Глен Кук 
Серебряный клин
     
Черный отряд – 6
     

     
Глен Кук

Серебряный клин
     
Глава 1
     
     
     Этот дневник — идея Ворона, но чувствую, он вряд ли бы ею так уж гордился, доводись ему прочитать, потому что в основном я намерен говорить правду. Хотя он и лучший мой друг. Если уж Ворону что втемяшивалось в башку, то он своего всегда добивался. Готов был переться хоть на край света, пока не сотрет ноги до самой задницы. А потом еще пару-тройку миль на честном слове. Полупомешанный, это точно. Псих. Не то убийца, не то самоубийца. Но парень что надо. Решил Ворон с тобой закорешить — и он твой друг до гробовой доски. И всегда до зубов вооружен.
     Зовут меня Кейс. Филодендрон Кейс. Спасибо матери. Об этом даже Ворон не знает, и именно поэтому я и в армию подался. Чтобы быть подальше от всех этих жуков навозных, клеящих подобные имена собственным детям. У меня было четыре брата и семь сестер, когда я последний раз пересчитывал их по головам. Каждого назвали в честь какого-нибудь чертова цветка.
     Если девочку зовут Ирис или Роза, ладно уж. Но вот одного моего братца назвали Фиалкой, а другого Петуньей. Что же это за люди, способные сотворить такое с собственными детьми? Чем, к черту, имя Палач или Костыль, к примеру, хуже?
     Жуки навозные.
     Всю жизнь в земле роются, с восхода до заката. Картошку копают. Кабачки растят. Лук, огурцы, салат-шпинат, морковку долбанную. Турнепс. До сих пор на дух не переношу турнепс. Даже свинье такого не пожелаю. Вот и связался с армией, как только смог улизнуть.
     Они пытались остановить меня. Отец, дядьки, братья, родные и двоюродные. Да только ничего у них не вышло. До сих пор поражаюсь, как один старый сержант, постаравшийся выглядеть очень плохим, умудрился опрокинуть весь мой клан.
     Потому и хочу стать таким же. Ну эдаким, который может только встать и так глянуть, что у людей ноги сразу трястись начинают. Только, думаю, с этим надо родиться.
     У Ворона это есть. Один взгляд на того, кто надумал его обдурить, — и у чудака морда белей бумаги.
     Ну вот, подался я в армию, там меня сперва поднатаскали, а дальше потянул я солдатскую лямку. Служил вместе с Пером и Странником, служил с Шепотом. В основном, здесь, на севере. Что я нашел в армии — сам не знаю. Что служить, что картошку копать — почти без разницы. Но службу я знал, хотя стоило произвести меня в сержанты, как я тут же выкидывал какой-нибудь фортель и снова попадал в рядовые. Под конец я получил назначение в гвардию, в Курганье. Считалось, что это почетно, но я так не считал.
     Вот там-то мы с Вороном и повстречались. Только тогда он звался Вороной. Шпионил в пользу Белой Розы. А я этого не знал. И никто не знал, не то он давно бы уже червей кормил. Эдакий тихий, безобидный калека. Сам про себя он болтал, что служил с Хромым, пока ему в бою не изувечили ногу. Ютился Ворона в заброшенной халупе, где устроился кое-как; на жизнь зарабатывал, выполняя за парней грязную работу. Платили гвардейцам неплохо, а девать деньги, кроме как на пьянки, им было некуда: на сто миль вокруг Курганья стеной стоял Великий Лес. Поэтому дел у Вороны хватало. Тут — обувку почистить или полы надраить, там — лошадей выскрести.
     Частенько он прибирался в полковой канцелярии и играл там с полковником в шахматы. Там-то мы впервые и столкнулись нос к носу.
     И все же с ним что-то было не так с самого начала. Безотносительно к Белой Розе было очевидно, что он не беглый фермерский сын вроде меня. И не какой-нибудь там парень из городских трущоб, подмахнувший контракт потому, что больше никак не умел распорядиться своей никчемной жизнью. Нет, в нем чувствовался настоящий класс.
     И он мог его показать, когда хотел. Он был образован, знал не то пять, не то шесть языков, умел читать. А как-то раз я своими ушами слышал, как Ворона толковал с одним стариком о таких вещах, в которых я смыслил не больше, чем деревенский петух в грамматике.
     Тогда мне пришла идея: надо с ним покрепче сблизиться, а потом пусть он учит меня читать и писать.
     Это старая известная истина. Эй, парень! Вступай в армию, бросай ферму, получай приключения, и жизнь будет великолепна. А научившись читать и писать, я могу уйти из армии со всеми ее приключениями, и все будет отлично.
     Уверен.
     Не знаю как остальные, но я не стал бы расспрашивать о подобных вещах. Но я твердо усвоил: от жизни получаешь не совсем то, чего ждешь, ну а то, что получаешь, мало удовлетворяет. Я, например, парень с запросами, а сейчас вынужден делить комнатуху на верхнем этаже с пьяницей, у которого большой талант вывернуть из себя все то, что он пропустил за воротник, примерно около ведра самого дешевого вина, какое сумел добыть.
     Ну в общем, уломал я Ворона начать меня учить, и он стал в конечном счете моим приятелем, хотя и был колдуном. Это чуть не вышло мне боком, когда разразилась та мерзкая буря и он вернулся, чтобы быть лазутчиком. К моему счастью, моим и его боссам пришлось объединиться, чтобы напасть на монстра в тех краях, за охрану которых нам, гвардейцам, так хорошо платили.
     Только тогда до меня дошло, что на самом деле он — Ворон. Тот самый парень из Черного Отряда, что сумел вырвать из лап Хромого Белую Розу, когда та была совсем еще малышкой. А потом воспитывал ее, пока она не смогла взять свою судьбу в свои руки.
     До того я числил его покойником. Как и все остальные, враги и друзья. Так считала и Белая Роза, любившая его совсем не как брата или отца.
     Ворон тоже любил ее. По-своему, но любил. Но чтобы доказать свою любовь, не нашел ничего лучше, чем назваться Вороной и стать шпионом. Он надеялся найти для Белой Розы то чудо-оружие, которое могло пригодиться ей в последней схватке с Госпожой. С моим главным патроном.
     А что вышло? Судьба смешала все карты, и что нам выпало при новой сдаче? Самое черное зло нашего мира. Властелин, древнее чудовище, погребенное в Курганье, вдруг пробудился и попытался вырваться на волю. Чтобы одолеть его, пришлось позабыть о старых сварах и навалиться на него всем вместе. Потому-то в Курганье явилась Госпожа со своими вдвойне уродливыми героями. Примчалась и Белая Роза с Черным Отрядом. И пошли лихие дела.
     А этот чертов олух. Ворон, оказавшись в самом центре заварухи, вел себя как лунатик. Надеялся перечеркнуть прошлое и, как ни в чем не бывало, вернуться к Душечке. Будто не сам смылся от нее, заставив думать о себе как о покойнике долгие годы.
     Чертов олух. Да я куда больше смыслю в колдовстве, чем он в женщинах.
     Значит, дали они древнему злу восстать из-под земли, да и навалились на него всем гуртом. Но так велико и черно оно было, что уничтожить его дух оказалось невозможным. Потому они убили его плоть, сожгли ее и пепел развеяли по ветру. А дух заточили в Серебряный Клин, который глубоко загнали в ствол того молодого растения, что было сыном чего-то вроде бога и всегда живо. Оно должно было расти, все глубже засасывая Клин в свою сердцевину, чтобы отныне и во веки веков древнее зло не несло никому бед и несчастий. А потом они разошлись, каждый в свою сторону. Ушла из Курганья и Душечка с одним парнем по имени Молчун.
     Когда она уходила, в глазах у нее стояли слезы. Любовь к Ворону еще жила в ее душе. Но она не проявила своих чувств сама и не дала этого сделать Ворону.
     А он стоял и тупо смотрел, как она уходит, кретин. Никак не мог взять в толк, за что она его так.
     Чертов олух.
     
Глава2
     
     
     Странно, что такая простая мысль сразу не пришла никому в голову. Наверно потому, что людей больше волновало то, что может случиться между Госпожой и Белой Розой, и то, что это имело значение для Империи и мятежа. Какое-то время казалось, что полмира погрязло в грабежах и насилии. Каждый, кто был способен стать налетчиком, рыскал в поисках добычи, стремясь не упустить свой шанс. Даже с риском для собственной шкуры. Из пойманных бандитов выходили неплохие евнухи.
     Наконец второразрядные авантюристы с северной окраины Весла предприняли попытку завладеть Серебряным Клином.
     
     В тот день, когда Талли Стах принялся ломиться в двери своего двоюродного брата Смеда, новости из Курганья еще не успели выйти из стадии кухонных сплетен.
     Всю обстановку комнаты, где обитал Смед, составляли около полудюжины краденых шерстяных одеял, штук шестьдесят глиняных кувшинов из-под вина, а также кучи мусора да полчища тараканов. Хотя и в «Короне», и в «Шипе» за кувшины требовали задаток, Смед никогда не носил их на обмен. Мой запас на черный день, говорил он про них. Когда настанут тяжелые времена, восемь пустых кувшинов всегда можно будет сменять на один полный.
     Талли не раз утверждал, что все это — бестолковая затея. И верно, стоило Смеду хорошенько надраться, как он начинал буянить, крушащее вокруг. Доставалось и кувшинам. Запасы на черный день стремительно таяли.
     После очередного загула осколки и обломки никто не убирал. Их просто отгребали к од-, ной из стен, где образовались пыльные залежи, напоминавшие безжизненную каменистую пустыню.
     Когда Талли принялся колотить в дверь, Смед решил, что тот очередной раз при деньгах и жаждет этим пофорсить. Талли флиртовал с двумя замужними дамочками, которые одаривали его за те мелкие услуги, которые он оказывал, когда их старики находились в отъезде. А жил он с одной вдовой, хотя собирался порвать с ней, как только найдет другую, которая согласится пустить его на порог. Талли полагал, что неплохо устроился в жизни и что эта подобная удачливость дает ему право кормить других бесплатными советами.
     Дверь трещала от ударов, но Смед не отзывался. Он давал «уроки музыки» двум девочкам с верхнего этажа, одиннадцати и двенадцати лет. Их звали Шиина и Марти. В чем мать родила, они занимались постельной гимнастикой на ветхих одеялах. Музыкальный инструмент на троих имелся только один: кожаный рожок голого Смеда.
     Смед велел девочкам прекратить возню и хихиканье. Мало ли кто там еще за дверью. Далеко не каждый смог бы по достоинству оценить тот способ, каким он готовил этих малышек к дальнейшей жизни.
     Тук! Тук! Тук!
     — А ну открывай, Смед! Это я, Талли!
     — Я занят.
     — Открывай! Дело есть. Поговорить надо. Вздохнув, Смед кое-как выбрался из путаницы худеньких детских рук и ног, неохотно поплелся к дверям.
     — Мой двоюродный братец, — бросил он через плечо. — Нормальный мужик.
     Совершенно пьяные девчушки никак не отреагировали. Им было наплевать. Они даже не попытались прикрыться. Когда Смед впустил Талли в комнату, они продолжали сидеть на одеялах, глупо ухмыляясь.
     — Мои подружки, — пояснил Смед брату. — Не хочешь попользоваться? Они не против. — Как-нибудь в другой раз. Выставь их за дверь.
     Смед внимательно посмотрел на двоюродного брата.
     — Что-то ты сегодня больно деловой, — пробормотал он.
     — Ладно. Брысь отсюда, милашки. Только сначала нацепите тряпки. Папа должен потолковать о делах.
     Талли и Смед молча смотрели, как девчушки влезают в свои лохмотья. Самому Смеду и в голову не пришло одеться. На прощание Шиина игриво шлепнула старого развратника по голому заду:
     — Увидимся позже! Дверь захлопнулась.
     — Приключений на задницу ищешь. — заметил Талли.
     — Не больше, чем ты. Тебе бы с их мамашей познакомиться.
     — А что, у нее деньжата водятся?
     — Нет, но она тоже не прочь поиграть разок-другой. Хлебом не корми. Как начнет, так не оторвать.
     — Ты приберешься когда-нибудь в своем свинарнике?
     — Ага. Как только горничная вернется из отпуска. Так что же столь важное разрушило мою вечеринку?
     — Слыхал о случившемся в Курганье?
     — Слыхал какие-то сказки, да не прислушивался. Какое мне дело? Что так, что эдак — без разницы.
     — Разница есть. Про Серебряный Клин слышал?
     Смед подумал немного.
     — Да. Они вколотили его в дерево. Я было решил, что такая штука может пригодиться в хозяйстве. Но потом прикинул, что там не так уж много серебра, чтобы стоило из-за него дергаться.
     — Дело не в самом серебре, братец, а в том, что внутри.
     Смед что-то поворочал в мозгах, но так и не понял, к чему клонит Талли. Большой остротой ума Смед Стах не отличался.
     — Растолкуй-ка поподробней. Чтобы до меня дошло, — попросил он наконец.
     — В этот здоровенный гвоздь поймана душа Властителя. Это означает один дурной кусок железа. Ты можешь получить изрядную мзду от профессионального мага. Бьюсь об заклад, он истолчет это в своего рода вечный талисман. Знаешь, как в сказках.
     — Но мы-то не маги, — нахмурился Смед.
     — Мы будем посредниками, — нетерпеливо сказал Талли. — Мы пойдем туда, расковыряем эту хреновину из дерева и запрячем ее получше, пока повсюду не пойдут слухи о пропаже. А потом сами пустим слушок, что она продается. И толкнем ее тому, кто больше заплатит.
     Смед нахмурился еще больше, выжимая из своих мозгов все, на что они были способны. До гениальности ему было далеко, но мелочного хитроумия хватало ровно на умение выживать при любых обстоятельствах.
     — Звучит как чертовски опасное для меня дело. При всех обстоятельствах нам нужна помощь, чтобы выстоять в этой передряге.
     — Верно. Если бы это было так просто добраться до места и высвободить эту чертову штуковину, но двоим явно не по зубам. Большой Лес особенно суровое местечко для ребят, которые ничего в лесу не понимают. По мне, так нужны еще двое, один из которых должен в этом хорошо разбираться.
     — Выходит, пирог придется делить на четверых, Талли. И сколько обломится каждому?
     — Почем я знаю? Но если выждать, пока как следует не вздуют цену, хватит на всю жизнь. Потом, я и в голове не держал делить куш на четверых. Только на две части, Смед. Тебе и мне. Семейное дело.
     Они переглянулись.
     — Значит, у тебя уже есть задумка, — сказал Смед. — Выкладывай.
     — Знаешь Тимми Локана? Который служил в армии. Правда, недолго.
     — Ага. Ровно столько, чтобы хватило времени прикинуть, как слинять оттуда за ближайший бугор. Знаю. Этот подойдет.
     — Он служил достаточно. Тамошние порядки знает, а в Курганье мы запросто можем нарваться на солдат. Будешь лить слезы, если его однажды найдут на задворках с проломленной головой?
     — Нет, — с легкой душой ответил Смед. О чем речь. Пускай себе находят с продырявленным черепом кого угодно. Лишь бы не Смеда Стаха.
     — А как насчет Старого Рыбака? Он частенько ставит капканы в Великом Лесу.
     — Этому хватит пары добрых стрел. После того, как провернем дело.
     — Все, что нам надо — это доброкачественные крючки. Эти ребята не из тех, кто мог бы попытаться захапать нашу долю. Ну, что скажешь? Согласен пойти на дело?
     — Что нам светит? Повтори-ка еще разок.
     — Будем жить как короли. Ну, идем говорить с парнями?
     — Почему бы нет, — пожал плечами Смед. — Что я  теряю? — Он задумчиво посмотрел на потолок.
     — Ровным счетом ничего, — согласился Талли. — Оделся бы ты, что ли.
     
     — Говорить будешь ты, — сказал Смед, спускаясь по лестнице. — У тебя лучше выходит.
     — Годится.
     
     Уже на улице Смед вдруг спросил:
     — Ты в своей жизни хоть кого-нибудь шлепнул?
     — Нет. Нужды не было. Но не вижу проблем.
     — А мне раз пришлось. Перерезал парню глотку. Не так легко, как ты думаешь. Кровищи было… И чертовски много шуму. И прорва времени уходит, пока такой не сдохнет окончательно. Потом они пытаются тащиться за тобой. До сих пор по ночам кошмары вижу. Как тот малый пытается меня с собой прихватить.
     Талли искоса посмотрел на двоюродного брата и скорчил презрительную гримасу — Ну так проверни это как-нибудь иначе в следующий раз.
     
Глава3
     
     
     Каждую ночь, если только луна давала достаточно света, странная хромая тварь, двигавшаяся бесшумно, словно неясная ночная тень, выскальзывала из чащи Большого Леса и прокрадывалась в то охваченное запустением гибельное место, что называется Курганье. В этой обители смерти даже воздух был насквозь пропитан тленом, одуряющим зловонием гниющей плоти. Здесь, в неглубоких, выкопанных наспех общих могилах разлагалось великое множество тел.
     Ковыляя на трех конечностях, тварь осторожно огибала неподдающуюся разложению громадную тушу дракона, пробиралась в яму, которую копала ночь за ночью, устраивалась там, подобрав под себя задние ноги, а потом принималась терпеливо и упорно копать единственной передней лапой. Роясь в земле, она часто поднимала морду, настороженно поглядывая в сторону лежавшего в руинах городка и находившегося в нескольких сотнях ярдов к западу военного поселка.
     Там размещался большой гарнизон, прикрывавший Курганье от вторжения преступных банд и следивший, не появятся ли хоть малейшие признаки пробуждения спавшей здесь под землей древней злой тьмы. Долго это тянуться не могло. Грянула битва, в которой нашел свою погибель дракон и в которой потеряла переднюю лапу бестия, роющая по ночам яму. После сражения город и поселок оказались разрушены и опустошены, а нужда в дальнейшей охране Курганья отпала.
     Но властям даже в голову не пришло перевести на новое место службы оставшихся в живых гвардейцев. Те из них, кто не знал, куда податься и что делать дальше, так и застряли в здешних гиблых местах.
     Для хромой бестии они были самыми заклятыми врагами.
     Будь она так же здорова и крепка, как до битвы, эти люди ничуть бы ее не заботили. Тогда она справилась бы с ними играючи, ведь прежде она одна стоила целой роты солдат. Теперь же, когда тварь едва ковыляла на трех лапах, ее смог бы догнать любой. Поэтому, попадись она им на глаза, ей пришлось бы выдержать отчаянную схватку, прежде чем пуститься в погоню за вестником, которого гвардейцы наверняка пошлют своим хозяевам, стоит им обнаружить ее присутствие.
     А справиться с их хозяевами, могущественными, жестокими и беспощадными, она не имела ни малейшего шанса даже в лучшие свои времена.
     Ее же собственный господин больше не мог служить ей защитой. Его тело, искромсанное на куски, сгорело в огне, а душа его оказалась заточенной в тот Серебряный Клин, которым победители пробили его череп.
     Организм бестии, внешне напоминавшей собаку, имел белковую основу, а размеры она могла менять по собственному желанию. Иногда тварь была величиной с большого пса. Иногда — со слона. Но увереннее всего она чувствовала себя, когда ее рост вдвое превышал размеры боевого коня. В великом сражении она успела разделаться с бесчисленным множеством врагов своего господина, прежде чем могущественные колдуны сумели изгнать ее с поля боя.
     Снова и снова, крадучись, появлялась бестия у своей ямы. Появлялась, несмотря на испытываемое ею отчаяние, несмотря на адскую боль от ран, еженощно рискуя быть обнаруженной. Порой земляные стены осыпались, а после дождей яма едва не до краев заполнялась водой.
     Но главной помехой была неусыпная бдительность единственного по-настоящему надежного стража, оставленного победителями.
     Среди костей, прорастая корнями сквозь прах и тлен, стояло молодое дерево. Почти бессмертное дитя Бога, оно безмерно превосходило своей мощью те силы, что еще оставались у хромого ночного пришельца. Всякую ночь, когда являлась тварь, дерево осознавало ее присутствие и пробуждалось. Каждый раз его реакция бывала одинаковой, яростной и неистовой.
     Среди его ветвей возникали сияющие голубоватые нимбы, мечущие в бестию бледные, почти бесшумные молнии. Жаркое, но тихое шипение вместо треска и громовых раскатов. Эти молнии хлестали тварь наотмашь, как хлещут ремнем провинившегося ребенка взбеленившиеся родители. Не нанося увечий и все же причиняя нестерпимую боль.
     Всякий раз тварь, не выдержав, спасалась бегством. Но лишь для того, чтобы дождаться следующей ночи, вновь проскользнуть в яму, воспользовавшись тем, что дитя Бога пробуждается с небольшим запозданием.
     Чудовищная работа двигалась медленно.
     
Глава4
     
     
     Душечка даже не оглянулась на Ворона. Она уехала с Молчуном и кучкой отчаянных парней. Тех немногих, кто уцелел из Черного Отряда, отряда наемников, которому теперь пришел конец. Когда-то они служили Госпоже, но что-то вышло для них не так. Взбунтовавшись, они переметнулись на сторону Мятежа. Долгое время чуть ли не вся армия бунтовщиков из них одних и состояла.
     Ворон стоял и пялился им вслед. Стоял и пялился. Я знал, он готов разреветься, как малое дитя. Не столько оттого, что его бросили, сколько потому, что он не мог понять причину. Но он сдержался.
     Во многом он был самым жестким, самым крутым мерзавцем из всех, кого я встречал. Он был смертельно опасен. Я едва не наложил в штаны в тот день, когда узнал, что мой приятель не Ворона, а Ворон.
     Давным-давно жил-был Ворон. Шатался повсюду с Черным Отрядом и даже среди своих слыл головорезом из головорезов. Прослужил в Отряде всего около года, но успел заработать громкую, по большей части дурную, славу. Потом дезертировал. Хороша сказочка?
     Уж такой парень.
     — Дадим им фору, — сказал он. — Чтобы выглядело, будто мы не хотим повиснуть у них на хвосте. А через пару часов тоже уберемся отсюда.
     — Мы?
     — А ты и дальше намерен здесь околачиваться?
     — Это дезертирство.
     — Никто не знает, живой ты или нет. Нас еще не успели пересчитать по головам. — Он пожал плечами. — Решай сам. Идти или оставаться.
     Он хотел, чтобы я шел с ним. После всего этого у него никого не осталось, кроме меня. Но просить он не собирался.
     Это не для Ворона.
     Мне было больше нечего делать в Курганье. Возвращаться к родне, чтобы опять всей оравой копать картошку? Черта с два! Так что у меня тоже никого не было на всем белом свете.
     — Ладно. Я с тобой.
     Мы двинулись в сторону разрушенного городка. Я плелся сзади. Сперва молчали, потом он вдруг сказал недоуменно:
     — У меня не было близких друзей в Отряде. Но с Костоправом я всегда ладил. — Он был несколько сконфужен.
     Сейчас Костоправ командовал наемниками, хотя, когда они с Вороном служили вместе, оба были рядовыми. Воды с тех пор утекло немало и в Отряде сменилось несколько капитанов. А недоумевал Ворон оттого, что схлестнулся со старым другом сразу после того, как разделались с Властелином.
     Не иначе как желая угодить Душечке, Ворон надумал перелистнуть старую страницу. Завязать с прошлым, отделавшись от Госпожи, подрастерявшей во время битвы былое могущество.
     — Нет, — сказал Костоправ. — Ты не отступал и никогда не отступишь от своего.
     И воткнул стрелу в бедро Ворона для подтверждения серьезности своих намерений.
     — А тебе только тот друг, кто на все глаза закроет? — спросил я. — Кто позволит тебе творить все, чего твоя левая нога пожелает?
     Он озадаченно взглянул на меня.
     — Потом, может, он куда больше ее друг, чем твой, — продолжал я. — Ходили слухи, что они почти неразлучны. «Вдвоем на конях, в сторону заката…» И всякое такое. Ты же знаешь, как эти парни смотрят на воинское братство. Всегда плечом к плечу, что бы ни случилось; Черный Отряд — их семья; все вместе против целого мира. Сам мне об этом рассказывал.
     Я мог бы добавить. Разжевать и в рот положить. Как в Отряде относятся к предателям, к примеру. Только до него все равно бы не дошло.
     В бою Ворон не отступал ни перед кем и ни перед чем. Таких двужильных я не встречал. Эмоции, всякие там взрывы чувств — другое дело. Тут он пасовал. Чуть что не так, тут же был готов смотать удочки. Так он дезертировал из Отряда, так сбежал от Душечки. Но они и без него могли за себя постоять.
     Сдается мне, что самую поганую штуку Ворон выкинул, бросив собственных детей. Нечистая совесть до сих пор не давала ему спать спокойно.
     Он бросил их давно, когда завербовался в Черный Отряд. Наверно, на то были веские причины. Может, он смог найти себе оправдание. Только из песни слова не выкинешь: он таки оставил своих детей. Совсем малышами, когда они еще не могли сами о себе позаботиться. Ворон вообще никому не говорил, что у него есть дети, одному мне сказал. Да и то мельком, обмолвился по случаю, когда еще был Вороной и только начал свои попытки найти их. Сейчас они были уже почти взрослыми. Если выжили.
     Он так ни черта и не выяснил.
     По моему разумению, теперь он собирался взяться за их поиски всерьез. А что ему еще оставалось? Он продирался сквозь лесную чащобу, всем своим видом подтверждая мои догадки. Мы шли на юг.
     
     Мы добрались аж до Весла. Там Ворон ударился во все тяжкие и запил. Взапой. Поначалу я от, него не отставал. Попойки, потаскухи… Обычные дела, когда парни вроде нас, невесть сколько проторчавшие в лесу, вдруг попадают в город. Я куролесил четыре дня. Пятый ушел на то, чтобы стряхнуть с себя тяжкое похмелье. Потом я глянул, как идут дела у Ворона, и мне стало ясно: парень только пошел на разгон.
     Сперва я сыскал для нас жилье попроще, а после нашел и работу. Нанялся охранником в богатую семью. Это оказалось совсем нетрудно. Повсюду ползли самые нелепые слухи о бойне в Курганье. Богачи первыми усекли, что наступают смутные времена, и спешили подстелить себе соломки.
     Душечка со своими спутниками какое-то время пробыла в Весле. Здесь же, в городе, гуляла и кучка парней из Черного Отряда. Мы ни с кем из них так и не столкнулись.
     А потом все они куда-то смылись.
     
Глава5
     
     
     Не прошло и четырех дней после выхода из Весла, а Смеда уже тошнило от идеи Талли. Ночи держались холодные, укрыться от дождя в лесу было негде. Одолевали несметные полчища кровососущих, более назойливых, чем блохи, вши или домашние клопы.
     Ты никогда не устроишься поспать на голой земле, если вообще возможно уснуть под всеми этими непрестанными пытками на протяжении всей ночи. Повсеместно под тобой колючки, камни и корни.
     А этот ублюдок. Старый Рыбак? Два слова связать не может, а туда же, выпендривается. На кой ляд нам в городе, на Северной Окраине, держать в голове все его дурацкие лесные премудрости? Случись что, вся эта мура никак не поможет уцелеть.
     Каким все-таки наслаждением будет перерезать ему глотку!
     Тимми Локан тоже хорош гусь. Этот рыжий коротышка трещал без умолку. Из него так и сыпались всякие шуточки. Он знал их чертову прорву, умел вставить к месту, причем половину из них, самых соленых, Смед был бы не прочь запомнить. Чтобы потом заставить своих дружков хохотать до упаду. Но если уж ты запомнил эти шуточки, дальше они только злили. Черт возьми, даже самая отличная хохма начинает отдавать тухлятиной, когда слышишь ее по сорок раз на дню.
     И что хуже, этот маленький прыщ вечно мельтешил. По утрам он вскакивал как заводной, с таким видом, будто впереди — лучший день в его жизни, а по вечерам засыпал с настолько счастливой мордой, будто этот чертов день таким и оказался. Когда коротышка тужится прослыть весельчаком, из него получается настырное хвастливое трепло. Врежешь такому по зубам, чтоб заткнулся, и на душе легче.
     Хуже всего оказалось продираться сквозь лесную чащу и буреломы вслед за Старым Рыбаком: старик отказался вести их по нормальной дороге. Заявил, что так меньше риска наткнуться на кого-нибудь, кто мог заинтересоваться, какого черта они здесь шляются. Или вспомнил бы про них, когда пройдет слух о пропаже. Важно было сделать дело втихую, иначе пиши пропало.
     Талли их лесные блуждания осточертели даже больше, чем Смеду, но он горой стоял за старика.
     Смед не сомневался, что они правы Но хлещущие наотмашь мокрые ветви деревьев, вонзающиеся в тело и рвущие одежду колючки шиповника, то и дело облепляющая лицо мерзкая паутина заставили его усомниться, стоила ли их затея того, чтобы вообще пускаться в путь.
     Нет. Пожалуй, добивали мозоли. Еще не пропали из виду окраины Весла, как у него на ногах начали вздуваться проклятые волдыри. Мозоли росли; они болели все сильнее, хотя Смед безропотно делал то, что ему велел старик. Хорошо хоть, к волдырям не пристала пока никакая зараза. А весельчак Тимми все развлекал его армейскими историями про парней, которым из-за таких вот воспалившихся волдырей потом оттяпывали ноги. Кому ступню, кому по колено, а кто и вовсе помирал. Придурок чертов. На четвертую ночь Смед спал как убитый. Он дошел до ручки и теперь засыпал, стоило ему перестать перебирать ногами.
     — Начинаешь осваиваться, парень, — одобрил старик. — Мы еще сделаем из тебя настоящего мужчину!
     Смед придушил бы тут же Рыбака, если б не надо было выпутываться из лямок рюкзака, чтобы добраться до его горла.
     А может быть, все муки от рюкзака? Туда натолкали восемьдесят фунтов жратвы и всякого барахла. Кое-что они уже съели, но Смеду казалось, что проклятый мешок ничуточки не полегчал.
     
     Они дотащились до места вскоре после полудня, на восьмой день после того, как оставили Весло. Остановившись на опушке леса, Смед окинул взглядом расстилавшееся впереди Курганье.
     — Значит, об этих местах было столько пустой трепотни? Чушь собачья. Место как место.
     Он сбросил на землю рюкзак, шлепнулся на него сверху, прислонился к дереву и прикрыл глаза.
     — Да, нынче здесь тихо. Не то что прежде, — согласился Старый Рыбак.
     — Слушай, а как тебя зовут, Старый?
     — Рыбак.
     — Я про фамилию.
     — Рыбак нормально.
     — Да нет, я про настоящую.
     — Сойдет и Рыбак. Лаконичная скотина. Вдруг Тимми спросил:
     — Это наше дерево торчит вон там?
     — Слава Богу! Там только одно оно и есть, — ответил Талли.
     — Деревце, деревце, любовь моя, — пропел Тимми. — Ты рождено, чтоб дать богатство мне.
     — Послушай, Рыбак, — сказал Талли. — Думаю, мы должны хорошенько отдохнуть, прежде чем браться за дело.
     Приоткрыв один глаз, Смед исподлобья глянул на своего двоюродного братца. После выхода из Весла он первый раз услышал от Талли нечто напоминающее жалобу. А ведь тот был еще тем нытиком. Смед только диву давался, как это братцу удалось продержаться так долго? Именно непривычное молчание Талли помогло Смеду дотащиться сюда. Раз уж братец настолько сильно хотел заполучить эту штуку, что сумел стиснуть зубы и терпеть, так может, она и впрямь дорогого стоит?
     Неужто большой куш? Такой, о котором каждый из них мечтал всю жизнь? Неужто сбудется? Тогда Смед должен держаться.
     Старый Рыбак был согласен с Талли.
     — Я собирался приняться за дело завтра ночью, — сказал он. — Не раньше. А может, послезавтра. Надо разнюхать здесь все, от и до. Каждый клочок земли вы должны знать лучше, чем тело своей любовницы.
     Смед нахмурился. Что такое стряслось с молчаливым Рыбаком? А тот продолжая — Нам надо найти безопасное место для лагеря, подыскать вторую стоянку…
     — Да что за черт? — не выдержал Смед. — Почему мы не можем взять просто эту штуковину и сделать отсюда ноги?
     — Заткнись! — огрызнулся Талли. — Где ты был последние десять дней? Прочисти уши да пошевели мозгами, вместо того чтобы попусту клювом щелкать!
     Смед заткнулся. Он внезапно уловил зловещую интонацию в голосе Талли. Тот, похоже, начинал жалеть, что вообще взял брата на дело. А еще было похоже, что он призадумался, не слишком ли Смед туповат, чтобы позволить ему и дальше коптить небо. Вдобавок по лицу Талли скользнула та самая презрительная гримаса, которую Смед частенько замечал на физиономии Старого Рыбака.
     Он опять прикрыл глаза, отключился и стал прокручивать в голове события последних десяти дней, припоминая разговоры, которые слышал, но в которые не вслушивался, целиком занятый собственными переживаниями.
     Верно, срубить это поганое дерево в открытую они не могли. Курганье по-прежнему охранялось солдатами. А не будь их здесь, оставалось само дерево, которому слухи приписывали немалую колдовскую силу. Слишком большую, чтобы оно могло так просто уцелеть в той страшной схватке, что перепахала и вывернула наизнанку мертвую землю Курганья.
     Ну что ж. Возможно, это будет непросто. Наверно, придется выложиться до конца. Как он никогда еще не выкладывался. Придется запустить мозги на полную катушку и всю дорогу держать ухо востро. Это не место давать уроки музыки девчонкам с верхнего этажа.
     
     Остаток дня и всю ночь они отдыхали. Даже Старый Рыбак пожаловался, что нуждается в отдыхе. Но спозаранок он отправился отыскивать место для стоянки.
     — Останешься здесь, Смед, — сказал Талли. — Займешься своими дерьмовыми мозолями. Что Рыбак скажет, то и будешь делать. Если нам придется шустрить, ты должен быть в норме. Идем, Тимми!
     — Далеко собрались? — спросил Смед.
     — Надо бы подобраться поближе к тому городку. Может, разузнаем что-нибудь.
     Они ушли, а часом позже вернулся Старый Рыбак.
     — Быстро ты, — сказал Смед. — Приглядел местечко?
     — Приглядел одно. Правда, не блеск. Река сменила русло с тех пор, как я тут был последний раз. Теперь берег в двухстах ярдах оттуда. Если что, особо не развернешься. Дай-ка взгляну на твои ноги.
     Он сунул ноги старику под нос. Рыбак присел на корточки, что-то неодобрительно проворчал, потом ткнул в пару мест пальцем. Смед вздрогнул, поморщился и спросил:
     — Что, худо дело?
     — Видал и похуже. Но редко. Да еще траншейная болезнь. Стопа пухнет, суставы воспалились, и всякое такое. У остальных, наверно, начинается то же самое.
     Какое-то время старик сидел с отсутствующим видом, потом тряхнул головой:
     — Моя вина. Знал ведь, что ты совсем еще зеленый. А с Талли взятки гладки, у него один ветер в голове. Нельзя было позволять ему гнать как на пожар. Поспешишь — людей насмешишь. За все приходится платить.
     — Уже решил, что будешь делать со своей долей?
     — Не-а. Доживешь до моих лет — отучишься загадывать наперед. Добрый случай не везде валяется. Живи одним днем. А пока надо бы травки тебе на примочки нарвать.
     Совсем седой, но еще не начавший горбиться, старик бесшумно растворился в лесной чаще. Смед проводил Рыбака взглядом, а потом постарался выкинуть из головы одолевавшие его мысли. Ему не хотелось оставаться с ними наедине.
     
