеюсь, что сегодня ты многому научился, — с улыбкой сказал Сангинет, положив ладонь на плечо Браги. — Однако ты отделался легко. Я пришлю к тебе хирурга, несколько стежков положить все-таки надо. Оставшийся путь проедешь в фургоне. Когда хирург уйдет, найдешь повозку, в которой сможешь бросить свои кости.
     — Лучше я пойду пешком, сэр. Не хочу отставать от отделения.
     — Ты сделаешь так, как тебе сказано, сынок. Я знаю, что тебе лень искать повозку, но лень — не достаточное основание для того, чтобы терять ногу.
     — Сэр?..
     — Это приказ, Рагнарсон. Не усугубляй свою дурь ещё одной глупостью.
     Сангинет сегодня говорил с Браги не как сержант учебной команды, а как член Гильдии со своим товарищем по оружию. Теперь они оба состояли в одном братстве.
     Во второй половине дня, когда полк начал затяжной подъем по склону к Восточной Твердыне, Бердсонг отпустил Хаакена и Рескирда навестить приятеля. Они сняли его с полевой кухни, которую он выбрал в качестве транспорта, чтобы он мог посмотреть на крепость.
     — О боги, — пробормотал он. — Такая здоровенная!
     — Они называют её Восточной Твердыней, — пояснил Рескирд. — Стоит здесь вроде как бы восемьсот лет или что-то около того, и все время к ней делаются пристройки.
     Браги огляделся по сторонам. И как только люди Хаммад-аль-Накира могут обитать в таких диких местах?
     Весь гарнизон замка выстроился для торжественной встречи Наемников. На солдат Гильдии в полном молчании смотрели темноглазые, смуглые люди. Носы многих из них смахивали на ястребиные клювы. Гарнизон Твердыни состоял из немолодых, обожженных солнцем и обветренных ветеранов. Браги, всем своим существом ощущая на себе их презрение, изо всех сил старался не хромать.
     Если что-то и могло произвести впечатление на воинов пустыни, так это габариты Браги. Он был на несколько дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее самого крупного из них.
     Детей Браги заметил очень мало, а женщин не увидел вовсе.
     — И это называется встречей спасителей? — проворчал Браги. — Старики рассказывали совсем другое. Где цветы? Почему не слышно приветственных криков? Где готовые броситься на шею девицы? Хаакен, я точно знаю, что мне это место не понравится. Мне на похоронах приходилось видеть более веселых людей.
     Хаакен неодобрительно повел плечами. Он целиком и полностью разделял мнение брата.
     Колонна, пройдя через ворота, вступила в пределы крепости, которая и при ближайшем рассмотрении оказалась такой же унылой и спартанской, как и её защитники — сушь, пыль да разнообразные оттенки коричневого цвета. Уныло-коричневого. Роты выстроились одна за другой на огромном плацу. За построением с внутренней стены внимательно наблюдала группа людей.
     — Это, наверное, те ребята, которые нас наняли, — высказал предположение Браги, посмотрев на них. Вожди ничем не отличались от своих воинов. С его точки зрения, это было весьма странно.
     — Я готов отдать все, что мне задолжал Хаакен за две вещи. Во-первых, мне хотелось бы посмотреть хотя бы на одно дерево. И во-вторых, увидеть улыбку на одной из этих рож, — пробормотал Рескирд.
     Группа наблюдателей спустилась со стены и подошла к Хоквинду. Время тянулось страшно медленно, и в отличие от него Браги хотелось убежать отсюда как можно быстрее. Он насытился по горло этой пустыней и мечтал лишь о галлоне пива и о мягком лежбище.
     Но вот началось какое-то шевеление. Коноводы увели лошадей. Солдаты передовой роты потекли через внутренние ворота. Браги ещё раз с тоской осмотрел крепость. Он очень сильно сомневался, что в этой проклятой Твердыне сыщутся мало-мальски сносные казармы.
     Одна за другой роты исчезали во внутренних воротах. И вот пришел черед новобранцев. Какой-то тощий юнец из местных подошел к Сангинету и что-то коротко сказал. Лейтенант обернулся к подчиненным и проревел команду. Рота перестроилась и двинулась к воротам.
     Казармы оказались даже хуже, чем предполагал Браги. Две сотни человек набились в помещение, в котором могли разместиться максимум семьдесят. После отбоя лишь змея смогла бы проскользнуть в комнату или выбраться из нее. Браги старался не думать о тех ужасающих последствиях, которые могут возникнуть, если прозвучит сигнал тревоги.
     Даже офицеры и унтера втиснулись в эту переполненную клетку.
     Проклятия и ворчание постепенно стихли. Рескирд жаловался на то, что ему не хватает места даже для того, чтобы как следует выругаться.
     Их юный переводчик произнес:
     — От имени отца я приношу глубочайшие извинения за это помещение. Вы пришли раньше, чем вас здесь ждали. Большинство наших воинов отсутствуют, сражаясь с войсками Ученика. Вы перейдете в более приемлемые комнаты, как только они будут готовы. Некоторые смогут сделать это уже завтра. Ваш командир и мой отец сейчас совещаются, разрабатывая дальнейший порядок действий. Переброска тех, кто будет размещен вдали от Твердыни, начнется немедленно.
     Он говорил по-итаскийски хотя и с заметным акцентом, но все же гораздо лучше, нежели Браги или Хаакен.
     Его взгляд пересекся с взглядом Браги, и оба молодых человека посмотрели друг на друга с немым изумлением. У обоих был такой вид, словно они узрели нечто совершенно необычайное. Браги отвел глаза и потряс головой, как бы отгоняя наваждение.
     — В чем дело? — спросил Хаакен.
     — Не знаю. Это было так, будто я увидел… Нет, не знаю. — Он действительно не знал, но у него почему-то возникла уверенность, что этот худощавый смуглый юноша сыграет в его жизни очень важную роль.
     Хаакен был заинтригован. Его глаза ожили так, как не оживали вот уже несколько месяцев.
     — У тебя такой странный вид, Браги… Что случилось?
     — Какой ещё вид?
     — Да тот, что появлялся у мамы, когда её посещало видение.
     Браги фыркнул. Он скептически относился к разговорам о том, что мать якобы способна заглядывать в будущее.
     — Если бы она умела предвидеть, Хаакен, то мы с тобой здесь бы не оказались.
     — Почему бы и нет? Она вполне могла об этом знать, но нам не сказала, так как изменить ничего не могла. Разве не так?
     — Дерьмо весь этот треп. Мама просто изображала из себя колдунью, чтобы напугать людей, которые её не слушались. Она все это нарочно придумала, Хаакен.
     — Ты что несешь? Ты же лучше всех знаешь, что это не так!
     — Эй вы, Рагнарсоны, заткнитесь! — рыкнул Сангинет. — Или по крайней мере говорите по-итаскийски, чтобы и остальные могли сказать свое слово.
     Браги залился краской и, отведя взгляд от худого лица молодого человека, посмотрел в сторону лейтенанта. Но его взор как будто сам собой обратился на юношу. И снова им овладела внутренняя дрожь. Молодой человек, судя по всему, испытывал точно такие же ощущения. По всему было заметно, что он пытается восстановить душевное равновесие. Любопытно. Может быть, он все-таки что-то унаследовал от своей матери?
     — Меня зовут Гарун бин Юсиф, — произнес юноша. — Мой отец — валиг Эль Асвада. У себя вы называли бы его герцогом. Пока вы будете здесь, я останусь с вашей ротой и буду служить переводчиком, а также… этим… связываться. Я не знаю, как сказать, — добавил он, глядя на Сангинета.
     Лейтенант в ответ лишь пожал плечами. Итаскийский не был его родным языком.
     — Связным, — подсказал сержант Трубачик.
     — Да-да. Связным. Теперь я вспомнил слово. Если у вас возникнут проблемы, требующие контактов с нашими людьми, обращайтесь ко мне. Особенно если возникнет спор. Мы принадлежим к очень разным культурам, и не исключено, что мои соплеменники кажутся вам такими же странными, как и вы им. Но мы должны встать плечом к плечу против Ученика…
     — Бла, бла, бла… — пробормотал Рескирд чуть-чуть громче, чем следовало. — Тройное ура в нашу честь! Почему бы ему не сказать, что такого особенного в этом Эль Мюриде.
     До них тут же долетел медоточивый голос милейшего капрала Бердсонга:
     — Четыре наряда вне очереди, Драконоборец. А если не угомонишься, получишь еще.
     Изумленный Рескирд мгновенно захлопнул рот.
     — Я и мой учитель Мегелин Радетик — я познакомлю вас с ним позже — единственные, кто здесь говорит по-итаскийски. Если потребность общения будет очень настоятельной, то вы можете попытаться говорить на языке Хэлин-Деймиеля. Многие наши люди ходили с караванами и знакомы с этим наречием. Но прошу вас говорить медленно и проявлять при этом терпение.
     — Есть вопрос! — Хаакен поднял руку. — Где здесь можно выпить?
     — Имеется цистерна, — ответил Гарун и, с удивленным видом обернувшись к Сангинету, что-то негромко спросил. Выслушав пояснения последнего, молодой человек снова повернулся лицом к солдатам:
     — Употребление спиртных напитков не разрешено. Наша религия это запрещает.
     Послышалось довольно громкое недовольное ворчание.
     — Ну и дела! — проорал кто-то. — В какую дыру нас притащили? Ни баб, ни выпивки! Только жара да пыль… Чистая преисподняя! Из-за неё мы должны рисковать жизнью?
     Молодой человек, казалось, был обескуражен. Он обернулся к Сангинету, ища поддержки.
     Браги дернул за рукав Хаакена, тот в свою очередь взял стоявшего рядом с ним самого горластого крикуна за плечо и крепко сжал. Горлопан мгновенно умолк.
     — Если будут проблемы, обращайтесь ко мне или Гаруну, — вступил в дело сержант Трубачик. — А сейчас вольно! Располагайтесь. Лейтенант предлагает вам побродить по крепости, чтобы лучше с ней ознакомиться. Распоряжения по службе последуют завтра. Все!
     — Вы как хотите, а я намерен побродить, — заявил Рескирд. — Здесь так тесно, что дрожь бьет. Но и подрожать как следует не выходит — места нет.
     — Точно. Пошли, Хаакен, поищем этого Гаруна. Мне хочется с ним потолковать.
     На то, чтобы выбраться из казармы, им потребовалось десять минут, и молодой человек успел куда-то исчезнуть. Поэтому братья поднялись на стену и внимательно осмотрели голую, выжженную солнцем землю, удивляясь тому, что кому-то понадобилось её защищать.
     Хаакен, сам того не желая, произнес пророческие слова:
     — Я буду драться только ради того, чтобы как можно скорее убраться отсюда.
     — Он там, внизу, — сказал Браги, заметив Гаруна. — Пошли.
     Но они снова его упустили.
     Так началась их первая боевая миссия в качестве солдат Гильдии.
     
Глава 10
Битва на соленом озере
     
     С вечера Эль Мюрид засиделся допоздна, обсуждая ход военных действий на побережье.
     У него ужасно болели ноги, и просыпаться в такую рань настроения не было совершенно.
     — В чем дело? — чуть ли не закричал он настойчиво расталкивающему его рабу. — Если это какой-нибудь пустяк, то берегись… Выкладывай!
     Раб испуганно со всхлипом втянул в себя воздух. После разгрома под Вади Эль Куф характер Ученика стал ещё невыносимее.
     — Властелин, — раб, торопясь изложить суть дела, заговорил так быстро, что смысл слов улавливался с трудом. — Господин Мауфакк Хали настаивает на немедленной встрече с вами. Он только что вернулся из патрулирования и не желает ждать.
     Эль Мюрид, сердито глядя на раба, пробормотал:
     — Хали… Хали… — это имя у него не ассоциировалось ни с каким лицом.
     — Мауфакк Хали, Властелин. Старший Хали. Непобедимый.
     Раб смотрел на него очень странно. Казалось, его поразило то, что Владыка не мог припомнить столь важного посетителя.
     — Ну хорошо. Введи его. И если это окажется лишь очередной мелкой сварой между регулярной армией и Непобедимыми, я прикажу распять на кресте вас обоих. — Поманив пальцем второго раба, он приказал:
     — Одежду!
     Эль Мюрид ещё одевался, когда в опочивальню вступил, нахмурив подобно мрачному вестнику судьбы брови, воин. Эль Мюрид сразу узнал его. Это был один из его любимцев среди Непобедимых. Один из наиболее преданных ему людей.
     В то же время, как знал Ученик, Хали занимал одно из высших мест в иерархии культа Хариша.
     — Мауфакк, брат мой! Рад видеть тебя снова.
     Хали замер, не дойдя несколько шагов до ложа.
     — Умоляю простить меня, Властелин, — сказал он. — Я не осмелился бы беспокоить тебя по причине меньшей, нежели катастрофа.
     Улыбка замерла на растрескавшихся, пересохших губах Эль Мюрида.
     — Катастрофа? Что теперь?
     — Слухи подтвердились. Абуд снова нанял Хоквинда.
     У Эль Мюрида заныло под ложечкой. Он изо всех сил старался не показать овладевшего им страха. Хоквинд уже отхлестал его как дворняжку под Вади Эль Куф и теперь внушал ужас. Ученик не мог вспоминать о нем без содрогания.
     — Хоквинд? — прохрипел он.
     — Я видел их своими глазами, Властелин. Когда я вел Четвертый между Эль Асвадом и Большим Эргом, разведчики донесли о появлении крупного отряда иностранцев. Я напал на них силами батальона. Произошла короткая схватка, они отогнали нас так, как отгоняют назойливых мух.
     Эль Мюрид сглотнул. Перед мысленным взором возникли разрозненные хаотичные картины битвы под Вади Эль Куф. Ученик потерял способность трезво мыслить.
     Хали воспринял молчание как терпеливое ожидание продолжения.
     — Их, Властитель, примерно тысяча, включая большой отряд тяжелой кавалерии. За воинами следует огромный обоз. Все говорит о том, что они готовы к продолжительной кампании. Мои патрули следили за ними до их вступления в Эль Асвад, но никакой дополнительной информации получить не удалось. Их колонну прикрывали лучшие кавалеристы Абуда. Надеюсь, что наши агенты в Восточной Твердыне предоставят нам более точные сведения.
     Эль Мюрид был просто не в состоянии воспринять эту новость. Наконец он прокаркал:
     — Это действительно был Хоквинд? Ты уверен?
     — Я сражался под Вади Эль Куф, Властелин, и ещё не забыл цвета его знамен.
     — Так же как и я, Мауфакк. Так же как и я. — Шок, вызванный известием, начал постепенно проходить. — Итак, Абуд струсил настолько, что пригласил чужеземцев. Но чего он так испугался? Может быть того, что Бич Божий геройски сумел поставить заслон хищным поползновениям Тройеса?
     — Думаю, что дело не в этом, Властитель. Полагаю, что король жаждет мщения, — с нажимом произнес Хали, как бы давая понять, что его слова имеют дополнительный скрытый смысл.
     — Неужели у Абуда появилась какая-то новая причина желать нам зла? Ведь у него постоянно было лишь одно желание — сохранить навсегда свою династию Тьмы.
     — В этом-то и вся суть, Властелин. Династии больше не будет. После смерти Фарида единственным наследником остается Ахмед. Как наши друзья, так и роялисты считают, что Ахмед и трон — две вещи несовместимые — как неудачная шутка.
     — Фарид умер? Когда это произошло?
     — Уже давно, Властитель. Операцию провел сам Карим.
     — Так, значит, это дело наших рук? Карим? И его послал Бич Божий? — До него доходили какие-то туманные слухи. Интересно, почему они держали в тайне эту малоприятную новость? — Что же ещё делает Нассеф? И что ещё мне не сообщили?
     — Он истребляет семейство Квесани, Властелин. Используя для этой цели главным образом Непобедимых. Но очевидно, он считал Фарида слишком важной фигурой и поэтому, не доверяя никому, подослал к нему убийцу из своего окружения.
     Эль Мюрид отвернулся, для того чтобы скрыть гнев в отношении Нассефа и отвращение, которые вызывали у него интриги Хали. Непобедимые ненавидели Нассефа. Они целиком и полностью соглашались с роялистами, считавшими Нассефа бандитом.
     — Бич Божий сейчас находится где-то у Тройеса, и у него нет времени вникать в детали.
     — Это задача Непобедимых, Властелин. Армия не должна вмешиваться в наши дела.
     — Неужели ты боишься остаться без работы, Мауфакк? При всей моей ненависти к Абуду, его уничтожение не стоит первым в списке тех дел, которые нам предстоит свершить.
     — Властелин…
     — Ваше братство не останется в стороне. Уверяю, для Непобедимых найдется работа. Эль Надим сейчас где-то внизу. Найди его и пришли ко мне.
     — Как прикажешь, Властелин, — разочарованно произнес Мауфакк. Вначале он хотел ещё раз возразить против того, что подручным Нассефа поручаются столь важные дела, но затем передумал и предпочел откланяться.
     Эль Мюрид поднялся на ноги. К нему подбежал слуга и протянул руку, как бы предлагая помощь. Ученик от помощи отмахнулся. Он знал, что оправиться окончательно ему не суждено. Вади Эль Куф состарил его раньше срока.
     Ярость захлестнула его горячей волной. Юсиф! Хоквинд! Они украли у него молодость. Годы не смогли смягчить его злобы. Он их уничтожит. Теперь оба врага собрались в одном и том же месте. Все яйца в одной корзине. Он был терпелив, и Творец вознаградил его за это. Орел нанесет удар с небес и поразит жертву.
     Один сокрушительный удар. Единственное героическое усилие, и пустыня обретет свободу. На этот раз он не испытывал сомнений в участи Эль Асвада. Война с Тройесом значения не имела.
     Ногу обожгла боль. Поврежденная когда-то лодыжка так до конца и не зажила. Он вскинул руки, чтобы удержать равновесие, и это вызвало боль в сломанной под Вади Эль Куф руке. Эль Мюрид застонал. Почему его кости не заживают и не прекращают болеть?
     Слуга успел подхватить его, прежде чем он упал, и повел к трону.
     — Нет, — сказал Эль Мюрид. — Отведи меня к жене. И пусть Эль Надим придет туда же.
     Мириам приняла его из рук слуги, подвела к огромной подушке и помогла улечься.
     — Опять раны?
     — Да. — Он привлек её к себе и долго, долго не отпускал.
     — Ты опять сердился, не так ли? Когда ты сердишься, они всегда болят сильнее.
     — Ты чересчур хорошо меня знаешь, женщина.
     — Что случилось на сей раз?
     — Ничего. Все. Слишком много. Свары между армией и Непобедимыми. Нассеф опять своевольничает. Абуд послал наемников на помощь Эль Асваду.
     — Не может быть!
     — Да. Тысячу человек. Под командованием Хоквинда.
     — Того самого?
     — Да, того, кто был под Вади Эль Куф. Некоторые утверждают, что он самый выдающийся тактик нашего времени.
     — Следовательно, нам грозит опасность?
     — Ну конечно! — выпалил он. — Неужели ты полагаешь, что Юсиф, обладая таким оружием, им не воспользуется?!
     Его страх вырвался наружу сильнейшей дрожью. Глубинный, скрытый страх лежал в основе его ярости. Для того чтобы исчезли сомнения, ему нужны были помощь и утешение.
     — Где дети? — спросил Эль Мюрид. — Мне необходимо повидать детей.
     Когда появился Эль Надим, Ученик уже успокоился.
     Генерал внешне выглядел самым заурядным обитателем пустыни. Его прошлое, впрочем, как прошлое всех остальных подручных Нассефа, вызывало подозрение. Среди Непобедимых ходили слухи, что начинал он как заурядный грабитель, но зато потом скатился до самых гнусных преступлений. Для Эль Мюрида этот человек оставался загадкой. В отличие от прочих из окружения Нассефа, талантом полководца он не блистал, и, кроме того, — если верить тайным докладам — был фанатично верующим человеком. Тем не менее он оставался любимцем Нассефа, и тот поручал ему дела, где требовалось не воображение, а слепая преданность и точность исполнения.
     — Вы вызывали меня, Властитель?
     — Садись, — сказал Эль Мюрид, внимательно вглядываясь в посетителя. — У меня для тебя есть дело.
     — Слушаю, властелин.
     — До тебя, наверное, долетела новость, что король послал Наемников в Эль Асвад?
     — Ходят всякие слухи, Властитель… Говорят даже, что командует ими Хоквинд.
     — Это правда, — сказал Эль Мюрид, и его лицо исказилось от очередного приступа боли. — Тысяча Наемников плюс Хоквинд. Уверен, что ты понимаешь всю опасность?
     Эль Надим кивнул и проговорил:
     — Сейчас, когда Бич Пустыни сражается с этим треклятым Тройесом, для валига наступил очень удобный момент.
     — Я хочу побить Юсифа в его собственной игре. Хочу выступить и нанести удар первым.
     — Властитель, боюсь, что…
     — Не надо. Мне все твои доводы известны, и я обдумывал их с момента получения известия. Лучше скажи мне вот что: сколько человек мы сможем собрать, если отзовем патрули, снимем гарнизоны из Себил-эль-Селиба, призовем необученных рекрутов и вооружим рабов, готовых сражаться в обмен на свободу?
     — Три тысячи. Возможно — четыре. В основном пеших. Без лошадей они ничего не смогут сделать с пехотинцами Гильдии.
     — Да, видимо, так. Сколько у нас опытных конников?
     — Не более трети от общего числа, Властитель. Кроме того, гарнизоны здесь в основном состоят из стариков.
     — Верно. Бич Божий постоянно стремится забрать к себе самых лучших защитников Себил-эль-Селиба. Теперь ступай. Не забудь отозвать разведчиков и всех тех, кто в данный момент участвует в налетах. Посмотрим, сколько человек мы сможем собрать.
     — Вы все-таки настаиваете на походе, Властитель?
     — Нет, на походе я не настаиваю, но возможность его выяснить желаю. Не будем принимать никаких решений, пока не узнаем, сколько человек встали под наши знамена. А теперь иди…
     — Как прикажете, Властитель.
     Когда Эль Надим вышел, Мириам подошла к мужу.
     — Ты полагаешь, что это мудрое решение? Когда ты в прошлый раз не послушался своих военачальников…
     — У меня нет намерений игнорировать их советы. Просто я хочу их расшевелить. Да, я выдвигаю предложения. Но если они, опираясь на свой опыт, увидят грядущую катастрофу, то я уступлю.
     — Ты жаждешь опозорить Юсифа и Хоквинда так же, как они когда-то опозорили тебя. Разве не так?
     Эль Мюрид был потрясен. Эта женщина умеет читать мысли. Она сумела заглянуть в глубину его сердца и увидеть истину, в которой не смел признаться даже самому себе.
     — Ты действительно меня знаешь чересчур хорошо, — сказал он.
     Мириам улыбнулась, прижалась к нему и прикоснулась щекой к его щеке.
     — Разве может быть по-иному? Ведь мы же вместе выросли.
     — Как бы я хотел отдохнуть от моих трудов, — с улыбкой произнес Эль Мюрид.
     — «Пока зло не дремлет, мы не имеем права отдыхать». Разве не эти слова произнес Ученик, вернувшись домой после того, как его Дело получило сокрушительный удар? Не сдавайся и сейчас.
     
     Эль Надим приблизился к Малахитовому Трону, отвесил поклон и посмотрел на охраняющих Ученика Непобедимых.
     — Я собрал всех до последнего человека, Властитель, — доложил он с каменным лицом.
     — И сколько же их?
     — Три тысячи восемьсот. Мы можем получить ещё пару тысяч, если дождемся гарнизонов из ближайших городов побережья, куда я направил гонцов. Но боюсь, что они присоединятся к нам слишком поздно. Валиг не станет ждать, когда мы завершим нашу подготовку. Он постарается использовать свою мощь как можно скорее.
     Эль Мюрид посмотрел на Мауфакка Хали. Тот кивнул. Он не смог обнаружить никаких недостатков в действиях Эль Надима, а ведь Мауфакк был великим мастером по обнаружению недостатков.
     Эль Надим даже глазом не моргнул, ничем не выдав, что знает: за каждым его шагом следят.
     — Ну и как ты оцениваешь мое предложение? — спросил Эль Мюрид.
     — Оно полностью осуществимо, Властитель. — Эль Надим не мог скрыть изумления — хозяин увидел возможность военной победы там, где её не смогли увидеть его генералы.
     — Вопрос в том, Властитель, насколько быстро станет действовать валиг.
     — А как наши люди? Ведь нам пришлось собрать самое отребье. Выстоят ли они в битве?
     — На это сможет ответить только битва, — пожал плечами Эль Надим. — Но я ответа страшусь.
     — Мауфакк?
     — Вы требуете от нас слишком много. У наших людей есть вера, но нет уверенности в себе. Только скорый и очевидный для всех успех удержит их под нашим знаменем.
     Эль Мюрид слез с трона и проковылял к раке, в которой хранился амулет, дарованный Ангелом. Ученик бережно взял и поднял его над головой. Сияние камня заполнило весь зал.
     — На этот раз, друзья, вместе с нами по врагу ударит и небесное пламя. Вади Эль Куф не повторится.
     Он прочитал в их взглядах сомнение. И недовольство. Ни Эль Надим, ни Хали не хотели видеть его в рядах войска. Они опасались, что он окажется не помощником, а обузой. Им не довелось видеть спектакля, разыгравшегося много лет назад в оазисе аль Хабиб. Для них амулет был не реальностью, а символом, ничем пока не доказавшим своей практической полезности.
     — Вади Эль Куф больше не будет, — повторил он. — А я не стану вам обузой. Я не стану отменять ваши приказы или вмешиваться в ход боевых действий. Я буду ещё одним рядовым солдатом. Еще одним видом оружия.
     — Как пожелаете, Властитель, — ответил Эль Надим без всякого энтузиазма.
     — Значит, мы решаем выступать? — спросил Эль Мюрид.
     — Властитель, нам предстоит либо встретить их здесь, либо совершить неожиданный маневр и получить таким образом преимущество.
     — В таком случае хватит болтать. За дело!
     
     Это было совершенно дикое место. Здесь в свое время вдоволь порезвился Хаос, усыпав склоны холма опасными, грозящими обвалом грудами камней. Эль Надим остановил войско у восточного края белоснежной равнины, которая в древние времена была соленым озером. Дорога на Себил-эль-Селиб ползла вдоль его южного берега. Военачальник приказал разбить лагерь.
     Затем вместе с Учеником, Хали и телохранителями Ученика он проехал вперед, чтобы осмотреть соленую котловину. Оценив обстановку, он сказал:
     — Вы правы, Властитель. Это прекрасное место, чтобы их встретить.
     Эль Мюрид слез с седла, присел, послюнявил палец, прикоснулся им к соляной поверхности и поднес к языку.
     — Так я и думал, — сказал он. — Добыча не ведется, потому что соль никудышная. В ней есть яды.
     На мгновение в нем проснулись воспоминания детства, но он тотчас прогнал их прочь. Сын торговца солью был совсем иным существом, человеком, с которым он просто делил свои воспоминания.
     Эль Мюрид оглядел окрестность. Холмы оказались не такими высокими, какими они вставали в его памяти, да и растительность на них была очень чахлой. Котловина выглядела чересчур привлекательной для западной тяжелой кавалерии. Он поделился своими сомнениями.
     — Остается надеяться, Властитель, что они увидят только то, что открывается взору, — ответил Эль Надим. — И тогда они сами себе нанесут поражение.
     Хали эти слова показались загадкой, но спрашивать он ничего не стал. А сам Эль Надим не удосужился его просветить. Эль Мюрид подозревал, что генерал сознательно выражается туманно для того, чтобы потом, когда уляжется пыль, Непобедимые не могли заявить, что именно они разработали победную стратегию.
     Небольшой отряд продолжил движение на запад. Когда они достигли дальней оконечности озера, Эль Надим сказал, обращаясь к Хали:
     — Отбери пять сотен Непобедимых и укройся с ними за этими скалами. Сделай это после наступления темноты. Проведи их по противоположной стороне холма, чтобы не оставить видимых следов. Захватите с собой воды на пять дней. Сиди в засаде до тех пор, пока пехота Гильдии не втянется в бой с моими людьми.
     — А если этого не случится? — спросил Хали.
     — В таком случае победа все равно останется за нами. Выбор у них крайне ограничен — либо отступить, либо идти на прорыв. У них не будет достаточно воды для того, чтобы взять нас измором. Так или иначе, но мы победим.
     Тревога по-прежнему не оставляла Эль Мюрида. Если план провалится, то все бремя вины и ненависть воинов падут на него. Если же придет победа, то вся слава достанется Эль Надиму. Это несправедливо.
     "Кажется, я все больше и больше становлюсь похожим на своих последователей», — подумал Ученик.
     — Разведчики доносят, что враг уже на марше. Долго, Властитель, нам ждать не придется, — заметил Хали.
     — Прекрасно, — сказал Эль Мюрид и, взглянув на солнце, добавил:
     — Настало время молитвы, друзья.
     
     Валиг и Хоквинд вышли к восточному краю котловины соляного озера во второй половине следующего дня. Всадники Непобедимых блокировали дорогу, завязывая схватки с конниками Юсифа, до тех пор пока роялисты не решили стать здесь лагерем.
     В лагере все дышало уверенностью. Войско валига численностью превосходило врага, а солдаты были лучше обучены. Поэтому он ограничился лишь предосторожностями, которые обычно предпринимались против ночных нападений.
     Эль Мюрид не видел первых схваток. Эль Надим направил его в небольшой отряд, расположенный далеко к западу от войск Хали, туда, где дорога, ведущая к ложу озера, вилась между пологих холмов. Ученик подозревал, что генерал просто желает убрать его со своего пути, хотя теперь он и оказался среди сливок Непобедимых.
     Всю ночь он не мог уснуть. Его преследовал призрак Вади Эль Куф. Он понимал, что эта битва, меньшая по масштабам, может иметь катастрофические последствия. Себил-эль-Селиб останется беззащитным до прибытия войск с побережья и падет при первой же атаке. Ученик пребывал в ужасе. Он поставил слишком много на этот единственный бросок костей. Но отступать было уже поздно.
     Он непрерывно возносил горячие молитвы, прося Творца оказать ему помощь в этот решающий час.
     
     Эль Надим поднял своих людей до рассвета и, пока они поглощали холодный завтрак, произнес перед ними зажигательную речь. Все будущее движения зависит от их отваги, заявил он. Затем он выстроил пехоту поперек оконечности озера, разместив всадников по флангам. Рабов-добровольцев он поставил впереди первой линии воинов, вооружив их не только мечами, но и лопатами. К рассвету войско уже успело занять исходные рубежи. Откуда-то из-за спин воинов потянул легкий утренний бриз.
     Собрав офицеров, Эль Надим сказал:
     — Сделайте так, чтобы люди дрались как надо. Увлекайте их своим примером. Если Господь сегодня не дарует нам победу, мы все умрем, стоя лицом к врагу.
     То же самое он повторил и воинам, но при этом призвал их убить тех офицеров, которые проявят трусость. Командирам конницы он сказал:
     — Ветер поднимается. Начинаем.
     Уже через несколько секунд конники принялись двигаться взад и вперед перед линией пехоты. Дующий с востока ветер нес соленую пыль. Где-то вдали били барабаны и пели трубы. Враг строился в ряды. Эль Надим улыбнулся. Валиг решил принять вызов. Послюнив палец, он ещё раз проверил направление и силу ветра. Не столь сильный, как он надеялся. Пыль не неслась тучей, как он того хотел.
     — Трубы! — скомандовал он. — Надо ускорить движение.
     Загудели сигнальные рожки. Кавалеристы пустили лошадей рысью, и пыль стала подниматься гуще. Эль Надим обернулся. Солнце вот-вот должно было выглянуть из-за гряды холмов и ударить в глаза противника.
     Он изучил, насколько возможно, боевое построение врага. Пехота Гильдии расположилась в центре. Легкая кавалерия по флангам и сзади. А тяжелая конница, способная совершить прорыв, образовала первую линию атаки. Неплохо. Враги действовали без всякой хитрости. Поступали так, как якобы требовали обстоятельства. Именно этого он и хотел от них.
     Ветер усиливаться не желал.
     — Трубы! Ускорьте их аллюр. Вестовой! Я хочу, чтобы рабы начали копать.
     Добровольцы заработали лопатами, бросая в небеса пропитанную солью пылевидную землю.
     Пусть подышат этим, думал Эль Надим. Пусть у них начнет першить в горле и заслезятся глаза. Пусть они будут мечтать только об одном — поскорее выйти из боя и выпить глоток воды. Он оглянулся. Солнце поднялось из-за гор. Пусть они скачут прямо в это сияние по белоснежному ложу бывшего озера.
     Закованные в металл воины, думал Эль Надим, будут атаковать наполовину ослепшими…
     — Они идут, генерал, — доложил адъютант.
     В отдалении запели трубы. Как только атакующие двинулись вперед, в небо поднялись кипящие клубы пыли.
     — Отозвать всех! — приказал Эль Надим. — Позволим им самим похоронить в пыли свою пехоту.
     Теперь загудели трубы, и конники поспешили занять места на флангах. Рабы-добровольцы отошли в тыл пехоты и образовали резерв.
     Враг приближался, в клубах пыли поблескивали доспехи, на древках копий развевались флажки.
     — Ты, конечно, велик, Хоквинд, — пробормотал Эль Надим, — но и тебя может погубить самоуверенность.
     Сердце бешено колотилось в груди генерала. Действия развивались точно по его сценарию.
     Легкая кавалерия валига скакала следом за конниками Хоквинда, чтобы наброситься на разметанную валом бронированных всадников и сраженную ужасом пехоту Эль Мюрида.
     Обе волны атакующих перешли на галоп.
     Проскакав примерно две трети озера, они угодили в ловушку Эль Надима, идею которой подсказал сын торговца солью.
     Ловушку эту устроили не люди. Сама природа разместила её в этом месте. В самых глубоких местах древнего озера под коркой соли и пыли сохранилась вода. Глубина этих невидимых озерец редко превышала пару футов, но и этого было вполне достаточно.
     Кони атакующих, чувствующие себя неуверенно на скользкой поверхности озера, достигли глубоких мест. Корка соли под их копытами треснула. Множество лошадей упало или выбросило всадников из седла. В завал врезалась легкая кавалерия Юсифа, ещё более усугубив неразбериху.
     Эль Надим дал сигнал к контратаке. Его люди умело усилили панику во вражеском войске. Самые опытные из них бросились в свалку и стали добивать упавших всадников.
     Кавалерия Эль Надима обошла завал и нанесла удар по врагу с флангов.
     Противник не выдержал удара и сломался. Кавалеристы Эль Надима гнали врагов до линии пехоты Хоквинда, при этом истребляя если не сотнями, то дюжинами. Завершив погоню, всадники вернулись и с победным воем заняли свои места на флангах пехоты Эль Мюрида.
     — Время песен ещё не настало, — пробормотал генерал. — Самое худшее ещё впереди.
     Будущие историки поделят славу пополам. Потери с обеих сторон были примерно равны, но войска Гильдии отступили и оказались неспособны возобновить атаку.
     — Воды для всех! — приказал Эль Надим, отойдя от края соляной глади. — Лошадям тоже! Офицеры! Выровнять построение! Я требую, чтобы каждый оставался на своем месте. Подготовить дротики. Рабов-добровольцев вперед с лопатами!
     Ветер крепчал. Солнце превратило соляную равнину в сверкающее белое зеркало, от которого поднимались волны жара. Эль Надим сомневался, что враги видят его войска.
     — Ну давай же, Юсиф, давай! — бормотал он. — Не тяни время!
     Валиг решил атаковать до того, как жара и пыль полностью обессилили его людей. Пехота Гильдии двинулась вперед.
     — Скоро все станет ясно, — прошептал Эль Надим, подходя к разлому твердой корки, под которой плескался соляной раствор. Когда линия врага достаточно приблизилась, он приказал метнуть дротики. Наемники прикрылись щитами и никакого ущерба не понесли. Но множество дротиков всплыло в растворе, и их древка путались в ногах наступающих, существенно замедляя движение.
     Рабы-добровольцы метали камни из пращей через головы своих товарищей, пытаясь деморализовать врага.
     — Ну, Хали, давай! — пробормотал Эль Надим. — Пришел твой черед!
     И вот в тот же миг вдали из-за скал поднялись клубы пыли, и Непобедимые ринулись вниз с холма на лагерь врага, рассчитывая уничтожить лошадей и резервы. Непобедимые числом уступали противнику, но на их стороне был фактор неожиданности. Прежде чем Юсиф сумел загнать Непобедимых снова в их скалистое убежище, те успели разогнать почти всех лошадей и истребить сотни застигнутых врасплох людей.
     Эль Надим остался доволен. Операция была проведена безукоризненно. Но тут как раз пехотинцы Гильдии начали выбираться из рассола, а его люди уже были готовы обратиться в бегство. Эль Надим вскочил в седло, и, подскакав к задним рядам своих воинов, прокричал:
     — Держитесь! Жажда — наш союзник!
     Обе линии столкнулись. Его люди, отступив на несколько шагов, организовали прочный заслон. Лишь немногим из них изменила отвага. Но Эль Надим загнал их снова в строй.
     Солдаты Гильдии дрались как всегда великолепно. Если бы не пыль, не жара, не слепящее солнце, не мучительная жажда — воины Эль Надима не смогли бы ничего сделать.
     Те Наемники, которым пришлось преодолеть наиболее глубокие участки соляного раствора, дрались не слишком успешно. Они утратили стройность рядов, в стене их щитов появились зазоры, которые они не могли сразу закрыть. Эль Надим, подскакав к рядам рабов-волонтеров, приказал им сосредоточить усилия на этом участке фронта.
     Дротики и камни градом посыпались на потерявших ориентировку солдат. На них всей своей массой навалились воины Эль Надима. Фронт воинов Гильдии слегка прогнулся назад. Эль Надим дал сигнал своей кавалерии.
     Большая часть всадников обратилась против людей Юсифа, все ещё сражающихся с Непобедимыми. Небольшая группа конников зашла в тыл пехоты противника, для того чтобы угрожать резервам Хоквинда и наиболее ослабленной роте.
     Медленно, очень медленно в строе Наемников начала возникать трещина. Эль Надим радостно взревел и бросил в образовавшуюся брешь все оставшиеся резервы.
     Эль Мюрид пытался следить за ходом битвы с отдаленной возвышенности. Сквозь пыль и волны зноя мало что можно было различить. Тем не менее Ученик чувствовал себя превосходно. Собрав офицеров, он отдал нужные приказы. Офицеры бросились строить своих людей.
     
     Пехота Гильдии дралась как всегда прекрасно. Ее солдаты в поражении были столь же великолепны, как и в победе. Эль Надиму не удалось разгромить противника, но он заставил отступить его к лагерю. Затем он отвел свои войска на первоначальные рубежи, предоставляя возможность Хоквинду повторить атаку.
     Но валиг и Хоквинд предпочли отступить. Одна рота Наемников связывала Непобедимых Хали, пока основные силы в полном порядке уходили на запад.
     
     Когда наступили сумерки, к Эль Мюриду подошел какой-то человек и сказал:
     — Они приближаются, Властитель. Эль Надим сумел их прогнать.
     — Господь велик. — Ученик не смог удержаться от улыбки. — Очень хорошо. Сообщи свою весть остальным.
     Стук подков и топот сапог заполнили тишину. Но когда ученик, вознеся молитву, перегнулся, чтобы взглянуть с обрыва вниз, его постигло разочарование. Под ним проходил лишь небольшой отряд. Наверное, авангард, подумал он. Надо подождать подхода основных сил…
     И вот наступил нужный момент. Но тут его сковал ледяной ужас… Опять неотвязные воспоминания о той лисьей норе… Нет, это не повторится. Никогда. Не повторится, даже если сам Творец…
     Он вскочил на ноги и возопил:
     — Есть только один Бог! И этот Бог наш Господин и Создатель! — Эль Мюрид выдержал паузу и выкрикнул:
     — Так приди же, Ангел Божий!
     Его амулет брызнул пламенем, залив светом крутой склон. Ученик опустил обе руки вниз, и в стену ущелья ударили одновременно несколько молний. Огромные утесы полетели в разные стороны, словно игрушки из рук расшалившегося малыша. Земля задрожала, содрогнулась, сотряслась. Противоположный склон долины застонал, словно протестуя против насилия, и рухнул.
     Грохот падающих камней заглушил крики ужаса и боли.
     Когда камнепад кончился, Эль Мюрид приказал Непобедимым спуститься вниз и добить всех тех, кто остался в живых.
     Сам же он уселся на камень и зарыдал, освобождая душу от преследовавшего его весь день страха.
     
Глава 11
Удар молнии
     
     — Ну, давай же, Рескирд. Кончай валять дурака. Не ленись.
     Гарун поднял голову. Это сказал тот, которого зовут Браги. Молодые люди с севера постоянно вздорили. Однако ругань особенно усилилась после того, как их рота, не выдержав напора врага, сломала строй. Тот, кого звали Рескирд, получил рану, и вот теперь его друзья помогали ему шагать, понося при этом на чем свет стоит.
     Звон оружия в арьергарде отступающих усилился. Людей же Ученика при виде их успеха охватило лихорадочное возбуждение. Гаруну очень хотелось отойти назад, чтобы воспользоваться своим искусством шагана, но отец строго-настрого приказал ему оставаться с порученными его заботам наемниками.
     Постоянные ссоры северян его раздражали. Он соскочил с коня и сказал:
     — Посадите его в седло. Тогда вам не придется его тащить.
     — Этот недоумок скорее всего никогда не обучался верховой езде, — проворчал тот, кого завали Хаакеном. — Ты когда-нибудь сидел на лошади, Рескирд?
     — Может, и узнаю её задницу, если… — довольно раздраженно ответил Драконоборец.
     Но закончить он не успел. На южном склоне холма вспыхнул ослепительный свет. Какой-то человек выкрикнул слова, смысла которых Гарун не уловил. После этого засверкали молнии.
     На колонну с грохотом посыпались скалы. Лошади пятились и с ржанием вставали на дыбы. Люди в ужасе вопили. Замешательство мгновенно переросло в панику.
     Гарун сумел сохранить самообладание. Обернувшись лицом к источнику света, он принялся бормотать заклинание…
     Камень величиной с кулак ударил его в грудь. У него перехватило дыхание, он услышал хруст собственных костей, и все поглотила красная волна боли. В тот же миг чьи-то руки подхватили его, не дав упасть. Он застонал, и на него опустилась тьма.
     