     Рыбак вернулся с охапкой каких-то трав, трех разных видов. — Нашинкуй помельче и сунь в этот мешок. Каждой травы поровну. Как мешок наполнится, завяжешь и начнешь молотить по нему палкой. Время от времени переворачивай. Колоти как следует, пока листья не превратятся в кашу.
     — Долго молотить-то?
     — Может, тысячу ударов. Может — полторы. Потом вытряхнешь в котелок, добавишь кружку воды, хорошенько размешаешь.
     — Дальше что?
     — Дальше набьешь следующий мешок. Да не забывай раз в две минуты помешивать в котелке.
     Даже не сказав, куда и зачем идет, старик снова растворился в лесу. Когда он вернулся, Смед усердно делал отбивную из третьего по счету мешка.
     — Можешь пахать, коли нужда припрет, — фыркнул Рыбак, заглянув в котелок. — Хватит, пожалуй.
     Он порвал старую рубашку на полосы, проложил их раскисшей зеленой кашицей из листьев и намотал повязки на обе ноги Смеда. Холодное покалывание быстро смягчило боль. Когда вернулись Талли и Тимми, старик помог им тоже наложить повязки, а потом занялся собственными ногами.
     Смед снова сидел, прислонившись к дереву. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Он все больше сомневался, хватит ли у него духу прикончить старика, когда придет время.
     — В городке осталось человек семьдесят, — сообщил Талли. — И почти все — солдаты. Мы подслушали один разговор. Похоже, через пару дней большинство из них отчалит оттуда. Надо бы дождаться, пока они не уйдут. А мы пока займемся разведкой.
     
     Разведка Курганья началась сразу после заката. Светила ущербная луна, в городке было темно и тихо. Казалось, трудно найти лучшее время, чтобы прокрасться через открытое пространство.
     Четверо двигались неровной линией, стараясь не терять друг друга из виду. Талли вел их по направлению к дереву. Не дерево, а деревце, подумал Смед. Толстый приземистый ствол, серебристая кора, футов пятнадцать в высоту… Больше всего похоже на молодой тополь. Смед не заметил ничего особенного. А сколько болтовни было!
     Еще несколько шагов, и вдруг — отблеск лунного света на тусклом серебре. Значит, правда! Одного мимолетного взгляда хватило, чтобы ощутить исходившую оттуда пульсирующую злую силу. Будто там мерцал не металл, а ледяной сгусток чистой ненависти.
     Смед содрогнулся и заставил себя не смотреть в ту сторону.
     Значит, правда. Вот оно, богатство, только руку протяни! Но сумеют ли они его взять?
     Он пошел быстрей и наткнулся на длинную низкую каменистую гряду. Это еще что такое? Смед почесал в затылке, но откуда ему было знать, что перед ним — останки дракона. Того самого, который, по слухам, успел перед смертью сожрать знаменитого колдуна Боманца. Будь посветлее — быть может, Смед и сообразил бы, что это за камни, за которые он сейчас цепляется руками и ногами…
     Он добрался почти до самого верха, когда услышал звук, похожий на сопение какого-то зверя. Потом — другой звук, будто зверюга принялась скрести землю когтями. Смед огляделся вокруг. Футах в десяти от себя он увидел Талли. Тот завороженно таращился на дерево. А с деревом происходило что-то неладное. На кончиках его листьев плясали бледные, призрачно-голубоватые огоньки.
     Обман зрения? Отблески света восходящей луны?
     Он добрался до места, где нашлась надежная опора для ног, и снова взглянул на дерево. Точно. Там творилась настоящая чертовщина. Вся крона теперь полыхала ярким голубым заревом.
     И тут душа Смеда ушла в пятки: футах в пятнадцати прямо перед собой он увидел глаза какой-то твари, пялившейся на него из темноты. Ее голова была размером с пивной бочонок; в отсветах голубого сияния ярко поблескивали глаза и зубы. Особенно — зубы. Никогда прежде Смеду не приходилось видеть таких больших зубов. И таких острых.
     Тварь двинулась в его сторону.
     А он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, мог только дико озираться вокруг. На глаза попались Талли и Тимми. Они удирали прочь сломя голову.
     Потом его взгляд опять наткнулся на бестию. Вовремя. Та уже прыгнула, широко разинув пасть, норовя сомкнуть страшные челюсти на его шее. Смед вышел из оцепенения и метнулся в сторону. Чудовище упало на лапы, извернулось и прыгнуло снова, но тут голубой язык пламени, полыхнувший из кроны дерева, отбросил бестию в сторону. Легко, словно муху.
     Падая, Смед сильно ударился. Но боль ничуть не помешала ему тут же вскочить и дать деру. Назад он уже не оглядывался.
     
     — Я тоже видел его, — сказал Старый Рыбак, положив конец настырным попыткам Талли доказать, что Смед страдает галлюцинациями. — Все так, как он сказал. Оно большое, как дом. Вроде громадной псины на трех лапах. Дерево метнуло в него молнию. Тогда оно удрало.
     — Псина на трех лапах? Ладно. А что она там делала?
     — Рыла землю, — ответил Смед. — Сопела, фыркала и рыла землю. В точности как собака, когда та откапывает зарытую кость.
     — Вот черт! Опять все наперекосяк. Как всегда. Теперь дело наверняка затянется. А лишнего времени у нас нет. Рано или поздно сюда припрется кто-нибудь еще, кому придет в голову то же самое. Не я один такой умный.
     — Не мельтеши, — осадил Рыбак. — Умей выждать и действуй наверняка. Только так, парень. Иначе так никогда и не узнаешь, что значит быть богатым. Просто не доживешь.
     Талли только хмыкнул. Бросать начатое дело не хотел никто. Даже Смед, до сих пор ощущавший жаркое дыхание бестии на своем лице.
     — Жабодав, — вдруг сказал Тимми Локан.
     — Что ты сказал? Повтори! — вскинулся Талли.
     — Пес-Жабодав. В той заварухе одно чудовище загрызло кучу народа. Его называли Пес-Жабодав. — Какого хрена его так прозвали?
     — А мне почем знать? Вот если б он был моим щенком… Но тогда я был бы сукой.
     Тупая шутка. Но все так и покатились со смеху. Надо же было хоть как-то душу отвести.
     
Глава6
     
     
     Ворон не просыхал три недели Как-то ночью я едва доплелся до дома после работы. Я был сыт по горло. Хватит. В тот день пришлось изувечить одного мерзавца. Этот псих напросился сам: пытался ограбить детей моего босса. Но на душе было гадко. Все же человек. И почему-то мне втемяшилось в башку, что во всем виноват Ворон.
     А тот опять валялся в стельку пьяный. — Слушай, ты! Посмотри на себя! — не выдержал я. — Присосался к бурдюку с вином, как к материнской титьке. Великий и могучий, знаменитый Ворон. Крутой парень. Такой крутой, что не побоялся зарезать свою бабу прямо посреди городского парка в Опале. Такой отчаянный, что решился повздорить даже с Хромым. Пролеживает здесь бока и скулит от жалости к самому себе, как трехлетнее дитя, у которого крутит животик. Встряхнись и приведи себя в порядок! Мужчина! От одного взгляда на тебя тошнит!
     Невнятным и спотыкающимся голосом он посоветовал мне попридержать язык и не лезть не в свои дела.
     — Не в свои? Черта лысого! Кто платит за жилье, тупица? Кто, придя домой, каждый день нюхает эту вонищу? Рвота, пролитое вино, дерьмо. Собственный горшок не нашел времени вытряхнуть, скотина! Когда ты последний раз мылся? Когда ты последний раз надевал чистое?
     В ответ он заорал, хрипло и пронзительно. Обложил меня как мог. — Другого такого ублюдка поискать надо! — наседал я. — Даже собственный бардак прибрать за собой не можешь!
     Я дико обозлился и продолжал орать на него. Он почти не отбрехивался. Может, сам себе был противен не меньше, чем мне. Но кто же станет спокойно смотреть, как ближний безнадежно спивается, превращаясь в бессмысленный кусок дерьма!
     Наконец Ворон не выдержал, кое-как поднялся и поплелся к выходу. Но дверью на прощание не шарахнул. Он никогда не сжигал за собой мосты.
     Со мной работал один, так его отец раньше пил по-черному. Он мне дал пару советов, как поступать с пропойцами.
     — Не пытайся помочь им, — говорил он. — Прекрати им спускать всякие выходки. Не принимай никаких извинений. Поставь их в безвыходное положение, тычь их носом в собственное дерьмо, пока сами не поймут, до чего докатились. Ни один , из них ни на толику не изменится, пока сам того не захочет. Пока сам не допрет, что по уши завяз и пора что-то менять.
     Но я сомневался, хватит ли меня на то, чтобы ждать, пока Ворон сам сообразит, что он взрослый мужик. Пока не посмотрит правде в глаза. Душечка теперь далеко, что поделаешь. Ему надо найти детей. Надо вытащить наружу и перетряхнуть прошлое, похороненное в Опале, разобраться с ним окончательно.
     Вообще-то я был уверен, что он сам до этого дойдет. Если дать ему время. Его глубокое презрение к самому себе должно было прорваться наружу. Но ждать, пока он очухается, становилось почти невыносимо.
     Он вернулся через четыре дня, трезвый как стеклышко, умытый, отчасти даже похожий на того Ворона, каким я его помнил. Он дико извинялся, бил себя кулаком в грудь и обещал быть паинькой.
     А как же. Все они так говорят.
     Поверю, когда увижу.
     Я не стал раздувать скандал. И не читал ему проповедей. Что толку?
     Держался он совсем недурно. Похоже, надумал куда-то податься. А дня через два, придя домой, я обнаружил, что он опять упился в стельку. Так, что даже ползать не мог. Ну и черт с тобой, решил я.
     
Глава7
     
     
     Теперь они лишились пары рабочих рук. После того как дерево метнуло в Тимми голубой молнией, он слег. Но для Смеда разницы не было. Все равно они сидели без дела.
     Днем они носа не могли высунуть без риска, что их засекут из города. А стоило стемнеть, всякий раз появлялась та бестия. Чтобы рыть дальше свою яму. И опять-таки, они не могли подобраться к нужному месту. Дерево, прогнав проклятую тварь, долгое время оставалось настороже, готовое встретить молниями других незваных гостей. Тимми как следует прочувствовал это на собственной шкуре.
     Похоже, только перед самым рассветом у них оставалось около часа, когда можно было без особого риска попытаться сделать что-нибудь путное.
     Но что? Никто толком не знал. Срубить чертов дрын у них не было ни малейшего шанса. Окопать корни? Вряд ли стоило надрываться, даже если б им удалось подобраться к дереву достаточно близко и достаточно надолго. Сколько пройдет времени, пока окопанное дерево засохнет? Тем более такое?
     Кто-то сказал: давайте отравим его. Звучало совсем неплохо. Они долго мусолили эту идею, припоминая, кто, как и какой дрянью выводил сорняки. Но для этого нужна отрава. Тогда пришлось бы тащиться назад в Весло. Причем с монетой в кармане, которой у них и в помине не было. Времени на это ушло бы ничуть не меньше, чем на окапывание корней чертова отродья, время работало против них. Талли и так психовал насчет времени. Он считал чудом, что у них до сих пор не появились конкуренты.
     — Нам надо как-то подсуетиться с этим делом, — повторил он в сотый раз.
     — Не выйдет, пока тварь шныряет поблизости, — сказал Тимми.
     — Тогда мы должны помочь ей откопать то, что она ищет.
     — Не реки за всех, братец, — посоветовал Смед. — Лично я помогать этой твари рыть нору не намерен!
     — Мы подпалим его, — сказал Рыбак.
     — Подпалим? Кого?
     — Дерево, дурень. Спалим его на корню, да и все тут.
     — Но не можем же мы подойти к нему и…
     Рыбак выдернул палку из кучи хвороста для костра. Она была дюйма в два толщиной и около ярда в длину. Старик размахнулся и запустил ее далеко в кусты.
     — Вот такПридется потрудиться, но в конце концов завалим его хворостом. Потом жахнем в кучу пару факелов. Ффухх! И все в огне. Костер будет что надо. А когда прогорит, просто пойдем туда и подберем наш кусок серебра.
     — Про солдат забыл? — насмешливо спросил Смед.
     — Нет. Но ты прав. Их надо как-то отвлечь.
     — Самое путевое предложение из всех, что я до сих пор слышал, — сказал Талли. — Будем палки швырять. Пока ничего получше не придумаем.
     — Да уж, чем попусту дурью маяться да мозоли на заднице натирать, — проворчал Смед. — Уж это точно.
     Он уже попривык к лесной жизни и больше не ждал от нее неожиданностей. Да и раньше-то их было не так уж много. Его одолевала скука.
     Набрав палок, они принялись за дело. Тимми, Смед и Талли принялись состязаться в меткости, поставив на кон часть будущей добычи. Куча хвороста вокруг дерева понемногу росла. Такая игра пришлась дереву не по нутру. Время от времени оно отплевывалось голубыми молниями.
     
     Почти каждую ночь Смед прокрадывался к яме и смотрел, как продвигаются дела бестии. Остальные решили, что у парня крыша поехала.
     — У тебя дерьмо вместо мозгов, — как-то сказал Талли. — Делать тебе больше нечего.
     — А у тебя мозги вместо дерьма. Вот ты ничего и не делаешь. Может, боишься?
     В общем-то, риска почти не было. Просто приходилось прижиматься к земле, тогда тварь ничего не замечала. Вот если б Смед сдуру встал, да она углядела бы его силуэт… Пиши пропало. Но он не вставал.
     Яма углублялась медленно, но тварь копала и копала как заведенная. Ночь за ночью. Ночь за ночью.
     Пришло время, когда она нашла то, что искала.
     Как раз в ту ночь Смед Стах опять следил за бестией. И он увидел, как она выбирается из ямы, сжимая челюстями свой мерзкий, тошнотворный, жуткий трофеи.
     Это была человеческая голова.
     Голова пролежала слишком долго и была слишком обезображена и повреждена. Стиснув зубами жалкие остатки волос, тварь приподняла этот отвратительный предмет и, уворачиваясь от голубых молний, потащила его в сторону протекавшей рядом речушки, к заводи.
     Смед, держась поодаль, последовал за нею. Осторожно. Очень осторожно.
     Бестия принялась омывать голову водой, заботливо и нежно. Вдали дерево шумело и трясло ветвями в бессильном гневе: до заводи его молнии не доставали.
     Очистив голову, громадная собака захромала обратно. Смед, сам удивляясь своей смелости, по-прежнему крался следом. Тварь обогнула мертвого дракона, почти превратившегося в странную деталь местного ландшафта. Вот она переступила через обтянутый изодранной кожей обломок камня, не заметив его на сырой земле. А Смед заметил, подобрал его зачем-то и машинально сунул в карман.
     По ту сторону туши дракона дерево продолжало раздраженно шуметь, трещать и трясти ветвями.
     Когда Смед засовывал в карман старый амулет, тот судорожно дернулся, посылая всем, кто был способен услышать, сигнал о том, что его покой потревожен.
     Смед остановился, прячась в тени. Он дрожал от холода и страха, но продолжал следить за происходящим. Поднимающаяся луна вдруг целиком осветила кошмарную голову. И он отчетливо и ясно увидел…
     Ее глаза открылись. Уродливая улыбка исковеркала и без того обезображенный рот.
     Она была жива.
     У Смеда чуть не вышибло клапана.
     
Глава8
     
     
     Городом, самым близким к месту сражений и могильных холмов, что называлось Курганьем, было Весло. Сигнал тревоги, поданный старым амулетом, потревожил сразу двух обитателей этого городка.
     Одним из них был глубокий старик, живший под чужим именем после того, как сумел инсценировать свою мнимую гибель в последней битве, опустошившей Курганье. Он как раз кутил в рабочей таверне со своими новыми друзьями-собутыльниками, которые считали его астрологом, когда тревожный вопль амулета потряс его. Сигнал тревоги поверг старика в панику. Едва взяв себя в руки, он устремился к дверям. По его лицу текли слезы.
     За его спиной в таверне мгновенно вспыхнули возбужденные пересуды. Потом приятели старика гурьбой высыпали на улицу. Посмотреть, что такое с ним стряслось. Но того уже и след простыл.
     
Глава9
     
     
     Настали скверные времена. В Весле было неспокойно. То тут, то там вспыхивали беспорядки; случались стычки между повстанцами и партизанами Империи; под видом политических акций мародеры творили невесть что.
     Босс поговаривал, что хочет заколотить городской дом и съехать в свою загородную усадьбу неподалеку от сделки. Если так, надо было решать, отваливать мне туда вместе с ним или нет. Я хотел было обговорить это с Вороном, но… Застал я его снова в ауте.
     — И все из-за проклятой бабы, с которой ты даже ни разу не переспал, — проворчал я и пнул ногой оловянную тарелку так, что она полетела через всю комнату. Этот сукин сын опять не прибрал за собой. Неплохо было бы и его пнуть пару раз, как ту тарелку, но у меня пока еще крыша не съехала.
     Все же пьяница и доходяга был Вороном, самым отчаянным парнем из всех, кого я встречал. Так что связываться с ним я не стал.
     Проснулся он так внезапно, что я подскочил от неожиданности. Чтобы подняться, ему пришлось цепляться за стену. Он был бледен, его трясло, но я с ходу понял, что не в похмелье тут дело. Мой старый приятель был насмерть чем-то перепуган.
     Если б не та стена, вряд ли Ворон смог бы подняться на ноги. Наверно, сейчас он видел трех Кейсов зараз да еще голубого слона в придачу…
     — Собирай свои манатки, Кейс, — все же сумел прохрипеть он.
     — Ты что, очумел?
     — В Курганье что-то стряслось, — ответил Ворон, пробираясь вдоль стенки к куче своего барахла. — О Боже!
     Он упал на колени, схватившись руками за живот. Его вывернуло наизнанку. Я обтер ему лицо мокрой тряпкой. Он не сопротивлялся.
     — Что-то страшное вырвалось наружу. Что-то черное, как сама… — Его вывернуло еще раз.
     — А тебе не померещилось, случаем? — спросил я. — Может, винные пары? Белая горячка?
     — Нет, так оно и есть. Вино ни при чем. Не, спрашивай, откуда я знаю. Но я знаю. Видел так ясно, словно был там. Видел тварь, которую все называют Пес-Жабодав. — Он говорил медленно, стараясь не запинаться. Но язык заплетался. — С этой бестией было что-то еще. Куда более страшное. Что-то черное, как сама тьма.
     Я не знал, что сказать. Ворон в это верил, а я — нет. Он кое-как подтер за собой рвоту и принялся, трясущимися руками, запихивать вещи в мешок.
     — Где ты поставил лошадей? — спросил он чуть погодя.
     Он был серьезен. Не в состоянии ориентироваться, слепо тычащийся по углам. Ворон готов был мчаться к чертям собачьим. И прямо сейчас.
     — Так, конец, приехали. В чем дело? Куда ты собрался?
     — Нам нужна помощь.
     — Помощь? Нам? Ты забыл, что я на службе? У меня есть обязательства. Да я просто не могу, вот так, прыгнуть в седло и мчаться в погоню за блуждающими болотными огнями. Которые тебе просто примерещились. Потому, что ты выжрал целую бочку поганой самодельной бормотухи.
     Он психанул. Я тоже. Мы орали и крыли друг друга как могли. Он был не в той форме, чтобы догнать меня, и потому швырял в меня посуду. А я топтал бурдюк с вином, пока вконец не расквасил его, и картинно любовался кроваво-красными струйками вина, растекшимися по полу.
     Тут в нашу дверь вломилась хозяйка дома. Она весила фунтов двести и была зловредна, как ядовитая змея.
     — Вы, скоты! — заорала она с порога. — Сколько раз я вам говорила, что не собираюсь больше терпеть вашего…
     И тут мы набросились на нее. Она вечно придиралась, врала, плутовала на каждом шагу. И всегда норовила спереть что-нибудь у своих постояльцев. Если была уверена, что ее не застукают за этим делом. Мы спустили ее с лестницы и, отряхнув руки, покатились со смеху, как дворовые безобразники. Докатившись до самого низу, хозяйка опять принялась пронзительно вопить. Похоже, падение только прибавило ей новые силы.
     Вдруг мне стало не смешно. Она не свернула себе шею, верно. Но могла. А ведь я даже не был пьян. Что это на меня нашло?
     — Как я понял, собираешься выехать прямо сейчас? — спросил я Ворона.
     — Да.
     Юмор его тоже оставил. И он по-прежнему имел бледный вид.
     — А как ты будешь выбираться из города? Посреди ночи?
     — Наличные. Волшебное средство на все случаи жизни. — Он перекинул лямку мешка через плечо. — Ну, ты готов?
     Сукин сын с самого начала знал, что никуда я не денусь.
     
     — Эй, Лу! — едва заслышав звон монет в кармане Ворона, заорал часовой у ворот в сторону привратницкой. — Оторви свою задницу от лежанки! Новый клиент пожаловал.
     Часовой, ухмыляясь, снова повернулся к нам.
     — Днем Лу тоже вкалывает, на другой работе, — пояснил он. — Цыплят потрошит. Чертову прорву детей настругал. Любой другой научился бы сдерживаться после первой дюжины. Но только не Лу. — Он опять ухмыльнулся.
     — Твоя правда, — не стал спорить я. — А ты неплохо устроился. Мало кому из парней так повезло с работенкой, как тебе.
     — Ага. Только по ночам бывает скучновато. Но сегодня неплохая ночка. Прибыльная.
     — Что, пропустил кого-то до нас? — спросил Ворон.
     — Только одного пердуна, около часа назад, старика. Спешил как на пожар. Монету швырял горстями.
     Ворон пропустил этот прозрачный намек мимо ушей. Мы с часовым успели перекинуться еще парой слов, пока Лу возился с ключами, открывая небольшую дверцу в воротах. Когда он ее все-таки открыл. Ворон швырнул горсть серебра.
     — Вот это да! Благодарю, ваша светлость! Заглядывайте сюда в любое время дня и ночи. В любое время. Теперь у вас есть настоящие друзья. Здесь, у Южных Ворот.
     Ворон промолчал, только слегка покривился и тронул лошадь вперед, на залитую лунным светом дорогу.
     — Спасибо, — сказал я привратнику. — Пока, ребята. Еще увидимся.
     — В любое время, ваша светлость. В любое время. Всегда к вашим услугам.
     Наверно, Ворон действительно заплатил им по-королевски.
     А гримаса, мелькнувшая на его лице, была мне хорошо знакома, хотя в последнее время я ее не замечал.
     — Опять бедро беспокоит? — спросил я.
     — Все в норме. Бывало и похуже, — угрюмо ответил он.
     Этот гад почти протрезвел. Но похмелье есть похмелье.
     — Что-то оно долго не заживает.
     — А ты чего хотел? Я уже не мальчик. И потом, хоть стрелял Костоправ, но то была одна из Ее стрел.
     Не то чтобы Ворон затаил на них злобу. Просто до сих пор не мог взять в толк, что тогда произошло.
     Может, на самом-то деле, он и не хотел ничего понимать. Ворон всегда сам себя считал не мыслителем, а человеком дела.
     Иногда я просто диву давался, как он умудряется жить с такой кашей в голове.
     
Глава10
     
     
     В грязи, у перекрестка дорог, около взъерошенной клячи, стоял смертельно уставший старик.
     К востоку отсюда лежали Лорды. Южная дорога вела в Розы, а через них — к другим большим городам. Те, за кем он шел следом, разделились здесь на две группы. Он не знал наверняка, кто куда поехал, хотя и мог предположить, что Белая Роза свернула, направляясь в свою крепость в Равнине Страха, а Госпожа двинулась прямо, к своей твердыне, Башне Чар.
     В тот момент, когда они расстались, краткому перемирию между ними пришел конец.
     — Куда направимся? — спросил старик у лошадки.
     Похоже, лохматый пони своего мнения не имел. А старик никак не мог решить, к какой из женщин ему лучше обратиться со своими новостями. Он больше склонен был тронуться на юг, но лишь потому, что по дороге на восток его бы слепило лучами восходящего солнца.
     — Слишком стары мы для этого, лошадка? Животное выдохнуло какой-то звук, который старик готов был посчитать ответом. Но пони оглядывался назад, на ту дорогу, которая привела их сюда.
     Пыльное облако. Быстро приближающийся бешеный стук копыт. Похоже, скакали двое. Спустя минуту он узнал мчавшегося впереди по его манере держаться в седле.
     — Скоро мы получим ответ на мой вопрос, — пробормотал старик. — А пока спрячемся.
     Он заспешил вперед, по восточной дороге, потом свернул с нее в сторону и притаился в придорожной рощице, выбрав там местечко, откуда мог видеть всадников. Решено. По какой бы дороге они ни двинулись дальше, он выберет другую.
     Ведь они появились здесь погоняя лошадей так, будто черти хватали их за пятки, по той же самой причине, что и он. Думать иначе было бы просто глупо. Тот, которого звали Вороном, конечно же, услышал сигнал тревоги. В его жизни было время, когда он немного упражнялся в искусстве колдовства, а потом его дух долго блуждал в лабиринтах Долины Курганов. Да, Ворон был достаточно восприимчив. Старик приготовил настой из трав, который должен был помочь ему оставаться настороже, пока не выяснятся намерения тех двоих. Потом он устало смежил веки.
     
Глава11
     
     
     Натянув поводья. Ворон пустил лошадь шагом.
     — Кажется, мы нагнали на того старика страху, — сказал он.
     — Наверно, принял нас за бандитов, — отозвался я. — Так мы на них и похожи. Ты собрался загнать лошадей насмерть прямо сегодня? Или мы все-таки дадим им немного отдохнуть?
     — Иногда ты говоришь дело, Кейс, — нехотя проворчал Ворон. — Нет никакого смысла в такой спешке, если потом придется ухлопать вдвое больше времени, пробираясь остаток пути на своих двоих. Странно. Этот старикан напомнил мне колдуна Боманца. Которого в Курганье сожрал Дракон.
     — Для меня все старичье на одно лицо.
     — Может быть. Постой! — Он принялся изучать пыль на развилке дорог. А я пытался высмотреть, куда спрятался старик. Я был уверен, что он следит за нами.
     — Ну? — наконец спросил я.
     — Здесь они разошлись в разные стороны. Как и намеревались.
     — Не спрашивайте меня, откуда он знал это. Он знал. А может, просто выдумал. Мне к таким его фокусам было не привыкать.
     — Душечка отправилась на восток. Костоправ отсюда тронулся на юг. Я решил немного подыграть ему и спросил:
     — Почему ты так решил?
     — С ним была Она. — Ворон потер бедро. — А Она, конечно, направилась в Башню.
     — Верно. Твоя правда.
     — Тоже мне, оракул.
     — А мы по какой дороге двинем? В любом случае, скоро понадобится отдых.
     — Да. Скоро понадобится. Лошадям.
     — Конечно.
     Я постарался сохранить на лице равнодушие. Жаль, у меня не хватало мужества заорать на него. Какого черта он корчит из себя железного человека? Что хочет доказать? Кому? Если мне, так доказал бы лучше, что может перестать себя жалеть да вино трескать, по полведра в день. Хочешь показать мне силу воли? Ладно. Так покажи, что у тебя ее хватит, чтобы найти своих детей и попросить у них прощения.
     Он что, решил покрасоваться перед тем стариком, который все еще прятался в придорожных кустах?
     Всегда чувствую себя неуютно, когда знаю, что за мной подсматривают. Скорей бы уж Ворон объявлял свое решение. Чего тянет? И так все ясно.
     — Кончай тянуть, — поторопил я его. — Куда двинемся?
     Вместо ответа он пришпорил лошадь и свернул на южную дорогу.
     Что за ерунда? Я уже начал поворачивать на восток, прежде чем сообразил, что он делает.
     Догнав его, я спросил:
     — Почему на юг?
     Он уклонился от прямого ответа, сказал только:
     — Костоправ всегда был понятливым парнем. И зла ни на кого долго не держал.
     Похоже, окончательно рехнулся.
     А может, наоборот? Внезапно очухался и решил больше не лить слез по своей Душечке?
     
Глава12
     
     
     Трехногая бестия принесла голову в самое сердце Большого леса, к алтарю в центре круга из вздыбленных каменных глыб. Капище находилось здесь уже несколько тысяч лет. Тварь едва сумела протиснуться между стволами древних дубов, окружавших величайшее святилище вымирающих, но все еще многочисленных лесных дикарей.
     Пристроив голову поудобнее, тварь захромала прочь и скрылась в лесу.
     
     Отловив одного за другим шаманов всех лесных племен, бестия силой приволокла их в святилище. Туда, где находилась голова. Увидев голову, эти жалкие старые колдуны, ничтожные знахари, пришли в ужас, упали лицом в грязь и принялись биться в поклонах как перед божеством. Вконец запуганные щелкающими челюстями бестии, они принесли чудовищной голове клятву верности, после чего стали поклоняться ей как могли.
     Ни у одного из них даже и мысли не мелькнуло уничтожить голову, пока она была бессильна помешать этому. Страх перед ней слишком сильно укрепился в их слабом рассудке; сама мысль о сопротивлении была для них невозможна.
     К тому же рядом всегда находился верный раб головы, Жабо дав, также нагонявший на них суеверный ужас.
     Покинув святилище, они принялись срезать ивовые прутья и стебли растений, пригодных для изготовления веревок, собирать заговоренные травы и камни с магическими свойствами, готовить священные перья, куски выделанной и невыделанной кожи. Они поймали несколько мелких животных, пригодных для ритуала жертвоприношения, и даже приволокли в святилище одного вора, которого давно собирались убить. Страшась, что душа его попадет в рабство к страшному богу и будет обречена на вечные муки, вор истошно вопил, умоляя казнить его обычным способом.
     Большая часть собранного ими была обыкновенным мусором, а их магия, в основном, — обыкновенной бутафорией. Но когда-то вся эта чепуха произросла из глубинных истин, из источника, дававшего подлинную власть над миром. Это была реальная сила, достаточная, чтобы завершить замысел головы.
     В самом древнем, в самом священном из своих святилищ шаманы изготовили фигуру плетеного человека. Они сплели ее из ивовых прутьев, связав их веревками из травы и ремешками из сыромятной кожи. Они воскурили священные травы; совершили жертвоприношение; они дали плетеному человеку имя и окропили его жертвенной кровью. Их песенные заклинания растянулись на несколько дней. Почти все были полной бессмыслицей, но в их ритм иногда вплетались лишь наполовину понятные, а то и вовсе забытые слова, имевшие истинную власть. И силы этих слов оказалось достаточно.
     Закончив ритуал, шаманы водрузили голову на шею плетеного человека. Трижды медленно мигнули глаза…
     Деревянная рука вырвала жезл у стоявшего рядом колдуна. Старик упал. Пошатываясь, соединенное двинулось к ближайшему участку мягкой земли. Концом жезла стало царапать на ней неровные печатные буквы.
     Получив приказы чудовища, старые колдуны торопливо покинули святилище. Уже через неделю они были готовы внести усовершенствования в свое кошмарное творение.
     На сей раз ритуалы оказались более причудливыми. И куда более кровавыми. Были принесены в жертву два человека, похищенных из разрушенного городка на краю Курганья. Эти двое умирали медленно. Очень медленно.
     Когда ритуал закончился, плетеный человек стал передвигаться гораздо лучше, хотя никто, даже по ошибке, не принял бы это чучело за человека. Теперь голова могла говорить. Тихим, замогильным шепотом.
     — Соберите здесь пятьдесят ваших лучших воинов — приказала она.
     Старые колдуны заартачились было. Ведь свою часть дела они уже сделали и не имели никакого желания больше ни во что ввязываться.
     Тогда монстр прошептал короткое заклинание, в котором не было ни одного лишнего слова. Три старика упали на землю. Они умирали в страшных мучениях, вопя от боли. Пожираемые червями изнутри.
     — Соберите пятьдесят лучших воинов! — вновь прошептала голова.
     Оставшиеся в живых шаманы сделали как им было ведено.
     Вскоре появились воины. Они помогли чудищу взобраться на спину хромой бестии. Ни одно другое лесное животное, будь то лошадь или бык, не давало ему на себя усесться. Монстр привел свою банду в Курганье, к разрушенному городку.
     — Прикончить всех, — прошептал он. — До единого.
     И началась резня. А Плетеный двинулся дальше. Его изуродованное лицо было постоянно обращено на юг. В его глазах все сильнее разгорался огонь гибельной, безумной ненависти.
     
Глава13
     
     
     Тимми вихрем ворвался в лагерь спустя несколько минут после того, как в городке началось побоище. Он был настолько перепуган, что едва мог говорить.
     — Надо уносить ноги, — судорожно выдавливал он слова. — Та бестия опять вернулась. А верхом на ней еще какой-то монстр. Лесные дикари режут в городке всех подряд.
     Старый Рыбак только кивнул и тут же залила костер водой.
     — Пока тварь про нас не вспомнила. Все как мы договаривались.
     — Да бросьте вы, — злобно заворчал Талли. — Наверно, Тимми просто увидел, как…
     Тут дерево вдруг выпустило громадную шаровую молнию, прародительницу всех молний мира. Лес заполнился ее яростным сиянием, а когда она лопнула — загудел и затрясся от мощных громовых раскатов. — Мама дорогая! — прошептал Талли. И дал деру не разбирая дороги, ломясь сквозь кусты, словно перепуганный медведь.
     Остальные отстали от него не слишком сильно.
     Смед бежал крупной рысью. Он прижимал к груди охапку барахла и соображал на бегу. Предусмотрительность Старого Рыбака, похоже, оправдалась. Как сказал старик, они ничего не потеряют, если слиняют отсюда на какое-то время.
     Позади сверкнул язык пламени, окрашенный в розоватые тона; в ответ полыхнула голубая вспышка. Потом раздался странный звук, словно мяукала пропащая душа гигантской кошки.
     Последнее время Талли все талдычил, что Рыбак слишком много о себе воображает. Но именно Рыбак оказывался рядом в трудную минуту и мог хоть что-то предложить. А Талли потихоньку занял место Смеда. Увиливал от работы, вечно ныл. Вот Тимми совсем не изменился. Все тот же шустрый коротышка с кучей историй на все случаи жизни.
     От Рыбака и Тимми куда больше проку, чем от Талли. Рука не поднимется перерезать им глотки. Особенно ежели куш окажется так велик, как считает Талли. Так ли необходимо жмотиться и попусту лить кровь?
     Смед присел на корточки возле заранее приготовленного бревна и пристроил свои вещи среди специально оставленных для этого веток. Талли уже плыл прочь от берега, бешено молотя по воде руками.
     — Тс-сс! — вдруг сказал Рыбак.
     Все замерли. Кроме Талли, конечно. Тот продолжал плыть, поднимая вокруг себя брызги.
     Старый Рыбак прислушался.
     Смед не слышал ничего, кроме звенящей тишины. Огненных вспышек тоже больше не было видно.
     Облегченно вздохнув. Рыбак сказал:
     — Поблизости никого. Есть время снять тряпки. Смед не стал спорить, но не стал и тратить время на то, чтобы раздеться. Он оттолкнулся от берега и поплыл.
     Лежа на бревне, один посреди реки и один посреди ночи, он ощутил приступ паники. Острова, куда они направлялись, все не было видно. Правда, Рыбак говорил, что они просто не могут мимо него промахнуться, если отплывут от берега в нужном месте. Течение должно само вынести их к этому острову.
     Но Смед не был до конца уверен. А плавать он не умел. Что, если он промахнется? Тогда плыть ему на бревне и плыть. До самого синего моря.
     Внезапно целый каскад голубых вспышек осветил реку. Он слегка удивился, увидав совсем рядом Тимми и Рыбака. Даже Талли, несмотря на все его бешеные усилия, опередил их ярдов на сто, не больше.
     Смеду остро захотелось перекинуться с кем-нибудь из них парой слов. Это добавило бы ему смелости. Но он промолчал. Сейчас важнее всего было молчать в тряпочку. Не буди лиха, пока спит тихо.
     За прошедший час Смед заново пережил все когда-либо мучившие его страхи, все приключавшиеся с ним беды и несчастья. Когда он наконец увидел прямо перед собой неясные темные-очертания острова, его нервы были уже на пределе.
     Островок оказался небольшим, ярдов двести в длину и всего десять в ширину. Едва выступающая из-под воды узкая полоска илистой отмели, поросшая сорняками и кустарником. Все кусты были едва в человеческий рост. Довольно жалкое убежище, подумал Смед.
     Но в первый момент оно показалось ему райскими кущами.
     — Здесь мелко, можно встать на дно, — прошептал возникший рядом Старый Рыбак. — Обойдем вокруг, там и вылезем. Не надо оставлять следов с этой стороны.
     Смед соскользнул с бревна. Глубина здесь оказалась ему по пояс. Он двинулся вслед за Рыбаком, оскальзываясь, путаясь ногами в стеблях водяных растений. Впереди испуганно вякнул Тимми, наступивший на какую-то извивающуюся тварь.
     Смед оглянулся назад. Ничего. Фейерверк стих. Вспышки, позволившие ему разглядеть на воде остальных, были последними. Лес вернулся к своей обычной жизни, наполнившись привычными ночными звуками.
     — Вы где там застряли? — напряженным голосом спросил из темноты Талли.
     — Надо было прихватить с собой хоть что-нибудь, — огрызнулся Смед. — Потому и задержались. Не подыхать же нам тут с голоду. А вот что будешь жевать ты? Шаровые молнии?
     Братцу хорошая встряска только на пользу, подумал он. Может, в нем здравый смысл проснется. Беспомощно плывя на бревне, Смед припомнил кое-что полезное.
     Талли много раз сбегал от него и раньше. Просто так, из садизма, когда они были малышами. Посреди драки с уличной шпаной, когда они стали постарше. Или когда какой-нибудь торговец принимался колотить Смеда за то, что он, сам того не желая, отвлек его внимание, позволив Талли стащить горсть медяков и дать Деру.
     Сам Талли всегда выходил сухим из воды. Пожалуй, теперь Смед мог заглянуть в будущее. Пускай Старый Рыбак с Тимми Локаном выковыривают из дерева Клин. А болван Смед перережет им глотки, когда они управятся с этим делом. А потом останется просто прихватить добычу и слинять. Кому тогда будет жаловаться Смед, имея на руках кровь своих компаньонов?
     В самый раз — Талли. Очень даже на него похоже.
     
     Они проторчали на острове четыре дня. Кормили комаров, жарились на солнце. Выжидали. Хуже всех пришлось Талли. Он выклянчил-таки достаточно жратвы, чтобы продержаться, но ни сухой одежды, ни хотя бы одеяла для защиты от солнца выпросить ему так и не удалось.
     Смеду даже показалось, что Рыбак волынил на острове нарочно. Специально, чтобы проучить Талли.
     Старик отправился на разведку только на четвертый день, после полудня. Реку он перешел вброд. Рукав между островом и берегом оказался мелким, по грудь в самых глубоких местах. Узел со своими вещами Рыбак перенес на голове.
     Когда он вернулся, было уже совсем темно.
     — Ну? — требовательно спросил Талли. Единственный, кто еще страдал избытком нетерпения.
     — Они ушли. Но перед этим обнаружили наш лагерь и разнесли его в клочья. Отравили всю жратву, повсюду устроили десятки ловушек. Возвращаться туда не имеет смысла. Может, найдем в городке то, что нам нужно. Тамошним парням уже никогда ничего не понадобится.
     
     Насколько был прав Старый Рыбак, Смед понял на следующий день. Сперва они прошли мимо лагеря, в доказательство Талли, что тот попусту тратит время, оплакивая свое барахло.
     Бойня в городке была тотальной. Дикари вырезали все живое, включая собак, куриц и домашний скот. Утро выдалось жаркое. В неподвижном воздухе висел густой звон: сюда слетелись мириады мух. Повсюду лаяли, тявкали, клекотали, щелкали челюстями и клювами, сражаясь за добычу, пожиратели падали. Хотя, будь их даже вдесятеро больше, пиршество удовлетворило бы всех.
     Уже в четверти мили от городка стояло такое невыносимое зловоние, что желудок подступал к горлу.
     Смед остановился.
     — Я собираюсь взглянуть на дерево, — выдавил он. — Здесь мне делать нечего.
     — А я буду у тебя на подхвате, — засуетился Тимми.
     Талли взглянул на Смеда и что-то злобно проворчал. Старый Рыбак только пожал плечами.
     — Ладно. Увидимся там. Попозже. Ни вонь, ни горы трупов, похоже, его ничуть не волновали.
     
Глава14
     
     
     Плетеный шествовал по улицам разрушенного города подобно богу мщения, спокойно переступающему через легионы мертвых. За ним следовали оставшиеся в живых лесные воины, потрясенные грандиозностью города, испытывающие благоговейный трепет перед создавшим этот город великим волшебством. Позади подавленно тащились имперские солдаты, несколько сот человек из гарнизона Весла. Они признали власть захватчика — больше потому, что иначе и их постигла бы участь тех, чья кровь потоками лилась по булыжнику мостовых, чьи вывороченные внутренности забили все городские водостоки.
     Повсюду полыхали пожары. Обитатели Весла возносили к небесам стенания и горестные жалобы и тут же умолкали, когда поблизости раздавался в ночи звук тяжелых шагов Плетеного. Укрываясь в тени стен, спешила скрыться из города вынырнувшая из своих укромных местечек всякая мелкая нечисть. Страх этих сущностей был так велик, что они не могли тихо дожидаться, пока черный ужас сам уйдет из города. Но Плетеный ни на что не обращал внимания. Всякое сопротивление было подавлено.
     Он ничего не замечал, кроме пожаров. Огня он боялся.
     Вдруг загудела тетива боевых луков и Плетеный вмиг оказался утыкан стрелами, словно мишень для стрельбы. Во все стороны полетели ивовые щепки и куски камней. Он пошатнулся и, если б его не поддержали лесные воины, рухнул бы навзничь.
     Сперва его ослепила бешеная ярость. Затем пришли слова, тихие и ужасные, сковавшие смертельным холодом сердца тех, кто стоял так близко, что мог их услышать. Новые стрелы прорвали черное полотно ночи, вонзились в Плетеного, отсекли ему ухо, унесли жизнь одного из поддерживавших его дикарей. Но он завершил заклинание.
     Из темноты, в пятидесяти ярдах, раздались дикие вопли. Они были так ужасны, что на глазах солдат, следовавших за Плетеным, выступили слезы.
     Им пришлось перешагивать через судорожно дергающиеся, жалобно стонущие, скрученные страшной силой останки людей, носивших точно такую же форму, как они сами. Через тела своих братьев по оружию, чья смелость оказалась под стать их верности. Кое-кто пожал плечами и отвел глаза. Некоторые проявили милосердие, прекратив мучения несчастных быстрыми ударами копий. Другие, узнав среди павших своих прежних товарищей, поклялись про себя при первом же удобном случае свести с монстром счеты.
     Плетеный казался неудержимым, как стихийное бедствие. Он прошел из конца в конец Весла, сея повсюду смерть и разрушение, увлекая за собой последователей. Наконец он подошел к Южным Воротам. Лу со своим напарником давно исчез оттуда. Плетеный поднял руку, произнес тайные слова. Ворота тут же разлетелись на щепки размером с зубочистку. Он прошел сквозь проем и остановился, пристально вглядываясь в темневшую впереди дорогу.
     Отсюда, перекрывая друг друга, шло сразу несколько следов. След намеченной жертвы смешивался с другими запахами, не менее знакомыми и мучительно ненавистными.
     — Тем лучше, — прошептал Плетеный. — Тем лучше. Разберись в следах и принимайся за дело! — Он втянул воздух носом. — Его след! И этой проклятой Белой Розы. И того, кто встал мне поперек дороги в Опале. И того старого колдуна, давшего нам свободу. — Изуродованные губы на мгновение дрогнули от страха. Да. Даже ему было знакомо чувство страха. — А вот и Ее след!
     Жабодав считал, что Она потеряла свое былое могущество. Плетеному тоже хотелось так думать. Вне всякого сомнения, в этом была бы восхитительная, высшая справедливость. Но он не решался поверить окончательно. Пока не удостоверится собственными глазами. Потому что Она была коварным, вероломным существом. Как и все остальные люди.
     Кроме того, однажды он уже пытался справиться с Ней и потерпел неудачу, приведшую его к нынешнему положению, Жабодав, расталкивая солдат, протискивался через проем ворот. С его морды капала кровь. Несколько часов он рыскал по городу, пока не утолил свой древний инстинкт, первобытную кровожадность. Теперь у него появилась четвертая нога, из того же материала, что и тело Плетеного. Подойдя ближе, он тоже уставился на дорогу.
     Выдохшиеся лесные воины, повалившись от усталости кто где был, заснули. Плетеный тоже притомился, но нянчиться со своими сторонниками и не собирался. Приковылявший к нему из последних сил шаман попытался убедить его, что человеческая плоть не в силах больше выдерживать такой темп;
     Голова слегка повернулась. Изуродованное лицо скривилось в презрительной гримасе.
     — Вперед! Иначе — смерть! — прошептали губы.
     Плетеный махнул рукой, приказывая своим людям водрузить его на спину бестии. И двинулся прочь, в безумии жажды мщения.
     
Глава15
     
     
     Те, кого мы преследовали, даже не пытались запутать свои следы. По моему разумению, они считали, что для этого нет никаких причин. Так или иначе, но Ворон знал, куда направляется тот, за кем он гнался. Место называлось Хатовар и находилось далеко на юге, на самом краю света.
     Этого парня. Костоправа, я знал. Он и его Черный Отряд доставили мне немало хлопот в Долине Курганов, хотя никогда не пытались навредить по-настоящему. Я выбрался оттуда живым. Трудно сказать, как я к ним относился. Крутые ребята. Гоняться за ними мне совсем не хотелось.
     Чем дальше мы ехали, тем больше просохший окончательно Ворон становился похож на настоящего Ворона.
     Не на того Ворону, каким он был, когда мы впервые встретились. А на повидавшего виды головореза, крутого, отчаянного и смертоносного, как чума. Думаю, ему и в голову не приходило напиться с тех пор, как он решил, что у него есть дела поважнее.
     Каждое утро, перед тем как тронуться в путь, и каждый вечер, после того как мы разбивали лагерь, мы тренировались в стрельбе. Пока он был еще слаб, мне не удавалось уломать его ни на что другое. Когда же Ворон начал приходить в себя, он быстро дал мне сто очков вперед во всем. Кроме швыряния камней и ходьбы на скорость.
     Его бедро все никак не заживало.
     Он никогда не останавливался ни на постоялых дворах, ни в деревнях. Думаю, избегал соблазна.
     Если кто захочет меня удивить какой-нибудь небылицей, а сам ни разу не видел Башни Чар, зря будет стараться. Вряд ли где еще найдется вторая такая громадина. Сто пятьдесят футов в высоту и насквозь черная, как сердце сутенера. Никогда раньше не видал ничего подобного и вряд ли когда увижу.
     Мы не стали подходить к ней слишком близко. Ворон сказал, что нет смысла привлекать внимание этих людей. Что верно, то верно. Там находилось сердце Империи, дом Госпожи, где когда-то обитали древние сущности, именуемые Десять Взятых.
     Мы отъехали на несколько миль. Мне удалось поспать, пока Ворон шнырял вокруг, пытаясь что-нибудь выяснить. Отдохнуть после многих сотен миль, проведенных в седле, было настоящим счастьем.
     Он возник, как призрак, со стороны заката, окрасившего горизонт багровыми огнями ада.
     — В Башне их нет, — сказал он, усевшись напротив. — Они останавливались здесь на пару недель, а потом снова двинулись на юг. С ними ушла Она.
     Я чуть не взвыл. За годы службы чего только не было, и все же я никогда не распускал нюни. Но эта гонка меня доконала. Нормальному человеку такое не под силу.
     — Мы скоро нагоним их, Кейс. Если они проваландаются в Опале столько же, сколько и здесь, мы их там достанем. — Ворон одарил меня насквозь фальшивой улыбкой. — Ты ведь мечтал увидеть мир.
     — Но не весь же сразу и за одну неделю, — буркнул я. — Я рассчитывал наслаждаться его красотами не спеша.
     — Если мы не догоним их и не заставим повернуть назад, навстречу беде, этот мир может провалиться в преисподнюю. Со всеми красотами вместе.
     — Тогда хотя бы поищи своих детей. Пока мы будем в Опале, — сдался я.
     Мне хотелось увидеть море. Всю жизнь мечтал. С тех самых пор, как забредший в наши края странник рассказывал детишкам вроде меня всякие байки. Про Самоцветные города, про Море Мук. И так далее. После этого, копая картошку и выдергивая сорняки, я всю дорогу думал о море. В мечтах я представлял себя матросом на палубе, посреди бескрайних волн… А позже собирался стать капитаном.
     Много я тогда понимал.
     Мне и теперь хотелось увидеть море. Но куда больше я хотел увидеть Ворона загладившим старые грехи, примирившимся со своими детьми и с самим собой.
     Он как-то странно посмотрел на меня. Мои последние слова остались без ответа.
     
     По пути мы не забывали пополнять запасы оружия и накопили приличный арсенал. Почти под самыми стенами Опала подвернулся случай пустить его в дело. На пользу нам это не пошло. Из городских ворот вихрем вылетела громадная старинная чугунная карета и помчалась по дороге прямо на нас. Лошади неслись так, словно только что наглотались огня. Никогда ничего похожего не, видел.
     — Карета Госпожи, — сказал Ворон, выхватил лук и натянул тетиву. — Остановим ее!
     — Остановим? Карету Госпожи? Да ты рехнулся! У тебя, верно, гнездовье вместо мозгов. — Я тоже схватил свой лук.
     Ворон поднял руку, приказывая им остановиться. Мы старались выглядеть получше. Стой, где стоишь! Кошелек или жизнь! И всякое такое. Старались изо всех сил.
     Карета даже не замедлила хода. Казалось, кучер нас просто не заметил. Я вверх тормашками полетел в придорожную канаву, на фут заполненную жидкой грязью. А когда поднялся, увидел, что Ворон закончил свой полет в кустах ежевики на другой стороне дороги.
     — Ублюдки! Высокомерные недоноски! — истошно орал он оттуда вслед карете.
     — А как же, — подтвердил я. — Ну прямо никакого уважения к парочке честных грабителей с большой дороги.
     Ворон посмотрел на меня и расхохотался. Я посмотрел на него и сделал то же самое. Отсмеявшись, он слегка озадаченно сказал:
     — А ведь в карете никого не было.
     — Когда ты успел заметить?
     — Успел. Похоже, я знаю, в чем дело. Надо спешить. Лови свою лошадь.
     Свою-то я поймал быстро. Она была слишком глупа и не попыталась отомстить мне за прошлые обиды. Но лошадь Ворона долго играл с ним в пятнашки, оглядываясь через плечо. Черта лысого я тебе дамся, скотина, было написано на ее морде. Игра затянулась. Наконец я прекратил это безобразие, подкравшись к зверюге с другой стороны.
     Мы ухлопали на эти маневры добрых полчаса.
     А когда добрались до порта, оказалось, что большой черный корабль вышел в пролив как раз примерно полчаса назад. Я было подумал, что Ворон пустит своего мерина на корм рыбам. Тут же. Но он всего-навсего спешился, подошел к краю пристани и долго глядел вслед кораблю. Когда же грузчики начали ворчать, что мы путаемся у них под ногами, он просто разок глянул на них. Тем самым взглядом, от которого душа уходит в пятки. Те тут же испарились.
     Значит, к нему вернулась вся его прежняя сила. Ведь парни здесь, в порту, были не из робких.
     Черный корабль растаял в туманной морской дымке. Ворон вздрогнул, мысленно возвращаясь к шуму и сутолоке провонявшего рыбой порта.
     — Наверно, придется продать лошадей, а потом найти корабль, который пойдет в Берилл, — сказал он.
     — Осади назад, парень. Пошевели мозгами. Может, хватит? Или ты готов гнаться за ними хоть на край света? Оглянись вокруг. Это Опал. Сколько тебя знаю, столько слышу разговоры о том, что ты должен вернуться в Опал и найти своих детей. Ну, так протри глаза. Мы уже здесь. Давай искать.
     Этот парень был моим другом. Но он вечно искал приключений на свою задницу. Он был Вороной до того, как стать Вороном. И он был Вороном до того, как стать Вороной. А до того, как его первый раз назвали Вороном, он был кем-то еще. Из благородных, наверно. И у него были дети в Опале. Двойняшки. Он бросил их, когда присоединился к Костоправу и той шайке, которая направлялась на север, чтобы сражаться в Форсберге.
     Он просто оставил их на произвол судьбы. Но с тех пор терзал сам себя, поскольку не знал, что с ними случилось. Все-таки он был их отцом. По мне, так сейчас было самое время разобраться со всеми этими делами.
     Он надолго задумался, пристально разглядывая побережье к востоку от порта. Будто искал там ответ. Я тоже посмотрел туда. Там, на вершинах скал, стояли дома богачей окнами на море. Всегда подозревал, что когда-то Ворон был одним из них.
     — Может быть, на обратном пути, — изрек он наконец. — Когда мы снова отправимся на север.
     — Конечно. — Но подумал: «Мразь». Он прочитал мои мысли. Как-то внутри обмяк. И не смотрел на меня.
     
     Судном, на котором мы могли добраться до Берилла, оказалась грязная, засаленная шаланда. Она уходила через два дня. Ничего лучшего нам найти не удалось. При одной мысли об этом «гордом корабле» меня сразу начинало мутить.
     В ту ночь Ворон опять нализался до поросячьего визга, хоть я и словом больше не обмолвился про детей. Наверно, продолжал читать мои мысли. А может, рискнул прочесть свои, что еще хуже.
     Я встал рано. Ворону предстояло весь день баюкать свое похмелье. Он был из тех старых пижонов, кто с пеной у рта будет всем рассказывать, что он-то в молодости никогда похмельем не мучился. Я вышел, чтобы осмотреться в городе.
     И правильно сделал. Я вообще редко когда теряюсь, а город давно стал частью Империи, и за пару поколений в нем успели поселиться самые разные люди. Поэтому почти всюду было легко найти кого-нибудь, кто говорил на одном из тех языков, которые я понимал.
     Не больно-то весело копаться в прошлом своего друга. Да и откопать удалось немного. Почти никто ничего не помнил. А то, что люди помнили, больше походило на волшебные сказки. Хорошая история всегда обрастает кучей подробностей. Но какой-то смысл во всей этой чепухе я все же уловил.
     Давным-давно один тип, по имени Хромой, был губернатором той провинции, частью которой являлся Опал. Сам Хромой входил в число настоящих, первых Десяти Взятых, бессмертных чародеев Тьмы, приближенных Госпожи. Взятыми их прозвали потому, что они были некогда порабощены великой темной силой. Хотя и до того каждый из них по праву считался первостатейным злодеем.
     Этот Хромой был одним из самых мерзких и развращенных губернаторов, когда-либо правивших провинцией.
     Я его видел потом. Когда он явился в Долину Курганов на последнюю великую битву. Где и схлопотал свое. Бьюсь об заклад, когда он подох, никто в целом мире не проронил по нему ни единой слезинки. Он был самым отвратительным, самым безумным из всех Взятых.
     Ну вот. За то время, что Хромой губернаторствовал в Опале, он со своими подручными выпотрошил всю провинцию. Они даже медяки с глаз покойников воровали. И конечно, был там некий барон Корвус. Его клан вошел в союз с Империей, когда та только начала укрепляться здесь. Позже этот барон получил назначение куда-то в другие края. Как только он покинул Опал, его жена сразу завела шашни с Хромым и его бандой. Дошла до того, что сама помогла лишить клан барона титулов, привилегий, всего, чем они владели. А также помогла подстроить ложные обвинения против братьев, кузенов и дядей барона; их казнили, а имущество конфисковали.
     Я разузнал про нее не слишком много. Была свадьба, брак по расчету, без тени любви. Думаю, для того чтобы положить конец междуусобицам, тлевшим не одну сотню лет. Ни хрена из этого не вышло.
     Она сперва обобрала до нитки род Ворона, а потом вырезала его, почти начисто. А он добрался до нее и прикончил, а потом расправился с остальной бандой. Уцелел только Хромой. Если б Ворон захотел, он мог бы вернуть все, чем владел его род, ведь Хромой никогда не ладил с Госпожой. Но бывший барон встретил свою Душечку, свою Белую Розу, а та стала для Госпожи смертельным врагом.
     Чтобы разнюхать все это, пришлось потрудиться на славу, скажу я вам. Вот только о детях Ворона узнать так ничего и не удалось. Из тех с кем я говорил, всего двое вообще смогли припомнить, что там были какие-то дети. Но и эти двое не знали, что с ними потом стало.
     Похоже, никого это не волновало. Кроме меня.
     
     Лошадей мы продали, но выручили за них совсем немного. Слишком уж потрепанными они выглядели; беднягам здорово досталось, пока мы пробирались на юг. Ворон все мучился своим черным похмельем и был совсем не в настроении спорить. Я же, наоборот, расхрабрился на старости лет.
     — Что проку гоняться за Костоправом по всему белу свету? — наседал я на Ворона. — К тому же когда ты в прошлый попытался на него наехать, он просто продырявил тебе ногу. Или ты забыл? Ладно, пускай мы его догоним. Если даже он станет тебя слушать, вместо того чтобы проделать в тебе еще пару дырок, что дальше? Что бы там ни стряслось где-то на севере, какое ему до этого дело?
     Признаюсь, сбивчивые россказни Ворона о том, что ему там привиделось, по-прежнему не вызывали у меня доверия. Хоть он и учился слегка черной магии. В давние времена.
     Рискуя окончательно прослыть занудой, я сказал:
     — Мне все-таки сдается, что у тебя есть куда более важные дела. Прямо здесь, в Опале. Он сверкнул глазами:
     — Не лезь в душу, Кейс. Не суйся, куда тебя не просят. Займись собственными делами.
     — Это и есть мое дело. Чье же еще? Разве не я тащусь за тобой через полмира, неизвестно куда, рискуя шкурой? Разве не меня могут однажды прикончить в каком-нибудь местечке, о котором я и слыхом не слыхивал, из-за бредовых идей, которые втемяшились тебе в голову?
     — Тебя никто не заставляет, Кейс. С ножом к горлу никто не пристает.
     Не мог же я сказать ему: я перед тобой в долгу, но ты в этом ничего не понимаешь, парень. Ты научил меня читать и писать. Ты считал, что я чего-то стою как человек, пока твоя крыша не поехала. Но сказал иначе:
     — А кто поможет тебе оклематься и утереть сопли, когда тебя очередной раз вывернет наизнанку? Кто будет вытаскивать из разных кабаков, когда ты очередной раз ввяжешься в драку и из тебя примутся вышибать дух?
     Он проделал это прошлой ночью. Не появись я вовремя, его бы точно прикончили.
     И он собирался спасти мир. В омерзительном настроении. У него трещала голова. Опять разболелось бедро. У него вообще все болело после вчерашней свалки. Поэтому он не стал отвечать мне в том же духе. Сказал просто:
     — Я буду делать то, что должен делать, Кейс. Прав или не прав. Хотелось бы, чтобы ты был рядом. Но если ты не можешь этого сделать, зла держать не буду.
     — Черт с тобой. Деваться мне все равно некуда. Да и не так уж я дрожу за свою шкуру.
     — Тогда почему скулишь?
     — Просто иногда хочется видеть в том что я делаю, хоть каплю смысла.
     Мы направлялись в такие края, где даже Ворон никогда не бывал. Мы погрузились на шхуну, которая шла в Берилл за грузом зерна. Мы неоднократно об этом пожалели, пока добрались до цели. Но когда капитан отказался повернуть обратно, мы с Вороном посовещались и решили не возвращаться в Опал по воде.
     Вообще-то поначалу дела шли не так уж плохо. Пока шхуне не пришлось надолго встать на якорь. Это случилось где-то на полпути.
     — В такое время года здесь никогда не бывает штормов, — жизнерадостно сообщил нам боцман. Именно в тот момент, когда ураганный порыв ветра изодрал в клочья парус, который матросы не успели вовремя свернуть. Следующие четыре дня боцман не уставал утешать нас, повторяя то же самое как заклинание. К Бериллу пристали с опозданием на эти четыре дня.
     Никогда не жалею о том, чего все равно не изменишь. Что бы я там ни думал об обязательствах Ворона перед его детьми, теперь это не играло никакой роли. Они остались далеко за морем, а я навсегда излечился от желания стать моряком. Даже если б Ворон вдруг решил вернуться, чтобы уплатить по старым счетам, я бы просто посоветовал ему почесать ухо пяткой.
     Банда, за которой мы гнались, казалось, нарочно стремилась наследить как можно больше. Бывший приятель Ворона поставил на уши весь Берилл, промчавшись через него словно ураган. Он выдавал себя за имперского посланника с некой таинственной миссией.
     — Костоправ теперь спешит как на пожар, — сказал Ворон. Погоня будет долгой.
     Я косо взглянул на него, но сумел попридержать язык.
     Мы добыли новых лошадей и накупили всякого походного барахла. Когда мы наконец выбрались из города через Мусорные Врата, орава Костоправа опережала нас на целых семь дней.
     Ворон взял с места так, словно собирался настичь их завтра на рассвете.
     
Глава16
     
     
     В самом сердце континента, далеко к востоку от Курганья, Весла, Башни Чар, по ту сторону каменистой пустыни, которая называлась Ветреный Край, лежала Равнина Страха, обширная, бесплодная, суровая и причудливая страна.
     А в самом сердце Равнины Страха находился голый круг, посреди которого стояло громадное дерево, древ нее как само время. Оно было предком того молодого деревца, что было поставлено стражем в Курганье.
     Немногочисленное племя диких, пугливых кочевников, обитавшее на Равнине Страха, прозвало его Праотцем-Деревом и поклонялось ему как богу. Оно и было богом. Или — полубогом. Разницы почти никакой. Но распространить свое могущество за границы строго очерченных пределов оно не могло.
     Праотец-Дерево был вне себя. Будь это дерево человеком, оно сейчас вопило бы от ярости. После долгого-долгого молчания оно получило вести от своего отпрыска. Тот сообщал о своих промахах, позволивших трехлапой бестии откопать захороненную голову, и о кровавой потехе, устроенной обезумевшим от жажды убивать Плетеным.
     Но не столько нерасторопность сына была причиной бешенства, охватившего Праотца-Дерево, сколько его собственное бессилие перед лицом обстоятельств и страх перед вырвавшимся на свободу чудовищем.
     Казалось, тот монстр был повержен навсегда, мир вздохнул спокойно и вернулся к своим повседневным заботам. Но дьявол не упустил подвернувшегося шанса. Теперь он снова бросал вызов. Обретя свободу, нигде не получая отпора, он свирепствовал, словно намеревался уничтожить весь мир, который так люто ненавидел.
     Дерево было богом. Мельчайшие, почти незаметные признаки помогали ему прозревать контуры завтрашнего дня. Устремленный в будущее взор Праотца-Дерева провидел опустошенные страны, залитые кровью и охваченные ужасом.
     Поражение его отпрыска могло стать предвестником его собственного поражения, крушения всех надежд.
     Когда немного стихла охватившая его буря чувств, дерево-бог направило в самые дальние, самые укромные и недоступные уголки Равнины Страха своих посланников. То были говорящие камни. Они должны были донести до самых крайних пределов Равнины призыв дерева. Праотец-Дерево созывал ассамблею Народов, своего рода парламент, представлявший сорок с лишним видов причудливых существ, населявших эту необыкновенную страну.
     Праотец-Дерево не мог сдвинуться с места, но разослать повсюду вместо себя своих послов и верных воинов было в его силах.
     Так он и сделал.
     
Глава17
     
     
     Когда старик добрался до Лордов, он едва держался в седле. Раньше он всегда вел малоподвижный образ жизни, а значит, мог противопоставить тяготам опасного путешествия и старческим немощам только свою волю и искусство черной магии.
     Он обладал железной волей и великим колдовским даром, но ни то ни другое не было безграничным. В любое время усталость могла взять свое.
     Он знал, что сейчас отстает от тех, за кем гонится, всего на пять дней. Белая Роза и ее спутники не опасались здесь преследования имперских властей, а потому ехали не таясь, без спешки. Несмотря на отчаяние, владевшее им по-прежнему, он дал себе два дня отдыха, ибо знал, что эта потеря времени в дальнейшем окупится сторицей.
     Старик покинул Лорды, добыв в городе лошадь и вьючного мула, которых выбирал не за быстроногость или красоту, но за выносливость и покладистый нрав. Большая часть оставшегося пути пролегала через Ветреный Край, о котором ходила дурная слава. Он не хотел там провести и лишнего часа.
     Одна за другой оставались позади маленькие жалкие деревушки, все реже попадавшиеся на его пути. Приближаясь к Ветреному Краю, он понял, что продвигается вперед довольно быстро. За несколько недель ему удалось сократить отставание на четыре дня.
     Но особых надежд на быстрый успех в этих пустынных безлюдных землях он не питал. Там не было не только торных дорог, но и даже тропинок. Сама Империя пренебрегла бесполезной и бесплодной пустыней. Наверно, теперь надо будет двигаться медленнее, используя все свое искусство, чтобы не потерять след.
     Впрочем, надо ли? Ему было известно, куда они держат путь. Тогда к чему беспокоиться о том, где именно они находятся сейчас? Не проще ли прямиком двинуться к тому месту, которое они не смогут миновать, покидая Ветреный Край? Если поднажать, он будет там одновременно с ними. Или даже раньше.
     
     Преодолев три четверти пути через пустыню, он оказался в самой скверной ее части, где путникам приходилось пробираться сквозь нагромождения изъеденных временем безжизненных каменных глыб.
     Он устроил привал, поел, а потом лег и стал смотреть, как на небе зажигаются звезды. Обычно он засыпал почти мгновенно, но на этот раз заснуть мешало какое-то смутное беспокойство, почти болезненное ощущение на стыке сознания и подсознания. Не сразу ему удалось понять, в чем тут дело.
     Впервые с тех пор, как он попал в Ветреный Край, внутри круга, очерченного его бессознательной, никогда не дремлющей, сверхчувственной восприимчивостью, он был не один. Примерно в миле к востоку от него находилась группа людей.
     И еще что-то двигалось в ночи, нечто огромное, опасное и чуждое. Оно летало там, меняя высоту и направление, словно охотилось на неведомую добычу.
     Сконцентрировав силу разума, он осторожно потянулся мыслью на восток.
     Это они! Те, за кем он так долго гнался! Насторожены и встревожены чем-то, как и он сам, будто ждут чего-то, что вскоре должно произойти.
     Он начал быстро сворачивать свой крохотный лагерь, все время бормоча себе под нос ругательства, проклиная свои физические немощи, ломоту в костях, все те недуги, с которыми он давно стал неразлучным. Его разум продолжал прощупывать ночь, чтобы знать, где находится летающая тварь, продолжавшая свою охоту.
     Вот она снова приблизилась, но затем медленно полетела прочь. Хорошо. Возможно, у него еще есть время.
     Путешествие сквозь ночь оказалось более трудным, чем он ожидал. Вдобавок эта тварь наверху. Казалось, временами она ощущала присутствие старика, несмотря на все его усилия слиться с каменистой землей пустыни. На лошадь и мула она нагоняла панический ужас. Он продвигался вперед мучительно медленно.
     Уже занималась заря, когда он перевалил через острый, как лезвие ножа, край каменистой гряды и увидел невдалеке, у противоположного края каньона, лагерь тех, кто был ему нужен. Он начал спускаться; боль, казалось, пронизывала его до самых кончиков ногтей. Все труднее становилось справляться с перепуганными животными.
     Над ними пронеслась громадная тень. Он взглянул вверх. Гигантское существо, не меньше тысячи футов длиной, обогнало их, снижаясь в направлении лагеря в каньоне.
     — Подождите! — закричал старик из последних сил. Мертвые камни ответили ему долгим эхом.
     Он продвигался вперед, на каждом шагу ожидая неминуемой смерти. Если не под градом стрел, так в сокрушительных, гибельных объятиях щупалец летающего левиафана. Но так и не дождался.
     Из-за обломка скалы, загородив дорогу, шагнул стройный смуглый человек, глаза которого были черны, тверды и остры, как осколки обсидиана. Потом, откуда-то сзади и сбоку, послышался голос другого человека:
     — Провалиться мне на месте! Да это же старый колдун Боманц! А ведь болтали, что там, в Курганье, его сожрал дракон.
     
Глава18
     
     
     Огненный змей полз к югу, пожирая на своем пути замки, деревни, большие и маленькие города. Он рос не по дням, а по часам, даже если ему случалось иногда потерять одну из своих голов. Он полз, оставляя за собой выжженную, насквозь пропитанную спекшейся кровью землю.
     Самыми его ядовитыми зубами были Жабодав и Плетеный.
     Но даже у Плетеного физические силы оказались не безграничными. Бывали у него и периоды просветления рассудка. В Розах, после расправы над этим городом, в один из таких моментов он осознал, что ни его солдаты, ни он сам не могут продолжать в том же темпе. Ряды его сторонников редели не столько благодаря усилиям врагов, сколько из-за непереносимых тягот и лишений долгого пути.
     Он встал лагерем неподалеку от развалин города и несколько дней восстанавливал силы. Пока начавшееся массовое дезертирство доблестных воинов, сгибавшихся под тяжестью награбленного барахла, не подсказало ему, что солдаты уже достаточно отдохнули.
     Тогда во главе пяти тысяч вооруженных сторонников он направился к Башне Чар.
     
     В Башне успели подготовиться к нападению. Защитники хорошо знали, кто к ним пожаловал, и отказались открыть ворота. Они называли его изменником, сумасшедшим, грязным мерзавцем. Находили словечки и похлеще. Издевались над ним как могли. Она находилась в отъезде, но Ее приспешники оставались Ей верны, вели себя дерзко и; не выказывали никакого страха.
     По камням стен, укрепленных заклинаниями еще при строительстве Башни, двинулись заколдованные выползки: сморщенные зеленые, розовые и голубые личинки. Эти червяки быстро сползались туда, куда наносил свои удары Плетеный, и поглощали энергию его колдовства. Колдуны, засевшие в Башне, были более слабыми магами, чем атаковавший их Плетеный, но они действовали под защитой заколдованных стен, воздвигнутых тем, кто многократно превосходил его своим могуществом.
     Плетеный бесновался, изрыгая заклинания, пока не обессилел. Самое большое повреждение, нанесенное им Башне, было размером с обычную кляксу.
     А эти болваны, там, внутри, продолжали глумиться над ним. Но через несколько дней такая забава им приелась. Раздраженные его упорством, они принялись швырять в него пылающие факелы.
     Пришлось отступить за пределы их досягаемости.
     Солдаты уже не верили ему, когда он утверждал, что Госпожа утратила былое могущество. Если утратила, то почему же Ее вассалы так самоуверенны и упрямы?
     И что из того, что Ее нет сейчас в Башне? Ведь Она может в любое время примчаться на помощь, получив известие об осаде. Было бы просто глупо оказаться в этот момент в лагере Плетеного.
     Армия начала таять. Солдаты дезертировали целыми ротами. Когда колдунам Плетеного удалось наконец пробить брешь в воротах Башни, число его сторонников сократилось до двух тысяч человек. Они наконец прорвались сквозь пролом, испытывая при этом самые худшие опасения. И там, внутри, они подтвердились. Большинство сгинуло в заранее подстроенных внутри Башни хитроумных ловушках, прежде чем их хозяин осмелился последовать сквозь брешь за ними.
     Но даже попав внутрь. Плетеный ничего не добился.
     Он едва вырвался обратно и долго катался по земле, чтобы сбить язычки пламени, жадно вцепившиеся в ивовые прутья его тела. Лавина камней, обрушившаяся на него с зубчатых стен Башни, чуть не погребла его под собой. И он торопливо отступил, едва успев предотвратить дезертирство тех нескольких сотен людей, что уцелели от всего его воинства.
     Жабодав не пострадал. Он благоразумно уклонился от участия в последней схватке и теперь решительно направился прочь. После перенесенного унижения он не собирался дальше околачиваться под стенами Башни. Изрыгая ужасные проклятия, Плетеный последовал за ним.
     Защитники Башни сделали так, что их издевательский смех много дней звучал в ушах побежденных.
     