     Низко на востоке висел серебряный ломоть луны. Больше Гарун ничего не видел. Да и ночное светило ему казалось таким, словно он смотрел на него сквозь стакан, наполненный мутной водой…
     — Он приходит в себя.
     Это сказал один из северян.
     Гарун попытался сфокусировать зрение и повернул голову набок. Братья сидели рядом с ним. Рука Хаакена висела на легкой повязке, а сам он с ног до головы был покрыт запекшейся кровью.
     Вокруг себя Гарун сумел рассмотреть и других людей, которые молча сидели на земле и чего-то ждали.
     — Что случилось?
     — Какой-то колдун обрушил на нас гору, — ответил Браги.
     — Это я знаю. Что потом?
     — Мы швырнули тебя на коня и двинулись к колдуну, но в этот момент на нас напали его люди. Мы сумели прорубиться и очутились здесь вместе с генералом. Сейчас подходит все больше и больше людей. Твой отец отправился на поиски заблудившихся.
     — Насколько все плохо?
     Наемник в ответ только пожал плечами. Казалось, что он находится на грани шока. Да и все вокруг сидели тихо, погрузившись в самих себя. Да, видимо, все очень скверно. Роялисты потерпели полное поражение, последняя надежда, возлагавшаяся на Гильдию, рухнула.
     Гарун попытался подняться, но Хаакен успел удержать его.
     — Сломаны ребра, — прорычал он. — Проткнешь дырку в легких, если не перестанешь дергаться.
     — Но отец…
     — Сядь на него, Хаакен, — предложил Браги.
     — Твой старик до сих пор без тебя прекрасно обходился, — сказал Хаакен.
     Тем не менее Гарун все же ещё раз попытался принять сидячее положение. Боль обожгла грудь, и он понял, что терпеть её можно только тогда, когда лежишь не двигаясь.
     — Вот так-то оно лучше, — произнес Браги.
     — Вы смогли прорубиться? Через строй Непобедимых? — Теперь он припомнил звон мечей и каких-то людей в белых одеяниях.
     — Они вовсе не так хороши, когда слезают со своих лошадей, — сказал Хаакен. — Давай спи. От волнения пользы мало.
     Гарун вопреки желанию последовал этому совету. Тело требовало отдыха.
     Проснувшись во второй раз, он увидел стоящего над ним Юсифа. На левой руке у него была толстая повязка, одежда изодрана и перепачкана кровью. Фуад стоял рядом. Он, по-видимому, не пострадал. Но Гарун так и не сумел поймать взгляда дяди. Отец при помощи Мегелина Радетика, едва шевеля языком от усталости, расспрашивал солдат Гильдии.
     Отец выглядел таким старым! Таким изможденным! Таким отчаявшимся.
     — Мегелин, — прохрипел Гарун, радуясь тому, что Рок ничего не смог сделать со стариком, и тот остался в живых. Гибель Мегелина явилась бы полной катастрофой для юноши.
     Отец опустился рядом с ним на колени и положил руку на плечо. Это был единственный жест сочувствия, на который валиг был способен в присутствии чужих. Затем дела позвали его в другое место. Мегелин же остался. Он сел, скрестив ноги, и негромко заговорил. Гарун понимал едва ли каждое третье слово. Старый ученый повел беседу об экономической структуре одного из западных королевств, намеренно избегая всего, что касалось текущих событий. Вскоре Гарун слушал, слушал — и незаметно задремал.
     Когда Гарун открыл глаза, солнце уже взошло, а сам он лежал на двигающихся носилках. Вокруг себя он не увидел ни одного человека, который не был бы ранен. Его спасители исчезли.
     Откуда-то, повинуясь сигналу носильщиков, возник Мегелин.
     — Куда все подевались, Мегелин?
     — Те, кто может держать оружие, пытаются задержать преследователей, — ответил Радетик.
     — Неужели они так близко?
     — Очень близко. Они чуют кровь и хотят покончить с нами.
     Но сэр Тари Хоквинд в поражении оказался даже более великолепен, нежели в победе. Его разбитое войско сумело без потерь добраться до Эль Асвада.
     Лекари выправили и перевязали ребра Гаруна. Он пренебрег предостережениями медиков почти сразу же поднялся на ноги, чтобы оценить масштабы и последствия катастрофы.
     Потери составили примерно треть армии. Большинство солдат погибли во время обвала и последовавшего за ним избиения.
     — Но это уже история, — сказал ему отец. — Сейчас враг у ворот, а у нас нет сил даже на то, чтобы перекрыть все стены.
     И это была сущая правда. Эль Надим вел преследование до ворот Эль Асвада и уже начал готовиться к осаде, хотя достаточных сил для полноценной осады пока не имел. Он разбил укрепленный лагерь и приступил к сооружению осадных машин. Его солдаты копали ров и сооружали баррикаду поперек дороги. Это был всего лишь первый шаг на пути к полному окружению Твердыни.
     — Что он затеял? — спросил Гарун у Мегелина. — Три тысячи человек неспособны захватить Эль Асвад.
     — Забудь о своих расчетах, — угрюмо произнес Радетик. — Для Истинно Верующего преград не существует.
     — Что ты имеешь в виду?
     — Ты помнишь, что произошло?
     — Молния. Колдун, который смог обрушить гору. Но Эль Мюрид ненавидит колдовство.
     — Верно. Но один вид магии вплетен в его легенду. Он не пользовался этой магией после того, как вышел из пустыни.
     — Амулет, который якобы дал ему Ангел? А я-то думал, что это выдумка.
     — Нет, однажды он его использовал и теперь решил повторить. Думаю, в следующий раз он испробует силу амулета на наших стенах.
     — Значит, Эль Мюрид здесь?
     — Да.
     — В таком случае отец должен устроить вылазку. Если мы его убьем…
     — Лучшего подарка для него и придумать невозможно.
     — Но…
     — Я обсуждал эту проблему с твоим отцом и генералом. Они решили позволить Эль Асваду понести некоторый урон. Пусть разрушат часть стены. Использовать амулет в ближнем бою будет невозможно.
     Гаруну подобная стратегия не нравилась. Она отдавала инициативу в руки врага и, кроме того, предполагала, что противник будет действовать так, как от него ожидают, и что он не получит подкреплений. Возражать, однако, он не стал. У него появились проблески кое-какого плана, и подозрений Мегелина вызывать не следовало.
     — Ты говорил отцу об этих солдатах из Гильдии?
     — Да, он знает. Он найдет время что-нибудь для них сделать.
     Гарун был доволен. Браги и Хаакен спасли ему жизнь и заслуживали награды.
     — Благодарю тебя, — сказал он.
     — Да кстати, ты решил задачи по геометрии? — Радетик был совершенно лишен чувства жалости. Занятия не должны прерываться — даже для выздоравливающих.
     — Я был занят…
     — Занят тем, что симулировал. Отправляйся к себе и не высовывай носа до тех пор, пока все не решишь. И будь готов доказать правильность решений.
     
     — А вон и старец, — сказал Хаакен.
     Браги обернулся и увидел шагающего по стене Мегелина Радетика. Старик направлялся к ним, чтобы поговорить.
     — Он тебе не напоминает деда? — спросил Браги.
     — Следил бы ты лучше за этими придурками внизу, — проворчал Хаакен. — Если не хочешь, чтобы Сангинет тебя заживо сожрал.
     О провале роты новобранцев во время битвы говорили очень мало. Никто не получил внеочередных нарядов, никто не был наказан. Даже ходили слухи, что Хоквинд остался доволен действиями рекрутов, учитывая характер местности и то сопротивление, которое они встретили.
     Ветераны, правда, отнеслись к молодежи с меньшим пониманием. Репутация их генерала оказалась запятнанной. Сотни их товарищей погибли. Они не желали знать ни что соленый раствор был глубиной чуть ли не по пояс, ни что молодежь приняла на себя основной удар армии Эль Мюрида. Старики видели, что потери новобранцев меньше, чем в остальных ротах, и это им не нравилось.
     Радетик подошел к братьям и остановился, задумчиво глядя вниз. Внизу под стенами без устали трудились люди Эль Надима.
     — Самоуверенны, как муравьи, — заметил Радетик.
     — Наверное, не без основания, — проворчал Хаакен.
     Браги оставил замечание Радетика без комментариев. Он не знал, как относиться к старику. Тот, вне сомнения, занимал здесь важный пост, но предпочитал держаться в тени.
     — Как там Гарун? — все-таки спросил он.
     — Выздоравливает. Валиг шлет вам свою благодарность. Он поблагодарит вас лично, как только сможет.
     — Ладно.
     — Не вижу энтузиазма! Напрасно. Валиг — богатый человек, а Гарун — его любимый сын.
     — Я загорюсь энтузиазмом лишь тогда, когда узнаю, что мы отсюда сваливаем.
     Радетик в ответ издал задумчивое «хм-м-м…».
     — Здесь нет ничего кроме жары, суши и многих миль пустого пространства.
     — Узнаю свое желание увидеть хотя бы одно приличное дерево. У меня иногда возникают такие же чувства. — Радетик потрепал Браги по плечу и спросил:
     — Тоскуешь по дому, парень?
     Браги покраснел, а затем неожиданно для самого себя выложил старику всю свою историю. Радетик слушал его с интересом и подбадривал, когда Браги сбивался.
     Да, он действительно скучал по дому. Как бы Браги ни пытался обмануть самого себя, он по-прежнему оставался мальчишкой, которому приходилось играть роль мужчины. Ему страшно не хватало близких людей.
     Браги поделился с Радетиком тем, что он чувствует после. Радетик ещё раз потрепал его по плечу и сказал:
     — Вам нечего стыдиться. Генерал поражен тем, как здорово вы держались. Если и можно кого-либо винить, так это его и валига. Они задрали нос, а расплачиваться за это пришлось вам, солдатам. Ну ладно, мне пора.
     Браги не понял, как это удалось старому ученому, но теперь ему стало значительно лучше. Да и с Хаакена слетела по меньшей мере половина его мрачности.
     Через несколько секунд появился сержант Трубачик.
     — Рагнарсон, тебя хочет видеть лейтенант. Мигом тащи свою задницу к нему.
     — Но…
     — Иди!
     И Браги пошел. Его била дрожь, хотя день был таким же палящим, как всегда. Ну вот, начинается, думал он. Возмездие приближается.
     Сангинет обосновался в какой-то кладовке вблизи конюшен. Это было темное, затхлое помещение, едва-едва освещаемое единственным фонарем. Браги постучал в дверной косяк и доложил:
     — Рагнарсон, сэр.
     — Входи. Закрой за собой дверь.
     Браги сделал как ему было сказано, страстно желая оказаться где угодно, только не здесь. Он, конечно, мог сказать себе: не имеет значения, что думают остальные. Ведь сам он знает, что сделал все, что было в его силах. Но если бы он так сказал, то это была бы не правда. Мнение других для него имело значение. И ещё какое значение!
     Сангинет молча смотрел на него секунд пятнадцать, а затем произнес:
     — Бердсонг умер этим утром.
     — Мне очень жаль, сэр.
     — Мне тоже. Он был хорошим солдатом. Ему не хватало воображения, но отделение он содержал в порядке.
     — Так точно, сэр.
     — Я готовлю доклад. Ты там был. Расскажи мне, как все произошло.
     — Мы упорно дрались в этой соленой воде. Капралу в локоть попал камень из пращи, и он выронил щит. Прежде чем он успел его поднять, ему под мышку — чуть выше нагрудника — вонзился дротик. Думаю, что пробило легкое, сэр.
     — И ты взял командование на себя?
     — Так точно, сэр. Ребята привыкли к тому, что я им говорил, как следует поступать. В учебной команде.
     — И после этого вы потеряли лишь одного человека?
     — Так точно, сэр. Драконоборец был ранен.
     Рескирд как всегда разволновался, сломал строй, чтобы достать одного, особенно не понравившегося ему противника, и поплатился за нарушение дисциплины.
     — Капрал Стоун командовал отделением слева от тебя. Говорит, что вы хорошо удерживали позицию.
     — Я старался… Мы старались, сэр. Но держаться стало невозможно, когда все вокруг начали отходить.
     — Естественно, невозможно. Однако ты, Рагнарсон, преуспеваешь. Я вношу в доклад рекомендацию повысить тебя в звании. Со дня ранения Бердсонга тебе назначается жалованье в полуторном размере.
     — Сэр? — Ему показалось, что он что-то не так понял.
     — Ты принимаешь отделение. На постоянной основе. Если, конечно, утвердит генерал. Отправляйся к своим людям, капрал.
     Целых полминуты Браги молча стоял перед лейтенантом. У него кружилась голова, ему хотелось протестовать и спорить. Он ожидал вовсе не этого.
     — Я сказал, что ты свободен, Рагнарсон.
     — Слушаюсь, сэр, — выдавил Браги и на заплетающихся ногах побрел на свой пост.
     — Поздравляю, — сказал Трубачик и не спеша заковылял прочь.
     — Это с чем же? — спросил Хаакен.
     Браги попытался было объяснить, но у него ничего не получилось. Он и сам мало что понимал. Рагнарсон считал, что не заслужил повышения.
     
     Каждый день Эль Надим выстраивал своих людей в боевые порядки, предлагая начать битву, и каждый день защитники Эль Асвада отказывались принять его вызов. И этот день вначале ничем не отличался от других. Сразу после полудня Эль Надим расположил войско на расстоянии полета стрелы от крепости и направил к стене герольда с требованием капитуляции. Валиг отослал глашатая назад с пустыми руками.
     После этого осаждающие обычно отступали на несколько сотен ярдов и, убедившись, что битвы опять не последует, возвращались к своим трудам.
     Но на сей раз все было по-иному. Эль Надим войско не отвел. Он и Ученик выступили вперед. Ученик воздел кулак ввысь. Его амулет вспыхнул огнем. Огонь становился все ярче и ярче. Вскоре Эль Мюрид казался всего лишь тенью человека, стоящего в потоках ослепляющего пламени.
     Вспыхнула молния. Тысячи камней на выжженной солнцем пустыне вдруг поднялись в воздух и обрушились на Восточную Твердыню. Следующая молния ударила в башню, охраняющую подходы к Твердыне. Куртина, соединяющая башню с главной крепостью, рухнула. Защитники выпустили тучу стрел, ни одна из которых не долетела до цели. Столб света, достигнув неба, замер в неподвижности. Небесные врата распахнулись, и на вспомогательную крепость обрушился удар силой в дюжину ураганов.
     Часть стены рухнула. Некоторые крупные обломки запрыгали вниз по склону, образуя просеки в рядах врага.
     Непобедимые, издав могучий боевой клич, ринулись вперед. Они карабкались по обломкам под дождем стрел, и их продвижение было медленным. Гора обломков оказалась высокой, а камни под ногами слишком шаткими.
     Валиг сколотил отряд, бросил его к пролому и послал за Хоквиндом, у которого было больше опыта в подобного рода сражениях.
     Ученик и большая часть войска Эль Надима начала движение вдоль склона в направлении западной стены главной крепости.
     Непобедимые наконец добрались до вершины кучи обломков и ринулись вниз сквозь ураган стрел и дротиков на людей валига, прорвали линию обороны, и завязалась общая свалка. Через пролом лились все новые и новые отряды Эль Мюрида — обычные солдаты последовали за более фанатичными Непобедимыми. Группа нападавших двинулась к воротам, чтобы атаковать их защитников с тыла.
     Ученик снова призвал себе на помощь ярость небес. На сей раз молнии начали ударять в более высокую и могучую западную стену самой Твердыни.
     Отделение Браги расположилось на северной стене главной крепости у её соединения с западным участком — довольно далеко от места сражения. К ним подошел Гарун и сказал:
     — Будь они прокляты! У них хватило ума сделать вылазку невозможной.
     Браги и Хаакен промолчали. Они были полностью погружены в себя, ожидая приказа Сангинета спуститься со стены и вступить в схватку. Каждый раз, когда в стену ударяла молния, они вздрагивали, хотя центр атаки находился от них достаточно далеко.
     Никакого приказа не поступило.
     Тем временем довольно большая секция западной стены не выдержала и рухнула.
     Хоквинд бросил в бой силы из внешнего укрепления. Пробив линию врага, подмога заспешила к Твердыне, чтобы напасть на противника, прорывающегося в Эль Асвад с запада. Теперь бой шел среди зданий, не оставляя места для маневра, и очень скоро превратился в кровавую и хаотичную свалку.
     Хоквинду удалось изолировать место прорыва и он смог атаковать прорвавшегося в крепость врага. Последний солдат Эль Надима был изгнан из Эль Асвада ещё до рассвета. За день сражения потери сторон оказались примерно равными.
     Защитники Восточной Твердыни принялись расчищать обломки и возводить в проломе западного участка стены временное укрепление. Вспомогательную крепость было решено оставить.
     
     Час был поздний, но Браги все ещё оставался на посту. Смена так и не появилась. Хаакен дремал. По правде говоря, спал каждый второй солдат. Ночь была бы совсем спокойной, если бы не шум строительных работ внизу.
     Из темноты возник Гарун и сказал:
     — К утру они отдохнут, а мы потеряем последние силы. Отец считает, что завтра нам придет конец.
     Браги в ответ буркнул нечто невнятное. Этот Эль Надим не дурак. Рассчитывает вконец измотать защитников. А они уже сейчас впали в уныние и ни на что хорошее не рассчитывали. Люди валига были убеждены в том, что сопротивление обречено на провал.
     — Нам нужна помощь, — продолжал Гарун. — Но её не будет. Племенные вожди нам изменили.
     Браги вновь пробурчал что-то нечленораздельное.
     — Они рады присоединиться к Эль Надиму. В пустыне полно тех, кому не терпится разграбить Эль Асвад.
     — Твой отец делает все, что может.
     — Нет, не все. Я обладаю талантами, которые он, опасаясь за меня, не использует. Если бы он мне позволил, я смог бы в корне изменить ход событий.
     — Каким образом?
     — Вообще-то я пришел поблагодарить вас. За то, что вы для меня сделали.
     — Благодарности не требуется. Но ты уже, так или иначе, поблагодарил.
     — Я перед тобой в долгу. А наша семья по долгам всегда расплачивается.
     Спорить Браги не стал, хотя и был весьма низкого мнения о человеческой благодарности. Взять, к примеру, отца и Тана. Не было в мире двух других людей, стольким обязанных друг другу.
     Гарун вскоре ушел. Он был сосредоточен и задумчив, полностью погрузившись в собственные мысли. Эта встреча озадачила Браги. Парень явно что-то задумал, надо бы за ним присматривать, подумал он.
     Гарун вернулся примерно через час. Он принес с собой моток веревки и небольшой черный мешок.
     — Что ты затеял? — спросил Браги, после того как Гарун закрепил конец веревки на зубце стены.
     — Хочу воздать Ученику тем же, что он преподнес нам.
     — Кто велел тебе это сделать? У меня нет приказа пропустить тебя за стену.
     — Я сам себе велел, — ответил Гарун, бросая веревку во тьму. — Вернусь, прежде чем кто-либо успеет заметить мое отсутствие.
     — Проклятие! Я не могу тебе позволить…
     Но Гарун уже исчез за стеной.
     Браги склонился со стены и крикнул:
     — Ты не понимаешь, что делаешь! Ты даже понятия не имеешь, как надо спускаться по веревке!
     — И что ты так орешь? — проворчал проснувшийся Хаакен. — Атакуют, что ли?
     — Нет. Это Гарун. Только что перелез через стену.
     — Надо позвать сержанта-разводящего, а не кудахтать, как старая курица.
     — У парня могут возникнуть неприятности.
     — Ну и пусть. Тебе-то какое дело?
     — Мне он нравится.
     — Он дезертирует. Так ведь?
     — Нет. Охотится на Эль Мюрида.
     Хаакен поднялся на ноги и глянул со стены в темноту. Гаруна видно не было.
     — Ну и дурень же он, если хочешь знать мое мнение.
     — Я иду за ним.
     — Что? Да ты просто псих! Тебя повесят за то, что оставил пост. Если он такой идиот, что полез вниз, оставь его в покое. Нас это не колышет.
     Браги не знал, как поступить. Гарун ему действительно нравился, но в нем сидит слишком много романтики, и это его может погубить.
     — Он там один, Хаакен. Я все-таки иду. — Рагнарсон поправил на себе меч так, чтобы тот не мешал при спуске.
     Хаакен вздохнул и тоже принялся закреплять перевязь.
     — Что ты делаешь?
     — Неужто ты думаешь, что я тебя отпущу одного? Своего брата?
     Браги запротестовал. Хаакен зарычал в ответ. Спор становился все громче, и остальные солдаты отделения решили выяснить, что же все-таки происходит. Через несколько секунд все отделение решило сопровождать Браги.
     Это заставило его задуматься. Одно дело рисковать собственной жизнью и совсем другое — повести всех своих подчиненных на дело без одобрения начальства.
     Что двигало этими людьми? Он не знал. Но разве он сам знал, почему решил пойти вслед за Гаруном?
     — Если об этом узнают, то по шее дадут вам, — сказал он. — Так что решайте самостоятельно — идти или нет.
     Он взялся за веревку, перелез через стену и начал спуск. Когда он был на полпути к земле, веревка дернулась. Фигура человека заслонила звезды.
     — Проклятый Хаакен, — прошептал он улыбаясь. На душе сразу стало теплее.
     Браги, укрывшись за камнями у подножия стены, изучал наиболее удобные подходы к лагерю Ученика. Он опасался, что свои, там наверху, могут заметить его и принять за врага. Вскоре к нему присоединился Хаакен. Справа от Браги на одно колено приземлился ещё один человек. За ним последовали третий, четвертый, пятый… И это продолжалось до тех пор, пока не собралось все отделение.
     — Идиоты! — прошептал он. — Ну ладно. Теперь сидите тихо, если не хотите, чтобы со стены вас проткнули стрелой. — Он пополз вперед, стараясь вычислить путь, который мог избрать Гарун.
     Судьба оказалась к ним благосклонной, и часовые на стенах их не заметили. Браги перестал о них беспокоиться, теперь его больше занимали пикеты противника.
     Так и не обнаружив Гаруна, он затаился на расстоянии полета стрелы от вражеских укреплений.
     — Парень надул тебя, — сказал Хаакен. — Он просто смылся.
     — Только не Гарун. Он где-то поблизости. — Браги оглянулся, чтобы взглянуть на Твердыню глазами врага. Она возвышалась мрачной громадой, и зубцы стены на фоне звезд выглядели лезвием гигантской пилы. Нигде ни огонька. Восстановительные бригады закончили работу.
     — Рассыпьтесь цепью. Будем выжидать здесь, пока что-нибудь ни произойдет.
     В лагере врага царила тишина, хотя за оградой можно было увидеть пламя костров. Время от времени на вершине вала возникал темный силуэт одинокого часового.
     — Браги! — прошипел кто-то. — Там!
     — Вижу.
     Едва заметная вспышка осветила скалу и сизая бусинка, бросая вызов силам тяготения, поплыла к укрепленной ограде лагеря. Стоящий на ограде часовой пошатнулся и упал со стены, с глухим звуком ударившись о землю.
     — Во что мы влипли? — прошептал Хаакен. — Это же колдовство, Браги. Смертельная магия. Может быть, нам лучше вернуться?
     Браги успокаивающе коснулся ладонью руки брата. Еще один светящийся пузырек поплыл в сторону лагеря. Еще один часовой рухнул с ограды. Солдаты умирали в полнейшем молчании.
     Послышался шорох. Вглядевшись в ту сторону, откуда раздался звук, Браги увидел скользнувшую к ограде тень.
     — Это он, — шепнул Браги, поднимаясь. — Пробирается в лагерь.
     — Надеюсь, ты не собираешься следом? — спросил Хаакен.
     — Нет. Это было бы самоубийство. Я хотел остановить его, но боюсь, что опоздал.
     