     Города, лежавшие между Башней Чар и морем, дорого заплатили за происшедшее. А Опал заплатил вдвойне. Плетеный так далеко зашел в своей безумной жажде мщения, что ему пришлось целых шесть дней выжидать, прячась в руинах города, прежде чем один опрометчивый капитан не бросил якорь в гавани, чтобы выяснить, что за ужасное стихийное бедствие постигло Опал.
     Разочарование, грызшее Плетеного, лишь подстегивало его ярость. Казалось, сама судьба решила помешать ему. Несмотря на все его неутомимые, неистовые усилия отомстить, он ни на шаг не продвинулся вперед — разве что в бушевавшем внутри него царстве безумия. Но он не желал признать очевидное.
     Под стенами Берилла Плетеному пришлось столкнуться с колдовскими проявлениями почти той же силы, что и в Башне Чар. Защитники города не пожелали сдаться, предпочтя вступить в жестокую схватку.
     Безумие, неистовство и ярость Плетеного в тот день ужаснули даже Жабодава.
     
Глава19
     
     
     Талли, почесываясь, сидел на бревне и пустыми глазами смотрел в ту сторону, где стояло дерево. Вряд ли братец сейчасхоть что-нибудь видит, подумал Смед. Опять изнывает от жалости к самому себе.
     — Вот дерьмо, — пробормотал Талли. — Ну и черт с ним.
     — Что? — спросил Смед.
     — Что слышал. Я сказал — черт с ним! Я сыт по горло. Будем собираться обратно. По домам.
     — Послушай, а как же дворцы и роскошные женщины, о которых ты толковал? Как насчет твоих обещаний, что всю оставшуюся жизнь мы будем жить по-королевски?
     — Забудь. Засунь себе эти обещания. Мы уже проторчали тут всю весну и половину лета, ничего не добившись. Просто я показался себе большим умником, решил прыгнуть выше головы, а сам как был бичом с Северной Окраины, так им и останусь.
     Смед посмотрел в сторону дерева. Тимми Локан все продолжал швырять палки. Это занятие ему никогда не надоедало. Сегодня Тимми искушал судьбу, подобравшись к дереву гораздо ближе, чем обычно. Он собирал палки, раньше не долетевшие до кучи, и забрасывал их на самый верх. Так получалось гораздо быстрее, чем искать валежник: ближайший к дереву участок леса был вылизан, словно парк; там нельзя было найти ни единой хворостинки.
     Смед подумал, что теперь они могут поджечь кучу в любое время: местами она полностью закрывала дерево, поднявшись на пятнадцать футов в высоту.
     Что такое творится с Талли? С тех пор как им пришлось искупаться в реке, он непрерывно скулил и закатывал истерики. Но сейчас, когда они были в двух шагах от цели, его поведение выглядело подозрительно.
     — Мы можем теперь подпалить эту кучу в любое время. Почему бы тебе не подождать еще немного?
     — К чертовой матери! Опять ничего не выйдет, и ты прекрасно это знаешь. А если думаешь иначе, то дурачишь сам себя.
     — Коли собрался уходить, так проваливай! А я намерен остаться посмотреть, чем кончится дело.
     — Я же сказал: мы уходим отсюда все. Все, понял?
     Ладно, подумал Смед. Похоже, Талли опять собрался обвести его вокруг пальца.
     — Я-то понял, но остальные думают иначе. Трое против одного. Хочешь свалить отсюда — сваливай. Держать тебя силком никто не станет.
     Талли поднял шум. Даже пустил в ход кое-какие угрозы. Наверно, продолжал воображать себя полководцем.
     — Заткнись, — оборвал его Смед. — У меня нет семи пядей во лбу, это верно, но я не настолько туп, как ты полагаешь, Талли.
     Талли слишком долго медлил, прежде чем сказать:
     — Ты о чем?
     — В ту ночь, когда ты как цыпленок обделался, удрав к реке и не дождавшись нас, я припомнил, что ты и раньше откалывал со мной такие фокусы. Но на сей раз номер не пройдет, Талли. Хочешь прикарманить Серебряный Клин и слинять, оставив старого Смеда здесь, с пальцем в заднице? Нет уж! Не выйдет!
     Талли принялся бить себя пяткой в грудь, что ни о чем подобном он даже не помышлял. Но Смед больше не обращал на него внимания. Он снова стал смотреть, как Тимми Локан швыряет палки. Немного погодя он заметил, что со стороны городка приближается Старый Рыбак. Старик что-то нес на плече. Смеду было плохо видно, но он надеялся, что это карликовый олень. Одного такого старик подстрелил недели две назад. Жаркое получилось — пальчики оближешь.
     Тимми тоже заприметил Рыбака, сразу утратил интерес к швырянию палок и затрусил в их сторону.
     Но на плече у Рыбака оказался вовсе не олень, а большой узел, который он со звоном и лязганьем сбросил у бревна.
     — Там уже почти не воняет, — сказал он. — Вот я и подумал, надо бы в городке немного пошуровать. — Он развязал узел, сделанный из старого изодранного одеяла. — У тех ребят не хватило времени хапнуть как следует. Уж слишком спешили дальше.
     Когда старик развязал узел, у Смеда даже челюсть отвисла от изумления. Там было несколько фунтов звонкой монеты, среди которой попадались золотые. Там были кольца, браслеты, броши, серьги и ожерелья, многие — с драгоценными камнями. Никогда прежде ему не приходилось видеть такую кучу сокровищ сразу.
     — Такого добра там навалом, — сказал Старый Рыбак. — Я просто подобрал, что валялось почти под ногами, и ушел, взяв то, что мог унести.
     Смед презрительно взглянул на Талли:
     — А ты еще собрался выйти из игры. Решил, что все — псу под хвост.
     Талли с благоговением смотрел на лежавшую перед ним груду драгоценностей. Затем выражение его лица вдруг стало подозрительным. Смед понял, что братец обдумывает: а не спрятал ли Рыбак большую часть найденного там, откуда мог бы забрать ее позже? Только такая идиотская мысль и могла прийти в голову Талли Стаху.
     Если бы Старый Рыбак захотел отстегнуть их от дележа добычи, он бы просто припрятал ее, а потом забрал без помех. И никто бы ничего не заподозрил.
     Никто из них не собирался искать что-либо в городке. Наоборот, каждый стремился выкинуть из головы все мысли о том, что там случилось.
     — Что стряслось? — спросил Рыбак, переводя взгляд с Талли на Смеда и обратно.
     — Разнылся, что вся наша затея — одни чертовы заморочки, — объяснил Смед. — И что его уже мутит от этого, и он хочет, чтобы мы отправились восвояси. Но послушай. Пускай даже с деревом ничего не выйдет, мы можем сделать то же, что и бандиты. Ведь на малую долю того, что уже здесь, я мог бы миленько жить в течение долгого времени.
     Рыбак снова внимательно посмотрел сперва на Смеда, потом на Талли, затем снова перевел взгляд.
     — Я понял. Очень возможно. — Кем-кем, а дураком этот старик не был. — Тимми, — сказал он, — у тебя верный глаз. Сможешь поделить это барахло на равные части?
     — Плевое дело. — Тимми уселся прямо на землю и, заливаясь счастливым смехом, по локоть засунул руки в кучу монет. — Кто из вас уже успел приглядеть для себя какую-нибудь вещицу? Могу отложить.
     Никто не отозвался.
     Глаз у Тимми и впрямь оказался верным. Он разделил все так, что даже Талли не нашел к чему придраться.
     — Там наверняка еще много чего осталось, — сказал Старый Рыбак. — Не говоря обо всяких стальных штуковинах, которые тоже можно прибрать к рукам, а потом загнать кому-нибудь оптом.
     Если мы сумеем пригнать туда фургон и вывезти все это барахло.
     После дележа добычи Талли и Старый Рыбак опять пошли в городок. Смеду совсем не хотелось идти с ними, но он все же решил, что пойти надо. Приглядеть за Талли, чтобы тот не выкинул какой-нибудь бесчестный фортель. Тимми остался. Ему нравилось бросать палки и смотреть, как растет куча хвороста.
     Целых десять дней, с утра до вечера, они мародерствовали в городе. Оружие и другие громоздкие предметы они подбирали, чистили, увязывали так, чтобы защитить от сырости, а потом прятали, в надежде вернуться за ними снова. Но даже денег, драгоценностей и небольших безделушек набралось столько, что они едва могли унести.
     Даже Талли, казалось, был доволен и радовался жизни. До поры до времени.
     — Знаете, что не дает мне покоя? — спросил он однажды вечером. — Отчего никому в этом чертовом городе Весло не пришла в голову такая же мысль, как мне? Голову готов был дать на отсечение, что, пока мы тут валандались, за каждым кустом будет торчать пара парней, мечтающих добраться до Серебряного Клина.
     — А мне хотелось бы знать, отчего сюда до сих пор никто не явился, чтобы узнать, что сталось с чертовым гарнизоном? — проворчал Старый Рыбак.
     Ответа не знал никто. От таких вопросов разило падалью слишком сильно, чтобы от них можно было так просто отмахнуться, и у каждого их накопилось немало.
     
     — Сдается мне, пришла пора подпалить чертову кучу и посмотреть, сработает это или нет, — сказал Старый Рыбак. — Там уже столько хвороста, что Тимми не может забрасывать сучья на самый верх.
     Смед вдруг понял, что ему совсем не хочется в этом участвовать. Талли, похоже, тоже не горел особым желанием. Зато Тимми сразу расплылся в улыбке от уха до уха. Ему давно не терпелось.
     Талли шепнул на ухо Смеду:
     — Этот коротышка то и дело поджигал что-нибудь в городе, когда мы там были. Радуется, глядя, как вещи горят.
     — Сегодня день что надо, — сказал Рыбак. — Поднялся ветер, он раздует огонь. Как раз такой день, жаркий и солнечный, когда дерево спит крепче всего. Загляните в свои штаны, парни, чтобы понять, мужики вы или уже нет. Если у вас там все на месте — тогда вперед!
     Какое-то время они смотрели друг на друга, потом Смед сказал:
     — Ладно, — и встал.
     Он подобрал давно приготовленную охапку сухих сеток. Рыбак с Тимми тоже взяли по охапке. Талли пришлось нехотя последовать их примеру.
     Они спустились на дно ямы, выкопанной бестией, подожгли там ветки, потом выскочили наружу, стремительно подбежали к дереву и побросали пылающие связки на кучу хвороста с наветренной стороны. Талли, конечно, бросил слишком издалека, его связка не долетела до кучи, но это уже не играло роли.
     Обратно они неслись, не разбирая дороги. Смед, Тимми и Рыбак бежали по прямой, Талли — зигзагами. Но дерево не проснулось, пока они не укрылись в лесу.
     К тому времени кучу хвороста охватило адское пламя.
     Из чрева костра изредка вылетали голубые молнии. Но это продолжалось недолго.
     Жар огня припекал даже там, откуда, скорчившись на земле, Смед наблюдал за происходящим. Столб пламени продолжал бесноваться, но это зрелище почти не действовало на Смеда. Пожалуй, он ощущал только печаль.
     Костер прогорал долго, весь остаток дня. В полночь Тимми пошел посмотреть, как там дела. Вернувшись, он сказал, что под пеплом полно углей и подойти близко к дереву невозможно.
     На следующее утро они отправились туда все вместе. Смед был поражен. Дерево по-прежнему стояло на месте. Без листьев, с обугленным стволом, но стояло. Серебряный Клин, словно око дьявола, тускло мерцал на уровне человеческого роста. Как бы близко они ни подходили, никакой реакции на их присутствие не было.
     Но достаточно близко подойти было нельзя: жар, все еще сохранившийся под пеплом, становился невыносимым. Они натаскали воды из речки и долго лили ее на пепел, пока не образовалась тропинка. Тимми Локан подобрал подходящую для рычага палку и сам вызвался вытащить Клин.
     — Не могу поверить, — прошептал Талли, когда Тимми налег на рычаг, а дерево никак не среагировало. — Просто никак не могу. Чертова штука почти в наших руках! Мы действительно до нее добрались! Тимми пыжился изо всех сил, сыпал проклятиями, но у него ничего не получалось.
     — Эта дрянь даже на мизинец не сдвинулась, — прорычал он. — О черт!
     Клин вдруг выскочил из ствола, словно пробка из бутылки. Тимми дернулся, пытаясь схватить его, когда тот пролетал мимо, и на мгновение притронулся к нему левой рукой, но тут же выронил и дико завопил:
     — Ой, черт! Эта дрянь горячей огня! Он подбежал к ним, продолжая орать от боли, сунул руку в бадью с водой. Его ладонь вся покраснела, на глазах покрылась волдырями.
     Рыбак лопатой выудил кусок серебра из пепла.
     — Поосторожней, Тимми. Сейчас я его швырну в воду.
     — Но моя рука…
     — Один черт, при сильных ожогах от воды только вред. Вали-ка в лагерь. Там у меня есть мазь, от которой тебе будет куда больше проку.
     Тимми вытащил руку из бадьи; Старый Рыбак бросил туда Клин. Вода зашипела, по ней пошли пузыри.
     — Понесешь бадью, Смед, — распорядился старик.
     Тут Талли словно проснулся и тихо сказал:
     — Нам лучше делать отсюда ноги. По-моему, оно начинает приходить в себя.
     На фоне неба это было видно не очень отчетливо, но, похоже, на кончиках невесть как уцелевших прутьев дерева заплясали крохотные голубые блики.
     — Наверно, жар перестал попадать через раскаленный Клин в сердцевину ствола, — сказал Рыбак. — А ну, валим отсюда, парни.
     Все четверо мгновенно превратились в бешено мелькавшую мешанину рук и ног. Смед оглянулся, только оказавшись под защитой леса. Как раз в этот момент дерево испустило свирепый разряд, направленный наугад. Вспышка почти ослепила его, высоко к облакам взметнулся пепел. Боль, отчаяние и… что-то похожее на скорбь? Вихрь исходивших от дерева чувств захлестнул его, взметнулся и опал моросящим тихим дождем. Сердце Смеда наполнилось смутным ощущением вины, по лицу потекли слезы.
     Старый Рыбак, запыхавшись, влетел в лагерь. Он далеко обогнал Талли. Тот даже был смущен тем, как шустро старик его обставил.
     — До сумерек еще далеко, — отдышавшись, сказал Рыбак. — По-моему, нам пора убираться отсюда. Дай-ка взглянуть на твою руку, Тимми.
     Смед тоже посмотрел на нее через плечо Рыбака. Рука выглядела ужасно. Похоже, Рыбаку она сильно не понравилась. Старик выругался, вгляделся повнимательней, нахмурился и снова выругался.
     — Одной мази тут мало. Надо будет набрать трав для припарок. Штука оказалась горячее, чем я думал.
     — Печет, как в аду, — простонал Тимми. В глазах у него стояли слезы.
     — После примочек полегчает. Смед, будешь доставать Клин из бадьи, не вздумай до него дотрагиваться. Бросишь на то старое одеяло и завернешь как следует. Думаю, никому не стоит его касаться.
     — Почему? — заволновался Талли.
     — Потому что он обжег Тимми куда сильней, чем должен бы. Потому что он начинен зловредными колдовскими чарами и нам, может, вообще не надо было путаться в это дело.
     Когда Рыбак ушел за травами, Смед сделал, как ему было сказано. Перевернув бадью, он концом палки передвинул Клин на одеяло.
     — Послушай, Талли, — сказал он. — Посмотри сам. Эта дрянь все равно горячая, хотя побывала в воде. Если провести рукой сверху, тепло становится на расстоянии фута.
     Тот проверил; на его лице появилось встревоженное выражение.
     — Заверни-ка эту железку получше, — посоветовал он, — завяжи потуже и засунь в самую середину мешка.
     Вот как? Значит, Талли не собирается нести Клин сам? Не хочет все время держать его в поле зрения? Это было подозрительно.
     — Слушай, помоги мне тут немного, — вдруг попросил Талли. — Мне одному никак не затянуть мешок потуже.
     Смед кончил упаковывать сверток с Клином и подошел к брату, поняв по его голосу, что тот хочет ему кой о чем шепнуть.
     Когда они затолкали барахло в мешок, умяли его и перевязали веревкой, Талли пробормотал:
     — Я решил ничего не делать на обратном пути. Оба могут еще понадобиться. Разберемся с ними попозже, уже в городе.
     Смед кивнул. Он вовсе не собирался сообщать братцу, что передумал, а только лишний раз поклялся про себя сделать все, чтобы Тимми, Рыбаку, да и ему самому от продажи Серебряного Клина досталась честная доля.
     Он-то знал, какие мыслишки копошатся в голове Талли. Братца не устраивал даже тот небывалый фарт, что им уже привалил. Он хотел использовать Рыбака и Тимми как вьючных ослов. Пусть только доволокут до города свою часть поклажи. А уж там он сумеет с ними разделаться.
     Смед сильно подозревал, что Талли не захочет поделиться добычей даже с ним.
     
Глава20
     
     
     Наш костер догорел почти дотла. Только угольки кое-где продолжали тлеть под золой. Время от времени маленький язычок пламени выстреливал вверх, плясал несколько секунд, а потом умирал. Я лежал и смотрел на звезды. Большинство из них были мне давно знакомы, но почти все чуть сдвинулись со своих мест. Созвездия выглядели какими-то скособоченными.
     Ночь стояла как раз такая, чтобы загадывать желания, считая падающие звезды. На моем счету уже семь.
     — Тебя что-то беспокоит? — вдруг спросил Ворон.
     Я вздрогнул от неожиданности. Это были первые слова, которые он сказал после обеда. Мы вообще мало разговаривали.
     Как-то не по себе, — вяло ответил я.
     Я давно не следил за временем. Не имел ни малейшего понятия ни где мы находимся, ни куда направляемся. Все эти чертовы дороги слились в одну-единственную, уводящую нас все дальше от дома, на юг. — И несомненно, удивляешься, что тебя сюда занесло?
     — Да нет. Сам на это напросился. Меня больше беспокоит, что мы едем крадучись, словно воры. Не люблю. Могут и принять за вора.
     Не стал я ему объяснять, что еще больше мне не по душе такие места, где единственный человек, с которым можно поговорить, — это сам Ворон. И если с ним что-нибудь случится… Вот что на самом деле беспокоило меня больше всего. Даже думать об этом не хотелось.
     — Один черт, слишком поздно поворачивать назад, — пробормотал я.
     — Некоторые считают, что никогда не поздно. Ага. Значит, опять про детей думает. Теперь можно. Когда нет никакого риска действительно с ними встретиться. К тому же теперь он, наверно, несколько иначе стал смотреть на наш поход в неизвестность.
     Им двигали мощные эмоции, неясные для меня, а может, и для него самого. Ключом к его чувствам служило имя Душечки, хотя он никогда не упоминал о ней вслух. Комплекс вины как чудовищный коршун умостился на его плечах, хлопая крыльями, пронзительно крича, норовя выклевать глаза и уши. Непонятно, почему он решил, что сможет утихомирить это чудище, если догонит своего бывшего дружка Костоправа и сообщит ему о том, что случилось в Курганье.
     Я не видел в этом ни малейшего смысла. Но в поступках большинства людей обычно нет никакого смысла.
     А может, броня его решимости слегка прохудилась в пути? Одно дело — гнаться за парнем в надежде настичь его через несколько недель, проскакав сотни миль, и совсем другое — преследовать его месяцами, оставляя позади одну тысячу миль за другой. Нет людей, созданных для того, чтобы выдерживать эту бесконечную гонку, не имея ни дня на отдых. Такая дорога может подорвать самую железную волю.
     Даже сила духа Ворона была на пределе. И мне почудился намек на это, когда он нехотя сказал:
     — Опять начинаем отставать от Костоправа. Ему не приходится остерегаться так, как нам. Мы должны найти способ двигаться быстрее. Иначе придется гнаться за ним на край света, но и там мы его не догоним.
     Вот черт. Не для меня он это говорил, для себя. Пытался снова возбудить в себе тот энтузиазм, который подрастерял в дороге. Никакой возможности взвинчивать темп дальше у нас просто не было. Разве только окончательно наплевать на всякую осторожность, на опасности, грозящие путнику в незнакомом краю.
     Но исступленность, с которой мы упорно пробивались вперед, и без того медленно нас убивала. Куда уж дальше.
     Я мельком увидел на севере какой-то отсвет.
     — Смотри, — сказал я. — Вон там. Ты видел? Я уже говорил тебе недавно. Молния на ясном небе.
     — Может, там гроза, — отмахнулся он.
     — Да протри ты свои глаза. Какая, к черту, гроза?
     Последовало еще несколько вспышек, неярких и неотчетливых, будто зарницы откуда-то из-за горизонта. При грозе такие вспышки обычно освещают верхушки облаков. — Там нет ни облачка, — сказал Ворон. — Мы здесь несколько недель не видели никаких облаков. И, держу пари, так ни одного и не увидим, пока не пересечем эту степь. — Вдали мелькнула еще вспышка. Ворон как-то странно передернулся. — Не нравится мне все это, Кейс. Совсем не нравится.
     — Что-то явилось? Что с тобой?
     — Не знаю. Не могу сказать точно. Сводит скулы, и звон в ушах. То же мерзкое ощущение, что было у меня в Весле. Оно и погнало меня в путь.
     — Считаешь, там какая-то тварь из Курганья?
     — Все возможно. — Он пожал плечами. — Но не думаю. Не вижу смысла. Если это тот, о котором я сначала подумал, то у него своих дел по горло. Сперва подмять под себя Империю, потом найти управу на тех немногих Взятых, что еще разгуливают на свободе.
     У меня тоже было время прикинуть, что за сила проснулась и двигается в Курганье, кто мог так сильно воздействовать на Ворона. Хотя почти невозможный, ответ мог быть только один. Хромой.
     Тогда они сожгли тело, а пепел развеяли по ветру. Но так и не смогли нигде отыскать голову.
     — Если это Хромой, — сказал я, — мы можем нарваться на неприятности. Смысла в его действиях нет и быть не может. Во всяком случае, для нас, смертных. В нем одном больше безумия, чем в целой армии психов. Ворон взглянул на меня, потом снисходительно улыбнулся.
     — Похоже, у тебя под черепушкой завелось что-то, кроме опилок, малыш. Ну так крутани мозгами. Подумай сам, зачем даже самому сумасшедшему колдуну гнаться за нами через полмира? Один шанс на тысячу, что это действительно он.
     Я улегся и снова принялся считать падающие звезды. Насчитал еще шесть штук, почти выкинув из головы мысли о Хромом. Похоже, моя идея яйца выеденного не стоила. Хромой всегда точил зуб на Ворона, но не настолько, чтобы гоняться за нами по всему белу свету. Даже если он окончательно рехнулся.
     — Между молотом и наковальней… — непроизвольно пробормотал я.
     — Что?
     — Готовься к худшему, братец Корвус. Застегни на все застежки броню на своем втором «я». Если это все-таки Хромой, ему нужны вовсе не мы.
     — Что ты сказал? Повтори!
     Он искоса бросил на меня острый, подозрительный взгляд. Его ястребиное лицо сделалось еще более хищным и опасным, чем обычно. Мне таки удалось подхлестнуть его, использовав родовое имя.
     — Что слышал. Ему нужно то же, что нам. Догнать Черный Отряд.
     — В этом тоже нет смысла, Кейс.
     — Черта с два. Для него есть. Ты просто никогда не смотрел на мир так, как его видят Взятые. Ты сам не подарок, но еще не перестал считать людей за людей. А Взятые так не считают. И никогда не считали. Для них человек — раб, орудие, мусор, который можно использовать и отшвырнуть в сторону. Все они такие, кроме одного, который оказался настолько силен, что сумел сделать их Ее рабами. А ведь именно Она сейчас скачет куда-то с твоим приятелем Костоправом. Насколько нам известно. Так?
     Он принялся обсасывать эту идею. Вертел ее так и эдак, ворчал, тряс головой, словно собака, грызущая неподатливую кость.
     — Она потеряла могущество, — сказал он наконец. — Но не утратила знаний. А того, что она знает, достаточно, чтобы покорить полмира и надежно держать в узде Десять Взятых. Да. Она — желанная добыча для любого колдуна, который сможет наложить на нее свои лапы.
     — Наконец-то допер. — Я закрыл глаза и постарался заснуть. Это удалось мне далеко не сразу.
     
Глава21
     
     
     Старик сидел спокойно, почти не шевелясь. Если ему все же приходилось двигаться, он делал это медленно и осторожно. Он угодил в шаткое положение. А ведь, преследуя этих людей, он едва не загнал себя насмерть. Спрашивается, зачем.
     Напрасно. Все оказалось напрасным. Да они просто сумасшедшие. Таких надо держать под замком для их же собственной безопасности.
     Женщина, сидевшая футах в двадцати слева, наблюдала за ним. Лет двадцати пяти, голубоглазая блондинка, пять футов и шесть дюймов ростом. У нее были водянистые глаза и квадратная челюсть, а бестолковая манера держать себя иногда заставляла сомневаться, все ли у нее дома. Но за этим нелепым фасадом ощущалось мощное чувственное начало.
     Она была глухонемая и могла объясняться только знаками. Но командовала здесь именно она. Это была Белая Роза, та самая Душечка, которая положила конец безраздельной власти Госпожи.
     Как такое вообще могло случиться? Просто не укладывалось в голове.
     Справа за каждым его движением следил высокий, стройный, смуглый, бесчувственный, словно камень, мужчина, в жестких глазах которого светилось не больше тепла, чем во взгляде змеи. Он одевался во все черное. Может, это что-то означало. Но кто мог сказать — что? Сам он разговаривать не желал. Отказывался наотрез, и все тут. Вот потому-то его окрестили: Молчун.
     Парень и сам был магом. Сейчас вокруг него были разбросаны орудия его ремесла, будто он ждал, что незваный гость может попытаться что-то предпринять.
     Глаза Молчуна были черны как ночь, тверды как алмаз и столь же дружелюбны, как сама смерть.
     Проклятие! Человек ошибся раз в жизни. Прошло четыреста лет, а они не хотят дать ему искупить свою вину.
     Где-то неподалеку болтались еще трое, братья Крученые. Собственных имен у них, похоже, не было. Они отзывались на нелепые клички: Лапошлеп, Ишачий Лоб и Братец Медведь. Правда, когда Душечка оказывалась близко, Ишачий Лоб превращался в Пенька. Хотя она все равно ничего не могла слышать.
     Все четверо боготворили ее. И любому, кроме нее самой, сразу становилось ясно, что Молчун вдобавок питал романтические надежды.
     Законченные психи. Все до единого.
     — Эй, Сиф Шрам! — раздался откуда-то сзади пронзительный крик. — Какое вероломство ты задумал на сей раз, Царапина?
     Дослушав последовавший взрыв противного хихиканья, он утомленно сказал, наверно, уже в тысячный раз:
     — Зовите меня Боманц. Сифом Шрамом меня не называли с тех пор, как я был еще мальчишкой.
     Много, очень много времени прошло с тех пор, как он последний раз слышал это имя. Не одна сотня лет. Он не вел точного счета. Прошел всего год, как он вырвался из пут колдовских чар, которые большую часть времени держали его в особом виде транса, в стасисе. Один за другим проходили годы раздоров и кровавого ужаса — годы становления и укрепления Империи Госпожи. Он узнал о происходившем лишь с чужих слов, после того как все уже свершилось.
     Он, Боманц, или Сиф Шрам, был всего лишь артефактом, пережитком стародавних времен. Глупцом, вознамерившимся истратить неожиданно доставшиеся ему в дар от судьбы последние годы жизни на то, чтобы искупить свою часть вины за участие в пробуждении, в высвобождении древнего зла.
     А эти идиоты не желали ему верить, хотя прошлой зимой он едва не отдал концы, помешав дракону прикончить их всех во время завершающей борьбы в Курганье.
     Кретины. Разве не ясно, что все плохое, что ему было отпущено совершить в жизни, он уже совершил?
     Три брата появились откуда-то спереди и присоединились к остальным. Значит, сзади кричали не они. Но Боманц и так это знал. Двое из них просто не говорили ни на одном из понятных ему языков. Третий немного объяснялся на форсбергском, но на таком ломаном, что лучше бы и не пытался.
     Тот олух, который чуть-чуть понимал старомодный форсбергский Боманца, не умел писать. Конечно. Поэтому все сказанное, что не слышал Молчун или не прочла по губам Душечка, нещадно перевиралось, в лучшем случае превращаясь в напрасный труд.
     Зато с камнями можно было общаться как с нормальными людьми. Но Боманц терпеть не мог разговаривать с булыжниками. Такие беседы казались ему противоестественными.
     Ему было трудно здесь еще и потому, что эти человеческие существа, эти безумцы, все же составляли наиболее нормальную и наименее невероятную часть окружающей обстановки.
     Приди ему в голову мысль начать строить воздушные замки, впервые в жизни Боманцу пришлось бы смотреть себе под ноги.
     Захватив старого колдуна в том лагере, в Ветреном Крае, они насильно увезли его с собой. И теперь он находился на спине воздушного левиафана, одного из мифических чудовищ, обитавших на Равнине Страха. Монстр был почти тысячу футов в длину и около двухсот в ширину. С земли воздушный кит больше всего напоминал помесь огромной, размером с военный корабль, медузы с самой большой акулой, какая найдется в мире. Оттуда, где находился Боманц, спина чудища напоминала бредовые видения опиекурильщика, походила на те нереальные леса, что росли в громадных пещерах, по слухам, находившихся глубоко под поверхностью земли.
     В этом лесу обитал целый зоопарк странных существ, которые могли привидеться разве что в страшном ночном кошмаре. И все они были в какой-то мере разумными.
     Воздушный кит куда-то торопился, но, похоже, не мог двигаться так быстро, как хотелось бы. Ему постоянно мешали встречные ветры. Вдобавок чудищу часто приходилось опускаться, чтобы, уничтожив пару акров растительности, хоть немного заморить червячка.
     А уж воняла проклятая бестия, как семь зоопарков сразу.
     Парочка причудливых существ изводила его непрерывными приставаниями. Одна из тварей, маленькая каменная обезьянка, казалось, состоящая из одного хвоста, была не больше бурундука. Хотя старик не мог понять ее верещания, своим визгливым, скрипучим, въедливым голосом она напоминала Боманцу его давно умершую жену.
     Вторая тварь походила на эдакого пугливого кентавра навыворот. Человеческой, притом весьма волнующей и привлекательной, у нее была задняя часть туловища. Старик чем-то заинтересовал эту тварь. Она пряталась неподалеку в курчавых зарослях каких-то непонятных органов, покрывающих спину кита, и Боманц постоянно ловил на себе ее любопытные взгляды.
     Но хуже всех была нахальная говорящая птица, слегка напоминающая канюка. Она немного знала форсбергский и трещала без умолку. Будь она человеком, могла бы шляться по всяким кабакам и зарабатывать на жизнь, выдавая себя за крупнейшего специалиста абсолютно по всем вопросам. Она обожала выкладывать свое мнение, претендуя на истину в последней инстанции. По поводу и без повода. Боманц никак не мог от нее отделаться. Своей жизнерадостной самоуверенностью и абсолютным невежеством эта птичка доводила старика почти до исступления.
     Еще там были летающие манты, похожие на черных скатов тропических морей, с размахом плавников-крыльев от тридцати до пятидесяти футов. Они жили в симбиозе со своим хозяином — воздушным китом, проводя почти всю свою жизнь на его спине. Из всех странных тварей, теперь оказавшихся соседями старого колдуна, эта разновидность производила самое сильное впечатление и была самой многочисленной. Хотя внешне манты напоминали рыб, похоже, они были млекопитающими. Страшно раздражительные и опасные, манты терпеть не могли, когда какие-либо другие существа вторгались на их территорию. Одна лишь воля их бога и хозяина сдерживала постоянно распиравшую их злость.
     На спине кита путешествовало великое множество тварей, не менее примечательных, чем манты. Одна абсурднее другой. Но почти все они были пугливыми и сторонились людей.
     Если не считать мант, самым многочисленным, зловредным и надоедливым племенем здесь были говорящие камни.
     Подобно большинству людей, Боманц не раз слышал истории о смертельно опасных лабиринтах из вертикально стоящих камней, менгиров, на Равнине Страха. Действительность оказалась не менее мрачной, чем эти истории. Уж в этих-то созданиях, склонных к замогильному юмору, робости было не больше, чем в горной лавине. Именно им Равнина Страха была обязана своей зловещей репутацией. То, что любому другому показалось бы убийственно злобной выходкой, эти камушки считали всего лишь милой шуткой.
     И в самом деле, разве можно найти что-либо более забавное, чем путешественник, который сбился с дороги, оступился и упал в каменный мешок; или чью лошадь, прямо из-под него, утащил гигантский песчаный лев?
     О таких камнях, в виде менгиров до восемнадцати футов высотой, рассказывали тысячи историй, среди которых едва ли можно было найти хоть одну со счастливым исходом. Но теперь старому колдуну приходилось постоянно видеть их, слышать и иметь с ними дело. Перед этим бледнели все сказки, хотя камни вели себя так смирно, как только могли.
     Их, как и мант, к этому пока принуждали. Они могли говорить на любом языке. По счастью, большинство из них предпочитало помалкивать. Но если уж им приходилось высказываться, речи их бывали едкими, желчными, ядовитыми. Так какого же черта их бог решил набрать свой дипломатический корпус именно из этих булыжников?
     Не удивительно, что Равнина Страха слыла повсюду приютом безумия. Ведь само управлявшее ею дерево было сумасшедшим. Эталон бога-безумца. Чистой воды, на двадцать четыре карата.
     Камни были, по большей части, серо-коричневыми, без видимых признаков каких-либо отверстий или органов; на них косматились пятна мхов и лишайников, в гуще которых копошились насекомые. С виду не отличить от обычного валуна, какие валяются повсюду и молчат в тряпочку. Но они таки умудрялись нагнать страху даже на Боманца, который обычно любил показать, что ему сам черт не брат. Бывали моменты, когда ему до смерти хотелось разнести их вдребезги, превратить в говорящий песок.
     Проклятые твари!
     Каждую сотню миль воздушный кит снижался, пока его брюхо не начинало волочиться по земле. Тогда все сущности, гнездившиеся на его спине, включая братьев Крученых, начинали радостно напевать: «Эй, ухнем…», подтаскивая поближе к краю тот менгир, который за последнее время надоел им больше других. Раз, два, и он летел за борт под аккомпанемент грязных угроз и страшных проклятий. Те камни, которые больше других претендовали на чувство юмора, страшно завывали, свистели и гудели всю дорогу, пока не шлепались на землю.
     Бесноватые недоумки.
     Как бы чертовы каменные кирпичи ни кувыркались во время падения, приземлялись они всегда торчком, как кошка на ноги.
     Те местные жители, которые имели несчастье стать свидетелями очередного такого представления, получали медвежью болезнь.
     Камни были порождением Равнины Страха, из них состояли жизненно важные для дерева-бога линии коммуникаций. Друг с другом они общались при помощи телепатии. Боманцу никто ничего не говорил, но он подозревал, что всей этой операцией, зачем бы она ни была нужна, руководит откуда-то издали сам Праотец-Дерево.
     Особенно неприятно Боманца поразила одна маленькая деталь: он обнаружил, что сколько бы камней ни скидывали вниз, их общее количество никогда не уменьшалось. Он даже заприметил на спине кита несколько старых менгиров, невесть как вернувшихся обратно.
     Какое-то сплошное безумие.
     — Эй! Сиф Шрам! Все еще прикидываешь, как бы нас всех скрутить в бараний рог, старая Царапина? Простофиля!
     Проклятый говорящий канюк опять появился как из-под земли. Боманц тут же сделал мягкое неуловимое движение, ловко обхватив птичью шею.
     — Ага, — нежно сказал он. — Скрутить. Прямо с тебя и начну, падаль ты эдакая.
     Остальные уставились на них во все глаза. Но никто не шевельнулся. Никто не оценил всерьез страстное желание старика. Братья Крученые даже разразились одобрительными возгласами. , — Так его, старикан! — прокудахтал на своем неимоверном диалекте Лапошлеп. — Завяжи этому глупому индюку шею в узел! Да затяни потуже!
     — Идиоты, — пробормотал Боманц. — Я окружен сплошными идиотами. Отдан на растерзание дебилам. — И добавил громче: — Если ты не забудешь навсегда имя Шрам и не усвоишь слово Боманц, я действительно сверну тебе шею и повыдергаю ноги.
     Он сжал пальцы чуть сильнее, потом ослабил хватку.
     Птица, суетливо хлопая крыльями, отлетела в сторону.
     — Шрам совсем рехнулся! — кричал канюк. — Берегитесь! Берегитесь! Сиф Шрам стал Версерком!
     — Еще бы! — прорычал старик. — С кем поведешься, от того и наберешься.
     Все грохнули. Такого хохота, свиста и улюлюканья Боманц не слышал со времен, когда был школяром. Только Молчун и Душечка не смеялись. Они продолжали следить за ним. Что же, ну что же такое надо сотворить, чтобы заставить их поверить, что он на их стороне?
     О боже! На него внезапно снизошло прозрение. Ведь они не доверяют ему вовсе не потому, что из-за его неуклюжести проснулось и пошло на целых сто лет гулять по земле старое черное зло. Ведь он участвовал в исправлении содеянного. Нет. Просто они знают, что именно заставило его заняться теми исследованиями. Знают о его былом стремлении завладеть средствами, дающими власть.
     О всепоглощающей, безрассудной страсти к Госпоже, страсти, настолько ослепившей его, что он наделал ошибок, которые позволили разбить сдерживавшие ее оковы.
     Они еще могли поверить, что он излечился от жажды власти. Но не от страсти, которую некогда испытывал к этой женщине. Как мог он убедить их в том, в чем не мог до конца убедить себя сам? Она была той свечой, на смертоносный огонь которой мужчины летели, словно ночные мотыльки. И это пламя все не утрачивало своей притягательности. Даже тогда, когда находилось вне пределов досягаемости.
     Он поерзал, привстал и охнул. Совсем затекли ноги. Слишком уж долго он просидел неподвижно. Молчун и Душечка наблюдали, как старик ковыляет мимо зарослей чего-то, что напоминало розовый папоротник. Но высотой в десять футов и с глазками. Эти маленькие глазки настороженно смотрели ему вслед. Заросли папоротника тоже были какими-то органами кита. Манты устроили в них детский сад для своей малышни.
     Он подошел настолько близко к краю, насколько ему позволила боязнь высоты, и посмотрел вниз. Первый раз за целую неделю.
     Прошлый раз они летели над водой. Тогда он не увидел вокруг ничего, кроме туманной голубой дымки до самого горизонта.
     Сегодня воздух был более прозрачным, а пейзаж снова почти одноцветным, но на этот раз — в коричневатых тонах, с разбросанными тут и там пятнышками зеленоватого оттенка. Где-то далеко-далеко впереди он разглядел нечто, похожее на столб дыма от громадного костра.
     Они летели на высоте не меньше двух миль. В небе не было ни единого облачка.
     — Скоро тебе представится возможность показать, на что ты способен. Мел, — раздался голос у него за спиной.
     Он оглянулся. В четырех футах от него стоял менгир. Секунду назад его там не было. Вечно они так. Появляются и исчезают бесшумно, без всякого предупреждения. Этот, испещренный слюдяными вкраплениями, был более серого цвета, чем большинство других. По его лицевой стороне проходила борозда, рубец шириной в шесть дюймов и почти семь футов в длину, рассекший не только лишайник, но и изъеденную временем поверхность камня. Цивилизация говорящих камней оставалась для Боманца загадочной. Отчетливой иерархии у них не существовало.
     Хотя, когда возникала нужда в подобии официальных переговоров, от лица всех остальных обычно говорил именно этот менгир.
     — Это ты о чем?
     — А разве ты сам ничего не чувствуешь, колдун?
     — Я много чего чувствую, валун. Но самое мое сильное чувство — злость. Меня бесит то, как вы все ко мне относитесь. А что еще я должен был почувствовать?
     — Запах безумия. Психические миазмы того нечто из Курганья, которые ты сумел ощутить еще в Весле. Оно теперь уже совсем близко.
     Хотя этот камень, как и все остальные, говорил абсолютно монотонно, все же Боманц почувствовал темную тень подозрения на самом дне сознания менгира. Если старик издалека, находясь в Весле, сумел почувствовать первое шевеление старого зла, когда то было совсем еще немощным, как мог он ничего не заметить сейчас, когда оно столь мощно? И как нечто стало им, когда все считали его погибшим?
     А может, колдун узнал о возрождении призрака потому, что сам ожил вместе с ним? Может, между ними был тайный сговор и они вместе восстали из полной зла земли Курганья? Может быть, старик был и остался слугой древней тьмы?
     — Я почувствовал тогда совсем не то, о чем ты говоришь, — устало сказал Боманц. — Я услышал вопль одного из старых амулетов, которые были оставлены там, чтобы поднять тревогу, если начнет двигаться то, что двигаться не должно. Это совсем разные вещи.
     Камень помолчал немного, потом сказал:
     — Возможно. Так или иначе, мы их нагоняем. Скоро разразится битва. Через несколько часов, через день или два, как решат ветра. В этой битве может определиться твоя судьба.
     — Какая чушь! — фыркнул Боманц. — И откуда только у валуна такая склонность все драматизировать? Ты действительно думаешь, что я вступлю в схватку с этой тварью?
     — Да.
     — Но если все так, как я думаю, то это должен быть…
     — Это тот, кто был Хромым. А с ним Жабодав. У обоих есть телесные повреждения.
     Боманц презрительно фыркнул и усмехнулся:
     — Есть голова, но нет тела. Хорошенькое телесное повреждение.
     — Он далеко не слабак. Дым на горизонте — это дым над руинами города, который горит уже три дня после того, как он убрался оттуда. Он стал настоящим апостолом смерти. Убийства и разрушения — вот все, что теперь у него на уме. Праотец-Дерево приказал остановить его.
     — Отлично. Но почему? И почему мы?
     — Почему? Потому что его бесноватость и неистовая ненависть однажды приведут его к Равнине Страха. Почему мы? Потому что больше некому. Все, обладавшие великим колдовским могуществом, пали в битве в Курганье. Все, кроме тебя и нас. Но прежде всего потому, что так приказал бог. Боманц почти беззвучно выругался.
     — Готовься, колдун. Грядет пора. Если ты наш друг, тогда ты — его смертельный враг. Еще бы. У него просто нет никакой возможности остаться в стороне от схватки. По правде говоря, никогда и не было. Хотя ему удавалось обмануть себя в те годы, когда он занимался поисками знаний о тех, кто был некогда усмирен древними и закован ими в оковы.
     Испытывал ли он угрызения совести, зная, что древний ужас вырвался на свободу по его недосмотру? Отчасти. Но не настолько сильные. Ведь если б не его вмешательство в самый последний момент, не его самопожертвование, взрыв зла и мрака оказался бы куда более мощным. Без него ночь ужаса могла бы длиться вечно.
     Погрузившись в свои мысли, старик заковылял прочь. Он не заметил, как менгир резко, словно вывернувшись наизнанку, повернулся, точно глядя ему в спину рубцом своей лицевой грани. Эти камни никогда не двигались, пока за ними наблюдали. Каким образом менгиры чувствовали, смотрит на них кто-нибудь или нет, никто не знал.
     Блуждания Боманца привели его к хвосту воздушного кита. За ним следовала стайка маленьких шустрых существ, его неизменная свита. Соглядатаи. Он старался не обращать на них внимания.
     Там он уселся на мягкий бугор, на выступающую плоть кита. Сидеть было удобно. Но он знал, что не сможет долго тут оставаться. Вонь животного здесь была особенно резкой.
     В сотый раз w  принялся обдумывать план побега. По сути, ему надо было просто спрыгнуть вниз, а потом произнести известное заклинание и замедлить падение. Знаний, чтобы левитировать, у него хватало. Не хватало смелости.
     Вообще-то, его боязнь высоты не была абсолютной. Случись ему упасть, у него хватило бы самообладания, чтобы спастись. Но самому добровольно сигануть вниз? Нет, что угодно, но только не это.
     Примирившись с обстоятельствами, он стал вспоминать о пути, который ему пришлось преодолеть. Дом, если таковой у него еще оставался, был в тысяче миль отсюда. Может быть, гораздо дальше.
     Они пролетали над странами, о которых он прежде никогда слыхом не слыхивал. Где всякий, завидевший в небе летающую громадину, только диву давался и гадал, что бы такое это могло быть.
     Даже если ему удастся бежать, где гарантия, что здешние обитатели будут к нему дружелюбными? Сама местность, расстилавшаяся внизу, выглядела активно враждебной.
     Черт с ним. Он сам втравил себя в это дело. Самому придется и выпутываться.
     — Ха! — пробормотал Боманц.
     Он был стариком, но его глаза еще не утратили былую остроту.
     Чистый, прозрачный воздух позволял видеть очень далеко. И там, далеко на севере, он разглядел две точки, исчезавшие, стоило ему самую капельку расфокусировать взгляд. Они летели чуть выше и, раз их вообще можно было разглядеть с такого расстояния, были не меньшего размера, чем их левиафан.
     Их кит летел во главе целого парада.
     Боманц хихикнул. Его маленькие соглядатаи возбужденно суетились вокруг, пытаясь понять причину его внезапного веселья. Он презрительно фыркнул, хихикнул еще раз, поднялся на ноги и отправился в путь. На этот раз он присел только после того, как подошел к голове чудища настолько близко, насколько у него хватило смелости.
     Дым теперь был гораздо ближе. Его столб достигал той высоты, на которой летел воздушный кит. Далеко внизу виднелись проблески пламени пожаров, питавших корявый ствол толстой дымовой колонны. Страшное зрелище. Может, менгир и прав. Надо что-то делать.
     Двенадцатый разрушенный город на их пути. Но первый, который они застали во время его предсмертных судорог. Безумие, имевшее смысл лишь для лишенного рассудка, разрастаясь, катилось вперед, указывая своим острием точно на юг. Громко заурчали пришедшие в движение внутренние газы воздушного кита. Горизонт покатился куда-то вбок, потом выровнялся. Позади Боманца запищали и пронзительно заверещали манты. Он мертвой хваткой вцепился в то, на чем сидел.
     Левиафан начал снижаться.
     Но почему? Обычное время его кормежки еще не наступило. И пока было рано сбрасывать вниз очередной менгир.
     Мимо Боманца, парами и четверками, со свистом проносились манты, похожие на странное лопатообразное метательное оружие. Взмыв в небо, они стрелой мчались в сторону города, над которым кружили тучи птиц-трупоедов. — В миле под нами дует хороший попутный ветер, колдун, — раздался голос сзади. Боманц оглянулся. Рядом стоял знакомый менгир с трещиной. — Если повезет, мы накроем безумца сразу, как стемнеет. Готовься. Это все время, которое у тебя осталось.
     Когда Боманц оглянулся снова, камень уже исчез. Зато появились Молчун с Душечкой, пришедшие посмотреть на агонию пылающего города. Смуглое лицо Молчуна было непроницаемо, но на лице Душечки читалась глубокая скорбь по погибшему месту.
     Это выражение тронуло старика, который в глубине души был сентиментален и мягкосердечен.
     — Скоро мы положим конец страданиям и несчастьям, дитя мое, — сказал он, повернувшись к ней так, чтобы она могла прочесть его слова по движению губ.
     Она взглянула на Молчуна. Тот перехватил ее взгляд, и их пальцы затанцевали в воздухе, складываясь в знаки языка глухонемых. Боманц понял часть обмена мнениями. Она его не порадовала.
     Они обсуждали его персону, и Молчун отозвался о нем нелестно. Если не сказать хуже.
     Боманц тихо выругался и сплюнул. Это чертово отродье наговаривало на него, не имея на то абсолютно никаких причин.
     Манты перебили часть пожирателей падали, а затем, используя восходящие потоки воздуха, взмыли вверх и вернулись на спину воздушного кита, принеся добычу своим малышам. Закатив настоящий пир, они устроились вздремнуть.
     Но отдохнуть по-настоящему не смог никто. Воздушный кит продолжал снижаться, пока не оказался на высоте в полмили. Над городом он пролетел со скоростью около двадцати миль в час. Но вскоре чудищу пришлось опять подняться выше, где ветер был слабее, чтобы подлететь к нужному месту уже после наступления темноты.
     Треснувший менгир появился снова. Когда Боманц заметил его, то сказал:
     — Вот теперь я чую его, валун. От него разит разложением и мертвечиной. Но я до сих пор не могу придумать, как мне разделаться с ним.
     — Пока не беспокойся. Бог отдал новое распоряжение. Ты не должен обнаруживать себя, если не возникнет чрезвычайных обстоятельств. Наша первая атака будет только пробной разведкой боем и послужит предупреждением.
     — Что за черт? Почему? По-моему, если драться, так насмерть. Надо одновременно ударить по нему всем, чем можно, пока он не узнал о нашем появлении. Лучший случай может нам никогда не представиться.
     — Так сказал бог. Боманц попытался спорить. Но бог победил.
     С наступлением сумерек воздушный кит опять начал снижаться. Когда сгустилась ночная тьма, Боманц разглядел впереди огни военного лагеря. Пара мант поднялась в воздух на разведку. Вскоре они вернулись с докладом. Кит заскользил вниз, к лагерю, держась такого направления, чтобы пролететь над самым центром. Манты посыпались со спины кита и разлетелись в стороны в поисках восходящих воздушных потоков. Боманц отчетливо ощущал приближение древнего зла. Оно не дремало, но и не держалось настороже.
     Земля надвигалась все ближе и ближе. Боманц прилип к спине кита, ожидая столкновения. Он оставил без внимания даже тот оскорбительный факт, что десятки менгиров окружили кольцом его и Душечку, а в прорехах между камнями затаились ее верные головорезы, готовые в случае чего сразу прийти на помощь.
     Воздушный кит выровнял полет. Внизу скользнули назад и исчезли огни лагеря. Там, внизу, раздались крики, но они были едва слышны, заглушаемые треском и грохотом. Туша небесного гиганта, сметая все на своем пути, пронеслась сквозь лагерь, почти касаясь земли. Боманц уловил флюиды шока, который испытал старый дьявол, полностью захваченный врасплох. Безумный сразу впал в черную ярость.
     Он уже готовился дать отпор, но тут, со всех направлений одновременно, на лагерь внезапно устремились манты. Ночная тьма разлетелась на осколки, взорванная вспышками молний, которые вылетали из специальных органов мант. Эти молнии сотнями сверкали посреди лагеря. Тот, внизу, не имел ни малейшего шанса для контратаки, настолько был занят собственной защитой.
     Левиафан сбросил многотонный балласт и начал медленно набирать высоту, борясь с мешающим ему грузом захваченной добычи.
     Боманц не мог видеть брюхо кита снизу и был этому рад. Щупальца чудища крепко сжимали людей, животных, множество всяких других вещей, которые оно считало съедобными. Кит был разумным существом, но не видел никаких причин исключать из своего меню других разумных существ, раз уж они были его врагами.
     Представители большинства рас, населявших Равнину Страха, с удовольствием поедали своих врагов. Практическое воплощение этого мировоззрения Боманц находил отвратительным, хотя некоторые ее моральные аспекты выглядели довольно привлекательно. Смогли бы люди столь же бездумно и решительно продолжать свои бесконечные войны, если бы им приходилось съедать всех побежденных?
     Интересный вопрос. Но как заставить каждого любителя повоевать выполнить это условие?
     Манты начали возвращаться. Они выглядели очень довольными собой. Во всяком случае, так показалось старику.
     Все кончилось. Воздушный кит поднялся на нужную высоту, отлетел на безопасное расстояние и теперь занимался дегустацией и пищеварением. Боманц встал. Пожалуй, пора на боковую.
     Проходя мимо Молчуна, Душечки и менгира со шрамом, старик бросил в их сторону:
     — В следующий раз медведь будет готов к отпору. Вам следовало добить его, пока он был в ваших руках.
     
Глава22
     
     
     «Медведь» был оглушен постигшей его неудачей, ошеломлен ее размерами. Он зализывал раны в своем опустошенном лагере, отчаянно пытаясь взять себя в руки. Всю жизнь он яростно сражался с обрушивавшимися на него напастями. Отдельные неудачи никогда не могли поколебать его боевой дух. Но могучие, не принимавшиеся им доселе в расчет, силы ввергли его в катастрофу таких масштабов, которые на какое-то время полностью подавили его инициативу. Он растерялся, утратил тот безумный волевой напор, двигателем которого была его неистовая ярость.
     Пес-Жабо дав не испытал такого сильного потрясения. Слишком свежи были его воспоминания об отпрыске дерева-бога. И он не заблуждался, полагая, что то деревце поспешит доложить о случившемся своему господину. А реакция Праотца-Дерева была лишь вопросом времени.
     Жабодав уже бывал раньше на Равнине Страха. Тогда ему пришлось столкнуться лицом к лицу с деревом-богом. Воспоминания о том столкновении были куда как несладкимиЕму едва удалось унести ноги.
     И все же та рискованная вылазка имела смысл. Он многое знал о Равнине Страха не понаслышке. Сейчас его опыт мог бы сослужить хорошую службу. Если Плетеный захочет к нему прислушаться.
     Только вряд ли он захочет.
     Теперь в Плетеном не было и половины того разума, которым обладал Хромой. Он настолько замкнулся на самом себе и на своих проблемах, словно считал себя центром вселенной.
     Жабодав рыскал по разгромленному лагерю, переступая через людей и человеческие останки. Выжившие находились в тяжелом, удушающем шоке, накрывшем их всех, словно тлеющее ватное одеяло. Лишь немногие понимали, что случилось. Повсюду слышались невнятные разговоры о божьей каре. Говорившие сами не знали, насколько они близки к истине.
     Будет трудно снова объединить их, заставить подчиняться, если мнение о гневе богов возобладает. Религиозные проблемы и без того разъедали их армию.
     Послышалось легкое шипение, раздался треск, полыхнула ослепительная вспышка. Шерсть на бестии встала дыбом. Молния ударила совсем рядом, осыпав дождем голубых искр. Запахло паленым.
     Солдаты, галдя словно куры, в панике побежали во все стороны.
     Снайпер, выпустивший молнию, пронесся мимо. Упав с высоты в несколько миль, он появился и исчез слишком быстро, чтобы с ним можно было что-то сделать. Даже если б то было при свете дня.
     Вспышка. Треск. Вопли ужаса. И еще один человек рядом конвульсивно заплясал в облаке голубых огоньков. Вот оно что. Значит, воздушный кит не дает забыть о своем присутствии, хочет взять их измором, приступив к планомерной программе запугивания. Это чудище не остановится само, если только Плетеный не докажет, что может его остановить.
     Жабодав отыскал Плетеного и стал рычать на него, пока у того в остекленелых глазах не появилось осмысленное выражение. Плетеный резко мотнул головой и вдруг его начало трясти, причем так, что все прутья его тела заскрипели и затрещали. Он изо всех сил пытался взять под контроль обуревавшую его ярость.
     Дать ей волю означало все окончательно погубить.
     Точное попадание любой из молний могло превратить деревянное тело в горстку пепла, сделав его почти беззащитным и отдав всю его армию во власть летающего чудовища. Где-то поблизости, планируя над лагерем, с шелестом проносились манты, выискивая шанс быстро прикончить его. Шанс, упущенный во время внезапной атаки.
     — Немедленно потушить все огни в лагере, — шепотом приказал Плетеный. — Они освещают нас, превращая в отличную мишень.
     Конвульсивные подергивания стихли. Он сумел-таки взять себя в руки и принялся бормотать заклинания. Медленно, мучительно медленно, он выстраивал вокруг себя колдовскую защиту от мант с их молниями.
     Жабодав бегал по лагерю, щелкал челюстями, рычал, заставляя солдат поторапливаться. Костры залили водой, но это не помогло. Манты летали над лагерем всю ночь. Точность их попаданий не уменьшилась. Хотя и не увеличилась.
     Казалось, им больше нравилось наводить панику, чем убивать. Нравилось держать всех в напряжении, в тревожном ожиданий следующего удара. Странный способ вести бой. Хотя при очередном попадании молнии в какого-нибудь солдата с неба не падало ни единой слезинки.
     Казалось, посланцы дерева-бога стремились просто напугать и рассеять армию Хромого. Жабодав был озадачен. Он не мог поверить в такое мягкосердечие нападавших.
     Солдаты, группками по два-три человека, начали разбегаться из лагеря.
     На своих трех настоящих ногах и одной деревянной бестия гонялась за ними, лаяла, кусалась, гнала обратно, а во время передышек крутила носом, пытаясь почуять, где находится воздушный кит. Некоторые дезертиры пытались сопротивляться. Ей пришлось убить не меньше дюжины человек, чтобы вправить остальным мозги на место.
     Заклинания теперь обволакивали Плетеного многослойной защитой. Но наружу просачивалась боль.
     Жабодав недоумевал. Чем надежнее становилась защита старого призрака, тем сильнее были испытываемые им страдания. Чтобы сделать эту защиту абсолютной. Хромому пришлось бы загнать себя в состояние настоящей агонии, лишиться рассудка, дойти до точки, откуда он уже не смог бы пробиться сквозь собственную защиту обратно.
     Известно ли об этом тем, наверху, подумал Жабодав. Плетеный знал ответ на этот вопрос.
     — Все их действия направляет та, кого они зовут Белой Розой, — сказал он. — Она сейчас здесь, наверху, на спине воздушного кита?
     Жабодав взвыл от злости. Белая Роза! Мягкосердечная с виду, но смертельно опасная, когда доходит до дела. Ну, тогда все понятно. Ей уже удалось загнать их в безвыходное положение. Без малейшего зазрения совести она предоставила Хромому выбор: либо терпеть боль, окружив себя надежной защитой, либо облегчить страдания, вновь оседлав ненадежного конька из ивовых прутиков. А тем временем им оставалось либо наблюдать, как армия тает в результате дезертирства, либо силой принудить солдат оставаться в лагере и тем под, толкнуть их к бунту.
     Но, насколько он помнил повадки Белой Розы, должна была оставаться еще третья, не сразу видимая возможность выбора, к которой их сейчас подталкивали. Все же Белая Роза не до конца понимала, насколько убийственная мания руководит поступками Хромого. Она всегда оставляла благоприятные возможности и любила иметь несколько вариантов. А разумный вариант у нее на самом деле сейчас был только один: добраться до Хромого и придушить его.
     Да, это была адская ночка. Никто не имел ни минуты передышки. Хромой так глубоко укрылся под своей защитой, что и не мог что-либо предпринять в этой страшной неразберихе. С наступлением рассвета частота атак возросла, словно Белая Роза хотела показать им, что может сделать день еще ужасней ночи.
     Когда взошло солнце, армия была наполовину разбита. Дерево-бог выиграло первый раунд.
     Его посланцы не стали устраивать второй раунд днем. Небо очистилось от мант. Воздушный кит поднялся очень высоко и отлетел на несколько миль к югу. Хромой кое-как собрал свою потрепанную банду и двинулся завоевывать следующий город.
     
     Время легких побед миновало. Теперь все, кто оказывался на пути Хромого, знали о его приближении. И всегда над головами висел монстр с Равнины Страха, карающий меч судьбы, готовый опуститься на их головы при любой оплошности.
     Сама Белая Роза ошибок не совершала. Всякий раз, когда Хромой бросался в атаку, появлялись быстрые и безжалостные манты, своими молниями заставлявшие его скрыться под скорлупой защитных заклинаний. Он пытался отбиваться, даже уничтожил несколько штук. Хромой сдерживал себя, в надежде, что однажды воздушный кит ошибется и подлетит слишком близко. В руинах уничтоженных им городов он искал для себя новое оружие.
     Белая Роза ошибок не совершала. Ни одной. Но маниакальная целеустремленность Хромого заставляла его армию двигаться вперед, к намеченной жертве. И до тех пор пока не свершится месть, даже враждебные действия дерева-бога были просто докучливой мелочью, назойливым писком комара.
     Но покончив с главным…
     Покончив с главным, он припомнит все!
     
Глава23
     
     
     — Тут что-то не так, — сказал Смед.
     — Кажется, я начинаю понимать, к чему ты клонишь, — ядовито ответил Талли. — Тебе кажется, что тут что-то не так.
     Смед уже успел повторить свою фразу раз пять.
     — Вот и Тимми так думает. Тимми, словно эхо, три или четыре раза повторял за Смедом его слова.
     — Они оба правы, — впервые за долгое время решил высказать свое мнение Старый Рыбак. — Здесь всегда было более оживленно. Повозки на дорогах. Охотники и трапперы в лесу.
     Они уже выбрались из Большого леса, но еще не достигли по-настоящему обжитых мест. В здешних краях всегда едва чувствовалось дыхание цивилизации.
     — Посмотрите туда, — указал рукой Тимми, поморщившись. Его ладонь по-прежнему сильно болела.
     Чуть в стороне от дороги стоял сожженный дотла деревенский дом. Смед припомнил свиней, овец и шуточки по поводу запаха со скотного двора, когда они пробирались мимо этого места на север. Теперь здесь ничем не пахло. Рыбак, ускорив шаги, направился к дому, чтобы разузнать, что случилось. Смед не отставал от него.
     Зрелище вызывало суеверный ужас, хотя беда пришла сюда давно и место наверняка выглядело вполовину не так жутко, как прежде. Больше всего Смеда потрясли кости. Повсюду валялись тысячи костей, переломанных, обглоданных, перемешанных с прахом.
     Рыбак двигался молча, время от времени шевеля кости концом посоха, словно искал что-то. Но вот он остановился, оперся на посох и уставился себе под ноги. Смед не спешил подходить к нему. Ему совсем не хотелось смотреть на то, что обнаружил старик.
     А тот, кряхтя, словно у него разом разболелись все суставы, медленно присел на корточки. Он выудил что-то из праха и показал Смеду.
     Череп ребенка, расплющенный сильным ударом.
     Смед знал, что такое смерть. В том числе насильственная. Вдобавок это не была смерть ближнего, тем более давняя. Казалось бы, эти отзвуки прошлого не должны были его волновать. Но его сердце вдруг заколотилось, а желудок подступил к горлу. Он почувствовал приступ бессильной злости. И ненависти.
     — Даже детей, — пробормотал он. — Мерзавцы убивали даже детей.
     Рыбак в ответ только хмыкнул.
     Подошел Тимми, а за ним Талли со скучающим видом. Талли беспокоила лишь одна-единственная смерть. Та, которая где-то ждала его самого. Но у Тимми был самый разнесчастный вид.
     — Они перебили даже всех животных, — сказал он. — Не могу понять, что им было нужно? Не вижу смысла.
     — Здесь убивали просто чтобы посмотреть, как льется кровь, — пробормотал Рыбак. — Ради удовольствия. И разрушения. Ради чистого зла. Мы уже повидали немало таких мест, верно?
     — Думаешь, здесь прошла та же самая банда? Которая прикончила все живое там, откуда мы идем? — спросил Смед.
     — А разве не похоже?
     — Да уж.
     — Мы собираемся торчать тут целый день? — проворчал Талли. — Или все-таки потопаем дальше? А может, ты решил здесь поселиться, Смед? Поближе к природе? Лично мне не терпится добраться до Весла, чтобы начать веселую жизнь.
     Смед подумал о вине и девочках. Которых ему так не хватало в Большом лесу.
     — Твоя правда, Талли. Хотя пять лишних минут погоды не сделают, — сказал он.
     — Не советую вам слишком уж шиковать в городе, мальчики, — заметил Старый Рыбак. Немало народу заинтересуется, откуда у вас что взялось. Найдутся крутые ребята, которые живо допрут, как вас обчистить.
     — Вот черт, — заворчал Талли. — Опять. Заткнись ты со своими треклятыми проповедями. Кое-что я и сам могу сообразить.
     Они тронулись дальше. Талли продолжал занудливо ворчать; Старый Рыбак слушал его не перебивая. Смед только дивился бесконечному терпению старика. На его месте он давно уже придушил бы братца. Вряд ли ему захочется увидеть Талли раньше чем через месяц после того, как они попадут в город.
     Нет, даже месяца, пожалуй, будет маловато.
     — Как твоя рука? — спросил он Тимми.
     — По-моему, лучше не становится. Я ничего не понимаю в ожогах. А ты? Там, где хуже всего, кожа покрылась какой-то черной коростой.
     — Я тоже. Правда, видел как-то раз парня, обгоревшего как головешка. — Смед слегка поежился, вспомнив злой жар, исходивший от Серебряного Клина, который сейчас болтался в мешке где-то между его лопатками. — Как попадем в город, сходишь к врачу. Или к колдуну. Только не тяни с этим, слышишь?
     — Шутишь, что ли? Какое там тянуть, когда так болит? Да я бы сейчас бегом побежал, если б не надо было тащить этот проклятый мешок.
     