Глава 12
Ночные заботы
     
     Гарун вначале сжался в комок у основания ограждения, а затем распрямился как пружина, использовав всю силу своих молодых мышц. Он зацепился кончиками пальцев за край ограждения и некоторое время висел неподвижно, прислушиваясь. Тревоги в стане врага не последовало. Приближающихся к нему шагов слышно не было. Он подтянулся на руках так, чтобы глаза оказались чуть выше края изгороди.
     В лагере горело несколько костров, вокруг которых копошились люди. Видимо, они готовили завтрак для своих товарищей. Эль Мюрид, судя по всему, решил начать день пораньше.
     Гарун попытался залезть на ограду. Но часть стены обрушилась, и обломки посыпались вниз со страшным, как ему показалось, шумом. Ограждение было сооружено из каких-то деревянных обломков и камней, скрепленных глиной. Глина успела высохнуть и теперь легко крошилась. Он нащупал рукой твердую опору, подтянулся, перекатился через стену и затаился, прильнув к хилым мосткам, идущим с внутренней стороны ограждения. Он лежал неподвижно, как камень, ожидая тревоги и фиксируя в уме план лагеря, чтобы знать, куда двигаться в огне схватки.
     Но на шум никто не обратил внимания.
     Интересно, как скоро заметят отсутствие часовых? Видимо, скоро. Минут через десять? Это оставляло ему очень мало времени. Нужно отыскать Ученика, прежде чем тот сможет нанести удар.
     Прежде чем двинуться дальше, он произнес одно из простых заклинаний, делающих его невидимым для случайного взгляда. Теперь никто не мог увидеть его, пока он сам не совершит каких-нибудь неосторожных действий.
     Гарун спрыгнул на землю и тихо крался вдоль стены до тех пор, пока не смог нырнуть в тень лагерных шатров. Он вслушался в свое пока ещё слабое шестое чувство шагана, пытаясь определить местонахождение Ученика по ауре его амулета. Юноша уловил лишь общее направление. Эль Мюрид находился в центральной части лагеря. Для того чтобы это сообразить, никаких мистических способностей не требовалось. Он пожалел, что так мало времени проводил со своими учителями и не имел возможности позаниматься с подлинными мастерами, чтобы достигнуть самых высоких степеней магического искусства. Но было так много важных вещей, которым следовало учиться, и так мало времени для ученья…
     Там! В том направлении, где пульсация амулета ощущалось всего сильнее.
     Юноша двигался словно пантера — тень между теней. Свойственный его душе романтизм захватил его полностью. Сейчас Гарун казался себе могучим мстителем, не знающим страха. Он ничего не боялся. Но это бесстрашие было бесстрашием глупости.
     Центр лагеря отделялся от остального пространства полосой голой земли шириной в двадцать ярдов. За этой полосой стояла примерно дюжина шатров, охраняемых двумя десятками Непобедимых. Стражи располагались настолько близко один от другого, что проскользнуть между ними было невозможно.
     Гарун не мог определить, какой из шатров занимал сам Ученик. Время уходило. Исчезновение часовых может быть обнаружено в любой момент. Он просто обязан что-то предпринять.
     Прибегнув снова к уже испробованной магии, он послал несколько крошечных смертельных шариков на охоту. Гарун безостановочно выстреливал ими с такой быстротой, на какую был способен.
     Другого пути он не видел. Прозвучит сигнал тревоги, все засуетятся, наступит момент замешательства, которое поможет свершить ему его главное дело.
     Один из Непобедимых вскрикнул… и тут же затих. Те, кто соприкасался со смертельной каплей, замолкали навсегда.
     Не прекращая создавать свое оружие, Гарун двигался вперед до тех пор… пока не оказался перед гигантом в белом балахоне. Слабенькое Заклинание Сокрытия не ввело гиганта в заблуждение. Сверкнул ятаган. Гарун метнулся в сторону, налетел на невысокую палатку, споткнулся, упал в тень и, скорчившись, уставился на Непобедимого. Тот на мгновение потерял юношу из виду. Подняв ятаган, гигант ринулся на Гаруна. Гарун, вскочив на ноги, тоже обнажил клинок.
     Лагерь начал возвращаться к жизни. Отовсюду слышались громкие голоса. Пологи палаток распахивались. Командиры требовали докладов. В одном из офицеров Гарун узнал Эль Надима и попытался выстрелить в него фиолетовой смертью. Но гигант снова был рядом с ним.
     Юноша парировал удар, оказавшийся настолько сильным, что его рука онемела. Непобедимый был открыт для ответного удара, но у Гаруна не было сил, чтобы нанести его.
     Последовала очередная атака. Гарун снова отбил её и снова не смог нанести ответный удар — его клинок оказался отведенным слишком далеко в сторону.
     Непобедимый зарычал на Гаруна. Гарун зарычал на Непобедимого столь же свирепо.
     Третий удар… На сей раз клинок Гаруна был отброшен вниз и в сторону, но он извернулся и ловко пнул врага ногой. Носок его сапога угодил в колено гиганта, и тот пошатнулся. Гарун вонзил в Непобедимого клинок, прежде чем тот успел принять защитную позицию.
     Развернувшись, он кинулся бежать, сбивая по пути растерянных воинов. Вскоре Гарун оказался у палатки, где никого не было. Он поднял нижний край и нырнул внутрь.
     Шум нарастал. Кто-то громко кричал о том, что на лагерь напал валиг. Некоторые солдаты мчались к ограде. Другие в панике метались по лагерю. И лишь немногие искали человека, посмевшего убить Непобедимых, охранявших самого Ученика.
     Крики охоты постепенно удалялись. Гарун выглянул из палатки и, никого не увидев, выскользнул наружу и, перебегая от одной тени к другой, стал продвигаться к шатру Эль Мюрида. Теперь он знал его местонахождение.
     Позади его занялось пламя. Некоторые воины в панике разметали костры, и от их углей заполыхали палатки. Огонь быстро распространялся по всему лагерю.
     Оказалось, что погибших стражников уже успели заменить другими. Гарун выругался. Он не видел возможности нанести удар, о котором мечтал весь день.
     Придется использовать Силу. Он не хотел прибегать к этому средству. Он мечтал о том, что Ученик увидит приближение смерти и в последний момент узнает маленького мальчика из Аль-Ремиша. Он хотел, чтобы Ученик знал, кто и почему лишает его жизни.
     Фиолетовая смерть здесь не годилась. Она изберет ближайшего к ней Непобедимого, а не того, кто укрылся в шатре. Надо придумать что-то другое. В его арсенале магических средств мало что годилось для поставленной цели. И снова он проклял обстоятельства, помешавшие ему стать настоящим шаганом.
     В конце концов он выбрал заклинание, вызывающее у человека все симптомы брюшного тифа, и стал тихо его напевать, стараясь мысленно узреть Эль Мюрида таким, каким он когда-то видел его в Аль-Ремише. Закончив заклятие, он мысленно швырнул его в стоящий перед глазами образ Ученика.
     В ответ из шатра раздался крик боли.
     Некоторые Непобедимые заспешили к своему владыке, а остальные бросились на Гаруна.
     
     — Что за дьявольщина там творится? — спросил Хаакен.
     — Понятия не имею, — ответил Браги. — Но он, похоже, их все-таки достал.
     — Может быть, нам стоит ему помочь? Они подумают, что на них напали, и парень в суматохе скроется.
     Браги в этом сомневался. Он не верил в то, что Гаруна можно спасти, и размышлял, не стоит ли вернуться назад в Эль Асвад, пока отсутствие отделения остается незамеченным. Но по-видимому, он уже опоздал сделать это. Надо попытаться извлечь максимальную пользу от своего присутствия здесь.
     Некоторые солдаты врага убегали из лагеря. В самом же лагере пожар все разрастался. Из-за заграждения доносилось дикое ржание лошадей.
     — Хорошо. Пошли. Пуганем тех, кто убегает. А те, кто вооружен луками, пустите-ка несколько стрел через ограду.
     
     Поднявшийся в замке шум разбудил Мегелина Радетика. Еще не проснувшись как следует, он выполз из своей каморки, волоча за собой по полу меч. Он уже успел забыть, когда пользовался им в последний раз. Неужели ночной штурм? Этого он не ожидал. Ночной бой был не в пользу Ученика. Ему следовало методично истреблять обороняющихся — так, как он сделал это вчера.
     Радетик остановился и прислушался. Мимо него с криками неслись люди, но раскатов грома он не слышал. Молнии не били в стены Твердыни. Может быть, это вовсе и не штурм?
     Что же это в таком случае?
     Он вышел в северный двор и увидел, что тот кишит людьми, бегущими к воротам.
     — Что случилось? — спросил он, схватив за рукав какого-то воина.
     Солдат вырвался и помчался дальше. Так же поступил и следующий, которого ему удалось поймать. Никто не желал уделить старику хотя бы миг. Радетик потащил свои старые кости на стену.
     Лагерь Ученика пылал. На фоне пламени метались люди, которых топтали кони и верблюды. Кое-где кипел бой. Защитники Эль Асвада, не соблюдая никаких боевых порядков, набросились на врагов. Мелькнула мысль о растревоженном муравейнике…
     — Какая банальность, — пробормотал он.
     Мегелину потребовалась лишь секунда для того, чтобы сообразить, с чего все началось.
     — Гарун! Безумный мальчишка! — Старика охватила паника. Его любимый Гарун… Он практически скатился со стены, чтобы побыстрее оказаться в гуще событий.
     Посторонний наблюдатель, постоянно в нем сидевший, ухмыльнулся: «Этот парень вовсе не твой ребенок. Ты лишь получил его взаймы».
     Пусть так. Но его сердце все равно трепетало при мысли о том, что мальчишка может погубить себя в какой-то немыслимой романтической авантюре ради того, чтобы восторжествовало дело его отца.
     
     Браги приказал своим людям держаться теснее, так чтобы их не разметал человеческий ураган. Вокруг них валялись десятки тел. Враг в подобной обстановке был легкой добычей. Толпа воинов, примчавшихся из крепости, была такой же беспорядочной, как и противник, но они были преисполнены ярости. Вся местность вокруг превратилась в бойню. Браги повел своих людей к входу в лагерь.
     Попасть в него не составило никакого труда. Враги бежали, перелезая через ограждение. Солдаты Гильдии и воины валига вошли в лагерь вслед за отделением Браги.
     Что теперь? Где его искать? Гарун хотел добраться до Ученика. Штаб Эль Мюрида должен располагаться в центре лагеря.
     — Туда! Бегом!
     Хаакен собирал людей, а Браги, лавируя в пламени, помчался направо. Отделение двинулось вслед за капралом, отмечая свой путь цепочкой вражеских тел. Взбесившиеся кони представляли для наемников большую опасность, нежели солдаты врага.
     Браги выскочил в проход между палаток, ещё не охваченных огнем, и побежал к центру лагеря.
     
     Непобедимые швырнули Гаруна на землю к ногам Эль Мюрида. Сын Юсифа, подавив крик боли, плюнул в их вожака и в ответ получил удар сапога под ребра.
     — Щенок валига, Властитель.
     — Ты в этом уверен, Мауфакк?
     — Тот самый, что напал на тебя в Аль-Ремише.
     — Но то же был маленький мальчик.
     — Прошло много времени, Властитель. Похоже, что с тех пор он научился новым шаганским фокусам.
     Гарун увидел, как потемнело лицо Ученика. Он сравнил его с тем лицом, которое видел несколько лет назад. Этот человек выглядел не по годам старым. Он даже казался стариком.
     — И ты смеешь осуждать меня, когда сам пользуешься колдовством?
     Непобедимый ударил его ещё раз. Рот юноши заполнился кровью. Подавив боль, он выплюнул алую жижу на белый балахон и выдавил оскорбление:
     — Свиножор!
     — Ты заблуждаешься, я не прибегаю к колдовству, — произнес Эль Мюрид с видом оскорбленного достоинства. — Я обращаюсь к помощи Творца, используя средство, врученное мне его Ангелом.
     — Интересно, кто из нас заблуждается?
     Появился Эль Надим.
     — Властитель, в лагере царит полнейший хаос, — доложил он. — Пожар сдержать невозможно. Солдаты Гильдии находятся внутри ограждения. Нам надо уходить.
     Лицо Ученика потемнело ещё сильнее и он бросил:
     — Нет!
     — Властитель! — выпалил Мауфакк. — Обратись к свету своего разума. Этот мерзавец посеял панику среди наших людей. Враг наседает, и мы не можем организовать отпор. Надо уходить, или мы все погибнем. И это следует сделать до того, как паника распространится на Непобедимых.
     — По пути мы соберем всех, кто остался в живых, и вернемся, — сказал Эль Надим, обменявшись взглядом с Мауфакком.
     Гарун заметил этот взгляд. Оба военачальника знали, что новой попытки взять крепость быть не может. Этой ночью их войско обескровлено.
     — Никто из вас не спасется, — прохрипел он. — Вы уже покойники.
     Пустая болтовня… Но все-таки, может быть, их убьют? Гарун уже слышал звуки битвы.
     Гримаса боли исказила лицо Ученика. Телохранители подхватили своего Властителя, прежде чем тот успел упасть, а их командир отдал приказ:
     — Посадите его на лошадь. Всех, кого можно, на коней! Если будет необходимо, то по двое на одного. — Затем он повернулся к Гаруну и спросил:
     — Что ты с ним сделал?
     Гарун промолчал.
     Последовал очередной удар и следом за ним вопрос:
     — Так что же ты сделал?
     Гарун заскрипел зубами и усилием воли подавил боль.
     Удары посыпались на него градом. Непобедимые избивали его деловито, всем своим видом давая понять, что боль прекратится лишь после того, когда он снимет наложенное им заклятие.
     Минуты казались часами. Боль становилась совершенно невыносимой, и только природное упрямство не позволяло Гаруну уступить.
     В шатер ворвался Непобедимый и, задыхаясь, объявил:
     — Они направляются сюда.
     — Далеко?
     — Шли за мной по пятам.
     Командир телохранителей рывком поставил Гаруна на ноги.
     — Мы захватим его с собой. Властитель в безопасности?
     — Они уходят через запасный выход, господин. С ними генерал и несколько его людей.
     — Помоги мне его тащить.
     У Гаруна не было сил передвигаться самостоятельно. Телохранители подхватили его с двух сторон и потащили к выходу. Ноги юноши беспомощно волочились по земле. Кроме того, он почти не видел. Все предметы вокруг казались искаженными, а их контуры расплывались.
     Он скоро умрет. Они заставят его снять заклятие, а затем убьют. Но несмотря на боль, юноша ощущал себя победителем.
     
     — Он здесь! Его захватили белые балахоны! Вперед! — взревел Браги и бросился в атаку, высоко подняв окровавленный меч.
     Один из Непобедимых оглянулся, и его глаза от ужаса округлились. Он кинулся бежать. Второй же бросил взгляд назад, оценил обстановку, отпустил Гаруна и вынул кинжал. Схватив юношу за волосы, он отогнул его голову назад, чтобы перерезать горло.
     Браги метнул во врага меч. Клинок ударил в плечо врага, не причинив ему вреда, но тем не менее помешав завершить начатое.
     Браги бросился Непобедимому в ноги, а Хаакен с ревом занес меч для удара. Белый балахон бросил пленника у них на пути. Браги ткнулся лицом в Гаруна, а Хаакен свалился на них обоих. Непобедимый ткнул его ногой, толкнул в кучу ещё одного наемника и скрылся в ночи. Следом за беглецом кинулись остальные солдаты из отделения Браги.
     Браги выбрался из кучи тел.
     — Ну и свалка, — произнес он. — Хаакен, ты жив?
     — Жив, — ответил Хаакен.
     — Ты только взгляни. Здорово они его отделали.
     — Сам напросился. Лучше посмотри, из чего можно сделать носилки.
     — Сам напросился, говоришь? Неужто у тебя сочувствия нет?
     — К дуракам — нет.
     — Не такой уж он и дурак. Ему удалось снять осаду.
     Битва в лагере подходила к концу. Люди Ученика бежали. Если бы Валиг сумел организовать преследование, то никто бы из них не спасся. Однако в царившем хаосе сделать это было невозможно, и Хали с Эль Надимом сумели собрать достаточное число людей для того, чтобы прикрыть отход Эль Мюрида.
     
     — Теперь я дважды твой должник, — прохрипел Гарун. Браги и Хаакен стояли над ним, разминая затекшие от тяжести носилок мышцы.
     — Да, — пробурчал Браги. — Спасать тебя для меня становится привычкой.
     — А вон и старикан, — прошептал Хаакен.
     Пыхтя от усилий, к ним приковылял Радетик. Казалось, что черты его лица в свете пожара постоянно меняются самым причудливым образом. Он упал на колени рядом с Гаруном.
     — Пусть вид крови вас не беспокоит, — сказал Браги. — Они просто измолотили его как следует.
     — Я чуть было не достал его, Мегелин, — пытаясь изобразить улыбку, просипел Гарун. — Заклятие все-таки наложил. Пусть помучается от боли.
     Радетик в ответ лишь молча покачал головой.
     — Надо двигаться, — сказал Браги. — Хватай носилки, Хаакен.
     К ним приблизились двое всадников.
     — Отец… — прохрипел Гарун.
     — Гарун? — Валиг посмотрел на Радетика и спросил:
     — Это он устроил всю заваруху?
     — А кто же еще?
     — Понимаю. — Сплюнув сквозь зубы, он посмотрел на Браги и Хаакена и спросил:
     — А это не те парни, которые вытащили его в прошлый раз?
     — Те же самые. Делают неплохую карьеру. Разве не так?
     — Похоже на то. Осмотри его раны и выслушай их рассказ. Я потолкую с тобой, после того как разделаюсь со всеми делами.
     — Как скажешь…
     — Поехали, Фуад!
     Валиг с братом отъехали, чтобы покончить с царящей кругом неразберихой.
     — Мы можем идти? — спросил Браги.
     — Конечно. — Мегелин посмотрел на Гаруна, которого била дрожь, и сказал:
     — Все будет в полном порядке, парень. Но ты совсем отбился от рук. Как тогда в Аль-Ремише.
     — У меня не было выбора, — заставив себя улыбнуться, произнес Гарун.
     — Вопрос спорный. Тем не менее все обернулось как нельзя лучше. Если, конечно, тебе удалось сохранить зубы. Надеюсь, ты наконец освободился от своих навязчивых идей?
     — Каких?
     — Желания учинить мятеж и других глупостей. Ты ещё молод, и у тебя впереди долгие годы жизни. Если ты их не сократишь. Ведь этих парней может рядом не оказаться.
     Гарун смежил веки, его по-прежнему продолжало трясти. Действительно, каким же надо быть дураком, чтобы бросаться в бой наподобие Непобедимых Эль Мюрида, не думая о том, как из него выйти. Мегелин прав, у него впереди ещё много лет, и он своим легкомыслием чуть было не сгубил свое будущее. Оказывается, его долг северянам был гораздо больше, чем он предполагал ранее.
     
     Мегелин сердито нахмурился.
     — В чем дело? — спросил валиг.
     Радетик бросил взгляд на Хоквинда, но на обветренном лице генерала прочитать что-либо было невозможно. Всем своим видом он показывал, что «присутствует» и ничего более. Мегелин перевел взгляд на Фуада. Брат валига кипел яростью. В его лице Мегелин имел союзника. Это был самый типичный «брак по расчету».
     Радетик припомнил одного из своих учителей, который некогда наводил на него ужас. Лишь через десятилетия он избавился от своего беспричинного страха и смог понять, каким образом учитель добивался желаемого результата. Сейчас он решил прибегнуть к методу этого педагога.
     — Не помню сколько лет уже я влачу жалкое, рабское существование в этом богом забытом месте. — Ключом метода было преувеличенное негодование и чрезмерная напыщенность речи вкупе с неумеренной жестикуляцией и иными телодвижениями. Это было призвано пробудить в слушателях врожденный страх ребенка перед гневным отцом. — Снова и снова ты обращался ко мне за советами, лишь для того, чтобы их игнорировать. Сколько раз я собирался отправиться домой, и сколько раз моя воля оказывалась сломленной? Я сражался за тебя. Я ради тебя переносил страдания. Я принес тебе в жертву свою карьеру. Я терпел бесконечные бессмысленные унижения от твоих родственников и подручных. И все это только ради того, чтобы спасти эту кучу выжженных солнцем камней в середине пустого, богом забытого места, населенного варварами. Я хотел спасти эту землю от хищных бандитов, хотя земля эта заслуживала лишь того, чтобы оказаться в их жадных лапах.
     Он говорил горячо, выплескивая все, что накопилось на душе за годы бесплодной борьбы.
     — Сколько сотен… Нет, сколько тысяч людей отдали свои жизни за это каменное недоразумение на холме? Я здесь успел состариться. Состариться раньше времени. Твои сыновья выросли здесь. Бесконечные ненависть, предательство и кровь ещё в юности превратили их в старцев. И вот теперь ты хочешь оставить это место Ученику. Позор!
     Радетик встал перед валигом, залихватски подбоченился и (даже Фуад был потрясен таким проявлением ярости) продолжил:
     — Ради чего мы жили, спрашиваю я? Ради чего мы умирали? Если мы сейчас уйдем, то все эти смерти и жертвы окажутся напрасными.
     — Мы, Мегелин, сражались за наши идеалы, — негромко, бесконечно усталым голосом произнес Юсиф. — И мы проиграли. Ученик победил нас не силой. Более того, мы в очередной раз побили его. Но наш идеал умер и остался лежать мертвым у его ног. Племенные вожди бегут от нас. Они знают, кому принадлежит сила и в чьих руках будущее. Оно находится в руках человека, которого мы не смогли убить. Человека, который за нескольких недель способен собрать огромную орду, готовую ворваться в проломы стен, чтобы грабить наши дома, бесчестить наших жен и убивать наших детей. Нам здесь больше нечего делать, если мы, конечно, не пожелаем отважно сложить головы за проигранное дело наподобие ваших западных рыцарей.
     Перед лицом истины Мегелин не мог сохранить свой гнев. И он и Фуад проявляли упрямство лишь под влиянием чувств и из гордости. И результатом их упрямства могла стать только общая гибель. От Валигаейта осталось только его название.
     — На севере положение не столь безнадежно, — продолжал Юсиф. — Абуд уже открыл глаза настолько, что увидел необходимость пригласить генерала. Может быть, доклады его собственных людей, воочию узревших врага, сумеют пробить брешь в стене его упрямства. За ним пока ещё вся сила королевства, если, конечно, он пожелает её использовать.
     В словах валига можно было услышать мучительное отчаяние и боль — чувства, в которых он никогда бы не признался открыто. Решение бежать обошлось ему дорогой ценой. Оно надломило его.
     — Ты можешь поступать согласно своей воле, господин. У меня нет возможности сломить её. Но опасаюсь, что пребывание в Аль-Ремише только усилит твои страдания. Мне больше нечего сказать, и я должен упаковать свои записи. Нельзя допустить, чтобы все мои труды погибли от рук невежественных глупцов в белых балахонах.
     На какой-то момент отчаяние валига прорвалось наружу. На его лице можно было прочитать все муки ада. Но он вскоре взял себя в руки, как и подобает могучему властителю.
     — Что же, учитель, ступай. Весьма сожалею, что разочаровал тебя.
     — Нет, валиг. Разочаровать меня ты не можешь.
     Радетик оглядел присутствующих. Лицо Хоквинда по-прежнему оставалось каменной маской. Физиономия Фуада являлась наглядным пособием по изучению внутреннего конфликта, раздирающего этого человека. Было видно, что этому человеку есть что сказать, но он дал себе клятву хранить молчание.
     — Мегелин, — произнес Юсиф, когда Радетик подошел к двери. — Поезжай вместе с Гаруном. Он то немногое, что у меня осталось.
     Радетик кивнул и вышел.
     