     Вдоль дороги повсюду виднелись руины и прах — следы прокатившейся тут резни. Но катастрофа все же не была абсолютной. Ближе к городу на полях работали люди. С каждой пройденной милей их становилось все больше, этих людей, со спинами, навсегда согбенными под грузом старых и новых несчастий.
     Век человеческий краток и полон скорбей… Смед вздрогнул, прогоняя одолевавшие его мысли. Неужели даже его потянуло на эти дерьмовые философствования?
     Преодолев последний подъем, они наконец увидели город. Крепостная стена была сплошь покрыта строительными лесами. Несмотря на поздний час, на лесах копошились люди. За работами присматривали солдаты в сером. Имперцы.
     — Серые ребята, — проворчал Талли. — Не иначе, будет очередная заваруха.
     — Не думаю, — коротко ответил Рыбак..
     — Это еще почему?
     — Если б они ждали нападения, их было бы гораздо больше. Просто смотрят, чтобы ремонт шел как надо.
     Талли поджал губы, нахмурился, пробормотал что-то себе под нос, но спорить не стал. Чего уж там, проглядел очевидное. Имперцы всегда были одержимы идеей порядка. Особенно когда речь шла о военных укреплениях.
     Он был недоволен. Его уже тошнило от того, что Рыбак явно соображал быстрее и лучше, чем он. Смед боялся, что братец может начать выделываться, чтобы доказать обратное. И сморозит какую-нибудь несусветную глупость.
     — Мама, дорогая! — с полдюжины раз прошептал про себя Смед, пока они шли по городу.
     Дома были разрушены или перестроены. Или выстроены заново на месте развалин. — Это же просто черт знает что. Они действительно разнесли старый город вдребезги.
     Он чувствовал себя неуютно. Здесь оставались люди, которых он хотел увидеть. Удалось ли им уцелеть?
     Талли тоже был потрясен.
     — Никогда не видел столько солдат, — сказал он. — С тех самых пор, как пешком под стол бегал.
     Солдаты были повсюду. Они занимались строительными работами, надзирали за порядком, патрулировали по улицам, толпились около палаток, разбитых на месте снесенных до основания домов. Похоже, весь чертов город ими кишмя кишел.
     Смеду попадались на глаза эмблемы, штандарты и форма, каких он никогда раньше не видел.
     — Здесь что-то происходит, — сказал он, заметив повешенного, болтавшегося в петле на высоте третьего этажа. — Нам лучше держать ухо востро.
     — Ничего особенного, — ответил Рыбак. — Военное положение. Чистое расстройство для всяких проходимцев. Ты прав, Смед. Будем тише воды, ниже травы, пока не разнюхаем что к чему.
     Сперва они направились туда, где раньше жил Талли. Этого дома больше не было. Талли не шибко расстроился.
     — Поживу у тебя, — сообщил он Смеду. — Пока не подыщу себе местечко.
     Но Смед, уходя, не заплатил вперед. Так что хозяева просто выкинули его хлам на поживу мусорщикам. Конечно, после того, как сперва порылись в нем сами и сперли все, что им понравилось. Комнату они сдали людям, чей дом был разрушен.
     Дом Рыбака постигла та же участь, что и дом Талли. Старик не удивился, не произнес ни слова. Только помрачнел, еще больше осунулся и ссутулился.
     — Наверно, придется всей толпой двигать к моим, — сказал Тимми. Он явно нервничал. Скорей всего, из-за руки, подумал Смед. — Но только на одну ночь. Старик на дух не переносит моих приятелей.
     Родители Тимми жили в собственном доме, хотя были не богаче остальных бедняков с Северной Окраины. До Смеда доходили слухи, что свой дом они получили от серых. В уплату за информацию о  повстанцах в то время, когда мятеж сыграл заметную роль в Весле. Тимми предпочитал помалкивать на этот счет. Может, так оно и было.
     Кому какое дело? Наверно, они приняли ту сторону, которую следовало. Имперцы оказались более хорошими правителями, вели себя честнее. Если, конечно, ты принадлежал к тем слоям общества, которые хоть что-то значили для власть имущих.
     Смеду было все равно, кто там крутит большими делами, пока его лично не трогали. Большинство людей ведет себя точно так же.
     — Тимми! Тимми Локан!
     Они остановились, поджидая, пока старая женщина догонит их. Когда она, отдуваясь, вперевалку подошла к ним, Тимми сказал:
     — Добрый день, миссис Сиско. Как дела?
     — Мы тут думали, что ты убит, Тимми. Они прикончили больше сорока тысяч человек за одну ночь…
     — Я был в отъезде, миссис Сиско. Только что вернулся.
     — Так ты еще и домой не заходил? По узкой улице мимо них протискивались люди. Почти стемнело, но вокруг было столько солдат, что никто не спешил спрятаться на ночь за закрытыми дверями. Интересно, подумал Смед, каково сейчас всем ворам да разбойникам? Неужели приходится работать?
     — Я же сказал. Я только что вернулся. Смеду все больше и больше не нравилась эта тетка.
     Она вдруг разом переменилась, напустив на себя скорбный, утешающий вид. Даже Смед, никогда не отличавшийся особой чувствительностью, и тот понял, что ее буквально распирает от гордости, ведь именно ей первой предстояло сообщить самые скверные новости.
     — Твой отец и оба брата… Мне так жаль, Тимми. Они пытались тушить пожар. Твоя мать и сестра… Ты же знаешь, как ведут себя победители… Как обычно. Твою сестру… они искалечили ее так сильно, что через пару недель она покончила с собой.
     Тимми стоял и трясся. Казалось, с ним вот-вот случится припадок.
     — Достаточно, мадам, — вмешался Рыбак. — Вы и так вывернули ему всю душу.
     — Какая наглость… — Тетка от возмущения начала брызгать слюной.
     — А ну, вали отсюда, сука, — сказал Талли. — Пока я тебя не порвал.
     Он говорил вкрадчиво, не повышая голоса. Именно в этом спокойствии таилась настоящая угроза, Смед это отлично знал. Тетка испарилась.
     Так. Братец-то со стерженьком оказался. Какие-то человеческие чувства в нем есть. А как ловко до сих пор скрывал.
     — Я этого не вынесу, — простонал Тим-ми. — Лучше бы меня действительно убили в ту ночь.
     — Та чертова баба и в могиле не дала бы тебе спать спокойно, — сказал Рыбак.
     — Знаю. Я сделаю то, что должен сделать. Но не сейчас. Я знаю тут одно место, под названием «Скелет». Недорогое. Можно остановиться там. Если оно еще там есть.
     Оно там было. Захватчики просто побрезговали его спалить. Место напомнило Смеду старую проститутку, продолжавшую отчаянно и безнадежно заниматься своим ремеслом тридцать лет спустя после первого выхода на панель.
     В глубине помещения, привалившись к стене, давным-давно позабывшей, что такое кисть и краска, развалился на стуле имперский капрал. На его коленях стоял здоровенный кувшин с пивом. Казалось, капрал дремлет. Но не успели они сделать и нескольких шагов от двери, как он Приоткрыл глаза, внимательно оглядел их, удовлетворенно кивнул и отхлебнул из кувшина.
     — Заметил эмблему? — спросил Смед Рыбака. Тот кивнул.
     — Да. Ночные Пластуны.
     Бригада Ночных Пластунов была самой знаменитой войсковой частью во всей северной армии. Где бойцов тренировали тщательно и нещадно, готовя к ночным операциям и войнам с участием колдунов. — Я думал, они сейчас где-то на востоке, — сказал Смед. — Пытаются окончательно разделаться с Черным Отрядом.
     Ночные Пластуны покрыли свои знамена неувядаемой славой, когда нанесли Черному Отряду поражение в бою у Моста Королевы. До этой битвы о непобедимости наемников из Черного Отряда ходили легенды; половина Империи была убеждена, что сами боги на их стороне.
     — Они здесь. Как видишь.
     — Какого черта им тут нужно?
     — А вот это мы и должны разузнать. Неизвестная зверюга всегда может тебя сожрать.
     Тимми поговорил с хозяином, которого слегка знал. Тот заявил, что его заведение забито теми, кто остался без крова. Что-то никого из этих лишенцев поблизости видно не было. Правда, хозяин тут же намекнул, что местечко, может, и найдется. С божьей помощью.
     Цену набивает, понял Смед. Тот еще жулик.
     — И почем нынче божья помощь? — спросил Тимми.
     — Полтора обола. С носа.
     — Душегуб чертов! — завопил Тимми.
     — Платите или убирайтесь. Из-за спин Смеда и Тимми неслышно возник капрал и тяжело опустил свой кувшин на стойку перед хозяином. Тот вдруг смертельно побледнел.
     — Дважды за один день, свиное рыло, — сказал Ночной Пластун. — Но на этот раз я слышал все своими ушами.
     Хозяин поперхнулся, глотнул воздуха, схватил кувшин и стал судорожно лить в него пиво.
     — Не трудись, — сказал капрал. — Попробуй только предложить мне мзду, и ты угодишь в рабочую команду на веки вечные. — Он взглянул на Тимми и Смеда. — А вы, парни, выбирайте себе комнату сами. Сегодня переночуете за счет этого придурка.
     — Я просто хотел слегка подшутить над ребятами, капрал, — взмолился хозяин.
     — Конечно. Я так и понял. Ты из них веревки вил. Бьюсь об заклад, еще немного, и ты сведешь знакомство с парнем в черной маске. Он любит таких клоунов, как ты.
     — Что тут происходит, капрал? — спросил Смед. — Нас долго не было в городе.
     — Я так и понял. Думаю, общая ситуация вам уже ясна. Какие-то разбойники и дезертиры полностью разгромили городок. Потом они отправились к Замку, но там этот номер у них не прошел. Мы оказались неподалеку, и наша часть — одна из тех, что пришли для наведения порядка. Командир нашей бригады когда-то родилась в трущобах Нихили. Вот она и решила, что настал удобный момент, чтобы свести счеты со всеми мерзавцами, делавшими здешнюю жизнь адом, когда она была еще ребенком. Поэтому ваши воры пляшут сейчас на виселицах. Поэтому ваши сутенеры, жрецы и налетчики, ваши жулики, содержатели малин и шлюхи вкалывают в рабочих командах по восемнадцать часов в день, а простые горожане получили возможность прийти в себя, чтобы хоть как-то наладить свою жизнь. Но я скажу так: слишком уж она милосердна. Дает им слишком много возможностей исправиться. Вот этот мешок с дерьмом — всем известный спекулянт и мздоимец — уже использовал две попытки из трех. Первый раз он проехался по улицам на позорной телеге и отработал неделю в рабочей команде. На сей раз он получит тридцать плетей и отработает две недели. Ну а если он опять ни хрена не поймет, если с него все это дерьмо снова скатится как с гуся вода, на третий раз его поволокут на Майскую Площадь и посадят там на кол. И он будет сидеть на колу, пока не протухнет. — Капрал отхлебнул изрядную порцию пива из кувшина, вытер рот рукавом и оскалился в улыбке: — Наша начальница следит, чтобы за всяким преступлением сразу следовало наказание. Только так. — Он сделал еще один изрядный глоток, потом взглянул на хозяина: — Ну, ты готов? Тогда идем, задница.
     Перед тем как вытолкать свою жертву за дверь, капрал бросил через плечо:
     — Надеюсь, парни, вы честно рассчитаетесь с этим недоумком и присмотрите за порядком в его богадельне. Иначе не миновать вам строительных работ. — Он снова ухмыльнулся и выволок хозяина на улицу.
     — Проклятие! — сказал Талли.
     — Угу, — согласился с ним Смед.
     — Не слишком-то нам будет уютно в Весле при новых порядках, — заметил Рыбак.
     — Это ненадолго, — сказал Смед. — Но для первого дня хватит. А теперь я должен надраться и лечь спать. И проспать хоть одну ночь не на голой земле.
     — Можно наоборот, — сказал Талли. — Сперва выспаться, а с утра надраться.
     — Не грех бы и помыться, — попытался улыбнуться Тимми.
     — Это уж как выйдет. Будем действовать смотря по обстоятельствам.
     
Глава24
     
     
     Когда мы перевалили через очередной холм, нам казалось, что мы не видели людей уже целую вечность. В долине за холмом виднелись огороженные стеной строения, занимавшие около ста акров. Стена была невысокой, футов восемь или десять, толщиной в один камень. Вроде тех стен, которыми обносят свои загоны для овец скотоводы-арендаторы.
     — Напоминает монастырь, — сказал Ворон. — Не вижу ни солдат, ни знамен, ничего такого.
     Он был прав. Нам уже попадались похожие строения, правда не такие большие.
     — Выглядит древним, — сказал я.
     — Да. Чем-то от него таким повеяло. Мирным. Давай-ка взглянем на него поближе.
     — Вряд ли Костоправ проехал мимо, не задержавшись здесь.
     — Точно. Он всегда страдал излишним любопытством. Будем надеяться, что он проболтался тут достаточно долго, чтобы мы смогли наверстать немного времени.
     Наши предположения оправдались. Исполнилось и желание Ворона. Храм Отдохновения Путников, вот как назывался этот монастырь. Он оказался своеобразным хранилищем знаний, накапливавшихся здесь не одну тысячу лет.
     Парни, за которыми мы гнались, задержались здесь надолго. Один из монахов даже успел немного выучить диалект Самоцветных городов. В сущности, они отправились дальше только сегодня утром.
     Ворона эта новость взбудоражила. Он горел желанием возобновить преследование. Немедленно. Ему было плевать, что до заката оставался какой-то час. Мне же хотелось, чтобы он не сходил с ума и слегка притормозил. Монастырь казался чертовски подходящим местечком, чтобы денек передохнуть и снова почувствовать себя человеком.
     — Подумай сам, Кейс, — уламывал он меня. — Они же должны сейчас остановиться и разбить на ночь лагерь, верно? У них фургон и карета, значит, за день они не могли сделать больше двадцати пяти миль, так? Если мы будем скакать всю ночь, то легко покроем двадцать и окажемся совсем рядом.
     Про фургон и карету он узнал от настоятеля.
     — После чего помрем, — сказал я. — Может, тебе и не нужен отдых. А мне нужен. И лошадям тоже. Где мы сможем отдохнуть лучше, чем в монастыре? Одно название чего стоит.
     Он только раздраженно зашипел в ответ. А я все никак не мог взять в толк, отчего погоня за Костоправом вдруг сделалась для него самым важным делом в жизни. Он уже настолько сам себя загнал, что соображал не лучшей чем пьяный опоссум.
     Но он оказался не единственным, у кого от проблем крыша поехала. Настоятель монастыря был в его команде.
     — Он сказал, что предзнаменования так плохи, — криво ухмыляясь, сказал Ворон, — что они не позволяют никому здесь останавливаться. Они даже выгоняют людей.
     Часть сказанного я понял и сам; Ворон успел немного научить меня этому языку. Монах сказал, что-то такое насчет страшной бури, надвигающейся с севера. Увидев, что этот раунд мне никак не выиграть, я послал их обоих к черту, добавив еще несколько словечек, которые могли бы сильно расстроить мою маму, ковыряющуюся в картофельных грядках. После чего отправился к лошадям, чтобы пожаловаться им на все свои невзгоды. Лошади мне посочувствовали.
     Ворон собрал все необходимое, и мы тронулись дальше. Я спрашивал себя, сколько нам осталось до края света. Мы уже забрались так далеко, что и представить невозможно.
     Мы почти не разговаривали. Не потому, что я злился. Я давно уже стал фаталистом. Мне казалось, Ворон размышляет над тем, что сказал монах. Он и не заметил, что я понял ту часть беседы. С севера надвигается страшная буря.
     На наречии Самоцветных городов слово «страшный» имело с полдюжины значений. «Дьявольский» в том числе.
     Когда мы добрались до края леса, почти совсем стемнело.
     — Дальше придется идти пешком, — сказал Ворон. — Настоятель говорил, что дорога через лес хорошая, но в темноте нам все равно придется нелегко.
     Я что-то проворчал в ответ. На лес мне было наплевать. Меня удивили странные холмы на той стороне. Никогда не видел ничего похожего. Со всех сторон окруженные степью, поросшие рыжевато-коричневой сухой травой, своими гладкими очертаниями они напоминали горбы гигантских животных. Которые задремали, подобрав под Тебя ноги и спрятав голову так, что ее было не разглядеть.
     Они были очень сухие, эти холмы. Уже не хватало света, чтобы разглядеть их как следует, но перед тем, как совсем стемнело, я успел заметить на горбах несколько выжженных проплешин.
     Лес тоже весь иссох. Деревья, по большей части, напоминали неряшливый грязноватый дубняк с ломкими остроконечными, как у падуба, листьями синевато-серого цвета. Не то что северные дубы, с их темно-зеленой сочной листвой.
     Через лес протекало жалкое подобие ручейка. Мы умылись сами, окатили водой лошадей, слегка перекусили. Я слишком устал, чтобы тратить остатки сил на разговоры, сказал только:
     — Не думаю, что выдержу еще пятнадцать миль. Вдобавок в гору.
     Спустя полминуты он удивил меня, ответив:
     — Я тоже не уверен, что выдержу. Выше головы не прыгнешь.
     — Опять бедро беспокоит?
     — Да.
     — Надо бы на него взглянуть.
     — Костоправ продырявил мне ногу, пусть он ее и лечит. Поехали, пока хоть какие-то силы есть.
     Мы одолели еще около шести миль. Последние две — вверх по склону поросшего сухой травой холма. Потом, не сговариваясь, в изнеможении одновременно остановились.
     — Придется передохнуть часок, прежде чем двигать дальше, — сказал Ворон.
     Упрямая скотина.
     Мы не пробыли там и пяти минут, как я снова заметил признаки той дьявольской бури на севере.
     — Ворон, — позвал я.
     Он взглянул туда. Ничего не сказал. Только вздохнул и стал вместе со мной считать молнии.
     В звездном небе по-прежнему не было ни единого облачка.
     
Глава25
     
     
     Осторожно поднявшись на перевал, Жабодав, на спине которого восседал Плетеный, остановился. Его колотила дрожь.
     Существование этого места они впервые ощутили за много миль отсюда. С тех пор сила его ауры непрерывно нарастала. Нарастало и вызываемое ею раздражение. Они были порождениями тьмы, а здесь находилась крепость их врага, цитадель света. Таких мест оставалось совсем немного.
     Их следовало отыскать и стереть с лица земли. — Незнакомая магия, — прошептал Плетеный. — Мне это не нравится.
     Он окинул взглядом северную часть неба. Посланцев дерева-бога не было видно, но они находились где-то там. Неуютно чувствовать себя зажатыми между ними и этим местом.
     — Нам лучше сделать дело побыстрей, — сказал Плетеный.
     Жабодав вовсе не хотел связываться ни с каким делом. Будь у него выбор, он обошел бы это место стороной.
     Собственно, выбор у него был. Правда, небогатый. Он мог просто удрать однажды, отказавшись повиноваться Плетеному. Но эту возможность следовало держать про запас. А пока он подчинялся требованиям своего господина, иногда рациональным, а чаще — идиотским или вовсе лишенным всякого смысла. Подчинялся, выжидая благоприятного случая.
     В их армии сейчас насчитывалось две тысячи человек. Когда командиры остановились на перевале, люди буквально с ног валились от изнеможения. Двое, по приказу Плетеного, помогли ему спешиться.
     Все солдаты, без исключения, теперь были богачами. Их мешки трещали по швам, набитые до отказа редкостными сокровищами, награбленными в захваченных городах или перешедшими по наследству от убитых соратников. Редко кто задерживался в этой армии дольше двух месяцев. Среди двух тысяч оставалась едва ли сотня таких, кто пересек море вместе с Хромым. Не успевшие дезертировать вовремя вряд ли могли рассчитывать на долгую жизнь.
     Плетеный наклонился к уху Жабодава.
     — Мразь, — прошептал он. — Подонки. Все, до единого.
     Что верно, то верно. Те, в ком была хоть искра смелости или порядочности, дезертировали очень быстро.
     Плетеный опять взглянул на небо. Намек на улыбку тронул его изуродованные губы.
     — Вперед! — прошептал он.
     
     Солдаты постанывали и ворчали, снова взяв оружие, но подчинились приказу. Плетеный пристально смотрел на монастырь. Храм каким-то образом подтачивал его уверенность в себе, хотя никаких конкретных причин для этого не было.
     — Ступай! — потрепал он по загривку Жабодава. — Разнюхай что к чему.
     Затем он собрал уцелевших колдунов из далеких северных лесов. Последнее время от стариков было не много пользы, но теперь нашлось дело и для них.
     
     Все произошло внезапно. Только что стояла тихая ночь; лишь стрекотали кузнечики, да солдаты беспокойно шевелились, нервничая перед предстоящим штурмом. И вдруг весь воздух заполнился атакующими мантами. Они налетели небольшими группами, со всех направлений сразу, но на этот раз не молнии стали их главным оружием.
     Первые манты, пронесшиеся словно призраки, сбросили вниз мясистые предметы, похожие на сардельки четырехфутовой длины. Повсюду вспыхнули маслянистые языки пламени. Удар был нанесен точно. Жабодав бешено взвыл, оказавшись в кольце огня. Солдаты истошно кричали. Лошади ржали и вставали на дыбы. Загорелись фургоны с грузом.
     Плетеный тоже вопил бы от бешенства, если б мог. Но на вопли не было времени. Он только что начал готовить своим врагам западню. Но именно тогда, когда он полностью сконцентрировался на этом, его застигли врасплох.
     Пламя охватило его тело. Теперь он больше не мог думать ни о чем другом.
     Он очень серьезно пострадал, прежде чем успел укрыться в коконе защитных заклинаний. Его обуглившееся, переломанное тело распростерлось на земле. Боль была ужасной, но еще ужасней была бушевавшая в нем ярость.
     Огненные пузыри продолжали падать. Сбросив груз, манты возвращались, чтобы метать молнии. Плетеный напряг всю свою колдовскую силу и подключил к ней двух шаманов. Теперь один из них поддерживал его полуразрушенный остов, а второй находил места разрывов в плетеном туловище Хромого, сращивал и укреплял оборвавшиеся концы колдовских чар.
     То, что оставалось от тела Плетеного, взмахнуло обугленной рукой. Из черноты ночи на землю, кувыркаясь, упала манта. Вокруг нее, потрескивая, плясали маленькие молнии.
     Плетеный снова взмахнул рукой.
     Жабодав ринулся в атаку на монастырь. Большинство солдат следовало за ним. Быстрая успешная атака сулила им защиту под монастырскими стенами от ужаса, упавшего с неба.
     Но ужас продолжал преследовать их по пятам. Огненные пузыри падали вокруг Хромого, расцветая оранжевыми всполохами пламени, уничтожая припасы и военное снаряжение. Но, окружив себя защитой. Плетеный забыл об огне. Он вернулся к прерванному нападением занятию.
     Жабодав был уже совсем рядом с храмом, когда из-за монастырских стен вырвалось нечто, отбросившее его в сторону с такой же легкостью, с какой человек щелчком отшвыривает муху. Солдаты вокруг него попадали на землю.
     Нигде нельзя было найти укрытия от тварей, атакующих с неба. Хотя несколько человек продолжали беспрепятственно продвигаться вперед. Почему?
     Несколько мант спустились совсем низко, вибрируя плавниками-крыльями. Жабодав подобрался и в отчаянном прыжке взметнулся в воздух. Его челюсти сомкнулись на трепещущей черной плоти.
     
     Пока два колдуна извлекали нечто из дымящихся остатков фургона. Плетеный продолжал шептать заклинания. Глядя на шаманов, он радостно улыбался, не обращая никакого внимания на продолжавшуюся вокруг бойню.
     Старики несли змею из обсидиана, тело которой, прямое, словно стрела, достигало десяти футов в длину и шести дюймов в толщину. Змея была сделана изумительно, вплоть до тончайших подробностей. Ее рубиновые глаза сверкали, когда в них отражались огни пожара. Старые знахари пошатывались под весом ее тела. Один из них ругался, обожженный жаром, исходившим от рептилии.
     Плетеный улыбнулся своей ужасной улыбкой. Беззвучным шепотом он принялся напевать темную колдовскую песню.
     И вот обсидиановая змея начала изменяться.
     Она судорожно дернулась, ощутив в себе дыхание жизни. Она расправила крылья, громадные крылья тьмы, которые отбрасывали тень даже там, где тени от них не могло быть. Красные глаза вспыхнули, будто кто-то приоткрыл заслонки над огнями самой жаркой кузницы ада. Страшные когти, сияющие, как обсидиановые ножи, полосовали воздух. Жуткий хриплый визг вырвался из пасти, утыканной острыми черными зубами. Тварь дышала неровно, ее обжигающее дыхание слабело. Она пристально уставилась на ближайший костер и снова судорожно дернулась, пытаясь вырваться.
     Плетеный кивнул. Шаманы разжали пальцы, освобождая тварь. Она захлопала черными крыльями и нырнула в огонь. Она купалась в пламени, словно свинья в грязи. Плетеный одобрительно улыбнулся. Его губы прошептали последние заклинания.
     Огонь костра угасал, пожираемый тварью. Тогда она бросилась в следующий очаг пламени, потом еще и еще.
     Плетеный позволил змее порезвиться несколько минут. Затем интонации его шепота резко изменились, стали требовательными. Теперь он уже командовал. Тварь протестующе взвизгнула, изрыгнув язык пламени, но повиновалась приказу. Испуская скрипучие вопли, она поднялась в воздух и исчезла в ночи.
     Теперь Плетеный перенес все свое внимание на Храм Отдохновения Путников. Настало время узнать, на какое колдовство способны защитники монастыря без посторонней помощи.
     Лесные шаманы подняли Плетеного на руки и понесли его к монастырской стене.
     
Глава26
     
     
     Побелевшие пальцы Боманца нестерпимо болели. Он намертво вцепился в какой-то выступ на спине воздушного кита. Чудище летело достаточно низко, чтобы вспышки молний, полыхание огня и царивший внизу хаос дали старику ясное представление о том падении, которое ему предстояло, если б он хоть на мгновение ослабил свою хватку. Молчун с Душечкой были рядом и по-прежнему неотступно следили за ним. Одно неправильно понятое движение, и Молчун тут же даст ему пинка под зад, а заодно получит прекрасную возможность выяснить, умеет ли колдун летать. Пришло время решающих испытаний. Белая Роза получила приказ остановить древнее зло здесь, где можно было рассчитывать на помощь тех, кто подвергся его нападению. На этот раз она включила Боманца в свой план.
     У старика было такое чувство, что этот план целиком опирался на него.
     Она ничего не объясняла. Может, ей нравилась роль таинственной женщины. А может быть, просто не доверяла ему.
     Теперь здесь распоряжался он. До тех пор, пока не совершит ошибку. Тогда, сопровождаемый пинком под зад, он получит возможность пропеть лебединую песню, прежде чем рухнет в огненный ад внизу.
     В речи менгиров редко проскальзывали оттенки чувств. Но в голосе того, что возник за левым плечом старика, сквозило разочарование.
     — Он опять сумел закрыться. Его не берут ни огонь, ни молнии, — доложил валун.
     Надежды на удачу с самого начала были призрачными, но попытаться все равно стоило.
     — А его сторонники? — спросил старик.
     — Опять уничтожены или рассеяны. Но само чудовище непобедимо. Хотя оно жестоко пострадало, его муки только усиливают его злобу.
     — Непобедимых не бывает. Дайте мне только подобраться к нему поближе.
     Ненавистный Боманцу канюк вдруг страшно раскудахтался:
     — Какая великая личность, а? Ха! Да этот мертвяк прихлопнет тебя как муху, Сиф Шрам!
     Боманц молча отвернулся и посмотрел вниз, но его желудок сразу запротестовал. Проклятая птица, похоже, всерьез вознамерилась его разозлить. Оптимизм канюка даже забавлял. Старик прошел суровую школу самоконтроля. Он был женат целых тридцать лет.
     — Разве не пришла пора твоим собратьям сделать свой ход, валун? — Колдун улыбнулся беззаботной улыбкой человека, не имевшего никаких задних мыслей.
     Некая идейка, словно нарыв, зрела на задворках его сознания. Похоже, он нащупал способ поставить подлого стервятника на место.
     — Скоро придет, — сказал менгир. — А какова будет твоя лепта в этой потехе?
     Прежде чем колдун успел подобрать ответ, снова раздался скрипучий визг канюка:
     — Какого черта! Что там такое?
     Боманц резко обернулся. Мерзкая птица не боялась ничего на свете, но теперь в ее вопле явно слышался страх.
     Громадные черные крылья распростерлись в ночи, скрыв от глаз луну и звезды. Вспышка пламени отразилась в светящихся дьявольским умом глазах. Следующая вспышка осветила пасть, полную огромных остроконечных зубов. Эти горящие злобой глаза уставились на тех, кто находился на спине воздушного кита.
     Молчун лихорадочно сделал несколько пассов, отводящих опасность. Никакого толку.
     Боманц не мог понять, что это такое. Оно не имело отношения к Властелину, не было порождением Курганья. Старик считал себя экспертом по всем происходившим оттуда орудиям зла. Он полагал, что ему известны каждое перышко, каждая косточка, каждый клочок плоти этих созданий. Но оно не имело отношения и к Империи Госпожи, иначе та не преминула бы им воспользоваться, когда находилась в зените своего могущества. Значит, тварь была трофеем, захваченным в одном из городов, разоренных после того, как Хромой откололся от Империи.
     Но откуда бы ни взялась эта тварь, она была смертельно опасна. Боманц начал погружаться в транс, из которого ему было легче ответить на вызов сверхъестественных сил.
     Как только он открыл к себе доступ энергии из другого уровня реальности, его охватил страх.
     — Переходите на другой уровень! — закричал он менгиру со шрамом. — Прямо сейчас! Отзывайте мант! Всем держаться подальше, от проклятой бестии!
     По краю крыльев, рассекавших ночь, плясал огонь. Тварь приближалась к воздушному киту с быстротой молнии.
     Боманц произнес самое сильное охранное заклинание, какое знал. Ночь сотряслась от крика боли, испущенного тварью. Но та лишь немного отклонилась в сторону. Туша воздушного кита вздрогнула от удара.
     Менгиры один за другим, с легкими хлопками, исчезали со спины кита.
     Говорящий канюк взмыл в воздух, суматошно хлопая крыльями и ругаясь, как портовый грузчик. Молодые манты визжали от страха. Братья Крученые ринулись к Боманцу, что-то выкрикивая. Он их не понимал, но похоже, они собирались сбросить его вниз.
     Душечка остановила братьев взмахом руки. В брюхе кита разверзлась дыра; оттуда вырвался шар кипящего огня. Его крылья-плавники свернулись от нестерпимого жара, вдоль всего тела прокатилась судорожная волна. Костяшки пальцев Боманца побелели. Он хотел отступить назад, но его намертво вцепившиеся во что-то руки жили своей жизнью и отказывались повиноваться.
     Второй взрыв снова вспорол брюхо левиафана. Он стал проваливаться вниз. Неразбериха переросла в панику.
     — Мы падаем! — заорал своей невнятной варварской скороговоркой один из братьев Крученых. — О боже! Мы падаем!
     Душечка поймала взгляд Боманца и на языке жестов властно отдала приказ:
     — Сделай что-нибудь! Немедленно! — Она совсем не казалась напуганной.
     Прежде чем он успел ответить, весь воздух наполнился струями ледяной воды, хлынувшей из отверстий в спине воздушного кита. Несмотря на исчезновение менгиров, подъемная сила великана продолжала падать, и теперь он сбрасывал балласт через верхние клапаны, надеясь заодно сбить огонь.
     Холодная вода, во всяком случае, погасила панику.
     Пробиваясь сквозь стену водяной пыли, из ночной темноты начали возвращаться манты. Они отдыхали несколько мгновений, пока к ним на спины карабкались их малыши и другие обитатели Равнины Страха. Как только очередная манта набирала полностью вес, который могла поднять, она ползла к скользкому наклонному желобу, который позволял ей разогнаться, чтобы взмыть в воздух.
     Еще один взрыв потряс воздушного гиганта. Его туша начала медленно оседать посередине.
     Душечка приблизилась к Боманцу. С таким видом, будто намеревалась лично сбросить его за борт, если он сейчас же не предпримет хоть что-нибудь, вместо того чтобы глупо таращиться и трястись от страха.
     Как только ей удавалось оставаться такой дьявольски спокойной? Ведь им предстояло умереть через несколько минут.
     Старик прикрыл глаза, попытался сосредоточиться на творце постигшей их катастрофы. Он взвинчивал сам себя.
     Не зная, что представляло собой чудовище, он не мог позволить ему устрашить себя. Ведь он был тот самый Боманц, который сразил в бою праотца всех драконов. Тот самый Боманц, который прошел сквозь огонь, воду и медные трубы, не побоявшись бросить вызов самой Госпоже, когда та была в расцвете сил и могущества.
     Правда, тогда он стоял обеими ногами на твердой земле.
     Негромким уверенным голосом он начал бормотать мантры сосредоточения, перемежая их циклами релаксации. Это позволило ему отделить свой дух от плоти.
     Спустя мгновение он оказался в чреве кита, проплыл сквозь пламя и увидел черного пожирателя огня. Тварь купалась в пламени. Она была ненасытна. Только одно это и спасало пока воздушного левиафана от неминуемой огненной погибели.
     Боманц присовокупил все свое искусство к усилиям пытавшегося защититься кита и к утихомиривающей пламя прожорливости черной твари. Языки пламени начали понемногу опадать. Колдун старался, чтобы его действия оставались неуловимыми, незаметными для хищника. Но у бестии на уме было лишь одно: насыщаться огнем. Еще немного, и воздушный кит сумеет в одиночку управиться с пожаром.
     Когда пожиратель огня вознамерился пробить следующий газовый пузырь, Боманц отшвырнул его прочь. Тварь пыталась прорваться снова и снова, пока не впала во временный паралич.
     Воспользовавшись моментом, Боманц исподволь пустил в дело тончайшие щупальца своей магии. С ювелирной точностью он заблокировал все команды Плетеного, заменив их одним категорическим императивом: уничтожь его! Истреби его тьмой, истреби его огнем! Ни на что невзирая, избавь мир от его пагубного присутствия!
     Наконец Боманц вернулся в свою плоть. Он снова увидел громадные, окаймленные огнем крылья, заслонившие половину звезд на небе. Но вот крылья сложились. Тварь начала падать по направлению к тому месту, которое Праотец-Дерево хотел защитить любой ценой.
     Боманц взглянул на Молчуна и Душечку. Смуглый угрюмый колдун улыбнулся краешком рта, кивнул и сделал легкий жест в подтверждение того, что работа была сделана добротно.
     Может быть, его наконец вычеркнут из черного списка?
     Он посмотрел вниз, чтобы увидеть, как пожиратель огня наносит удар. Змей резко нырнул и скрылся за оградой монастыря. Значит, Хромой сумел все-таки туда пробиться.
     Воздушный кит тоже продолжал свое медленное падение. Сейчас он находился в пределах досягаемости Плетеного. Туша небесного гиганта покоробилась, напоминая перетянутую посередине сардельку. В ней не осталось балласта. Кит не мог управлять своим движением. Он оказался во власти ветров и дрейфовал на юг, продолжая терять высоту.
     Молчун и Душечка приблизились к Боманцу.
     — Зачем вы остались? — спросил он. — Почему не убрались отсюда к чертовой матери?
     Молчун стал передавать Душечке вопрос старика на языке знаков. — Да прекрати ты мельтешить пальцами! — взорвался колдун. — Ты прекрасно можешь говорить.
     Молчун не ответил, лишь одарил его тяжелым взглядом.
     Воздушный кит накренился и провалился вниз. Боманца отшвырнуло к самому краю, но он успел схватиться за ножку какого-то органа, за которую и держался, едва избежав падения с высоты в три тысячи футов. Мимо прокатился клубок опаляющего пламени. Старик ругался, но цеплялся изо всех сил. Левиафан продолжал раскачиваться и содрогаться, издавая глухие бухающие звуки, крики боли.
     Случайная искра вызвала взрыв еще одного газового пузыря. На этот раз ничего нельзя было сделать. Игра почти закончилась.
     Боманц приготовился умереть через несколько минут. Против собственных ожиданий, он был не слишком этим расстроен. Скорее, разозлен. Разве достойно великого Боманца уйти в мир иной вот так, простой пешкой в чужой игре, без рукоплесканий публики, без великой битвы, погибнуть в которой не зазорно? Сгинуть, не превратившись в легенду?
     Оставалось только изрыгать проклятия. Что он и делал.
     
     Его мысль, более подвижная, чем когда-либо, отчаянно металась, пытаясь отыскать способ наверняка убедиться, что Плетеный не минует той же участи.
     Такого способа не было. Боманц не имел никакого оружия, кроме пожирателя огня, который превратился в летящее копье и больше не зависел от его воли.
     Воздушный кит опускался все быстрее. Огонь расползся, охватив всю заднюю часть его тела. Перетяжка посередине туши почти сомкнулась. Чертова громадина вот-вот должна была переломиться пополам.
     — Надо спешить, — сказал Боманц. — Эта половина сейчас отвалится.
     Он начал карабкаться по крутому скату, перебираясь на переднюю часть кита. Молчун и Душечка ползли вслед за ним.
     Раздался очередной взрыв. Молчун потерял равновесие и сорвался вниз. Душечка ухватилась одной рукой за орган, напоминавший дерево, а другой поймала пролетавшего мимо нее Молчуна и одним рывком поставила его на ноги.
     — Это не женщина, — пробормотал Боманц. — Будь я проклят.
     Задняя половина воздушного кита теперь опускалась чуть быстрее, чем передняя. Повторные взрывы разбрасывали во все стороны куски китовой плоти. Пылающие кометы во мраке ночи. Продолжая непрерывно ругаться, Боманц карабкался все дальше, с каждой секундой все больше удивляясь, зачем это ему нужно.
     Затем к нему стал возвращаться страх, дитя беспомощности. Все его выдающиеся способности сейчас были ни к чему. Оставалось только ползти, спасаясь от наступающего огня. Ползти до тех пор, пока не придет момент учиться летать.
     Новый сильный взрыв разорвал тушу кита. Боманц упал. Задняя часть чудища наконец отвалилась и отлетела в сторону, объятая пламенем. Остаток туши резко подпрыгнул в воздухе, пытаясь вернуться в горизонтальное положение. При этом его мотало из стороны в сторону, раскачивая с боку на бок. Старый колдун цеплялся за что попало и сыпал проклятиями, как тот канюк.
     Вдруг его ухо уловило тонкий хнычущий звук.
     Футах в пяти он увидел светящиеся глаза маленькой манты. Когда передняя часть кита выровнялась, он пополз в ту сторону.
     — Ну что, тебя забыли, малыш? Иди-ка сюда. Детеныш зашипел, зафыркал и даже попытался пустить молнию. Получилась крошечная голубая искорка. Боманц выудил его из зарослей.
     — Смотри-ка, совсем крошечный. Не мудрено, что они тебя не заметили, а?
     Детеныш оказался размером с некрупную кошку. Вряд ли ему было больше месяца от роду.
     Боманц осторожно пристроил его на левом плече. Детеныш почти сразу перестал сопротивляться. Казалось, он даже был доволен, что его одиночество кончилось.
     Старый колдун возобновил свое путешествие.
     Воздушный кит восстановил устойчивость насколько мог. Боманц осторожно пристроился поближе к краю. Он взглянул вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как падающая часть тела кита ударилась об землю.
     Молчун и Душечка присоединились к старику. Их лица, как обычно, казались бесстрастными масками. Одна темная, другая — светлая. Молчун пристально смотрел на землю. Душечку, похоже, больше интересовала маленькая манта.
     — Под нами две тысячи футов, — сказал Боманц. — Время еще есть. Падать будем долго. Нас должно беспокоить другое.
     Этим другим были язычки пламени, окаймлявшие место, откуда оторвалась задняя часть кита.
     Любой из них в любую минуту мог добраться до следующего газового пузыря.
     — Нам остается пробраться вперед так далеко, как мы сможем, и надеяться на лучшее, — добавил колдун, постаравшись вложить в голос как можно больше надежды. А ее-то он почти не испытывал.
     Молчун кивнул.
     Боманц огляделся. Монастырь, подожженный пожирателем огня, горел вовсю. Значит, его план сработал. Отчасти. Но, прислушавшись повнимательней, он почувствовал, как среди пожарища катается бурлящий клубок ярости и боли.
     Хромой снова уцелел.
     И его план сработал. Отчасти.
     
Глава27
     
     
     Я не верил своим глазам. Ворон сломался. Бедро мучило его куда сильнее, чем он хотел показать.
     Как сдался, так перестал двигаться и не произнес ни единого слова с того момента, как его воля спасовала перед телом. Думаю, он стыдился самого себя.
     Может, надеялся я, этот сукин сын наконец сообразит, что ему совсем не обязательно корчить из себя супермена. Я вовсе не собирался вычеркивать из своей жизни друга только потому, что ему вдруг оказались не чужды человеческие слабости.
     Я был так же выжат, как он, но не мог позволить себе лечь умирать. Светопреставление около монастыря разгоралось все ярче. Отдельные языки пламени выплескивались в нашу сторону. Я слишком сильно нервничал, чтобы вырубиться, хотя от усталости ныли даже кончики моих ногтей. Еще одна вспышка. В небе расцвела огромная огненная роза. Какая-то здоровенная штука падала вниз, крутясь и разбрасывая во все стороны сгустки огня. И тут я понял, что это такое.
     — Ворон, — позвал я, — приподними-ка свою задницу да посмотри на эту маму.
     Он проворчал что-то, но не обернулся.
     — Это воздушный кит, понял? С Равнины Страха. Что ты теперь скажешь?
     Мне довелось видеть парочку таких китов, вот так же продырявленных во время кровавой бойни в Курганье.
     — Похоже на то. — Ворон все-таки повернулся и посмотрел. Его голос оставался спокойным, но лицо вдруг сделалось пепельно-серым, будто он увидел прямо перед собой саму Смерть.
     — А как он здесь оказался? — Тут я заткнулся. Догадался, как.
     — Не по мою душу, парень. Кто на Равнине может знать, где меня искать? И кому там есть до меня дело?
     — Но тогда…
     — Да. Та старая битва, начавшаяся в Курганье, все длится. Это дерево-бог сражается один на один с тем злом, что вновь вырвалось наружу. Я учуял его сразу, еще в Весле.
     Ослепительная вспышка. Огонь вырвался из той части кита, которая еще держалась в воздухе.
     — Эта штука продержится в воздухе недолго, — сказал я. — Может, попробуем им как-нибудь помочь?
     Он молчал не меньше минуты. Все смотрел на горбатые холмы, будто прикидывал, остались ли у него силы, чтобы наконец догнать Костоправа. Ведь тот был где-то совсем рядом, миль пять или десять, не больше. Потом с трудом поднялся на ноги. Поморщился. Из-за ноги, конечно. Я не стал спрашивать. Он все равно сослался бы на студеный воздух и холодную землю.
     — Лучше займись лошадьми, — сказал он. — А я пока сгребу барахло в кучу.
     Крупное дело ты для себя придумал, старина. Ведь мы где шли, там и свалились, когда уже просто не могли шевельнуть ни рукой, ни ногой. Что там сгребать?
     Поскольку делать ему было нечего, он стоял, наблюдая за летящим по небу обломком недавнего крушения. С таким видом, будто его любезно попросили сколотить виселицу и накинуть петлю на собственную шею.
     
     — Я много размышлял, Кейс, — сообщил мне Ворон, когда мы уже спустились к подножию самого северного из этих дурацких горбатых холмов. Мы двигались на северо-восток, следуя за снижавшимся обрубком воздушного кита.
     — Высиживать, вот подходящее слово, старина. Ты, словно клуша, высиживал какую-то идею с того самого дня, как прикончили Властелина. Похоже, тот взрыв, что мы недавно слышали, был последним.
     Обрубок сносило в сторону, пересекавшую наш путь. На куске туловища мерцало несколько язычков пламени. Кит переваливался с боку на бок, но перестал падать.
     — Может быть. Но стоит высказаться определенно, и судьба тут же тебя накажет. Давай лучше понадеемся, что обрубок благополучно минует лес. Будет скверно, если он грохнется именно там.
     — Так о чем ты размышлял?
     — О нас обоих, о Костоправе и его ватаге, о Госпоже, Молчуне, Душечке. О том, что у нас очень много общего, а мы все никак не можем поладить друг с другом.
     — Не замечал, что у вас много общего. Если не считать общих врагов. — И я долго не замечал. И никто из них до сих пор этого не заметил. Хотя это нетрудно, если слегка пошевелить мозгами.
     Я напустил на себя такой вид, будто меня в три утра пробрал понос.
     — По сути, Кейс, все мы — одинокие, несчастные люди, отчаянно ищущие свое место в жизни. Одиночки, которые не хотят одиночества, да не знают, как его преодолеть. А когда перед нами дверь, через которую можно войти или выйти, — мы не можем догадаться, каким способом открыть щеколду.
     Я был потрясен! Пожалуй, это было самое откровенное высказывание из всех, что мне когда-либо доводилось от него слышать. Убежденное, страстное. Или побрейте мне голову и зовите меня Плешивым. А ведь я провел с ним бок о бок целых два года. Невозможно заметить, как меняются люди, когда все время находишься с ними рядом. Открой коробочку, малыш, и посмотри что там внутри.
     Это был вовсе не тот Ворон, которого я встретил еще до того, как личные неурядицы привели его «я» в туманное зло Курганья, где его душа блуждала, пока не очистилась. Сломав стены тюрьмы чувств, он вышел оттуда совсем другим человеком.
     Черт возьми! Он уже не был и тем парнем, который валялся на полу, в стельку пьяный, всю дорогу, пока мы были в Весле.
     Я испытывал смешанные чувства. Ведь я прекрасно ладил с тем, прежним Вороном, он мне нравился, я даже восхищался им. Иногда.
     Может, когда-нибудь мне придется так же восхищаться и этим, совсем другим, прошедшим обновление, человеком.
     Я не знал, что сказать, хотя знал: он ждет ответа. Он не утратил своей способности действовать на меня завораживающе.
     — Значит, ты понял, как открыть ту дверь?
     — Пока у меня есть только смутное предчувствие, Кейс. Но оно не дает мне покоя, почти парализует меня. Кажется, еще чуть-чуть, и я узнаю нечто такое, что поможет мне прозреть. — Он уже снова смотрел на обрубок туши воздушного кита.
     Я тоже взглянул туда. Обрубок теперь был примерно в двух милях от нас, на высоте около пятисот футов; легкий ветерок гнал его в нашу сторону.
     — Мы что, повернем за ним назад, в холмы, если ветер понесет его в ту сторону?
     — Решать тебе, Кейс. Ведь это была твоя идея. — Он прошептал что-то успокаивающее своей лошади. Животные были не в восторге от ночной прогулки. Хотя бы даже и не под седлом.
     Из воздушного кита вырвался громадный столб огня.
     — Теперь нет нужды беспокоиться насчет лазанья по холмам, — успел сказать я, прежде чем до нас донесся оглушительный грохот взрыва.
     
     Воздушный кит, кувыркаясь, быстро падал вниз. Когда до земли оставалось около двухсот футов, от его туши оторвалось несколько кусков, после чего падение слегка замедлилось. Я прикинул, куда он должен упасть, и мы заторопились к этому месту.
     То, что оставалось от туши, клюнуло носом, ударилось об землю примерно в миле от нас, снова подскочило в воздух, двигаясь теперь прямо в нашу сторону. Опять послышался взрыв. Остаток туши ударялся и подскакивал вверх еще дважды, потом со скрежетом заскользил по земле и остановился.
     
     — Осторожней, — сказал Ворон. — Там еще есть чему взрываться.
     Туша воздушного кита местами горела. Откуда-то изнутри нее доносились звуки, будто некто изо всех сил колотил в громадный медный барабан.
     — Оно еще не подписывается на смерть, — отозвался я. — Ты только взгляни.
     В какой-нибудь паре ярдов от меня лежало щупальце. Его конец подпрыгивал и метался, словно змея, страдающая от зубной боли.
     — Н-да. Давай-ка пока стреножим лошадей. Нет, такого парня ничем не проймешь. Будто он всю жизнь провел, вдыхая гнилостные ароматы воздушных китов. А от этого разило особенно гадко. В отблесках огня я уловил какие-то тени.
     — Слушай! Там, наверху, люди.
     — Должны быть. Где именно?
     — Вон там. Сразу за выжженной проплешиной. — Я указал пальцем.
     — Похоже, кто-то кого-то пытается откуда-то вытащить, — мудро заметил Ворон.
     — Давай влезем туда и поможем им, — сказал я. Свою лошадь стреноживать я не стал.
     — Куда стремишься ты, о юности безумная пора! — оскалился в ухмылке Ворон. Еще издевается, зараза.
     Я начал карабкаться по скользкой, вонючей и крутой боковине туши. Ворон тоже передумал стреноживать лошадей. Не захотел возиться. Вместо этого он привязал их к одному из ближайших кустов. Пока он все это проделал, я уже был на полдороге наверх.
     Плоть воздушного кита походила на губку и издавала резкий неприятный запах, к которому примешивалась вонь паленого мяса. Эту плоть то и дело сотрясала предсмертная судорога. Мне вдруг до слез стало жалко величавого гиганта.
     — Ворон! — закричал я. — Поторапливайся! Тут их трое, а позади них все горит!
     Рядом со мной раздался хлопок. Небольшой взрыв, но он сбил меня с ног. Внизу по земле расплескались лужицы пламени. Сразу занялась сухая трава.
     Если так пойдет дальше, быть беде.
     К тому времени, как Ворон кое-как втащил наверх свое бренное тело, старик, единственный из троих, кто держался на ногах, уже привязывал к моим плечам женщину, чтобы та не свалилась, когда я буду спускаться. Завязав последний узел, он тут же вернулся к прежнему занятию: начал приподнимать нечто, напоминавшее громадную ветку папоротника, придавившее кого-то еще.
     Тяжело пыхтя. Ворон посмотрел на меня, посмотрел на женщину, потом проворчал:
     — Чего и следовало ожидать.
     — Послушай, — сказал я. — Эта девка сделана целиком из камня. Либо у нее свинцовая задница. Она будет потяжелей меня.
     — Может, все-таки спустишь ее вниз? А то я стал уже староват для таких упражнений, — пробормотал он и повернулся к старику. — Опять ты. Ты-то какого черта здесь делаешь?
     А разглядев парня, придавленного веткой папоротника, он опять ничуть не удивился. Будто Молчун, свалившийся с неба, был именно той милой шуткой судьбы, на которую Ворон рассчитывал..
     У него ноги ходуном ходили, когда он помогал старику отодвинуть дурацкий папоротник. Старикан сразу принялся суетиться вокруг Молчуна. Черный бугор, прилепившийся к его плечу, вдруг издал звук, похожий на мяуканье котенка.
     — Подними его, — приказал старый колдун Ворону, — и тащи вниз. У нас слишком мало времени, чтобы я мог привести его в чувство здесь.
     Я уже начал спускаться. Что они еще там говорили, я не слышал. Но они тоже начали спускаться почти сразу вслед за мной.
     Над головой что-то прошелестело. Бугор на плече колдуна опять мяукнул. Из темноты ему ответили скрипучие крики. То вернувшиеся манты описывали круги над своим умирающим хозяином.
     Что происходит с мантами, когда погибает воздушный кит?
     — О черт! — завопил Ворон. — Смотри, куда наступаешь!
     Почти одновременно заговорил старик.
     — Из вас так и прет самонадеянность, молодой человек, — гремел он. — Убийственная, несносная, самодовольная самонадеянность! Вы, без всякого на то права, требуете — требуете! — объяснений. И от кого? От меня! Ваше высокомерное самомнение далеко выходит за пределы моего понимания. Это я должен спросить у вас, отчего вы постоянно мельтешите где-то поблизости, на один ход опережая Хромого! Может, вы его лазутчик? Его черный лидер? Ну! Вы собираетесь идти дальше? Или намерены ждать, пока мы поджаримся тут, как бекон на сковороде?
     Я уже спустился на землю и теперь наблюдал за ними. Ворон писал кипятком. Он даже представить себе не мог, что не так уж велик и могуч, чтобы весь мир подпрыгивал, стоит ему разок гавкнуть погромче. Может, у него просто не хватало воображения? Чтобы остерегаться тех, кого следовало бы остерегаться. Таких людей, как старый Боманц, к примеру. Ведь старикан, разозлись он хорошенько, мог запросто превратить его в лягушку.
     Ворон набрал воздуху, но ответить не успел. Очередной взрыв чуть не сбросил вниз их обоих. Конвульсивная дрожь волной прокатилась по телу воздушного гиганта. Стих непрерывный грохот медных барабанов. Чудище испустило дух, издав последний стон, которым было сказано о смерти и отчаянии все, чего нельзя сказать словами.
     Сверху доносились пронзительные рыдающие крики мант. Похоронный плач. Я спрашивал себя, что они будут теперь делать.
     Дрожь, сотрясавшая воздушного кита, стихла.
     — Марш отсюда! — закричал колдун. — Сейчас здесь все взлетит на воздух!
     
     Когда это произошло. Ворон, пошатываясь, брел к лошадям. Все предыдущие взрывы не шли с последним ни в какое сравнение. Волна горячего воздуха отшвырнула меня в сторону. Ворона бросило вперед. Он ударился лицом о землю. Боманц, хоть и находился ближе других к взрыву, сумел устоять, выделывая ногами кренделя, напомнившие мне танцы моей матушки. На лице колдуна застыло страдальческое выражение.
     Когда стих звон в ушах, я снова услышал печальную песню мант. Воздушный кит превратился в свой собственный погребальный костер.
     Разлетавшиеся далеко в стороны куски пылающей плоти подожгли всю траву вокруг. Лошади волновались. Нам все еще грозила опасность.
     Ворон ползал в пыли, все никак не мог подняться. Я стоял, ничего не делая, чтобы помочь ему, и чувствовал себя полным дерьмом, но меня просто не слушались ноги.
     Колдун догнал Ворона, поднял его. Они тут же снова принялись поливать друг друга бранью, словно пара пьянчуг. Я наконец заставил свои ноги сдвинуться с места и вклинился в их свару.
     — Кончайте, ребята. Хватит. Лучше помогите погрузить эту курицу на лошадь. Надо убираться отсюда, пока мы еще не превратились в свиные шкварки.
     Женщина, словно мешок с рисом, уже свисала поперек седла. Мне пришлось так долго бежать, перебросив ее через плечо, что ее лицо превратилось в сплошной синяк.
     — Пошевеливайтесь! — закричал я. — Поднимается ветер!
     Я метнулся к лошадям, успев придержать их прежде, чем те решили, что они умнее нас, и надумали самостоятельно удрать повыше, в холмы.
     Пока мы с Боманцем поднимали Молчуна, Ворон первый раз взглянул на Душечку. На той живого места не было. Изо рта, носа, ушей сочилась кровь. Вся она была покрыта синяками и запекшейся кровью. Молчун выглядел почти так же, да и колдун немногим лучше. Но на последних Ворону было наплевать.
     — Их можно подлечить, — быстро вставил Боманц, прежде чем Ворон успел затеять новую свару. — Но только если мы выберемся отсюда раньше, чем до нас доберется степной пожар.
     Эти слова да еще то, что я тронулся в путь, не дожидаясь его, наконец заставили Ворона сдвинуться с места. Он побрел за мной, ведя в поводу лошадь, на которой лежала Душечка.
     Боманц тем более не собирался никого ждать. Старик уже обогнул ближайшую полосу степного пожара. Ветер гнал языки пламени по направлению к сонным горбатым холмам.
     Ворон снова принялся ворчать и бормотать себе под нос ругательства. Боманц шел на север, баюкая на ходу детеныша манты, который радостно пищал, приветствуя своих невидимых родичей, скользивших в темноте над нашими головами. Ворону по-прежнему не терпелось догнать своего бывшего друга, но мне показалось, что он слегка поумнел и решил не злить лишний раз колдуна, который и без того был в самом скверном расположении духа.
     Я то и дело оглядывался через плечо на горящие останки воздушного кита. Пока мы не углубились в лес настолько, что огонь пропал из виду. Мне все казалось, что нам был дан некий урок. Но дан в виде символа, смысл которого я все никак не мог разгадать.
     
Глава28
     
     
     Смед шагнул в полутемный зал «Скелета» прямо из яркого солнечного утра. Когда глаза попривыкли, он заприметил Тимми Локана. В самом темном углу, за столиком на двоих. Сперва ему показалось, что Тимму рассматривает свою обмотанную повязкой руку. Подойдя поближе, Смед разглядел плотно закрытые глаза Тимми и бисеринки пота на его щеках. Смед уселся напротив. — Ты сходил к доктору, как я велел? — спросил он.
     — Сходил.
     — Ну, так что?
     — Он содрал с меня два обола. Только затем, чтобы сообщить, что не знает такой болезни и ничего не может предложить, кроме как вовсе оттяпать руку. Он не смог даже снять боль.
     — Значит, придется идти к колдуну.
     — Только скажи мне, кто из них в городе самый лучший, и позволь действовать самому. Я заплачу, сколько он скажет.
     — Сейчас самые лучшие не колдуны, Тимми. А колдуньи. Две колдуньи, главные ведьмы из Чар. Паутинка и Шелкопряд. Только что объявились в городе.
     Тимми, похоже, отключился.
     — Ты слышишь, Тимми? Эти две суки появились прямиком из Башни. Прошлой ночью. Собираются выяснять, что стряслось в Курганье. Хотят отправиться туда завтра или послезавтра, прихватив с собой батальон Ночных Пластунов. Весь город только об этом и говорит.
     Казалось, Тимми не слышит.
     — Ты усек? Они собираются в Равнину, выяснять, что стряслось с деревом. Когда выяснят, захотят нашей крови.
     — Выйдет неплохая реклама, — сказал Тимми, слегка оживившись.
     — Ты о чем?
     — Рыбак говорил, что вряд ли они сумеют выследить нас, если мы притаимся и будем держать рты на замке. Тем временем новость дойдет до всех колдунов. Те из них, кто заинтересуется, нагрянут в город в поисках Клина. Тут-то и настанет время поторговаться.
     Самому Смеду эта идея нравилась все меньше. Чертовски опасная затея. Но остальные, включая Рыбака, были уверены, что риск при продаже невелик. Они не верили, что все колдуны — получокнутые, которым нравится издеваться над людьми и обманывать их просто так, для забавы.
     — Это самая обычная сделка, — не уставал повторять Талли. — Мы продаем. Они покупают. Платят наличные и получают Клин. Все довольны.
     Тупица проклятый. Так не бывает, чтобы все остались довольны. На свете чертова прорва колдунов и только один Клин. И каждый проклятый колдун не только попытается заполучить его лично для себя, но из кожи вон вылезет, чтобы подставить ножку остальным. А тот, кому Клин достанется, наверняка захочет замести следы, чтобы никто не смог его выследить и отнять чертову штуковину.
     Всякий раз, когда Смед высказывал свои опасения, Талли начинал в ответ нести чушь. Только злился, когда Смед пытался втолковать ему, что никто не припомнит случая, чтобы колдуны вели себя иначе.
     — Мне кажется, я знаю, где найти парня, который сможет починить тебе руку, Тимми, — сказал Смед. Он вспомнил, как его тетка говорила про одного колдуна с Южной Окраины, самого честного и порядочного среди остальных. Когда ему платили как следует и не тянули с долгами.
     Дверь на улицу распахнулась, внутрь ворвался яркий свет. Оглянувшись, Смед увидел капрала Ночных Пластунов с парой его приятелей. Капрал дружески махнул ему рукой. Смеду пришлось ответить на приветствие. А заодно пришлось задержаться и поболтать немного, чтобы дело не выглядело так, что он вышел вон, не желая находиться в одном помещении с ребятами в сером. Попутно он рассказал Тимми про колдуна, о котором говорила тетка.
     — Хочешь к нему сходить?
     — Я готов пойти к кому угодно.
     — Тогда идем прямо сейчас.
     
     Колдун оказался эдаким коротконогим, толстеньким, маленьким улыбающимся петушком, с хохолком тонких седых волос, торчавших во все стороны. Он встретил их так радостно, словно всю жизнь ожидал именно этих дорогих гостей. Смеду сразу стало ясно, отчего тот понравился его тетке. Тетка была такая занудливая и противная, что от нее сбежала бы даже слепая собака.
     В основном, переговоры вел Смед, потому что боялся, как бы Тимми, желая любой ценой избавиться от боли, не сболтнул чего лишнего.
     — У парня вся рука почернела от какой-то заразы, — кратко пояснил он.
     — И страшно болит, — добавил Тимми. В его голосе слышались жалобные нотки. А ведь Тимми Локан никогда не был нытиком.
     — Что ж, давайте взглянем на нее, — сказал колдун.
     Он пристроил руку Тимми на своем хирургическом столе и принялся разрезать повязку тонким острым ножом. Орудуя ножом, колдун не переставал улыбаться и болтать.
     — Выглядит довольно скверно, а? — спросил он, когда повязка свалилась.
     Чересчур скверно, подумал Смед. Он не видел руку Тимми без бинтов уже неделю. Черное пятно увеличилось втрое. Теперь оно закрывало всю ладонь и начало заползать на ее тыльную сторону. Почерневшие места сильно вздулись.
     Наклонившись, колдун потянул носом.
     — Странно, — сказал он. — Зараженная плоть обычно дурно пахнет. Закрой-ка глаза покрепче, сынок.
     Тимми закрыл; толстяк принялся втыкать в его руку иглу.
     — Чувствуешь что-нибудь?
     — Только легкие нажатия. Ox! — Иголка вонзилась в место, не затронутое чернотой.
     — Странно. Очень странно. Никогда не видел ничего похожего, сынок. Теперь попробуй расслабиться.
     Он подошел к полке и снял с нее причудливую медную колдовскую снасть, похожую на пустую полусферу около фута в поперечнике, опирающуюся на шесть восьмидюймовых изогнутых ножек. Установив эту штуку над ладонью Тимми, он накапал туда какого-то снадобья и бросил щепотку колдовского зелья. Полыхнула вспышка, повалили клубы зловонного дыма. А потом воздух над полусферой задрожал и замерцал, как над нагретой мостовой.
     Колдун стал пристально вглядываться в это мерцание.
     Смед не видел в происходящем особого смысла, но улыбку колдуна словно ветром сдуло. Старик сильно побледнел.
     — Во что это такое вы вляпались, ребята? — спросил он охрипшим голосом.
     — А? Ты о чем? — переспросил Смед.
     — Удивительно, как я сразу не заметил. Не почувствовал мистических миазмов. Но кто же мог подумать! Парень дотронулся до какой-то вещи, заключающей в себе экстракт чистого зла. Может быть, до могущественного амулета, несущего в себе семя тьмы. До амулета, утерянного в древние времена и теперь вновь всплывшего из глубины веков. Это должна быть очень необычная вещь, до сих пор неизвестная в наших краях. Вы грабили старые могилы, парни?
     Тимми уставился на свою руку. Смед твердо встретил взгляд колдуна, но ничего не ответил.
     — Не думаю, чтобы вы нарушили какие-нибудь законы, копаясь там, где наткнулись на ту штуку. — сказал старик. — Но если вы не доложите обо всем имперским легатам, можете крупно влипнуть.
     — Ты можешь что-нибудь для него сделать? — спросил Смед.
     — Они вам хорошо заплатят.
     — Ты можешь что-нибудь сделать? — упрямо повторил Смед.
     — Нет. Не могу. Творец вещи, повредившей руку твоему другу, был куда более могуч, чем я. Если речь идет об амулете, вылечить ожог сможет лишь тот, кто окажется сильнее его создателя. Но даже такому сильному магу будет необходимо сперва изучить амулет, иначе лечение не принесет пользы.
     Вот черт, подумал Смед. Где прикажешь искать мага, способного одолеть душу Властелина? Нигде.
     — Значит, починить моего приятеля ты не можешь. А что ты тогда можешь?
     — Я могу удалить плоть, оскверненную злом. Это все.
     — Ты умеешь говорить нормальным языком?
     — Умею. Я могу ампутировать ему руку. Сегодня — по запястье. Если вы на это согласны, решайтесь быстрее. Когда силы тьмы доберутся до костей предплечья, никто не возьмется предсказать, чем кончится дело.
     — Ну как, Тимми?
     — Это же моя рука!
     — Ты слышал, что он сказал.
     — Да. Послушай, колдун, ты можешь хоть ненадолго снять боль? Чтобы я мог спокойно все обдумать?
     — Я могу наложить заклинание, которое должно немного помочь, — сказал толстяк. — Но как только его действие кончится, боль станет сильнее, чем прежде. И постарайся усвоить еще одну вещь, сынок. Чем дольше ты будешь тянуть, тем сильнее будет тебя мучить рука. Через каких-нибудь десять дней ты будешь непрерывно вопить от боли.
     — Ладно, — нахмурившись, сказал Смед. — Хотя благодарить особенно не за что, спасибо и на этом. Теперь сними ему боль. Мы должны пойти хорошенько все обсудить.
     Колдун побрызгал на руку каким-то зельем, пробормотал несколько заклинаний, проделал магические пассы. Смед заметил, как Тимми немного расслабился, затем на его губах даже появилось слабое подобие улыбки.
     — Полегчало? — спросил Смед. — Пошли, Тимми. Нам надо искать какой-то выход.
     — Погодите, — сказал колдун. — Сперва необходимо опять наложить повязку. Я действительно не знаю, что это такое, но оно может передаваться при касании и другим людям. Если изначальное зло было достаточно сильным.
     У Смеда чуть живот к спине не присох, пока он вспоминал, не дотрагивался ли он до руки Тимми. Нет, похоже, не дотрагивался.
     С трудом дождавшись, пока за ними закроется дверь, он спросил:
     — Старый Рыбак трогал тебя за руку, когда пытался ее лечить?
     — Нет. Никто не трогал. Кроме того дока, к которому я ходил. Он пару раз ткнул туда пальцем.
     — Черт!
     Смеду все это сильно не нравилось. Опять начинались осложнения, а он ненавидел сложности. Попытки распутать такой вот клубок обычно только ухудшали положение дел.
     Теперь им придется советоваться с Рыбаком и Талли. Мысли двоюродного братца предугадать нетрудно: выманить Тимми из города, перерезать ему глотку, а тело сжечь. И вся недолга.
     У Талли была душа змеи. Пожалуй, Смеду пора сматываться. Чем раньше, тем лучше. А лучше всего — прямо сейчас. Но как тогда получить свою долю, если им удастся сбыть с рук Клин? Вот черт.
     — Тимми, тебе теперь надо напиться хорошенько, отвести душу. Но я хочу, чтобы ты подумал как следует и сделал выбор. Что бы ты ни решил, я на твоей стороне. Но ты должен помнить, это затрагивает нас всех. И поглядывай на Талли. Талли не тот парень, к которому можно поворачиваться спиной, если уж он начал нервничать.
     — Не держи меня за болвана, Смед. Талли не тот парень, к которому можно поворачиваться спиной, даже когда он не нервничает. Пусть только попробует выкинуть какой-нибудь грязный фокус. Сразу останется с карманами, полными дерьма.
     Интересные дела.
     Наверно, пришло время самому на что-то решаться. Город выше крыши набит ребятами в сером. Их хозяева вот-вот обнаружат, что Серебряный Клин исчез из Долины Курганов. Может, пришла пора удариться в бега, затеряться в таких местах, где никому в голову не придет их искать? Может, настал момент найти для Клина место ненадежнее, чем мешок с тряпками, валяющийся в их конуре в «Скелете»? Вообще-то, у Смеда была одна хитроумная идея на этот счет. Идея, которая заодно могла застраховать его жизнь. Если он опередит события и проделает все прежде, чем об этом узнают остальные.
     
     До чего же ему осточертели всякие осложнения!
     Когда они собрались, Талли с ходу поднял страшный шум. Похоже, он терял здравый смысл с каждым дНем. — Ты что, вообразил себя бессмертным? — спросил Смед. — Или неприкосновенным? В городе полно проклятых серых, Талли. Стоит им только тобой заинтересоваться, как они сразу же разберут тебя на кусочки. А потом снесут эти кусочки к Паутинке и Шелкопряду, чтобы те снова собрали их вместе и заставили тебя ответить на пару вопросов. Как бы ты ни выкручивался, они будут продолжать спрашивать дальше. Думаешь, ты такой герой, что сумеешь продержаться? Против людей из Башни, которых там специально учили задавать вопросы?
     — Прежде чем начать задавать вопросы, им придется меня найти, Смед.
     — Думаю, в конце концов мы на чем-нибудь засветимся. Я твержу это уже минут девять.
     — Ничего подобного. Ты весь слюной изошел, пока щелкал клювом, предлагая нам удрать и забиться в какое-нибудь дерьмовое местечко вроде Лордов. — А ты действительно считаешь, что можешь притаиться, оставаясь здесь? Когда они будут знать, кого искать?
     — А как они…
     — Да почем я знаю? Зато я знаю наверняка, что это тебе не полоумные придурки с Северной Окраины. Это люди из Чар. Парни вроде нас для них — так, легкая закуска. Лучший способ не привлечь к себе их внимания — это не путаться у них под ногами.
     — Мы останемся в городе, Смед. — Талли уперся рогом. Упрямый черт.
     — Хочешь торчать здесь, пока тебе не врежут дубиной промеж глаз, оставайся. Дело твое. А я не собираюсь подыхать только из-за того, что тебе вожжа под хвост попала. Продать Клин и стать богачом? Отличная идея. Но не настолько она хороша, чтобы отдать за нее жизнь или пойти на дыбу. Мы еще не успеем начать искать покупателя, как эти волкодавы уже вернутся обратно. Меня так и подмывает загнать эту штуку первому же, кто согласится ее купить. Просто чтобы от нее избавиться.
     Снова разгорелся яростный спор, который только накалил атмосферу, несмотря на попытки Рыбака и Тимми примирить противников. Смед злился на себя почти так же сильно, как на Талли. У него было мерзкое ощущение, что он только попусту пинает воздух, а когда дело дойдет до того, чтобы принимать решение, у него не хватит духу пойти против братца. Не бог весть какой, а все же — родственник.
     
Глава29
     
     
     Пес-Жабодав лежал в тени акации и глодал берцовую кость, бывшую когда-то ногой одного из солдат Плетеного.
     Не больше дюжины из них пережили ту жуткую ночь, когда пал монастырь. С тех пор умерли еще шестеро. Когда ветер дул с севера, запах тлена становился непереносимым.
     Из всех лесных шаманов в живых остались только двое, да и те едва дышали. До тех пор пока старики не пришли в себя, Жабодав и Плетеный чувствовали себя немногим лучше того, что было в начале похода, в Курганье.
     Пес-Жабодав краем глаза следил за мантами, скользившими над храмом и его окрестностями. Они непрерывно пытались найти слабые места в прикрывавших монастырь магических плазмах, а обнаружив, метали туда свои молнии. Лишь одна из целой сотни молнии наносила реальные повреждения, но этого было достаточно, чтобы окончательное разрушение защиты стало лишь вопросом времени.
     Победа Плетеного над воздушным китом принесла ему всего два часа передышки. Затем появился другой воздушный гигант и сражение возобновилось. Теперь китов стало четверо; они атаковали со всех сторон света сразу и были полны решимости отомстить за гибель своего собрата.
     Пес-Жабодав поднялся и, огибая особо опасные места, двинулся зигзагами к стене, окружавшей руины монастыря. Суставы похрустывали, кости ныли. Он сильно хромал. Его деревянная нога сгорела дотла в пламени страшного пожара, разразившегося, когда огненный Змей Хромого вернулся, чтобы пожрать собственного хозяина.
     Пес утешался тем, что Хромому пришлось куда хуже. Тот вовсе лишился тела.
     Пожалуй, он того заслужил.
     Как им теперь выбираться из этого переплета?
     Встав на задние лапы, Жабодав пристроил морду и переднюю лапу на верхнем краю стены.
     Представившееся ему зрелище оказалось даже хуже, чем он ожидал. Говорящих камней было так много, что они окружали монастырь второй стеной. Всюду, где в земле была влага, стояли, жадно впитывая ее, рощицы ходячих деревьев. Привыкшие стойко переносить вечную засуху Равнины Страха, они наслаждались.
     Сколько это еще продлится, прежде чем они двинутся вперед и начнут взламывать монастырскую стену своими стремительно растущими корнями?
     Целые эскадроны кентавров неслись галопом, репетируя атаку и бросая тяжелые копья. Над их головами парило множество мант.
     В один прекрасный день вся эта причудливая орда ринется на приступ. Пока у Плетеного нет тела, остановить их будет некому.
     Они уже пошли бы в атаку, если б только знали, насколько беспомощны осажденные. Пожалуй, то был единственный разумный поступок Плетеного — исчезнуть, затаиться так, чтобы странные создания за стеной не знали, где он находится. Белая Роза решит, рассчитывал. Плетеный, что он завлекает ее в ловушку, притворяясь бессильным.
     Хромому было нужно время. Он пожертвовал бы чем угодно и кем угодно, лишь бы выиграть это драгоценное время.
     Жабодав повернулся и захромал по направлению к полуразрушенным монастырским строениям. Перепуганные часовые посторонились, пропуская его.
     Они знали, что обречены. Все были неслыханно богаты, но уплатили за это страшную цену, продав и свои души. Им уже не придется насладиться своими сокровищами. Все награбленное ими теперь гроша ломаного не стоило.
     Слишком поздно было искать выход даже в дезертирстве.
     Один из них попытался. Те, снаружи, схватили его. Иногда из-за стены доносились его жуткие вопли, напоминавшие оставшимся, что осаждающие разозлены до предела и не собираются никого держать в плену.
     Протиснувшись сквозь тесные помещения, Жабодав спустился по крутым, узким ступенькам в глубокий подвал, где находилась берлога Хромого. Здесь, внизу, тот был надежно укрыт от чудовищных валунов и прочих мерзостей, которые воздушные киты начинали сбрасывать, когда им становилось невтерпеж.
     Большое помещение, где устроился Хромой, как и следовало ожидать, было сырым и заплесневелым. Но освещалось оно настолько ярко, насколько позволяли имевшиеся в монастыре светильники. Чтобы как следует выполнить работу, скульпторы нуждались в хорошем освещении.
     Голова Хромого, лишенная тела, стояла на полке, неусыпно наблюдая за тем, как идет работа. Два вооруженных солдата и один шаман тоже стояли на страже. Саму работу выполняли три монаха из той дюжины, что осталась в живых после учиненной в монастыре резни.
     Бедняги понятия не имели, какова будет награда за их старания. Они питали иллюзии, что смогут вернуться к трудам праведным после того, как закончат эту работу, а их страшные гости навсегда покинут монастырь.
     В юго-западном, самом высоком, углу помещения бил небольшой ключ, откуда монастырь черпал воду для своих нужд. Под ключом находился пласт самой лучшей в мире гончарной глины. Монахи долгие столетия пользовались ею. Узнав об этом месторождении, Хромой пришел в неописуемый восторг. Скульпторы уже успели вчерне сделать новое тело. На радость Хромому. Это будет именно то, о чем он всегда мечтал, а не та чахлая, искалеченная развалина, которая некогда была его собственным телом. Вместе с головой на плечах рост достигнет шести с половиной футов. Это будет прекрасное тело, думал Хромой. Воплощенная мечта всех женщин на свете.
     Тонкие детали были проработаны примерно на треть. Проработаны действительно очень хорошо, вплоть до тончайших складок, морщин и пор, свойственных настоящему человеческому телу, но без присущих ему изъянов и недостатков. На самом деле скульптуру лепил только один монах. Остальные двое увлажняли глину и умащивали ее поверхность маслом, которое должно было удерживать внутри фигуры естественную влагу.
     Жабодав смотрел на глиняную фигуру ровно столько времени, чтобы прикинуть, как долго будет длиться пока сопутствовавшая им удача. Результат наблюдений показался ему малоутешительным. Те создания, за стеной, не будут вечно откладывать атаку. Они промешкают еще день-другой, не больше.
     Он снова поднялся на поверхность и принялся крадучись бродить от одной стены к другой, высматривая возможные пути для бегства.
     Когда грянет гром, он опрометью выскочит наружу, бросится прямо к ближайшему менгиру и перепрыгнет через него. Они не успеют поразить эго молнией. А Хромой пусть остается, предоставленный своей судьбе.
     Пес сумеет найти себе более благоразумного покровителя. На Хромом свет клином не сошелся.
     