     — Ну и дела, — сказал Драконоборец. — Протопать, убивая себя ускоренным маршем, весь путь от Высокого Крэга, для того чтобы спасти эту помойку, и теперь шпарить обратно? Не знаю, почему слабоумным дозволяется разрабатывать планы военных кампаний.
     — Вы только послушайте этого старого стратега, — издевательским тоном произнес Хаакен. — У человека не хватает ума, чтобы выдержать строй, а он делает вид, что разбирается в военном деле лучше, чем генерал или отец Гаруна, которые командовали армиями ещё в то время, когда его собственный папаша ещё только задумывал его сотворить.
     — Потише, вы! — сказал Браги. — Предполагается, что мы уходим отсюда тайком.
     — Чего зря волнуешься? Эти фургоны так скрипят, что их слышно с расстояния в четыре мили.
     Кавалеристы валига выехали ещё вечером в надежде очистить округу от лазутчиков Эль Мюрида. Теперь же в путь двинулась основная колонна. Солдаты Гильдии должны были охранять арьергард. Валиг надеялся, что уход заметят лишь тогда, когда догнать беглецов будет уже невозможно.
     — Рагнарсон!
     Перед Браги возник лейтенант Сангинет.
     — Сэр?
     — Твоя банда производит слишком много шума. Скажи Драконоборцу, чтобы он помолчал. А не то я скормлю его шакалам.
     — Слушаюсь, сэр. Если потребуется, я заткну ему пасть кляпом, сэр.
     На этом все должно было закончиться, однако Сангинет не уходил. Браги начал сникать. Когда офицер в конце концов ушел, Браги сказал Хаакену:
     — Он все знает, но должен притворяться, что ему ничего не известно. В противном случае ему надо принимать в отношении нас какие-то меры. Несмотря на то что мы спасли сына валига, нам долго придется ходить по угольям. Лейтенант обязательно попытается прихватить нас ещё на чем-нибудь. Рескирд, а тебе лучше притвориться, что ты вообще не учился разговаривать.
     — А что я сделал? Сказал вслух то, о чем все думают!
     — У остальных хватает ума держать свои мысли при себе. Ну ладно, пошли.
     Браги, покидая Эль Асвад, ни разу не оглянулся. Взгляд через плечо был бы взглядом в прошлое, а он не хотел мучить себя напрасными сожалениями о том, что вообще решил вступить в Гильдию. Решение было дурацким, но он так или иначе в Гильдии, и ему должно хватить упрямства продолжать начатое.
     Правда, и впереди он тоже не видел ничего обнадеживающего. Он чувствовал, что ему придется пролить свою кровь в песках этой дикой, чужой и совершенно непонятной для него земли.
     
     Гарун же смотрел назад. У него просто не было иного выбора. Несмотря на все утверждения, что он может ехать верхом, его все-таки положили на носилки лицом к замку.
     Гарун рыдал. Он не знал иного дома и был уверен, что больше никогда его не увидит. Он оплакивал отца и Фуада, для которых Эль Асвад значил много больше, чем для него. Он плакал, вспоминая своих предков, которые отважно удерживали Восточную Твердыню, не склоняясь перед врагом. И он оплакивал свое будущее. В самых общих чертах оно уже стало вырисовываться перед его мысленным взором.
     К носилкам подошел Мегелин и молча зашагал рядом. Никакие слова не могли бы быть красноречивее этого молчания.
     Еще до рассвета колонна растворилась в пустыне, так и не замеченная никем из врагов.
     
Глава 13
Ангел
     
     Потрясенный неожиданным ударом судьбы, Эль Мюрид отошел к Себил-эль-Селибу.
     Но прежде чем полностью уйти в себя, он вызвал Нассефа из-под Тройеса. Послание было составлено в решительном тоне и не допускало двойственного толкования. Нассеф должен вернуться, или его ждет гнев культа Хариша.
     Нассеф прибыл в рекордно короткий срок. Торопиться его заставили не столько слова послания, сколько его тон. Он боялся, что Эль Мюрид не выдержит напряжения и окончательно сломается. И то, что он увидел по возвращении, только усилило его опасения. Его зять вел себя так, словно мир вокруг него прекратил существование.
     Шесть дней Ученик восседал на Малахитовом Троне, не замечая никого вокруг. Он очень мало пил и почти ничего не ел, совершая путешествие по лабиринтам своей души. И Нассеф и Мириам страшно беспокоились.
     Нассеф. Циничный и ни во что не верящий Нассеф. Он сам являл собой половину всей проблемы. Он был не до конца искренен в деле служения Богу. Эль Мюрид умолял Творца простить его самого за то, что он согласился на компромисс. От Нассефа следовало избавиться ещё десять лет назад. Но надо было считаться с чувствами Мириам и принимать во внимание несравненные полководческие таланты Нассефа. А теперь следует учитывать и то, что некоторые Непобедимые могли стать более преданы своему командиру, нежели своему пророку. Отдать их под командование Нассефа было большой ошибкой.
     Однако еретики внутри движения будут ждать до тех пор, пока он не истребит всех внешних врагов.
     Но Нассеф… Он принимал взятки от роялистов, жаждущих сохранить свои жалкие жизни. Он торговал помилованием. Он присваивал чужие богатства для себя лично и для своих подручных. Он вербовал себе собственных сторонников. Может быть, и не прямо, но он стремился подчинить себе движение. Когда-нибудь он сможет попытаться откровенно подмять его под себя. Нассеф был Учеником Властелина Зла в стане Эль Мюрида.
     Но в дебри души Эль Мюрида загнало совсем не психическое потрясение. Нет. Его отрешенность от жизни была порождена не поражением под Восточной Твердыней. Да и поражение оказалось не столь серьезным, как представлялось вначале. Враг не решился на погоню, опасаясь наткнуться на засаду. Причиной глубоких раздумий и сомнений Эль Мюрида явился уход валига из Эль Асвада.
     Это событие произошло крайне неожиданно, и оно было совершенно не в характере Юсифа. Валиг человек упорный — боец, а не беглец. Отступление не имело никакого смысла после стольких лет упорного противостояния.
     Уход Юсифа лишил Эль Мюрида цели его существования. В течение многих лет все его планы рушились под ударами этого человека, и он отвык заглядывать в будущее дальше поражения Юсифа. Теперь он просто не знал, что делать.
     Юсиф ушел из крепости, но не из мыслей Ученика. Почему он отступил? Что нового он мог узнать? В конце концов Пророк вызвал Нассефа и задал ему эти вопросы.
     — Не знаю, — ответил Нассеф. — Я не перестаю задавать те же вопросы Эль Надиму и Хали. Я переговорил со многими людьми. Вот уже неделю не могу сомкнуть глаз. Но тебе я ничего сказать не в состоянии. Совершенно определенно знаю лишь то, что Абуд его не вызывал. В Аль-Ремише ничего не происходило.
     Ни одно событие в столице не могло пройти мимо внимания Нассефа — он имел своего агента в самом Королевском Шатре.
     — В таком случае ему известно не больше, чем нам, — задумчиво произнес Эль Мюрид. — Интересно, какой факт он интерпретирует не так, как мы?
     — За этим стоит западный дьявол Радетик.
     — Не исключено. Идолопоклонники чужих земель меня ненавидят. Они, вне всякого сомнения, чувствуют, что меня поддерживает десница Господня. Они знают, что я Его орудие, что я призван очистить неверных от греха. Они не что иное, как слуги Властелина Зла, пытающиеся продлить его господство в проклятых королевствах.
     Что означает эта почти незаметная ухмылка на губах Нассефа?
     — Папа!
     Девчонка радостно прыгала на одной ноге. Первой реакцией Эль Мюрида было желание хорошенько отшлепать дочь за столь непочтительное поведение в храме. Но затем Ученик решил, что это будет несправедливо — ведь он на столько времени лишил дочь своего внимания!
     — Этот ребенок иногда ведет себя как дикарь, — заметил Нассеф.
     — С каких это пор смех считается оскорблением для Господа? Оставь нас. — Он позволил девочке забраться ему на колени. — В чем дело, дорогая?
     Дочери вот-вот должно было исполниться двенадцать.
     Неужели с той поры пролетело столько времени? Жизнь несется с огромной скоростью, а он все ещё так далек от осуществления своего предназначения. Этот безбожный Юсиф. Нассеф одержал столько побед, но они мало что значили, пока валиг держал движение запечатанным в Себил-эль-Селибе.
     — Да ничего. Я просто хотела узнать, кончил ты думать или нет? — ответила девочка, устраиваясь поуютнее на коленях отца.
     Он ещё раз устыдился своего желания наказать дочь. Это желание, вне сомнения, наслал на него Властелин Зла. Чернокрылый вампир.
     Девочка находилась в переломном возрасте. От превращения в женщину её отделял лишь один маленький шаг. Скоро её грудь начнет наливаться соком, а бедра становиться шире. Она будет готова к замужеству. Уже сейчас его наиболее преданные последователи были шокированы тем, что он позволяет ей бегать по Себил-эль-Селибу с открытым лицом и разрешает сопровождать Нассефа в его наиболее безопасных вылазках.
     Не исключено, что сам Нассеф хотел заполучить её.
     А у девочки до сей поры нет имени.
     — Ты сама знаешь, дорогая, что я этому не поверю. Тебя привело сюда что-то ещё помимо заботы о твоем старом, ворчливом папе.
     — Значит…
     — Я не могу сказать ни да, ни нет, пока ты мне не скажешь.
     — Фатима сказала, что научит меня танцевать, если ты согласишься, — затараторила она. — Пожалуйста! Ну пожалуйста, пап! Можно? Очень тебя прошу.
     — А медленнее говорить ты умеешь?
     Фатима — любимая прислужница Мириам сама по себе была прекрасной пропагандой учения Эль Мюрида. Исправившаяся проститутка была живым доказательством того, что каждый, кто ищет истину, — даже женщина — может оказаться вполне достойным существом в глазах того Бога, о котором твердит Ученик.
     В этом утверждении состоял наиболее серьезный отход Эль Мюрида от признанных догм, и он до сих пор встречался с непониманием, когда говорил о всеобщем равенстве перед Творцом.
     Проститутка стояла на социальной лестнице настолько ниже жены, насколько сама жена стояла ниже мужа.
     Даже в Хаммад-аль-Накире Природа давала о себе знать среди юных.
     Это серьезно, подумал он. Маленькие девочки редко начинают интересоваться танцами без того, чтобы не начать интересоваться мальчиками. И с этого момента, увы, они перестают быть маленькими.
     Настало время поговорить с Мириам о покрывале для дочери.
     — Время несется на быстром скакуне, малышка, — со вздохом произнес он. — Все появляется и проходит в мгновение ока.
     Она сморщила личико в полной уверенности, что сейчас услышит отказ.
     — Дай мне немного подумать, — продолжил Эль Мюрид. — Всего несколько дней. Хорошо?
     — Хорошо, — ответила она, повеселев. Девочка знала, что просьба отложить решение означает прелюдию к согласию. Девочка поцеловала отца, соскользнула с его колен и мгновенно превратилась в неуклюжее существо, почти целиком состоящее из тонких убегающих ножек и размахивающих им в такт ручек.
     Ее провожали неодобрительные взгляды клириков.
     — Хадж! — обратился Эль Мюрид к главе своих телохранителей. — Мы собираемся в путешествие. Распорядись, чтобы все были готовы.
     Далеко к югу от Себил-эль-Селиба и чуть южнее Эль Асвада, слегка отстранившись от родного хребта Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги, стояла гора. Называлась она Джебал-аль-Джинн, или Гора Демонов. Иногда, впрочем, её именовали Рогатой Горой. Последнее название гора получила потому, что, если взглянуть на неё с юго-запада, она напоминала поднимающуюся из пустыни рогатую голову. Именно здесь Эль Мюрид встречался со своим Ангелом, когда терял ориентиры и чувствовал, что нуждается в совете. Он никогда не задавал себе вопроса, почему посланец Бога избрал для встреч место столь отдаленное и вдобавок обладающее такой зловещей репутацией.
     Вера Ученика подверглась серьезному испытанию, пока он, испытывая боль во всем теле, в одиночестве совершал восхождение на вершину. Ответит ли ему посланник Творца после столь длительного перерыва, спрашивал он себя. Эль Мюрид не искал встречи с Ангелом со времени своего первого, столь плачевного посещения Аль-Ремиша. Но Ангел обещал встретиться на Джебал-аль-Джинн. Однако иногда даже Ангельские обещания способны вызвать подозрение.
     Рогатая Гора считалась очень плохим местом. На ней издревле лежало проклятие. Никто уже не знал, почему оно было наложено, но зло, сохранившись в камнях и деревьях, было готово обрушиться на любого, кто осмелится нарушить покой горы. Каждый раз, совершая восхождение, Ученик страстно желал, чтобы его ментор избрал для встреч более гостеприимное место.
     Но, несмотря на все свои сомнения, Ученик продолжал путь. Зло следует победить в его собственном гнезде. Разве может Свет одолеть Тьму, не взяв штурмом её оплот?
     Но когда миновала ночь и большая часть дня, а его небесный собеседник так и не появился, им снова овладели сомнения. Начинался ещё один вечер, и тени от пламени костра уже начали свою пляску на голых скалах.
     Посланник небес прибыл под раскаты грома и сверкание молний, видимых с огромного расстояния. Трижды облетев Рогатую Гору на своем крылатом скакуне, он приземлился в пятидесяти ярдах от костра Эль Мюрида. Ученик поднялся, уважительно потупив взор.
     Ангел, который почему-то упорно принимал форму маленького сгорбленного старика, заковылял к Эль Мюриду по покрытому трещинами базальту. За спиной старика висел какой-то инструмент, напоминающий формой рог изобилия и казавшийся непропорционально большим для крошечного старца.
     Ангел положил рог на камни и уселся на него.
     — Я думал, что услышу твой зов раньше, — произнес посланец небес.
     Сердце Эль Мюрида затрепетало. Ученик и сейчас боялся старика так, как боялся его мальчишкой много лет назад.
     — В этом не было необходимости. Все шло так, как надо.
     — Однако слишком медленно, не так ли?
     Эль Мюрид робко поднял глаза на Ангела и встретил проницательный взгляд божественного посланца.
     — Да, медленно, — сказал Ученик. — Вначале я спешил, но Вади Эль Куф научил меня не срывать плод, пока тот не созрел.
     — Так что же случилось сейчас?
     Эль Мюрид несказанно удивился тому, что Ангел задает вопросы. Тем не менее он рассказал о странном бегстве Юсифа после осады и о назревающем кризисе в собственной семье. Закончив рассказ, Ученик попросил старца зажечь для него путеводный свет.
     — Твой следующий шаг совершенно очевиден, и я удивлен тому, что ты меня призвал. Нассеф должен был тебе все сказать. Собери все силы и нанеси удар. Захвати Аль-Ремиш. Кто сможет остановить тебя после того, как ушел валиг? Возьми в свои руки Святилище, и все проблемы твоей семьи решатся сами собой.
     — Но…
     — Понимаю. Обжегшись однажды на молоке, дуют на воду. Дважды обжегшись, цепенеют от ужаса. Вади Эль Куф не повторится. Владеющие магической Силой детишки также не преподнесут тебе неприятных сюрпризов. Скажи Нассефу, что я буду лично следить за ним, а затем спусти его с цепи. У него хватит способностей решить задачу.
     Затем Ангел обрисовал план действий, проявив при этом такое знание людей и обстановки, что Ученик перестал сомневаться и совершенно успокоился.
     — Прежде чем мы расстанемся, я преподнесу тебе ещё один знак моего расположения, — сказал старец, сполз со своего сиденья, встал на колени и что-то прошептал в рог. Затем он поднял его и потряс. Из раструба что-то выпало. — Пусть Нассеф передаст этот предмет своему агенту в Королевском Шатре. Через неделю после передачи он должен будет нанести удар.
     Эль Мюрид принял от старца ларчик из тикового дерева и недоуменно уставился на подарок.
     Ангел неожиданно заспешил к своему крылатому коню, и тот взлетел, как только всадник оказался в седле. Эль Мюрид закричал ему вслед. Ведь он только-только приступил к обсуждению своих проблем.
     Крылатый конь облетел вокруг рогатого пика. Загремел гром, и молнии распороли небо. Между украшающими гору рогами заметались сгустки огня. Два клуба пламени столкнулись в полете и, взорвавшись, взмыли в небо, образовав символ, значения которого Эль Мюрид разобрать не мог, так как знак оказался прямо над его головой.
     Ослепительный свет постепенно померк. Когда к Эль Мюриду вернулось зрение, в небе все было как прежде. Ученик, что-то невнятно бормоча, вернулся к своему костру, сел и задумчиво уставился на подарок.
     После секундного колебания он открыл ларчик.
     — Неужели наперстные кимвалы? — спросил он у ночи.
     В ларце обнаружился набор великолепных металлических дисков, надеваемых на пальцы танцовщицы. Этот инструмент был достоин женщины, призванной танцевать перед королями.
     — Наперстные кимвалы, — снова пробормотал он. Что это могло бы означать? Но ведь посланец Бога не мог ошибиться? А может быть, все-таки мог?
     Эль Мюрид посмотрел в небо, но Ангел уже давно скрылся.
     Пройдут десятилетия, прежде чем он снова повстречает посланника небес.
     — Кимвалы, — повторил он, глядя на далекие костры внизу, около которых его ждали Непобедимые и Нассеф. Перед ним предстал образ шурина. С этим человеком, видимо, что-то придется делать. После того, как падет Аль-Ремиш.
     — Нассеф, помоги, — едва слышно позвал он, доковыляв наконец до лагеря. Была глубокая ночь, но Нассеф не спал, изучая в свете луны и костра грубо начертанные карты.
     Военачальник подошел к Эль Мюриду.
     — Ты выглядишь ужасно, — сказал он.
     — Это действует заклятие. Болит все. Рука, голень, каждый сустав.
     — Тебе надо поесть, — произнес Нассеф, задумчиво глядя на гору. — Да и сон, думаю, не повредит.
     — Не сейчас. Мне надо тебе что-то сказать. Я беседовал с Ангелом.
     — И… — Глаза Нассефа превратились в две узкие щелочки.
     — Он сказал мне то, что я хотел услышать. Аль-Ремиш — абрикос, который созрел для того, чтобы его сорвать.
     — Боже…
     — Слушай, Нассеф, и старайся не перебивать. Вади Эль Куф на сей раз не повторится. Мы не будем пытаться победить их лишь числом. Мы используем разработанную тобой тактику. Мы станем передвигаться ночами теми путями, которые использовал Карим, когда ты послал его убить Фарида.
     Если Ученик и ожидал какой-либо реакции от Нассефа, то его постигло разочарование. Бич Божий ограничился лишь кивком.
     Эль Мюрида по-прежнему не оставляли мысли о том убийстве. Последовавшая вслед за ним истерика Абуда была предсказуема, но появление наемников явилось полной неожиданностью. Хали представил своему Властителю полный отчет об операции. Потери Карима оказались чересчур большими. Он был обязан привести домой больше людей, чем привел. Но ведь Карим являлся креатурой Нассефа, а Непобедимые, которых он повел за собой, были верны лишь Эль Мюриду.
     — Но прежде ты должен передать этот предмет своему тайному агенту при королевском дворе.
     Нассеф открыл ларец, а затем бросил взгляд в сторону Рогатой Горы. Только три человека знали, кто был его агент. Двое из них были он сам и агент. А третьим был вовсе не Эль Мюрид. Более того, Нассеф был уверен, что Ученик вообще не догадывался о существовании подобного агента.
     — Кимвалы? — спросил он.
     — Их дал мне Ангел. В них должно быть скрыто нечто необычное. Исполни, что он повелел, Нассеф.
     — Хм…
     — Какое положение на побережье?
     — Полностью под контролем.
     — Скажи, можем ли мы попытаться захватить Аль-Ремиш только с помощью Непобедимых?
     — Попытаться мы можем что угодно. Но это должен быть смелый удар. Совершенно неожиданный. Не думаю, что подобная операция осложнит наше положение на востоке. Там все идет к концу. Я передам командование Кариму. Он сумеет усмирить Тройес. Когда я уезжал, Тройес уже был готов начать переговоры. Несколько недель работы для Карима, и они пойдут на все наши условия. Эль Кадер уже подавил последние очаги сопротивления в южной части побережья. Эль Надим будет удерживать Себил-эль-Селиб. После того как Юсиф ушел, Эль Асвад не причинит нам никакого беспокойства.
     — Наконец-то, — вздохнул Ученик. — После стольких лет. Как ты думаешь, Нассеф, почему валиг бежал?
     Это был самый важный вопрос.
     — Мне самому хотелось бы это знать. Я все время размышляю о том, что он мог припрятать в рукаве. Ну да ладно. Мы попробуем взять Аль-Ремиш. Попытаться стоит, даже если из этого ничего не получится. В любом случае такой рейд им вряд ли понравится. Юсиф в Аль-Ремише будет для нас опаснее, чем в Эль Асваде, где его ресурсы были ограничены.
     Эль Мюрид постоянно носил с собой издевательскую записку Юсифа. Он извлек её, чтобы изучить в сотый раз, хотя каждое слово уже давно прочно сидело в его памяти.
     — «Мой дорогой Мика, — прочитал он вслух, — обстоятельства вынуждают меня временно покинуть мой дом. Я поручаю его твоим заботам, будучи уверенным, что ты во время моего отсутствия сохранишь его в полном порядке. Умоляю, без смущения пользуйся всей его роскошью во время своего пребывания там. Желаю, чтобы ты ожидал свое будущее с тем же нетерпением, с каким я ожидаю свое. Твой верный слуга Юсиф Аллаф Саид, валиг Эль Асвада».
     — Для меня это по-прежнему остается тайной, — сказал Нассеф.
     — Он издевается над нами, Нассеф. Хочет сказать, что ему известна какая-то тайна.
     — Или Радетик хочет, чтобы мы так думали.
     — Радетик?
     — Все это должен был придумать иностранец. Юсиф не настолько изощрен. Все это сильно смахивает на блеф.
     — Не исключено.
     — Не будем играть по его правилам. Забудь об этом послании. Суть дела в том, что в Аль-Ремише он получил возможность нашептывать слова Властелина Зла прямо в ухо короля. Теперь он может собрать против нас огромные силы роялистов.
     — Да. Конечно. Но нам следует действовать так, как сказал Ангел, и ударить в змеиное гнездо.
     — Каковы бы ни были мотивы Юсифа, Властитель, я полагаю, что он совершил большую ошибку. После того как валиг перестал блокировать выход из Себил-эль-Селиба, роялисты не смогут нас остановить, если мы сумеем избежать общей битвы. Превосходство, которое они имели над нами под Вади Эль Куф, пока ещё за ними.
     — Собери всех Непобедимых. Итак, в этом году в Аль-Ремише во время Дишархуна.
     — Счастлив повиноваться твоей воле, Властитель. Немедленно приступаю к делу. Передай мою любовь и наилучшие пожелания Мириам и детишкам.
     После ухода Нассефа Эль Мюрид ещё долго оставался в молчаливом одиночестве. Наступал критический момент. И из него следовало извлечь максимальную пользу. Ангел сказал, что после захвата Аль-Ремиша все проблемы решатся сами собой. Эль Мюрид продумывал, что необходимо предпринять в первую очередь.
     — Хадж.
     — Слушаю, Властитель.
     — Отыщи и приведи ко мне Мауфакка Хали.
     — Слушаюсь, Властитель.
     — Мой господин Ученик, — сказал Хали, представ перед Эль Мюридом. — Ты пожелал меня видеть?
     — У меня для тебя есть новости, Мауфакк. И поручение тоже.
     — Всегда готов служить тебе, Властитель.
     — Знаю. И приношу тебе свою благодарность. Особенно за то терпение, которое ты проявил в то время, когда мечи Непобедимых направлял Бич Божий.
     — Властитель, мы тогда изо всех сил пытались понять, почему это необходимо.
     — Ты видел свет на горе?
     — Видел, Властитель. Ты беседовал с Ангелом?
     — Да. И он сказал мне, что для Непобедимых настал час освободить Святилище Мразкима.
     — Значит, Королевство Покоя совсем рядом, Властитель?
     — Почти рядом. Мауфакк, мне показалось, что за время командования моего брата часть Непобедимых не устояла перед земными искушениями. Возможно, освобождение Святилища поможет очистить ряды от этих людей. Битва в Аль-Ремише будет очень жестокой, и много Непобедимых погибнет. Если наиболее верные из них окажутся в ином месте, если им будет поручена другая задача…
     Он не стал продолжать, но Мауфакк и без того все понял. На его лице промелькнула одна из самых жестоких улыбок, которую когда-либо доводилось видеть Ученику.
     — Понимаю. Какую задачу им поручить?
     — Оставляю это на твое усмотрение. Отбери своих людей и затем сообщи мне о характере той миссии, которую я им поручил. На сей раз мы отпразднуем Дишархун в Аль-Ремише.
     — Все будет сделано так, как ты повелел, Властитель, — произнес Мауфакк, зловеще усмехаясь.
     — Да пребудет с тобой мир, Мауфакк.
     — И с тобой, Властитель.
     Хали вышел. Эль Мюриду показалось, что предводитель Непобедимых стал выше на целую голову.
     Через некоторое время Ученик позвал негромко:
     — Хадж…
     — Слушаю, Властитель.
     — Найди лекаря. Он мне нужен немедленно.
     — Властитель?..
     — Гора отняла у меня много сил. Я нуждаюсь в помощи.
     Врач появился почти сразу. До вызова он спал и поэтому оделся поспешно и небрежно.
     — Слушаю, Властитель, — с недовольным видом произнес лекарь.
     — Мне больно, Эсмат. Ужасно больно. Лодыжка. Рука. Суставы. Дай мне что-нибудь.
     — Это действует заклятие, Властитель. Его необходимо снять. Лекарство же может принести вред. В последнее время вы принимали слишком много опиумных снадобий, у вас может возникнуть привыкание.
     — Не спорь со мной, Эсмат. Я не могу выполнять свои обязанности, постоянно борясь с болью.
     Эсмат уступил. Силой характера лекарь не отличался.
     Эль Мюрид откинулся на спинку трона и тут же утонул в успокаивающем тепле наркотика.
     Надо будет поискать врача, который сможет укротить болезни и перехитрить заклятие, наложенной щенком валига, думал Ученик. Приступы боли мучили его каждый день, и снадобья Эсмата помогали все меньше и меньше.
     
     Пустыня была все такой же бескрайней и голой, как и во время похода на Себил-эль-Селиб много лет тому назад, и столь же недружелюбной, как и во время его отчаянного бегства после битвы у Вади Эль Куф. Казалось, пустыня утратила свое обычное природное безразличие и стала откровенно враждебной. Но Эль Мюрид не позволял испугу взять верх. Более того, он наслаждался как самим походом, так и дикой красотой ландшафта.
     Поход открывал для Ученика новые перспективы, и от полной победы его теперь отделяли не годы, а всего лишь считанные дни. Пройдет совсем немного времени и Королевство Покоя станет явью, а он сможет посвятить все свое сердце и разум выполнению своей подлинной миссии — воссозданию империи, воссоединению древних земель в сиянии Подлинной Веры.
     Дни и часы неверных сочтены. Дети Властелина Зла обречены. Столь долгому восхождению Тьмы скоро будет положен конец.
     Радостное возбуждение совершенно преобразило Эль Мюрида. Он распахнул свою душу и стал появляться то тут, то там, чтобы весело поболтать или обменяться шуткой с Непобедимыми. Мириам даже начала ворчать, так как, по её мнению, подобное поведение разрушало величие образа Пророка.
     Вскоре он начал узнавать места, в которых побывал много лет назад.
     Долина, имевшая форму чаши, была где-то поблизости. И пока никто не бросил ему вызов. Ангел оказался прав. Нассеф снова проявил свой необыкновенный дар незаметно проскальзывать мимо вражеских дозоров. Могло создаться впечатление, что по пустыне движется войско, состоящее не из людей, а из призраков.
     Эль Мюрид радостно рассмеялся, увидев с края долины шпили храмов, похожие в лунном свете на серебряные башни.
     Час настал. Королевство Покоя было в его руках.
     — Благодарю тебя, Юсиф, — прошептал он. — На сей раз ты перехитрил самого себя.
     
Глава 14
Украденные мечты
     
     Гаруну казалось, что Аль-Ремиш совсем не изменился. Пыль, отбросы и кишащие повсюду паразиты остались точно такими, какими он их запомнил. Жара была как всегда нестерпимой. Казалось, что она стекает по стенкам чаши, заливая долину. Из-под навесов, восхваляя свои товары, вопили уличные торговцы. Женщины визжали на детей и на других женщин. Обозленные жарой мужчины при малейшем столкновении взрывались приступами ярости. Единственным заметным изменением по сравнению с предыдущими визитами было меньшее количество людей в городе. Но Гарун знал, что по мере приближения Дишархуна это различие исчезнет, и, как только толпы паломников затопят столицу, напряжение возрастет ещё сильнее.
     Уже сейчас в воздухе в атмосфере Аль-Ремиша ощущалось какое-то нездоровое напряжение, значительно большее, чем можно было бы ожидать в обычных обстоятельствах. Напряжение это было невозможно описать словами, но появление валига Эль Асвада со всем хозяйством и войском породило чувство вины и стыда среди тех, кто и пальцем не пошевелил для того, чтобы помочь Юсифу в его борьбе где-то далеко на юге. Его присутствие постоянно напоминало им об их вине, и это им крайне не нравилось. Кроме того, над столицей витала бледная тень страха. Реальность угрозы со стороны Эль Мюрида теперь могли отрицать лишь те, кто сознательно закрывал на неё глаза.
     — Именно это они и делают, — сказал Радетик Гаруну. — Ослепляют себя. Человек хочет верить, что неприятность минует, если её полностью игнорировать. Такова уж человеческая природа.
     — Некоторые из них ведут себя так, словно во всем виноваты мы. Мы сделали все, что в наших силах. Чего же они ещё хотят?
     — И это тоже свойственно природе человека. Человек рождается узколобым, близоруким и неблагодарным негодяем.
     Гарун покосился на учителя и, саркастически улыбаясь, произнес:
     — Ни разу не видел тебя в столь кислом состоянии духа, Мегелин.
     — Пребывание здесь преподнесло мне довольно много горьких уроков. И я боюсь, что уроки эти применимы и к так называемым цивилизованным нациям у меня дома.
     — Что там происходит? — спросил Гарун, увидев какую-то суету около отцовского шатра. У нескольких человек были щиты со знаками королевского дома.
     — Пойдем посмотрим.
     Около шатра им повстречался Фуад. У дяди был несколько растерянный и изумленный вид.
     — В чем дело? — спросил Гарун.
     — Это Ахмед. Он пригласил твоего отца и Али разделить с ним трапезу сегодня вечером. Там же будет и король.
     — Ты удивлен? — фыркнул Радетик.
     — Да, очень. Особенно после того, как они игнорировали нас вот уже столько вечеров.
     Гарун похолодел и обвел взглядом окружающие столицу холмы. До заката оставалось совсем немного времени. Им овладели дурные предчувствия.
     — Скажи Юсифу, чтобы тот держал свои взгляды при себе. Они сейчас здесь неприемлемы. Абуд — старик, мыслит он медленно, и ему требуется время, чтобы до конца осознать потерю южной пустыни.
     — Он бы понял все быстрее, если бы этот идиот Ахмед не болтался под ногами.
     — Возможно, Гарун! В чем дело?
     — Не знаю. Происходит нечто странное. Мне кажется, что приближающаяся ночь будет очень необычной.
     — Провидческие мысли, мой друг? Берегись тех снов, которые посетят тебя этой ночью. Фуад, убеди Валига не наседать на Абуда. Чтобы добиться успеха у Абуда, он прежде всего должен стать приемлемым членом придворного общества.
     — Скажу непременно, — ответил Фуад и отбыл, унося на лице одну из самых зловещих своих улыбок.
     — Пойдем, Гарун. Ты сможешь помочь разобрать мои бумаги.
     Плечи Гаруна уныло опустились. Бумагам и заметкам не было числа. И все они находились в полнейшем беспорядке. На то, чтобы их рассортировать, потребуются годы. К этому времени наберется новая гора записей.
     Он ещё раз взглянул на холмы. Они показались ему недружелюбными и какими-то холодными.
     
     Лалла была жемчужиной в гареме Абуда. И хотя ей едва исполнилось восемнадцать и в число жен короля она не входила, юная красавица, вне всякого сомнения, была наиболее могущественной женщиной в Аль-Ремише. Столица полнилась песнями, восхваляющими её красоту и грацию. Абуд был от неё без ума и выполнял малейшие прихоти. Ходили слухи, что он готов взять её в жены.
     Много лет тому назад девочку подарил королю один из мелких валигов с побережья моря Коцум. Но внимание Абуда она привлекла совсем недавно.
     Абуд вел себя как ослепленный страстью, неумный и упрямый мальчишка. При каждой возможности он выставлял напоказ прелести Лаллы, которые только он познал до конца, искушая весь двор своей любимой игрушкой. Каждую ночь он вызывал её из сераля и заставлял танцевать перед собравшейся знатью.
     Юсиф не мог оторвать глаз от её гибкого тела. Как и всякому мужчине, Лалла ему нравилась, но временами его мысли уплывали куда-то вдаль, и он начинал ощущать чувство необъяснимой вины. Его сердце не желало принимать доводы разума. Он не мог стряхнуть с себя чувство отчаяния, вызванное тем, что ему пришлось покинуть дом своих предков.
     Он и его сын Али были гостями кронпринца Ахмеда. Ахмед остался единственным человеком в окружении короля, которому ещё не опротивели попытки Юсифа организовать большой поход против Ученика.
     Юсиф не находил себе места. В Аль-Ремише творилось нечто странное и не правильное, хотя ничего конкретного Валиг не видел. Чувство беспокойства усиливалось всю неделю и этим вечером достигло такой силы, что по его коже поползли мурашки.
     Что-то очень нехорошее присутствовало и в Ахмеде. И это нехорошее особенно ярко проявлялось в те моменты, когда он смотрел на Лаллу. В его глазах была видна откровенная похоть. Но не только она одна. Он казался слишком возбужденным, и на его губах блуждала алчная и зловещая улыбка, которую он был не в силах скрыть. Юсиф опасался, что улыбка эта предшествует большому несчастью.
     Лалла подошла ближе, извиваясь всем телом. Ее роскошные бедра были в каких-то дюймах от него. Опасения Юсифа несколько рассеялись. Когда танцевала Лалла, даже его заботы отходили на второй план. Ее красота одурманивала, словно сильнейший наркотик.
     А как на неё взирал Ахмед! Создавалось впечатление, что он уже испытал все прелести этой женщины и настолько одурманен ими, что готов на убийство ради того, чтобы она принадлежала ему одному. Во взгляде кронпринца читалось безумие.
     Нервное напряжение, испытываемое Юсифом, обострило все его чувства, и он всем своим существом ощущал подспудные течения, наполняющие помещение. Параноидная подозрительность, увещевал он самого себя. На Лаллу с вожделением пялился не только Ахмед. По меньшей мере дюжина лиц кричала о том, что их обладатели — дикие Дети Пустыни готовы на убийство ради того, чтобы заполучить танцовщицу.
     Беспокойство снова стало овладевать Юсифом. Даже мелодичные колокольчики на пальцах Лаллы не могли успокоить его сердце. Это был отвратительный день. С юга наконец поступили новости, но они оказались скверными.
     Эль Мюрид взбирался на Рогатую Гору, и там произошло нечто зловещее. Пламя в небесах можно было увидеть с расстояния в сотни миль. Эль Мюрид спустился вниз преисполненный решимости. Он созвал под свои знамена племена пустыни, чтобы с их помощью изгнать роялистское зло. Согласно слухам, на его призыв ответили многие тысячи воинов, потрясенных внушительным зрелищем над Рогатой Горой.
     Говорили также, что Бич Божий покинул свои войска на побережье. Он собрал Непобедимых и пустился в путь. Лиса снова оказывается в курятнике, но в Аль-Ремише это, судя по всему, никого не волнует.
     Магическая стена, воздвигнутая на фундаменте добровольного ослепления, полностью изолировала долину в форме чаши, в которой стоял Аль-Ремиш. Реальность не могла пробиться через нежелание видеть истину. Военачальники роялистов, отгородившись от внешнего мира, предались наслаждениям. Даже самые закаленные из них, самые трезвые, самые практичные — и те в своем беспутстве уподобились кронпринцу.
     Юсиф был потрясен. Большинство этих людей он знал вот уже много десятилетий. Здесь, без сомнения, работали темные силы, иначе происходящее объяснить было невозможно. Создавалось впечатление, что все здесь бегут от реальности, пытаясь урвать напоследок как можно больше удовольствий.
     Но не все ещё потеряно, и это мог видеть любой дурак. Здесь на севере верных войск было достаточно для того, чтобы дважды сокрушить Эль Мюрида.
     Юсиф незаметно покосился в сторону хозяина. Кронпринц выглядел недовольным, внося диссонанс в общее веселье. Интересно, почему Ахмед решил в этот вечер пригласить своего далекого родственника с юга? Почему он так взволнован и столь откровенно похотлив?
     Поведение Абуда можно было извинить. Старику жить оставалось совсем немного, и он с ужасом ждал прихода Черной Дамы. Король старался призвать к себе призрак своей юности. Но Ахмед… Ахмеду прощения быть не могло.
     Юсиф тайно опросил наиболее трезвомыслящих представителей знати. Его собратья валиги были едины в том, что Ахмед — это ходячая катастрофа. После гибели Фарида он стал оказывать сильное влияние на своего отца, что таило в себе огромную опасность. Его советы привели к тому, что роялисты потерпели несколько мелких поражений от партизан Эль Мюрида, действующих неподалеку от Аль-Ремиша. Но те же трезвомыслящие отказывались от предложений Юсифа взять инициативу в свои руки…
     Королевство и двор разлагались, не успев умереть. Запах этого разложения пропитал всю державу. Страну разъедала коррупция. И никто не желал пошевелить пальцем для того, чтобы остановить распад. Самое трагичное было то, что Абуд все ещё был значительно сильнее, нежели Эль Мюрид. Решительный, готовый на действия вождь мог бы без труда уничтожить Ученика.
     Гнев впрыснул адреналин в жилы Юсифа, и он сквозь зубы процедил:
     — Его необходимо убрать!
     Это заявление вызвало косые взгляды гостей, сидящих с ним рядом. На валига частенько смотрели неодобрительно, поскольку он уже успел заслужить репутацию неотесанного провинциального родственника.
     — Перестань, Юсиф, — негромко произнес Абуд. — Помолчим, пока танцует Лалла.
     Юсиф перевел взгляд с короля на наследника. На лице Ахмеда была зловещая улыбка. Через несколько мгновений он, ни слова не говоря, выскользнул из помещения.
     Юсиф удивлялся этому не более секунды. Нежный звон наперстных кимвал, развевающиеся полупрозрачные покровы и шелковая кожа Лаллы полностью завладели его вниманием.
     
     — Да перестанешь ли ты наконец? — выпалил Рескирд. — Или хочешь, чтобы у меня крыша поехала?
     — Перестать что? — остановившись, спросил Браги.
     — Расхаживать. Туда-сюда. Туда-сюда. Как будто родить собираешься.
     Хаакен промычал, выражая согласие с Драконоборцем, и в свою очередь спросил:
     — В чем дело?
     Браги даже не замечал того, что расхаживает.
     — Не знаю. Избыток нервной энергии, наверное. Это место наводит на меня страх.
     Наемники стали лагерем на западном склоне чаши. Палатки стояли в отдалении от Аль-Ремиша, но недостаточно далеко, чтобы удовлетворить солдат. Между туземцами и чужаками то и дело возникали трения. Солдаты Гильдии пытались держаться особняком, обливая презрением этот варварский Аль-Ремиш и всех его обитателей.
     — Я слышал, что мы здесь надолго не задержимся, — сказал Рескирд. — Говорят, что они скоро с нами расплатятся и отпустят.
     — Жду не дождусь, — заметил Хаакен.
     Браги сел, но усидеть на месте не смог. Уже через минуту он снова принялся расхаживать вокруг костра.
     — Опять принялся за свое, — проворчал Рескирд.
     — Ты действуешь мне на нервы, — вступил Хаакен. — Почему бы тебе не пойти прогуляться?
     — Пожалуй, я это и сделаю. Может быть, найду Гаруна и узнаю, как его дела. Не видел его со времени нашего прибытия сюда.
     — Отличная идея. Только внимательнее смотри по сторонам, чтобы тебе не пришлось спасать его задницу в третий раз. — Хаакен и Рескирд весело заржали.
     Браги внимательно оглядел окружающие холмы, не зная, что он там хочет усмотреть. В воздухе ощущалась напряженность, которая обычно бывает перед грозой.
     — Да. Именно так я и сделаю.
     — Не задерживайся, — предупредил его Хаакен. — В полночь нам заступать в караул.
     Браги подтянул штаны и быстро зашагал прочь. Через несколько минут он уже оказался за пределами лагеря и шел между палатками паломников, прибывших в столицу на празднование Дишархуна. К тому времени, когда Браги добрался до самого города, его нервы немного успокоились, и он принялся размышлять о том, как лучше найти Гаруна среди людей, на языке которых он не знал ни слова. Рагнарсон не имел ни малейшего представления о том, где валиг разбил свой лагерь.
     К тому времени, когда поиски привели его к стене, окружающей Святилище Мразкима, он уже успел забыть о цели своей экспедиции, превратившись в обыкновенного зеваку. Раньше в городе ему бывать не доводилось. Даже во тьме ночи чужая архитектура поражала.
     
     Гарун не мог уснуть. И не только он один. Весь Аль-Ремиш, казалось, не находил себе места. Фуад, начав ещё на закате, продолжал точить свой меч. Мегелин расхаживал туда-сюда, раздражая Гаруна своей болтовней. Радетик утратил столь присущую ему точность речи и нес какую-то чепуху, перескакивая с одной темы на другую. Нервное напряжение возрастало, не находя выхода ни в каком определенном направлении.
     Первые возбужденные выкрики на улице даже принесли им какое-то облегчение. Когда они выскочили из своих шатров в лунную ночь, их лагерь уже кишел облаченными в белые балахоны Непобедимыми.
     — Откуда, дьявол бы их побрал, они возникли? — бросил Фуад и крикнул:
     — Алтаф! Белул! Ко мне!
     — Мегелин, что происходит?
     — Эль Мюрид здесь, Гарун! Возвратился, как и обещал, чтобы отпраздновать Дишархун.
     Через несколько мгновений началась всеобщая, хаотичная свалка. Роялисты и Непобедимые сражались без всякого плана. Главной задачей сражающихся было желание выстоять в схватке с ближайшим к нему противником.
     — Король мертв!
     Десять тысяч глоток издали вопль отчаяния. Многие роялисты, побросав оружие, обратились в бегство. Это в полной мере проявилась та внутренняя гниль сторонников короля, которую ощутил Юсиф, едва успев появиться в Аль-Ремише.
     — Ахмед предал своего отца!
     Это сообщение о сыновней измене было даже более деморализующим, нежели весть о кончине короля. Как можно сражаться за Корону, если наследник монарха находится в стане врага?
     — Отец, значит, был там? — спросил Гарун.
     — Совершенно верно, — задумчиво протянул Радетик. — Но он…
     — Я найду его, — прорычал Фуад. — Я ему нужен. Рядом с ним сейчас нет никого, кроме Али. Некому прикрыть его со спины! — С этими словами он, широко взмахнув острым как бритва мечом, срубил ближайшего к нему врага.
     — Фуад! — выкрикнул Радетик. — Вернись! Там ты уже ничего не сможешь сделать!
     Но Фуад ничего не слышал.
     Гарун бросился вслед за дядей, но Радетик успел схватить его за рукав.
     — Не будь идиотом!
     — Мегелин!
     — Нет. Это же глупо. Подумай. Теперь ты стоишь вплотную к троном. Кто наследует твоему отцу и Али? Никто. Во всяком случае, не Ахмед. Только не Ахмед. Ахмед — покойник, вне зависимости от того, кто победит сейчас. Нассеф хочет его смерти даже гораздо больше, чем мы.
     Гарун попытался вырваться, но Радетик держал крепко.
     — Стража, к нам! — приказал он.
     Некоторые из людей валига повиновались. Они слышали, что перед этим говорил Радетик.
     — Претендент должен остаться обязательно, Гарун. В противном случае все потеряно. За тобой в линии наследования стоит Нассеф.
     Белые мантии продолжали рекой литься в Аль-Ремиш. Но впереди них мчались замешательство и паника. Дважды Мегелину и охране пришлось отбиваться от нападения. Радетик продолжал собирать вокруг себя сторонников короля.
     С целью истребить семейство валига появился новый отряд Непобедимых. Воины были полны решимости. Радетик сражался словно демон, показывая те приемы боя, которые редко можно было увидеть за пределами фехтовальных залов Ребсамена. Его упорство подняло дух людей, которых он сумел собрать вокруг себя. Гарун бился бок о бок с учителем, стараясь улучить минуту, чтобы обратиться к своему искусству шагана. Однако Непобедимые так и не предоставили ему такой возможности. Его товарищи начали ослабевать.
     Гарун тем не менее попытался запустить руку в мешок с магическими принадлежностями. У него над ухом просвистел клинок. Юноша выронил мешок и потерял его из виду.
     Остановить Непобедимых было невозможно. Сейчас он умрет…
     Дикий рев перекрыл шум ночного сражения. Вращая меч над головой обеими руками, в строй Непобедимых с тыла врубился Браги Рагнарсон. Через несколько секунд полдюжины белых балахонов валялась на земле. Некоторые бросились в стороны от меча безумца. Северянин набросился на оставшихся, колошматя своим тяжелым мечом по их саблям.
     Непобедимые разбежались, а Гарун, истерически расхохотавшись и глядя на Мегелина, выдавил:
     — Третий раз! Он сделал это трижды!
     На заплетающихся ногах он побрел к Браги, который продолжал размахивать мечом, обзывая Непобедимых трусами и приглашая их вернуться. Гарун обнял гиганта и произнес:
     — Не могу поверить. Снова ты!
     Браги стоял и, тяжело дыша, смотрел вслед убегающим Непобедимым.
     — Значит, я все-таки нашел тебя? Охотился с самого заката.
     — Успел как раз вовремя! Угадал точно в срок!
     — Вот уж не думал, что такое может случиться со мной, — содрогаясь произнес Браги.
     — Мой отец впадал в безумие, когда хотел этого, но… Однако, что происходит? Как они сюда попали? Мне, пожалуй, лучше отправиться в лагерь.
     — Отсюда, парень, тебе туда не попасть. — На склоне, чуть ниже лагеря наемников кипела битва. — Оставайся здесь. Гамел. Найди Королевский штандарт. Надо показать нашим людям место сбора.
     Радетик делал все, что возможно, непрерывно упоминая Трон, Корону и короля, но предотвратить полное крушение не удавалось. Аль-Ремиш был обречен. Несмотря на отчаянные вылазки наемников из своего лагеря, инерцию разгрома остановить было невозможно.
     — Мегелин, как могло случиться, что Аль-Ремиш так легко пал? — чуть ли не скуля спросил Гарун. — Ведь здесь так много преданных и храбрых воинов.
     — Большинство из которых немедленно пустились в бегство, — ответил Радетик.
     К ним подошла группа молодых людей под командованием раненого офицера.
     — Сыновья знати, ваше величество, — прошептал он. — Позаботьтесь о… — Не закончив фразы, воин рухнул на землю.
     Гарун в изумлении взглянул на тело.
     — Ваше величество? — прошептал молодой человек. — Он назвал меня величеством.
     — Новости распространяются быстро, — сказал Мегелин. — Посмотрите. Наемники уходят. Настало время двигаться и нам. Вы все, соберите животных, где только можете, и провиант.
     — Мегелин…
     — Времени для спора, Гарун, не осталось, — бросил он, а затем, обращаясь к Браги, произнес по-тролледингски:
     — А ты присмотри за ним. Не позволяй ему творить глупости.
     — Мне надо вернуться в часть, — возразил Рагнарсон.
     — Боюсь, что ты опоздал, сынок. И притом сильно, — сказал Радетик и продолжил спор с Гаруном.
     Гарун постепенно уступал неопровержимым доводам Мегелина. Аль-Ремиш потерян, так же как вся его семья. У него не осталось никого кроме Мегелина и этого странного юноши с севера. Дрожа от ярости и ненависти, он позволил Радетику увести себя в ночь.
     
     Ахмед ждал среди мертвых, обнимая испуганную Лаллу. Вокруг стояли солдаты его личной охраны. Воины выполняли свой долг, несмотря на то что ненавидели кронпринца за отцеубийство и измену. Примерно дюжина Непобедимых наблюдали за ними, проявляя полнейше равнодушие к следам недавней бойни.
     Сердце Ахмеда бешено колотилось в груди, похожее на чудовище, стремящееся вырваться из тесной клетки.
     — Я сделал это ради тебя, Лалла. Я сделал это ради тебя.
     Девушка не отвечала.
     Непобедимые приняли стойку смирно. В помещение вошел человек в черном. Пришелец обвел присутствующих жестким взглядом. Полы его бурнуса попали в лужу крови. Человек недовольно проворчал.
     Кровь здесь была повсюду. На стенах, на полу, на мебели и на телах. Трупы громоздились один на другом. Мертвецов в белом было гораздо больше, чем покойников в ярких одеждах, которые предпочитали роялисты. Абуд обрадовался бы, увидев подобное, хихикнул про себя Ахмед. На какой-то момент он забыл, кто здесь умер первым.
     Пришелец что-то спросил, но Ахмед не уловил вопроса. Все его внимание было посвящено Лалле. Девушка плакала.
     Его плечо сильно сжала чья-то рука. Все тело пронзила острая боль.
     — Прекратите! — взвизгнул он.
     — Поднимайся! — Пришелец сдавил плечо ещё крепче. Охранники принца выжидали, не зная как поступить.
     — Ты не смеешь так поступать. Прикосновение к королю карается смертью. — Ахмед потянулся к Лалле.
     — Перестань прикидываться идиотом. Никакой ты не король и никогда им не будешь!
     — Да кто ты такой? — Несмотря на испуг, Ахмед сохранил столь свойственное всем Квесани высокомерие.
     — Я — Бич Божий, человек, с которым ты вел переписку.
     — В таком случае ты знаешь, что я — король. Ты согласился помочь мне занять трон.
     — Да, я это сделал — тонко улыбнувшись, проговорил Нассеф. — Но я никогда не обещал помогать тебе усидеть на нем.
     Ахмед был потрясен.
     — Но ты же обещал… Лалла…
     Он предал свою семью и убил отца ради того, чтобы стать королем и обладать Лаллой. Первоначально это была её идея…
     — Кроме того, я обещал тебе эту женщину, не так ли? Заприте её вместе с ним.
     — Но, господин, — запротестовала Лалла, — я сделала все так, как ты мне велел.
     — Уведите их, — приказал Нассеф, а затем, обернувшись к вошедшему следом за ним человеку, сказал:
     — Распорядись, чтобы здесь все убрали до прихода Ученика.
     — Нет! — взвизгнул Ахмед. Он вонзил кинжал в грудь одного из Непобедимых и полоснул по горлу другого. Его телохранители с энтузиазмом бросились в бой.
     Ахмед сделал вид, что нападает на Нассефа. Бич Божий, пытаясь избежать удара, запутался в полах бурнуса. Ахмед кинулся к выходу, и за ним последовали его телохранители.
     — За ними! — взревел Нассеф. — Убейте их! Убейте их всех! — Бросив взгляд на Лаллу, он приказал:
     — Отнимите у неё кимвалы. Нельзя позволить, чтобы она использовала их чары против нас. Сберегите девчонку для меня, — закончил он с жестокой улыбкой.
     
     Задержавшись на половине восточного склона долины, Гарун оглянулся. Примерно треть Аль-Ремиша была в огне. Сражение ещё продолжалось, но было ясно, что оно скоро закончится. На дальнем от него склоне пылал лагерь наемников. Хоквинд оставил его Непобедимым.
     — Мне очень жаль, — сказал Гарун, обращаясь к Браги. — Думаю, что сможешь воссоединиться с ними позже.
     — Да. Мне только хочется, чтобы брат узнал, что со мной все в порядке.
     — Мы не можем терять времени, Гарун, — напомнил Радетик.
     — Послушайте! — бросил Браги. — Кто-то приближается.
     Стук копыт становился все ближе. Сабли вылетели из ножен.
     — Спокойно! — сказал Гарун. — Это не Непобедимые.
     — Это Ахмед! — прорычал кто-то.
     — Убить его! — выкрикнул другой голос.
     Люди Гаруна окружили кронпринца. Послышались проклятия.
     — Назад! — выкрикнул Радетик. — У вас против него ничего нет. А слухи могли быть распущены специально. Приведи его ко мне, Гарун. Послушаем, что он скажет. — В глубине души Радетик верил в самое худшее.
     Но Ахмеду не хватило времени на то, чтобы признать свою вину. Отряд поднялся на вершину склона и оказался лицом к лицу с противником.
     — Это Эль Мюрид! — воскликнул Гарун. — Вперед!
     Телохранителей Ученика было значительно больше, чем роялистов, но они были разбросаны по большой территории и к тому же не ожидали нападения. Семейство Ученика и его многочисленные слуги, спешившись, сидели или лежали на земле, некоторые из них дремали.
     — Может быть, Бог все-таки есть, — пробормотал Радетик, пришпоривая коня. Один удар способен полностью изменить ход войны. Без Эль Мюрида его движение мертво.
     Гарун и Браги прорубились через вражеский пикет. И теперь их клинки без устали опускались на незащищенные плечи и головы членов семейства и слуг Ученика. Женщины визжали. Мужчины разбегались в разные стороны. Боевой клич роялистов заполнил ночь.
     Телохранители из числа Непобедимых, придя в себя, бросились на роялистов с безумной, неукротимой яростью. Они ценили своего Пророка больше собственной жизни.
     — Куда ты спрятался, Маленький Дьявол, — вопил Гарун. — Выйди и умри как мужчина, трус!
     Ахмед встал рядом с Гаруном, с противоположной от Браги стороны. Он сражался с такой яростью, которую было невозможно ожидать от него всего лишь час назад.
     Гарун, увидев, как среди скал чуть поодаль от него пробирается какой-то мальчишка, пришпорил коня. В тот же миг откуда-то сбоку возникла лошадь и вынудила Гаруна отвернуть. На мгновение он встретился взглядом с девочкой-всадницей. В её глазах он увидел огонь и сталь. Увидел душу, которую было нельзя ничем запугать. И не только это… Но она ускакала, унося с собой мальчишку. Гарун переключил внимание на женщину, бежавшую вслед за детьми.
     С изумление он понял, что знает её. Это была жена Ученика. И снова с открытым лицом. Он взмахнул саблей, и клинок врубился в плоть. Женщина вскрикнула. Но Гарун уже проскакал мимо, чтобы развернуться и найти новую жертву. Ученик должен находиться где-то рядом.
     В этот миг он почувствовал удар и понял, что ранен, хотя боли и не было. Браги срубил одного Непобедимого, в то время как Ахмед дрался ещё с двумя. К ним приближался четвертый. Гарун забыл, что Ученик бьется за свою жизнь.
     Прошло пять минут. Эти минуты показались ему вечностью. Он слышал, как Мегелин кричит полным боли голосом, собирая вокруг себя роялистов и приказывая им отходить. Ему хотелось отменить распоряжение Радетика, хотелось остаться, чтобы продолжать бой. Упускать такую возможность он не имеет права… Но при этом он понимал, почему Мегелин командует отступление. К этому времени роялисты начали получать полной мерой от численно превосходящего их противника. Половина их погибла, большинство остальных были ранены.
     — Гарун! — кричал Мегелин. — Уходим! Все кончено!
     Браги, отведя в сторону меч, схватил поводья коня Гаруна. Гарун дернулся в седле. Рана оказалась серьезнее, чем он думал.
     Несмотря на ранение, отходом командовал Радетик.
     — Захватите как можно больше лошадей! — кричал он. — И верблюдов! У нас множество безлошадных раненых. Непобедимые могли бы с ними разделаться без труда, если бы чуть меньше беспокоились о безопасности своего Пророка и его семейства.
     — Быстрее! Быстрее! — торопил Радетик. — А вы, здоровые, рассадите раненых по двое на одно животное.
     Гарун оглянулся ещё раз. Поле битвы было усеяно мертвыми и умирающими. Большинство из них были сторонниками Эль Мюрида.
     — Мы достали его? — прохрипел он, обращаясь к Браги. — Как ты думаешь?
     — Нет, — ответил северянин. — Не достали.
     — Будь он проклят. Проклят! Проклят!
     — Если на его стороне и не Бог — то уж Дьявол точно, — произнес с усталой усмешкой Браги. — Двигайся. Они поскачут за нами, как только наведут у себя порядок.
     
Глава 15
Король-без-трона
     
     Караван состоял из двадцати одной лошади, двадцати трех человек и восьми верблюдов.
     Люди и животные брели под палящим полуденным солнцем по выбеленной до цвета кости пустыне. Лишь тяжелораненые покачивались в седлах. Те же, кто брел пешком, со стонами и проклятиями волокли за собой упирающихся животных по каменистому, пыльному и обдуваемому всеми ветрами руслу высохшей реки. Унижение, отчаяние и ожидание неминуемой смерти были постоянными спутниками этих людей. Сердца людей разрывались от предательства Ахмеда, но никто из них не испытывал боли сильнее, нежели он сам.
     Люди цеплялись за жизнь и продолжали путь только потому, что жаждали отомстить. Королевство было потеряно, но Королевская Кровь и Корона остались целы, и их следовало сохранить ради будущего.
     Эти идеи не проявлялись в каких-либо связных мыслях. Люди были слишком измождены для того, чтобы размышлять. Решимость скрывалась у них внутри. Внешне же они были заняты лишь борьбой с жарой, жаждой и усталостью. В конечном итоге все желания сводились к одному — сделать следующий шаг.
     Русло исчезло, превратившись в раскаленную добела равнину, усеянную скальными выступами размером с хорошую палатку.
     — Вот подходящее место, — прохрипел Ахмед.
     — Я запрещаю, — ответил Гарун. — Я теперь король. Ты уступил мне власть, и я запрещаю.
     Ахмед дал сигнал, и его люди заняли позиции за скалами.
     — Да поможет вам Бог, ваше величество.
     — Проклятие!
     — Гарун, — голос Радетика походил одновременно на шепот и на стон, — позволь человеку умереть той смертью, которую он для себя избрал.
     — Он прав, — добавил Браги и стал собирать воду у тех, кто оставался в засаде.
     Гаруна мучили сомнения. Эти люди едва его знали. И в том, что они остаются умирать за него, он видел какую-то вопиющую несправедливость.
     — Ахмед…
     — Уходите, ваше величество. Клубы пыли приближаются. Мы умираем ради Королевской Крови. Таков наш выбор. Ступайте.
     Браги закончил сбор воды и спросил:
     — Гарун, ты идешь? Или прикажешь тебя тащить?
     — Хорошо, хорошо, иду, — ответил Гарун и двинулся в путь.
     Теперь их осталось шестеро, и все, кроме Мегелина, шли пешком. Радетик сидел в седле, а его внутренности постепенно вытекали на спину лошади, которую вел на поводу Гарун. Браги пытался сбить в кучу остальных животных и трех мальчишек.
     "Я — король, твердил себе Гарун. Король. Как это могло случиться?»
     Али умер. Юсиф умер. Фуад погиб, так же как и его сыновья. Ахмед в искупление своей вины избрал смерть. Таким образом, остался один Гарун бин Юсиф, за которым в линии наследования шел Нассеф.
     Он не позволит Божьему Бичу захватить королевство.
     Правда, от королевства мало что осталось, размышлял он. Но даже для того, чтобы получить эти остатки, потребуется пролить море крови и слез. Если он попытается… Он оглянулся. Воинов, укрывшихся в засаде, видно не было, и Гарун послал Ахмеду последний молчаливый привет.
     В смертельной ситуации, в минуту наивысшего кризиса Ахмед проявил такой характер, которого от него никто не ждал. В нем пробудилось мафти аль хазид прошлых времен — так называемая «гордость смерти», позволявшая легионам Ильказара стоять подобно скале, невзирая на неминуемое полное уничтожение.
     Поднятые преследователями клубы пыли были уже совсем рядом. Отряд вел сам Нассеф. Никто иной не смог бы обеспечить столь отчаянной гонки.
     Гарун увидел, как спотыкается Браги, пытаясь вернуть норовистого верблюда в караван. Мальчишки вот-вот были готовы уподобиться этому верблюду. Никакой надежды не останется, если он попытается спасти весь свой отряд.
     — Все или никто. Все или никто, — шептал он себе, прогоняя постыдную мысль о том, что если бросить всех остальных, то он и Браги могли бы спастись.
     Птицы — пожиратели падали, кружились в воздухе, как бы гарантируя своим присутствием верную смерть. Нассеф без труда мог обнаружить беглецов, следя за их полетом.
     Гарун уткнулся взглядом в землю под ноги.
     — Шаг, ещё шаг… еще… — бормотал он не переставая. В конце концов ему удалось втянуть лошадь Радетика в тень очередной речной долины. Интересно, сколько ещё до гор, спрашивал он себя. Слишком далеко. Его плоть была готова предать волю и капитулировать перед неизбежностью.
     Покрытые трещинами губы Гаруна растянулись в слабой улыбке. Ведь совсем недавно они бросились на Ученика словно бешеные волки и чуть не прикончили его. Едва не убили жену и чуть было не захватили жемчужину его сераля — дочь, которая наконец сможет получить имя во время празднования Дишархуна. Он все ещё не мог забыть её яростный взгляд округлившихся глаз, преисполненных желанием спасти брата. В этом взгляде он прочитал ещё что-то, но что именно, понять не мог.
     Гарун вспомнил о Мириам, и улыбка его стала шире. Видимо, он зацепил её саблей сильнее, чем думал. Нассеф преследовал его неумолимо и без устали. С такой одержимостью гонятся лишь за личным врагом. Он убивает своих людей этой гонкой.
     Рана на внешней стороне левой руки была не глубокой, но болезненной. Гарун ею гордился и нес окровавленную повязку как знак храбрости.
     Радетик застонал, и Гарун поднял глаза на старика. Бедный Мегелин, такой бледный, такой ослабевший. В поисках знания он забрался в немыслимую даль, где его и предало сердце. Он полюбил Гаруна. Старику следовало уйти в тот момент, когда закончился срок его договора. Но он забыл о своей родине, о своей стране, и вот теперь должен платить жизнью за этот проступок. А он, Гарун бин Юсиф, всего за несколько часов превратился в мужчину и воина. Теперь ему предстояло стать вождем и королем. Но пока он брел по незнакомой пустыне, изнывая от жары и жажды. В этом скорбном пути ему помогает лишь один растерянный чужеземец, а за спиной уже тявкают шакалы Эль Мюрида.
     Он должен выжить. Он должен отомстить за отца, брата, дядю и даже за мать. И за Мегелина, конечно. Прежде всего за Мегелина. Любимый Мегелин, который был ему отцом больше, чем Юсиф…
     Окружающий ландшафт его не интересовал. Он плелся, следуя изгибом долины до тех пор, пока долина в целом шла к северу, к хребту Капенрунг и границе Хаммад-аль-Накира. Браги и мальчишки плелись позади, вполне полагаясь на своего вожака. Высокие берега бывшей реки хоть и скверно, но все же защищали от солнца и ветра.
     Мысли Гаруна вновь обратились к дочери Эль Мюрида. Что же он все-таки увидел в её лице? Может быть, наступит день, когда…
     Только одно обстоятельство могло подсластить горечь роялистов, вызванную падением Аль-Ремиша. Непобедимые понесли огромные потери, что не позволит Ученику быстро развить свой успех. Разбросанные по стране сторонники короны получат время для того, чтобы перегруппироваться и контратаковать. Самопожертвование Ахмеда поднимет к борьбе тысячи колеблющихся сердец. Люди Хаммад-аль-Накира обожали подобные жесты.
     Гарун пытался отогнать от себя жару и отчаяние тем, что рисовал в уме картины будущего. Он размышлял о верных Короне людях. Некоторые из них разойдутся по всей стране, согласно планам, разработанным давным-давно отцом и Радетиком. Если потребуется, они смогут перегруппироваться за пределами Хаммад-аль-Накира. Ведение освободительной войны можно будет финансировать золотом, хранящимся в банках Хэлин-Деймиеля.
     Если он примет вызов судьбы, если станет их королем, то сможет ли он сплотить их вокруг себя и властвовать? Без Мегелина? Старик долго не продержится.
     Когда Мегелин упал, все рациональные мысли его покинули. Этот старый чужестранец стал для него всем. Юсиф лишь дал ему жизнь. Мегелин же любил мальчишку и развивал его ум. Мегелин слепил из него того человека, каким он сейчас стал.
     Гарун попытался поднять Радетика, но тут же почувствовал, что сердце старика остановилось.
     — Мегелин. Только не сейчас. Не сдавайся. Мы почти у цели. Мегелин! Не умирай!
     Но даже приказ короля был не способен предотвратить приход Черной Дамы.
     Смерть Мегелина явилась той последней соломинкой, которая ломает спину верблюда. Он не мог дольше сдерживать своего горя.
     — Будь ты проклят! — выкрикнул он, обращаясь лицом на юг. — Нассеф! Мика аль Рами! Вы умрете за это тысячью смертей! Мое мщение будет столь жестоким, что люди не забудут его и через тысячелетие!
     Гарун продолжал и продолжал выкрикивать яростные проклятия. Какая-то сохранившая хладнокровие часть разума подсказывала ему, что со стороны он выглядит смешным, но юноша был не в силах остановиться.
     Спутники Гаруна не обращали на него никакого внимания. Они просто сидели на камнях, молча ожидая, когда накопившиеся в нем боль и ярость выплеснутся до конца. Браги, правда, сделал безуспешную попытку утешить Гаруна, припомнив, какую боль он испытал после смерти отца.
     Возвращение Гаруна к жизни началось с приступа презрения к самому себе за то, что он стал поносить Браги за его заботу. Северянин отошел и уселся на обломок скалы, полностью игнорируя вопли Гаруна. Это поразило юношу в самое сердце, и он испытал новый приступ душевной муки. Неужели он настолько обезумел, что готов оскорблять своего единственного друга?
     Когда наступали моменты тишины, до них издалека доносились звуки схватки. Воины Ахмеда дорого продавали свои жизни. Он не имеет права допустить, чтобы их жертва оказалась напрасной. Он должен продолжать, а в крайнем случае сделать так, чтобы пустыня поглотила бы его прежде, чем он попадет в руки Бича Божьего.
     Он поцеловал своего учителя в холодеющую щеку. В его глазах стояли слезы.
     — Я буду оплакивать тебя, Мегелин. Эта пустыня не место для упокоения одного из лучших умов Ребсамена.
     Стервятники мрачными тенями сидели на окаймляющих долину скалах.
     — Но я должен оставить тебя. Ведь ты поймешь меня, не так ли? Ты же всегда учил меня понимать необходимость. — Гарун выпрямился и продолжил:
     — Браги! Надо двигаться. Они прорвутся сквозь засаду через несколько минут.
     Звуки сражения уже стали заметно тише.
     Он повел людей дальше в ночь, понимая, что темнота не остановит Нассефа. Остановить его могла только сама Черная Дама. Трое мальчишек все больше и больше слабели. Лошади встали и отказывались двигаться дальше. Даже верблюды становились все более и более несговорчивыми. Даже Браги начал злиться. Он не знал, как сладить с животными.
     Гарун забил наиболее слабую лошадь, собрал её кровь и распределил между беглецами. Их запасы воды давно закончились. Он обращался к Богу, сам не зная какому, чтобы тот одарил его мужеством, указал путь и сотворил чудо. Все его королевство сейчас ограничивалось узким и, возможно, не имеющим конца сухим руслом, извивающимся по пустыне.
     В середине ночи долина реки растворилась в пустыне, залитой серебряным светом равнодушной луны. Если бы Гарун остановился, чтобы прислушаться, до него ясно донеслись бы крики людей и ржание лошадей. Нассеф снова приближался к беглецам.
     Через несколько мгновений после того, как они вышли из долины, Гарун в изумлении остановился. Перед ним возвышалась странная старинная башня. Гарун сразу узнал тип строения. Императоры Ильказара построили сотни таких башен в качестве укрытий для местных гарнизонов. Их руины можно было увидеть во всех местах, где проходили Имперские легионы. Он был поражен потому, что никак не ожидал встретить следы человеческого обитания в подобной глуши.
     — Что это? — подходя к нему, спросил Браги.
     Из башни донесся жалобный стон.
     Гарун покачал головой и оглянулся. Мальчишки, не выдержав напряжения, рухнули.
     Стенание повторилось.
     — На животное не похоже, — сказал Браги.
     — Может быть, ветер?
     — Скорее всего какой-то дух.
     Гарун обратился к своему шестому чувству шагана.
     Оно ему ничего не сказало. Степень его магического искусства осталась низкой, и, кроме того, он устал, ослаб и был голоден.
     — Ничего не чувствую.
     — Посмотри!
     В амбразуре возникло освещенное бледным светом лицо.
     — Это не дух.
     — Может быть, мы сумеем добыть здесь воды?
     — Скорее всего это убежище бандитов. Или гнездо демона. Не исключено, что в башне, опасаясь гнева Эль Мюрида, скрывается какой-то колдун.
     Но в том случае, если бы здесь присутствовали магические силы, шестое чувство шагана должно было предупредить его об этом.
     Гарун прислушался. Где-то вдали, на грани зоны слышимости уже можно было различить голоса людей и ржание лошадей.
     — Я намерен посмотреть.
     — Нассеф чересчур близко.
     — Может быть, удастся найти что-то полезное. Воду, например.
     — Да, воду…
     — Пошли.
     Было очень трудно заставить себя снова двигаться. Мышцы и суставы молили об отдыхе. Рана то и дело давала о себе знать, а боль уже расползалась и на плечо. Он опасался, что рана воспалится. Однако в любом случае, для того чтобы очистить и прижечь её, следует как можно дальше оторваться от Нассефа.
     Браги силком поднял лошадей, верблюдов и мальчишек и, не жалея ударов, заставил их возобновить путь. Гарун обнажил зазубренный меч и в поисках входа побрел на налитых свинцом ногах вокруг башни.
     — Нашел что-нибудь? — спросил Браги.
     — Нет.
     — И что же собираешься делать?
     — Попробовать ещё раз. Оставайтесь на месте.
     — А как же Нассеф?
     — Я быстро.
     Он снова отправился вокруг башни. На сей раз на стороне, обращенной к югу, он увидел какое-то углубление. Гарун был поражен. Когда он проходил здесь в первый раз, никакого входа здесь не было. Присутствия магии он по-прежнему не ощущал. Неужели он настолько устал, что полностью лишился шестого чувства шагана?
     Стенания возобновились. Перед мысленным взором Гаруна возникли образы множества оплакивающих что-то людей. Это видение пробудило в нем массу эмоций, и в первую очередь сочувствие.
     От неожиданности Гарун открыл рот.
     В проеме стены стоял ребенок. А может быть, бесенок или херувим. Он стоял обнаженным, упершись кулачками в бедра и с наглой улыбкой на физиономии.
     — Эй, Претендент, и чего же ты больше всего боишься?
     Исходя из сложившийся ситуации, ответ напрашивался сам собой. Но Гарун, подозревая, что бесенок имеет в виду нечто более глубинное, воззвал к жизни самые мрачные образы, из тех, что таились в глубинах его души. Со змеями, пауками, Эль Мюридом и Бичом Божьим можно было совладать при помощи сапог или клинков. Демоны души несли в себе гораздо большую опасность.
     В итоге он так и не смог найти достойного ответа.
     Он оглянулся на своих спутников. Те погрузились в сон, в том месте, где остановились. Даже животные от изнеможения легли на землю. Гарун прислушался. Преследователи, как ему показалось, не приблизились.
     Бесенок пожал плечами, ухмыльнулся и, отступив назад, исчез в черноте проема. Гарун ничего не мог понять. Здесь, вне сомнения, присутствовала магия, но чувства шагана не могли её обнаружить. Он отправился вслед за бесенком…
     Темнота взорвалась событиями сразу за порогом. Вначале перед ним предстал помаргивающий от удивления и не знающий как поступить лев. Зверь, так и не успев оценить ситуацию, погиб от клинка Гаруна. За львом последовали летучие мыши-вампиры. Они порвали его плоть в дюжине мест, прежде чем он покончил с последней. Затем пришел черед змей, скорпионов и пауков.
     О бегстве он не помышлял. Он поражал очередную волну нападавших, обратившись к запасам энергии, гнева и отваги, о существовании которых в себе он и не подозревал.
     Лишь после этого перед ним возникло призрачное нечто, подлинный враг, постоянно меняющий форму. Именно этот ужас он узрел в глубине души, ища ответ на вопрос дитя-дьяволенка. Это нечто постоянно выбрасывало из себя части своей сущности, которые пытались напасть на него сзади. Нападения призрака сопровождались злобным шепотом и горькими стенаниями, бившими по его и без того напряженным нервам.
     Он отступил на шаг и поднял израненную левую руку, чтобы защититься. С громовым зловещим кудахтаньем чудище вдруг удвоилось в размере. Гарун, не глядя, взмахнул мечом. Хотя клинок встретил лишь пустоту, раздался вопль, в котором слышалась боль.
     От усталости он едва не падал. Боль в ране стала невыносимой. Гарун знал, что обречен. Однако вопль показал ему, что его единственный шанс уцелеть — нападать и нападать без остановки. Он, спотыкаясь, двинулся вперед, рассекая мечом темноту ночи.
     И здесь Тьма приняла его в свои нежные объятия. На мгновение ему почудилось, что к нему приближается незнакомая рыдающая красавица. Гарун понял, что он заглянул в лицо самой Смерти. Затем наступил момент неуверенности и колебания — он вдруг вспомнил, что Бич Божий мчится по его следу. После этого наступило Ничто.
     Гарун пробудился в теплом свете дня с ощущением, что все прекрасно. Над ним, внимательно изучая его рану, склонился горбатый старец. Дитя-дьяволенок наблюдал из дверного проема.
     Юноша находился внутри башни, интерьер которой оказался вовсе не развалинами. Он попытался подняться, но старик его остановил.
     — Позволь мне закончить, — сказал старец.
     Гарун с трудом понимал его произношение. Печальный тон его слов вступал в противоречие с ободряющей улыбкой.
     — Который час? Сколько времени я здесь нахожусь?
     — Три дня. Ты нуждался в отдыхе.
     Гарун рванулся, чтобы вскочить, но старец надавил на его грудь рукой, в которой, казалось, сосредоточилась тяжесть всего мира.
     — Мои люди…
     — Они, так же как и ты, в полной безопасности. Отдыхают и исцеляют раны у подножия башни. Твои враги не узрят их. Дитя!
     Дитя-дьяволенок притащил медное зеркало, поверхность которого затуманилась от времени.
     — Взгляни прямо себе в глаза, — сказал старик, производя пальцами какие-то странные действия.
     В первое мгновение Гарун был потрясен тем, что увидел. От его юности ничего не осталось. Смуглая кожа ещё более потемнела. Его удлиненное сухое лицо стало похоже на маску смерти. Ястребиный нос вырос, и горбинка стала более заметной. Глаза, казалось, стали глазами загнанного зверя. На лбу залегли глубокие складки, порожденные яростью и болью.
     Затем в омутах своих глаз он увидел тех, кто охотился за ним. Бич Божий и примерно сорок Непобедимых неумолимо шли по следу.
     Но с ними явно что-то происходило. Взоры их были полны безумием. Преследователи находились не более чем в миле от башни, но ни разу не взглянули в её сторону.
     — Они кружат по собственному следу вокруг Твердыни, — сказал старик, сопровождая свои слова хихиканьем.
     Гарун поднял на него взгляд и увидел на лице старца злобное выражение, которое тут же сменилось сочувствием.
     — Четыре сотни зим, наполненных отчаянием, — произнес его спаситель голосом, неожиданно ставшим каким-то замогильным. — И вот наконец ты явился. Надеюсь, что это ты. Возношу молитвы, чтобы ты оказался единственным. Возложенная на меня задача утомила меня, и я давно уже стремлюсь в объятия Черной Дамы.
     Гарун ощущал себя аудиторией, состоящей из одного человека. В речи старика он улавливал какую-то фальшь.
     — Где я? — спросил он.
     — Место это имени не имеет. Просто сторожевая башня. Когда-то у нее, видимо, был номер, но я его запамятовал.
     — Кто вы?
     Старик, казалось, не услышал вопроса.
     — Почему вы мне помогаете? Если помогаете, конечно.
     — Потому, что ты принадлежишь к Крови. Потому, что ты — Претендент.
     — Претендент? Претендент на что?
     — На обладание Невидимой Короной.
     С каждым ответом старца недоумение Гаруна только возрастало.
     — Почему вы здесь прячетесь? Ведь это наименее исследованная часть Хаммад-аль-Накира. — Любознательность и скептицизм, унаследованные им от Радетика, не позволяли Гаруну принимать ответы старца за чистую монету.
     — Почему бы вам не рассказать мне все связно и с самого начала? Пока, старик, я услышал лишь бессмысленный вздор. Я не имею права терять время, мне надо торопиться к границе.
     Старец, казалось, был удивлен и разочарован.
     — Я — сын Этриана из Ильказара — мудреца, предсказавшего Падение. Не в его силах было предотвратить катастрофу. Во время уничтожения имперского Града, в надежде восстановить когда-нибудь империю, он тайком пронес меня и Императорские регалии через ряды. Он послал меня сюда, заставив ожидать появления подходящего Наследника. Того, кого приведет сюда Судьба. Кого-то из линии Крови. Я обязан испытать этого человека и, в том случае если он это испытание выдержит, облечь его Императорской властью. Отец намеревался ко мне присоединиться, но его убили. И вот я заточен здесь уже четыре столетия. Ни один Кандидат так и не появился.
     Этот рассказ в основном соответствовал известным историческим фактам и древним легендам. Но перед Гаруном возникло видение огромной армии, собирающейся под его Императорскими штандартами, и он стал задавать конкретные вопросы. Однако, получив на них уклончивые ответы, Гарун вновь утратил доверие к старцу.
     — Давай к делу, старик, — сказал он. — Что ты бегаешь от меня, как заяц от степной лисы. Отвечай прямо или убирайся!
     Старец покраснел, выругался и заковылял прочь из комнаты.
     Дитя-дьяволенок хихикнул и, хитро подмигнув Гаруну, последовал за стариком.
     Гарун уставился в волшебное зеркало, наблюдая за тем, как Нассеф скачет по бесконечному следу. Он хотел было выйти из башни, поднять Браги и пуститься в путь. Однако его свалил сон.
     Старик вернулся ночью.
     — Следуй за мной, — сказал он.
     Удивленный Гарун поднялся вслед за старцем на открытую вершину башни, парапет которой в лунном свете казался призрачным. Вдали он увидел тени всадников, скачущих в не имеющей конца погоне.
     В центре парапета появился треножник с молочного цвета шаром на вершине. Шар слега светился.
     — Вглядись в него, — приказал старик.
     Гарун всмотрелся и узрел прошлое. Он увидел героическую гибель отца, брата, дяди и короля Абуда. Абуд сражался как лев, сражался так, словно снова стал молодым. Он видел, как умирают мать и сестры. Он наблюдал за противостоянием Ахмеда и Нассефа. Юноша был не в силах отвести взгляд, хотя все, что открывалось его взору, причиняло ему мучения. Что-то заставляло его внимательно изучать все, что делает Нассеф.
     Затем картина изменилась. Он узнал пустыню в окрестностях руин Ильказара. В пустыне появилась большая группа всадников.
     — Это — роялисты, — сказал старик. — Они начали собираться, как только стали известны события в Аль-Ремише.
     Клик! И время дня на изображении изменилось.
     — А это сегодняшнее утро. Ты видишь воинов под командованием Карима и Эль Кадера. Эта пара проявила инициативу и последовала за Нассефом и Учеником.
     Теперь он видел, как враги тайно наблюдают за отрядом роялистов. Последовала конная атака, и сторонники короля разлетелись по пустыне словно сухие листья, гонимые ветром. Через минуту фундамент, на котором можно было бы возродить сопротивление, перестал существовать. Гарун вздохнул. Теперь последней надеждой начать борьбу остались лишь лагеря, заранее созданные отцом и Мегелином в чужих землях.
     Гарун узрел свое мрачное будущее. Изгнание. Войны. Постоянную угрозу пасть от кинжала культа Хариша.
     Показывая Гаруну будущее, старик что-то напевно бормотал, обращаясь к шару. Итак, его ожидают бесконечное бегство и постоянный страх. Приступы отчаяния. Подобная перспектива приводила его в содрогание.
     — Однако все может сложиться и по-иному, — сказал старик.
     Клик! Клик! Клик.
     — Смотри здесь, здесь и здесь. Мы возвращаемся назад. Момент необъяснимого ослепления. Случайный удар меча. Лошадь военачальника не вовремя спотыкается. Мельчайшие события способны изменить ход истории.
     — И вы способны сделать это?
     — Если ты пожелаешь.
     В шаре снова возникла конная битва у руин Ильказара.
     — Посмотри. В этом случае мы имеем дело всего лишь с не правильно понятым приказом.
     — Это получается как-то подозрительно легко. Но тем не менее соблазнительно. И какова же будет цена?
     Этот вопрос был прямым результатом уроков, преподанных ему Мегелином. Ученый не переставал твердить, что ничто нельзя получить просто так. Все имеет свою цену. И чем желаннее предмет, тем дороже его цена. И сейчас она может оказаться даже более горькой, чем та, которую уже пришлось уплатить.
     В его памяти встали воспоминания детства. Когда ему было четыре года, он разбил принадлежащее матери стеклянное зеркало. Его отец в свое время привез его из Хэлин-Деймиеля, истратив на это целое состояние. Гарун тогда обратился с мольбой к Невидимому. «Пожалуйста, сделай так, как будто этого не случилось», — просил он.
     В конце концов, вся магия служила тем же целям. Она помогала отложить оплату, найти легкий, казалось бы, простой путь. Но в конечном итоге путь этот оказывался усеянным ловушками, на нем поджидали засады — хитроумные и очень неприятные.
     Ахмед попытался пойти легким путем. Ахмед погиб и обесчещен. Многие поколения людей станут проклинать его.
     Старик не ответил на его вопрос. Гарун посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
     — Не надо. Пусть все останется так, как есть. Что умерло, то умерло. — Эти слова были произнесены с болью в сердце.
     Старик улыбнулся, и по этой хитроватой улыбке Гарун понял, что именно такой ответ и хотел получить старик.
     — Я не хочу менять и настоящее, — сказал Гарун. — Я сам создам свое будущее — на радость или несчастье.
     — Прекрасно. Теперь мы можем перейти к испытаниям.
     — Испытаниям?
     — Конечно. Я же сказал тебе, что Претендент должен подвергнуться испытаниям. Необходимо проверить его отвагу, его мудрость, его… Ты скоро все сам поймешь. Мой отец решил, что не должно быть в будущем королей, подобных императорам из семейства Голмунов. Следуй за мной.
     Гаруна интересовали истинные цели старца. Его слова становились все менее и менее убедительными. Пока Гаруну было ясно одно: старец пытается поддержать его хрупкую и, возможно, напрасную мечту о возвращении роялистов к власти. Более того, он пытался навязать ему фантазию о возрождении империи. Нет. Эту безумную затею следовало оставить Эль Мюриду.
     Когда они спустились на несколько уровней, дитя-дьяволенок раздул огонь в очаге. Старик уселся на изрядно потертый трон из халцедона. Гарун смотрел на него с противоположной стороны покрытого слоем пыли стола. На столешнице лежали три пурпурные подушки. На одной из подушек покоился бронзовый меч, на другой лежала мантия из горностая, а на третьей — ничего. Но что-то невидимое глазу глубоко продавливало третью подушку. Меч позеленел от древности. Мантия, видимо, очень долго служила обиталищем для бесчисленных поколений моли.
     — Начинаем, — сказал старец. — Возьми меч.
     Ничего не понимающий Гарун схватился за древнюю рукоятку.
     — Этот меч зовется Ашкерион, выкован он был Фаллентином-Кузнецом, и однажды принес великую победу под Себил-эль-Селибом. Человек, владеющий этим клинком, может не бояться врагов. Он защищает от любых нападений и всегда одерживает победы.
     Гарун слышал о мече Ашкерион, хотя никаких доказательств его существования не имелось. Он припомнил легенду, в которой говорилось, что Фаллентин, обеспечив себе трон, выбросил меч в море. Он боялся его, поскольку клинок обрел собственную волю. Король опасался, что меч сможет отдаться в руки врага.
     Гарун отдернул руку.
     — Нет, — сказал он. — У Ашкериона репутация предателя. Кроме того, человек может попасть в слишком большую зависимость от меча или начать проявлять чрезмерное высокомерие, дорвавшись до власти.
     Он представил, как Мегелин одобрительно ему кивает. Сам Мегелин произнес бы примерно то же.
     — Прекрасные слова, — пробормотал дитя-дьяволенок.
     Старик же, казалось, был изумлен.
     — Неужели ты отказываешься от меча? Но ты должен его взять.
     — Нет.
     — В таком случае возьми мантию. Прими мантию и вместе с ней власть, которую она представляет.
     Гарун не был убежден в том, что этот человек прождал четыре сотни лет лишь для того, чтобы короновать нового императора. Юноша не мог избавиться от подозрения, что истинные причины столь долгого ожидания отличались от тех, которые объявил старик. Однако Гарун даже не мог представить, что может стоять за действиями старца.
     Ничего плохого не случится, если он ублажит чудака. Более того, это может приблизить его к пониманию истины.
     Он набросил полусгнившую мантию себе на плечи.
     — Она не рассыпалась в прах! Не превратилась в пыль! — радостно заверещал дитя-дьяволенок. — Он — тот самый! Единственный!
     Старик не проявил столь бурного восторга.
     — Остается ещё Корона, — сказал он. — Невидимая Корона окажется впору только Единственному. Корона настолько тяжела, что только преисполненный решимости человек способен её поднять. Водрузи её на себя, Гарун.
     Молодой человек склонился над третьей подушкой. Слова старика его напугали. Но в конце концов он решился, и его пальцы коснулись предмета, которого не видели глаза. Гарун попытался поднять его, но невидимый объект оказался на удивление тяжелым. Он приподнялся невысоко, постоянно норовя при этом свалиться в сторону.
     — Тебя снедают сомнения, — сказал старик. — Корона говорит, что ты предан народу и империи не всем сердцем.
     — Дело не в этом, — ответил Гарун. — Я просто не до конца верю вам.
     И это соответствовало истине. Но в то же время и в словах старца имелась доля правды. Он стоял перед тяжелейшим выбором. Готов ли он платить ту огромную цену, которая требуется от короля в изгнании? Пока он тратил все силы на то, чтобы остаться в живых, и ответить на этот вопрос не мог.
     — На короле лежит огромная ответственность. Именно он воплощает свой народ и свое королевство. Короли и созданы для того, чтобы в одиночку нести на себе всю тяжесть власти.
     Это был не самый лучший аргумент, чтобы убедить колеблющегося юношу стать монархом.
     Тем не менее Гарун уступил. Не мечтам старика, а своим собственным устремлениям. Тому устремлению, которое сформировали в нем отец и Мегелин.
     Он видел себя королем Хаммад-аль-Накира.
     Это означало партизанские лагеря, отвратительные поступки и убийства по малейшему поводу или даже вовсе без видимой причины. Все это следовало перенести в надежде на то, что все эти мерзости продвигают его к миру, единству и возрождению страны.
     Подобная перспектива одновременно угнетала и восхищала его.
     Он снова попытался поднять корону. На сей раз она оторвалась от подушки с легкостью комка хлопковой ваты.
     — Она ему подходит! — взвизгнул дитя-дьяволенок и пустился в дикую пляску.
     Гарун возложил корону себе на голову. Вначале она придавила его так сильно, что он едва устоял на ногах. Но через мгновение корона стала не тяжелее серебряной ленты, а ещё через миг тяжесть вообще исчезла, и лишь в его мыслях остался груз пока ещё не ясных ему самому обязательств.
     — Теперь все те, кого волнуют дела Хаммад-аль-Накира — будь то враги или друзья, — знают, что Король Ильказара коронован! — провозгласил старик.
     — Король-без-Трона, — тем же торжественным, но слегка издевательским тоном передразнил его дитя-дьяволенок. — Властелин-в-Тени.
     Гарун ощутил, как весть о событии, весть о нем, вливается в десятки тысяч умов. Он почувствовал, как сердца Эль Мюрида и его военачальников заполыхали яростью и как возрадовались уже совсем отчаявшиеся командиры роялистов. И он ни разу не ощутил, что кто-то пытается оспорить его права.
     Видение исчезло. Контакт прекратился.
     — Ты отказался от Ашкериона, — сказал старик. — Берегись. Ни к кому не оборачивайся спиной. Прояви мудрость, избирая себе наследника. Сделай это до того, как соберешься покинуть эти пределы. В противном случае Корона погибнет вместе с тобой и снова исчезнет из людской памяти. И меня снова призовут из тьмы ожидать следующего Претендента.
     Гарун посмотрел на древний бронзовый меч, протянул к нему руку, но тут же отдернул. Меч, словно почувствовав, что его отвергли окончательно, исчез. С расширенными от изумления глазами Гарун повернулся лицом к старцу.
     Предполагаемый сын Этриана Мудрого тоже исчез. На халцедоновом троне остались лишь покрытые пылью кости.
     Дитя-дьяволенок, сурово глядя на Гаруна, произнес:
     — Благодарю тебя. Благодарю тебя за то, что ты принес свободу старику. За то, что освободил меня. Теперь ты можешь увести своих людей. Преследователи не заметят вашего ухода.
     Вспыхнул свет, и раздался громкий хлопок. Придя в себя, Гарун увидел, что остался в одиночестве с костями, пылью и тремя пурпурными подушками.
     За окнами начинало розоветь утро. На какое-то мгновение им овладели сомнения — не был ли его визит в башню галлюцинацией.
     Нет. Все было реальностью. Рана его исцелилась, а с плеч ниспадала наполовину истлевшая горностаевая мантия. Он сбросил её, ощущая неодолимую потребность вернуть себе трон, которого никогда не видел.