Глава30
     
     
     Атмосферу в лагере, разбитом к востоку от монастыря, где не так сильно несло трупным запахом, никак нельзя было назвать товарищеской. Я-то старался изо всех сил. Мы с братьями Кручеными, говорящим канюком и парочкой говорящих камней провели несколько совсем неплохих вечеров, вспоминая у походного костра былые лихие дела. Но остальные вели себя… как дети малые.
     Ворон не делал попыток поговорить с Душечкой. Все ждал, что та придет к нему первая. Молчун не желал иметь никаких дел с Вороном. Считал, что тот собирается увести его даму. Которая на самом-то деле его девушкой никогда не была. Душечка не разговаривала с Вороном, потому что ждала, пока он встанет перед ней на колени и принесет двадцать тысяч глубочайших извинений. А потом еще немного помучается, прежде чем она уделит ему часок-другой. Вдобавок она злилась на Молчуна, за его самонадеянные притязания. Наверно, злилась и на себя тоже. За то, что сама дала ему повод для этих притязаний.
     Строго между нами. Думаю, она умудрилась, несмотря ни на что, до сих пор остаться стыдливой девственницей.
     Впрочем, то были одни досужие домыслы. Просто прошло так много времени с тех пор, как я последний раз видел рядом женщину, что даже самки дурацких кентавров шиворот-навыворот вполне могли сойти за баб.
     Братья Крученые за это ручались.
     Старый колдун Боманц не мог поладить вообще ни с кем. Он был под завязку набит идеями насчет того, как надо провести следующий акт представления, а его никто не хотел слушать, кроме говорящего канюка. А его-то старик терпеть не мог. Имя канюка было Недотрога, но камни обычно звали его Грязный рот или просто Помойка. За высокоинтеллектуальный стиль общения.
     В общем, я был сыт по горло всеми этими чудаками. Сперва они меня здорово доставали, но мы торчали тут уже восемь дней, и я слегка притерпелся. Если не обращать внимания на внешность, то в Гвардии попадались куда более странные парни.
     Одного я никак не мог понять: чего мы тут околачиваемся без дела? Говорили, что людей у засевшего в монастыре Хромого осталось всего ничего. Имея такое войско, мы могли бы разделать старого дьявола под орех, даже если он вдруг и оказался бы в полном порядке. Но самым главнокомандующим здесь была Душечка. Она приказала, мы ждали.
     Сама она получала указания от Праотца-Дерева. Должно быть, дерево-бог пока довольствовался тем, что Хромой заперт в каменном мешке, откуда не может никому причинить зла.
     
     — Я недооценил ее, — сказал Ворон. — Она вовсе не сидит сложа руки.
     — А? Что? — Я дико хотел спать. А ему, видишь ли, вздумалось поговорить.
     — Душечка. Она не сидит сложа руки. Здесь появилось множество всяких созданий с Равнины Страха, таких маленьких, что ты их не заметил. Или так похожих на других, привычных тебе тварей, что ты просто не обратил на них внимания. Они запросто шныряют в монастырь и обратно. Доносят до нее любой чих оттуда. За каждым кто-нибудь постоянно следит. Кентавры, манты, сбрасывание валунов — все только для отвода глаз. Когда будет получен приказ, главной атакующей силой станут эти маленькие создания. Те, внутри, даже представить себе не могут, что их ждет. Она просто гений. Я горжусь этой девочкой.
     Думаю, за те годы, что она болталась повсюду с Черным Отрядом, у нее хватало хороших учителей.
     — Почему бы тебе не пойти к ней? — спросил я. — Вот пойди и скажи, что она — гении, что ты гордишься ею, что ты по-прежнему любишь ее.
     Может, она смилостивится и простит тебе твои давние грехи. А я хочу спать.
     Но он не пошел к Душечке. А на меня обиделся и наконец оставил в покое.
     Жаль, все хорошее так быстро кончается.
     Никто еще не знал, может, кроме Молчуна, поскольку Душечка разговаривала только с ним, что она уже получила от дерева-бога указание атаковать. И теперь просто выжидала самый удобный момент, чтобы подать сигнал.
     Естественно, самый удобный момент наступил, когда я наконец-то крепко заснул.
     
     В подвале, где прятался Хромой, все было в порядке. Все были при деле. Вооруженный часовой, шаман-надзиратель, один монах, увлажнявший глину, и два других, лепивших лапу для Жабодава.
     Вдруг земля вздрогнула. Воздушный кит сбросил на здание громадный валун. Все кинулись к покачнувшейся глиняной фигуре, чтобы не дать ей свалиться.
     Из трещин и теней в подвал хлынули десятки созданий с Равнины Страха. Полетели маленькие копья. Сверкнули лезвия маленьких межи. Не обращая внимания на монахов, самые юркие нападающие облепили солдата и шамана. Когда с теми было покончено, создания принялись уничтожать глиняное тело.
     То же самое творилось повсюду. Из людей Хромого не уцелел никто.
     Жабодав перепрыгнул монастырскую стену и шумно шлепнулся прямо посреди толпы кентавров. Засверкали клинки, полетели копья, кентавры гурьбой навалились на бестию. Но монстр прорвался.
     Манты пикировали над его головой, и их было так много, что они сталкивались друг с другом. Гром от их молний слился в непрерывный грохот огромных барабанов. Монстр оказался перед преградой из менгиров и ходячих деревьев. Он сумел перепрыгнуть и ее. Его шерсть дымилась, а бока были сплошь утыканы дротиками. Ходячие деревья попытались схватить его, но он оказался слишком силен.
     Он продолжал рваться вперед. Прямо на нас.
     Менгиры с хлопками возникали на пути монстра, пытаясь задержать, сбить с ног. Манты горели желанием поджарить его. Кентавры мчались рядом, забрасывая его копьями, бросались ему под ноги, чтобы подрезать сухожилия. Ворон, я и братья Крученые всадили в него несколько стрел одновременно. Но он даже не заметил, продолжая прокладывать себе дорогу и завывая, как все волки мира сразу.
     — В глаза! — кричал Ворон. — Цельтесь ему в глаза!
     Конечно, дружище. А как же еще. Но тут же меткость нужна, а мне и в слона-то было не попасть, так здорово я труханул. Если уцелею на сей раз, то мне месяца не хватит, чтобы штаны отстирать.
     Монстр был от нас всего в сорока футах, когда Молчун, в знак приветствия, швырнул ему в морду полбочки змей. Те шипели, извивались, пытались заползти ему в уши, рот, ноздри.
     Змеи его тоже не остановили. Но заставили позабыть о намерениях, которые он питал на наш счет. Он просто протаранил нашу команду.
     Я полетел вверх тормашками. Паря в воздухе, я заметил, как Душечка шагнула вперед с таким безразличным видом, словно собиралась нарезать хлеб на кухне, и взмахнула двуручным мечом. Никогда бы не подумал, что женщина может поднять такую штуку. Она взяла слишком высоко. Вместо того, чтобы вспороть брюхо этой твари, удар пришелся по ребрам.
     Я врезался в землю и следующие две минуты изучал астрономию. Подсчитывал вспыхнувшие у меня в глазах звезды.
     Мои подсчеты прервал страшный ливень, мгновенно промочивший меня до нитки. Я вскочил на ноги и обнаружил, что дело не в дожде. Просто бросившийся в погоню за Жабодавом воздушный кит избавился от части балласта, чтобы замедлить свое падение. Разумеется, прямо над моей головой.
     Монстр продолжал пробиваться на запад. За ним по пятам следовало странное мерцающее нечто, похожее на слона, но с пучком щупалец вместо головы — ценный вклад Боманца в паше общее дело.
     То было последнее мгновение, когда в происходящем имелся хоть какой-то смысл.
     Придя в бешенство, говорящие камни появлялись и исчезали с громкими хлопками. Ходячие деревья прыгали вверх-вниз. Кентавры носились по кругу.
     Все, кто умел говорить, орали друг на друга благим матом. Летающие киты гудели и бросались вниз, словно хотели покончить с собой, разбившись с землю. Менгир со шрамом громко тараторил Молчуну горячую речь на диалекте, которого я не понимал, а Молчун под эти пламенные звуки исполнял комбинацию фламенко и танца с саблями, пытаясь объяснить Душечке, о чем тарахтит валун. Спотыкаясь, я подошел к Ворону и сказал:
     — Дружище! Похоже, вечеринка становится шумноватой. Не пора ли нам откланяться? Пока сюда не заявились санитары, чтобы уволочь всю эту команду назад. В тот дурдом, откуда они удрали по чьему-то недосмотру.
     Он наблюдал за танцами Молчуна. И произнес:
     — Помолчи.
     А через минуту объяснил:
     — Дерево-бог отзывает всех отсюда. Что-то стряслось на севере. Он хочет, чтобы каждый бросил все свои дела и отправлялся домой.
     Я огляделся вокруг. Два воздушных кита уже лежали на земле. Обитатели Равнины Страха вовсю грузились на борт. Из менгиров остался только тот, что говорил с Молчуном.
     — Ну что? — спросил я Ворона. — Прокатимся на воздушном ките за твоим приятелем Костоправом?
     
Глава31
     
     
     Со времени пожара молодое дерево в Курганье пребывало в коме. Пока заживали раны, его разум находился в подавленном состоянии. Но пришел день, когда дерево начало реагировать на окружающую действительность. Как раз в тот день в Курганье поднялись шум и суматоха, каких тут не бывало со времен великой битвы.
     Подчиняющееся наказам своего предка и любопытное само по себе, дерево вышло из состояния забытья, хотя до полного исцеления ему было еще далеко.
     Курганье кишело солдатами сумеречной Северной Окраины Империи. Среди общей аморфной массы дерево ощущало очаги власти; то были командиры. Они тщательно исследовали каждый дюйм окрестностей. Почему?
     Потом пришли воспоминания. По счастью, не лавиной, а капельками, лоскутками. Более-менее, в хронологическом порядке. Тварь, что приходила рыться. Тот ужас, который она откопала. Смерть, пришедшая из леса, чтобы обрушиться на город…
     Пламя… Пламя… Пламя…
     Солдаты сперва окаменели от страха и благоговения, а затем в ужасе обратились в бегство, когда среди ветвей дерева полыхнула молния. Их изумленные командиры увидели, как неистовый голубой свет озарил всю Долину Курганов. Дерево сконцентрировало внутренний разум на предке и наконец, спустя много недель, передало ему весть об этом великом поражении.
     
Глава32
     
     
     Близнецы Паутинка и Шелкопряд нога в ногу, решительно шагали к успокоившемуся дереву. На обеих были черные кожаные шлемы, совершенно скрывавшие лицо. Их доспехи, так же как и их тела, были совершенно одинаковыми. Хотя по смертоносности и мощи своей колдовской силы они во много раз уступали любому из Десяти Взятых, но, по-обезьяньи копируя одежду и манеры своих предшественников, близнецы заставили весь мир думать иначе.
     Таким образом, они успешно рядились в тогу тех, кем мечтали стать. Если им суждено прожить достаточно долго, то, неутомимо оттачивая свирепость, безнравственность и злобу, они действительно когда-нибудь станут неотличимы от старых колдунов-злодеев, которых почти не осталось на земле. Именно так умножается зло.
     Близнецы остановились в трех ярдах от дерева, тщательно скрывая страх от своих солдат. Они стояли. Они смотрели. Они разошлись, обходя дерево с разных сторон. Когда они снова встретились, то уже все поняли.
     В их черных сердцах поселился страх, но вместе с ним и искра злобной надежды.
     Они подозвали к себе своих лейтенантов. Через полчаса солдаты уже двигались по направлению к Веслу.
     Черт с ним, с Хромым. Начиналась куда более крупная игра.
     
Глава33
     
     
     День клонился к вечеру. Смед окинул взглядом канунную кладку, ухмыльнулся. Еще часа два, и закончится срок его приговора: три дня исправительных работ в трудовом батальоне. За мелкое хулиганство и злостное возмущение общественного спокойствия. Зато проклятый Клин теперь надежно упрятан в таком месте, где его никто никогда не найдет. Только он один отныне знает, что Клин замурован в тайнике под одним из зубцов каменной стены, двадцать седьмым к востоку от новой башни, возвышающейся над Северными Воротами. Смед сильно гордился тем, что сам додумался найти такое отличное место. Разве еще кто-нибудь сообразит? Нет. Но даже если сообразит, один шанс на миллион, мыслимое ли дело, — разобрать всю стену по камушку, чтобы найти чертову штуку? Им придется заплатить за информацию.
     Он снова ухмыльнулся.
     Имперский надсмотрщик нахмурился, но так и не щелкнул кнутом. Этот кнут быстро приучил Смеда выполнять положенную работу. Даже когда он начинал грезить наяву.
     Ухмылка исчезла с его лица вовсе не потому, что надсмотрщик был им недоволен. Примерно в миле от стены облако пыли, уже несколько часов приближавшееся с севера, изрыгнуло из своих клубящихся недр двух черных всадников. Назад, в город, спешили Паутинка и Шелкопряд.
     Они знали про Клин.
     Да, парень. Быстро же они вернулись. Ему не хотелось думать о том, что последует за их возвращением.
     По крайней мере, теперь Талли наконец усвоит, каковы эти люди на самом деле. Когда они снимут перчатки и засучат рукава.
     Время шло. Кнут так ни разу и не ужалил его, несмотря на то что Смед полностью погрузился в мечты об одной девушке. Он познакомился с ней за день до того, как сам позволил серым поймать себя за написанием непристойности на старинном доимперском монументе. Пришлось нанять профессионального писца, чтобы наизусть заучить буквы формулы. Смед не умел читать и не смог бы самостоятельно написать собственное имя.
     Девушка будет ждать его сегодня ночью. Неполных четырнадцать лет любовного пыла, созревшего для жатвы.
     Спускаясь со строительных лесов, он думал о том, чтобы помыться и переодеться в чистое. Внизу Старый Рыбак дожидался его освобождения, простой формальности, во время которой с шеи снимался проволочный обруч.
     — Ты чего? — спросил Смед.
     — Подумал, что кто-то должен приглядеть за тем, чтобы тебя отпустили, когда положено. Талли плевать хотел. А Тимми до сих пор лежит.
     Тимми позволил-таки колдуну оттяпать ему руку. Как раз в то утро, когда Смед начал отбывать наказание.
     — Он в порядке? Все обошлось?
     — Похоже на то. Ему очень больно, но это совсем другая боль. Пойдем.
     По дороге они почти не разговаривали. Смед поглядывал вокруг из-под полуопущенных век. Эти ребята сносили постройки в три раза быстрее, чем их восстанавливали. Люди в сером и раньше бросались в глаза, но теперь они были повсюду. Быстро и целеустремленно передвигались Ночные Пластуны. Казалось, на каждом углу стояли посты солдат из других подразделений. Рыбака со Смедом дважды останавливали, чтобы выяснить их имена и род занятий.
     Беспрецедентно.
     — Что за чертовщина тут творится? — спросил Смед.
     — Не знаю. Когда я шел, чтобы встретить тебя, они еще только начинали.
     — Часа два назад из Курганья вернулись Паутинка и Шелкопряд. Я их видел со стены. Они спешили как на пожар.
     — Ага. Вот оно что. — Рыбак покосился на Смеда, его кустистые седые брови изогнулись, словно две мохнатые гусеницы. — Ты замуровал его в стену?
     Смед промолчал.
     — Отлично. Наверно, именно так и следовало поступить. Ты избрал наилучший выход. Вообще-то, я предполагал, что ты можешь решиться на что-нибудь в таком духе.
     Они шли, прислушиваясь к шелесту уличных слухов, среди которых рефреном выделялась главная новость: солдаты наглухо закрыли город. Войти в него мог любой, кто хотел. Выйти не мог никто. Пока не будет найдено что-то такое, что они твердо решили найти. Уже начались повальные обыски, дом за домом. Имперцы проводили их так же основательно, как делали любое дело.
     — У нас появилась проблема, — сказал Смед.
     — И не одна.
     — Я твердил об этом Талли, пока не посинел.
     — Ты должен был предложить остаться в городе. Он вполне мог заупрямиться, по привычке. Решил бы, что должен убраться отсюда.
     — Надо будет запомнить. А сейчас нам нужно собраться, всем четверым. Чтобы вколотить некоторые вещи в его пустую голову.
     — Конечно. А можно просто сделать то, что должно быть сделано, понравится ему это или нет.
     — Можно и так.
     Они свернули на улицу, проходившую мимо «Скелета». Смед шарахался от всякой тени. За каждым углом ему мерещились подстерегающие их Паутинка и Шелкопряд. Даже назначенное на сегодняшнюю ночь свидание начисто вылетело у него из головы.
     — Нам ничего не остается, кроме как зарыться поглубже и постараться пережить все это, — сказал он. — Если они ничего не найдут, то решат, что Клина в городе нет.
     — Может, и так.
     — Рано или поздно им придется ослабить петлю. Такой город, как Весло, нельзя держать на замке слишком долго.
     — Они не найдут это легко, Смед, и примутся копать глубже. Может быть, предложат вознаграждение. Большое вознаграждение, судя по тому, насколько они переполошились.
     — Пожалуй.
     — Я тут видел доктора, к которому ходил Тим-ми. Помнишь? Я почти уверен, что он подцепил от Тимми заразу. Выглядит он точно так же.
     — Вот черт! — Смед даже остановился.
     — Ага. А еще есть колдун, который резал руку. Две стрелы, летящие прямо в нас. Слишком поздно бежать или уворачиваться. Нам предстоит сделать тяжелый выбор.
     Смед стоял и смотрел, как над высокими шпилями, вздымающимися в центре города, сгущаются фиолетовые сумерки. Вот оно. То, чего он боялся, что должно было случиться в самом начале. Хотя ему придется воткнуть свой нож не в Рыбака и не в Тимми.
     — Думаю, что смогу сделать это, если иначе нельзя, — хрипло сказал он. — А ты?
     — Да. Если мы так решим.
     — Нам надо выпить и прокрутить варианты.
     — Смотри не надрызгайся. Если мы решим что-либо предпринять, тогда с колдуном надо кончать сегодня. Он не дурак. Очень скоро он сообразит, что серые ищут ту самую штуку, которая сожгла руку Тимми. После этого он еще быстрее поймет, что, добравшись до него, мы помешаем солдатам добраться до нас. С ним будет нелегко справиться, если он будет ждать нашего появления.
     — Я все же собираюсь как следует промочить горло.
     Они вошли в «Скелет». Наступил час, когда вся округа отдыхала от дневных забот. Но многие столики пустовали. Хозяин был не тем человеком, в заведение которого стали бы стекаться толпы желающих спокойно отдохнуть. К облегчению Смеда, его двоюродный братец тоже изволил отсутствовать.
     Оба молчали, пока перед ними не появился кувшин. Смед отхлебнул из него изрядную порцию, вытер рот рукавом.
     — Давай думать, — сказал он. — По-моему, у нас тут, так сказать, полный кворум. Ты и я. Тимми ничего не может, даже если б захотел. А Талли только стал бы спорить, шуметь и требовать, чтобы мы поступали по его указке. После чего провалил бы все дело. А тогда нам — хана.
     — Это точно.
     — Ну, так что же мы будем делать?
     — Хочешь, чтобы решал я? — слабо улыбнулся Старый Рыбак. — Чтобы я объяснил тебе, как надо поступить? Потому что тогда твоя вина будет меньше: просто сделал, что тебе сказали, и все. Так?
     Осознанных мыслей на этот счет Смед не имел. Но он даже вздрогнул, настолько в точку попал старик.
     — Все нормально, — сказал Рыбак. — Тебе просто надо во всем разобраться самому. Не хочется лезть в такое дело, а?
     Ответить на этот вопрос было легче легкого.
     — Не хочется. Парни ничего плохого нам не сделали. Пытались помочь по нашей же просьбе. Но лучше взять их жизни, чем отдать свою. Я не собираюсь позволить им сдать меня серым только потому, что буду паршиво себя чувствовать потом, когда сделаю единственную, как я теперь вижу, вещь, которая позволит нам держаться от серых подальше.
     — Видишь? Выходит, ты уже решил.
     — Похоже на то, — подумав, согласился Смед. У него желудок подступил к горлу.
     — Значит, один голос — за.
     — Если ты думаешь иначе, решающее слово придется предоставить Тимми. Или Талли.
     Смед разрывался на части. Одна из них питала дурацкую надежду, что его голос останется в меньшинстве. Другая напоминала ему о том, как прекрасно жить. Пускай даже с нечистой совестью.
     — Я думаю так же. — Рыбак выдавил бледную улыбку. — Единогласно. Мне это тоже не нравится. Но я не вижу никакого другого выхода. Если придумаешь что-нибудь, только свистни. Буду просто счастлив переменить свое мнение. — И он плеснул себе пива.
     Желудок Смеда окончательно взбунтовался.
     
Глава34
     
     
     Жабодав проскользнул в монастырь беззвучно, как сама Смерть. Воздушные киты, спешившие, на север, еще не скрылись за горизонтом. По какой-то непонятной причине они вдруг прекратили боевые действия, когда до полной победы оставался всего один шаг. Монстр был озадачен до крайности, но не позволял себе отвлекаться. Великое множество ран и без того причиняло ему немало забот.
     Пробравшись через руины, он спустился в подвал, где накрыл на месте преступления монаха, сладострастно топтавшего остатки глиняной фигуры. Один щелчок челюстей прекратил это безобразие, но спасать что-либо было уже поздно.
     Затем он уставился на голову, которая плавала в бочонке с маслом. Жабодав соображал не очень быстро, но упорства у него хватало, поэтому он  всегда добивался того, чего хотел. Требовалось только время. Сейчас на повестке дня стоял вопрос о том, стоит ли ему дальше иметь дело со столь очевидно безумным и неуправляемым существом, как Хромой.
     Голова тоже пристально смотрела на него, настороженная, сознающая всю важность момента. И абсолютно беспомощная. Монстр не относился к тонко чувствующим натурам, а потому не заметил иронии судьбы, превратившей чуть ли не самое опасное и могучее существо в мире в одно из самых беззащитных.
     В пристальном взгляде головы чувствовалась огромная напряженность, будто она должна была любой ценой передать сообщение решающей важности. Но существовавшая раньше между ними мысленная связь больше не действовала.
     Жабо дав фыркнул, сжал голову челюстями и вынес ее из монастыря. Он спрятал ее в месте, которое показалось ему надежным, после чего устало захромал прочь.
     Пришло время начинать все сначала, а он не имел ни малейшего представления, где ему искать новых сторонников, способных решить ту задачу, которая перед ним стояла. Правда, он знал, где их искать не надо. На севере. Там, где они прошли, оставив за собой лишь пепелища, разруху и запустение..
     Жабодав не спешил. От него не требовалось немедленных действий. Он будет жить и жить, пока не столкнется с существом, достаточно могучим, чтобы одолеть его.
     Он полагал, что впереди у него — вечность.
     
Глава35
     
     
     В доме колдуна горел свет.
     — Он живет один? — спросил Рыбак.
     — Не знаю, — ответил Смед. Наверно, колдун был самым богатым человеком во всей округе. В его доме были настоящие окна. Со стеклами.
     Изнутри, на бумажную штору, упала чья-то тень.
     — Впрочем, неважно. Может, у него клиент. Или друзей пригласил.
     Смед вздрогнул. Он не предусмотрел такую возможность. Неужели убийство превратится в бойню? Он посмотрел в ту сторону, куда ушел патруль. Серые парни были повсюду. Дело должно быть сделано быстро и тихо.
     — Ты железно справишься со своей частью? — спросил он Рыбака.
     — Да. Я привел себя в то же самое состояние, в котором находился перед тем, как мы атаковали Чары. Великий колдун или обыкновенный, риск почти одинаковый.
     — Ты ходил на Чары? Ни за что бы не подумал.
     — Я был молод и глуп. Но сделанного не воротишь. Для серых та драка все еще не кончилась. Они из кожи вон лезут, чтобы ни один из тех, кто тогда атаковал Башню, не умер в своей постели.
     — Патруль.
     Они нырнули в тень между двумя домами, пригнулись как можно ниже, почти уткнувшись носами в мусор и собачье дерьмо. В тот же момент появился свет в дверном проеме дома колдуна. На пороге появилась женщина. Дверь закрылась. Звук шагов патруля ускорился. Солдаты подошли к женщине, когда та сворачивала на улицу.
     — Добрый вечер, мадам, — сказал один из них. — Что-то вы припозднились. Ходили к колдуну за советом?
     Женщину Смед не видел, не хватало света. Но он и без того знал, что та испуганно поглядывает па солдат, пытаясь сообразить, как лучше ответить.
     — Да, — наконец хрипло сказала она.
     — Назовите свое имя. Мы должны собирать сведения о каждом, кто приходит и уходит.
     — Это еще зачем?
     — Не знаю, мадам. Таков приказ. Во всем городе взяты под наблюдение дома тех, кто занят этим ремеслом. Нам с Люком, как всегда, повезло: на нашу долю пришелся здешний шут гороховый. Похоже, он не угомонится всю ночь.
     — Можете спокойно передохнуть в таверне. Или заняться чем-нибудь еще, что вам больше по нраву. Сегодня вечером я — его последний клиент.
     — Да, мадам. Так мы и сделаем. Как только узнаем ваше имя и где вас можно найти, если начальству вдруг понадобится с вами поговорить.
     Женщина пошумела немного, но дала солдатам сведения о себе. Если серые чего-нибудь хотели, обычно они это получали.
     — Спасибо, мадам. Мы высоко ценим ваше сотрудничество. Ночные улицы небезопасны. Люк проводит вас до вашего дома, чтобы убедиться, что вы добрались в целости и сохранности.
     Смед ухмыльнулся. Этого серого на мякине не проведешь. Ушлый малый.
     Молчаливый солдат ушел с женщиной. Второй продолжил патрулирование. Смед выпрямился.
     — Если нам повезет, серый на самом деле завернет хлебнуть пивка, — сказал он.
     — Нам еще больше повезет, если этого ублюдка колдуна удар хватит. Прямо сейчас, — пробурчал Рыбак. — Ты готов?
     — Да.
     — Тогда — вперед! Как можно тише. Смед метнулся на другую сторону улицы. Как можно тише. Старик должен был дать ему время обогнуть дом. И только потом Рыбак, с которым колдун никогда не встречался, постучит в переднюю дверь. А Смеду предстояло пробраться внутрь через заднюю — как можно тише — и напасть на колдуна со спины.
     Подобная тактика казалась Смеду лишенной смысла. Но командовал здесь не он.
     Вдруг он остановился. Одно из боковых окон было приоткрыто, чтобы впустить в дом прохладный ночной воздух. Он помедлил, успокаивая дыхание, потом заглянул внутрь.
     Это была та самая комната, где колдун осматривал Тимми, когда они приходили сюда в первый раз. Старик и сейчас был там, бродил из угла в угол, переставлял вещи с места на место, что-то бормоча себе под нос.
     Окно было куда лучше, чем какая-то чертова задняя дверь.
     Рыбак постучался так тихо, что Смед едва расслышал этот звук. Колдун поднял голову, насторожился. Похоже, он раздумывал, отвечать или нет. Потом, продолжая бормотать себе под нос, он вышел из комнаты.
     Быстро проскользнув в окно, Смед последовал за ним. Насколько он помнил, пол в комнате не скрипел. Лишь бы память не сыграла с ним скверную шутку, поскольку никаких мер предосторожности против скрипа он сейчас не предпринимал.
     Нервы отсутствовали. Казалось, он наблюдал за собой со стороны. Отметил, что двигается более плавно, чем обычно, словно кошка, готовая к чему угодно в любой фазе движения.
     — Что за спешка? — проворчал колдун. — Смотри там, из штанов не выскочи. — Он уже начал возиться с дверным засовом, когда Рыбак постучал в третий раз.
     Смед осторожно выглянул в прихожую.
     Колдун, стоявший спиной к нему футах в десяти, наконец справился с засовом и открыл дверь.
     — Профессор Дамитц? — спросил Рыбак.
     — Да. Чем могу…
     Это было все.
     Смед увидел, как колдун поднялся на цыпочки и сделал руками такое движение, словно пытался кого-то схватить. Затем в дом протиснулся Рыбак, захлопнув за собой дверь. Заметив Смеда, Рыбак удивился.
     — Как тебе удалось так быстро попасть внутрь? — спросил он, опуская тело колдуна на пол.
     — Через открытое боковое окно, — ответил Смед. Он не мог отвести взгляд от мертвеца. — А почему ты его проткнул именно так?
     Рукоятка длинного ножа торчала у колдуна где-то под подбородком. Крови почти не было.
     — Чтобы лезвие вошло прямо в мозг. Чтобы он, умирая, не успел напустить на нас какую-нибудь порчу.
     Смед продолжал смотреть на тело. Теперь план Рыбака стал ему понятен. Старик послал его к черному ходу только для того, чтобы он не путался у него под ногами.
     — Ты в порядке? — спросил Рыбак. — Поджилки не трясутся?
     — В порядке. Я вообще почти ничего не чувствую.
     — Он вел записи или подсчеты? Не осталось ли здесь каких-нибудь конторских книг или тетрадей, куда он мог записать какие-то сведения про Тимми?
     — Не знаю. Пока мы были здесь, он ничего такого не делал.
     — Будет лучше, если мы обыщем дом. Ты начнешь с… Слушай, ты до сих пор ничего не чувствуешь? Точно?
     — Теперь чувствую. Мне немного жаль ту женщину. Когда обнаружат труп, за нее возьмутся.
     — Да. Первое время ей придется туго. Внимательно осмотрись. Постарайся не наследить, копайся в вещах поаккуратней. И не возись слишком долго. Нам надо сматываться отсюда побыстрее. — Рыбак прошел в комнату, где колдун принимал посетителей.
     Через несколько минут к нему присоединился Смед, державший в руках большую банку и пару конторских книг. — Что за чертовщину ты приволок?
     — Здесь рука Тимми. Я нашел ее в задней комнате. Там полным-полно всякой колдовской муры.
     — Вот черт. Я рад, что мы задержались, чтобы проверить дом. — Старик тоже держал в руках несколько книг. — А теперь пора проваливать отсюда. Нам еще надо избавиться от этого барахла. Вылезем через окно. Когда мы его захлопнем за собой, задвижка на нем закроется сама. Я полезу первым, посмотрю, все ли вокруг тихо.
     
     Руки Смеда все-таки тряслись, когда он наливал себе первую кружку пива. Но, в конце концов, дело оказалось не таким уж страшным, как он себе представлял. Теперь наступила реакция. У Старого Рыбака она проявлялась не так сильно.
     О руке и книгах они уже позаботились. Они оборвали самую опасную ниточку. Оставалось сделать еще одну вещь.
     В зал ввалился их благодетель, капрал Ночных Пластунов, с неизменным кувшином в руках. Оглядевшись вокруг, он пошел за новой порцией.
     — Черт возьми! — сказал Смед. — Я же совершенно забыл. Сегодня ночью у меня свидание.
     Рыбак несколько секунд соболезнующе смотрел на него, потом сказал:
     — Допивай. Потом вздремни чуток. Дело пока сделано всего наполовину. Мы должны его закончить.
     
Глава36
     
     
     Я что-то не заметил, чтобы Душечка соответствовала той громкой славе, которая шла Белой Розе. На первый взгляд она казалась довольно невзрачной. Слегка неряшливая блондинка со спутанными волосами, двадцати лет с гаком. Деревенская девка, которой самое место на картофельной ферме. Разве что на ферме такая выглядела бы более замученной, нарожав за десять лет кучу ребятишек.
     Большинство людей вообще с трудом отличает глухоту и немоту от тупости. Я думаю, Душечку трудно было принимать всерьез еще и потому, что все у нее выходило очень уж легко, как бы случайно. Взять ту атаку на монастырь. Ведь она прошла как по маслу. Никто бы вообще не пострадал, если бы Пес-Жабо дав не шлепнулся прямо в толпу кентавров, когда удирал. Но они были сами в этом виноваты: слишком уж рвались в бой. Если бы держались немного дальше от стены, как им было ведено, то успели бы убраться с его дороги.
     Она, безусловно, пользовалась уважением дерева-бога и теми преимуществами, которые это уважение давало. По-моему, Праотец-Дерево был готов потакать ей во всем.
     Но она не задирала нос перед другими.
     Все выглядело как-то странно. Рядом с Душечкой постоянно торчал Молчун, пытавшийся оказаться между ней и Вороном и одновременно между ней и Боманцем. Хотя Ворон с колдуном нигде не появлялись вместе, потому что не доверяли друг другу еще больше, чем Молчун не доверял им обоим.
     Впрочем, это было даже забавно. Когда находишься на спине чудища на высоте в две мили, имея под боком две сотни жутковатых созданий, готовых, чуть что не так, слопать тебя на завтрак, нечего и думать выйти сухим из воды, если ты рискнул сморозить какую-нибудь глупость.
     Я прекрасно это понимал. Понимала Душечка. Даже братья Крученые, и те понимали. Но три великие личности, Боманц, Ворон и Молчун, были настолько заняты решением важнейшего вопроса о том, кто из них первым заткнет дырку от бублика в центре вселенной, что такая простая мысль ну никак не могла прийти им в голову.
     Правда, Крученых немного беспокоило мое присутствие. Как-никак, я раньше служил в Гвардии, а они были из Черного Отряда. Они думали, что я мог иметь против них зуб.
     Как я уже говорил. Белая Роза не задирала перед другими нос из-за того, что она — Белая Роза. Она вообще не любила, когда ее звали как-то иначе, а не Душечкой. Она была не против, когда я захотел поговорить с ней. Против были Ворон и Молчун. Когда Ворон высказал мне свои претензии, я посоветовал ему заткнуть их себе кое-куда. Думаю, она сказала то же самое Молчуну. Тот пока ничего не предпринимал, но, когда я разговаривал с ней, он вечно торчал поблизости с видом мясника, примеривающегося, как бы половчее разделать тушу.
     Только подумать, взрослые же люди. Оба куда старше меня.
     В том, что я вообще мог с ней разговаривать, Ворону некого было винить, кроме себя самого. Именно он когда-то, чуть ли не насильно, выучил меня языку знаков. Чтобы мы могли обмениваться сообщениями, когда нельзя было говорить вслух.
     Поначалу у нас с Душечкой было маловато тем для бесед. Так, здравствуй-как-поживаешь и тому подобная чепуха. У меня плохо получалось. Но потом она научила меня многим новым знакам и наши беседы сделались более содержательными.
     Я чувствовал, что она давно уже изголодалась по общению, хотя ни разу не сказала об этом прямо. Ей нужен был еще какой-нибудь собеседник кроме Молчуна, постоянно висевшего у нее над душой.
     Вначале мне просто хотелось выяснить, как она на самом деле относится к Ворону, и все. Чтобы помешать парню выставлять себя большим дураком, чем он уже был. Наверно, она поняла это. Потому что ни разу не дала мне возможности перевести разговор на эту тему. Она была очень проницательной.
     Через пару дней мы уже болтали о том о сем, словно два деревенских подростка, незаметно повзрослевших, пока повсюду вокруг шла бесконечная война. Понять, почему она избрала тот путь, по которому теперь шла, было нетрудно. Ее историю знали все, поэтому объяснений не требовалось.
     Я рассказал ей, что пошел в армию, чтобы удрать с фермы. И что в то время мятежники для меня выглядели ничуть не лучше, чем имперцы. Даже хуже, поскольку тогда она еще не приступила к чистке своих рядов. Вдобавок Империя платила своим солдатам. Хорошо и в срок.
     Казалось, мои слова не задели ее. Тогда я осмелел и выложил свою тайную жизненную философию: те идиоты, которые идут служить не за деньги, а во имя какой-то идеи, вполне заслуживают того, чтобы погибнуть во славу отечества.
     Вот здесь я ее здорово зацепил. Несколько минут мне было жарковато. Потом страсти слегка улеглись, но она продолжала горячо убеждать меня, что в мире существуют абстракции, за которые стоит сражаться и умирать. Ничего подобного, упрямо настаивал я, к какой бы прекрасной цели ты ни стремился, она все равно не стоит того, чтобы отдавать за нее жизнь. Потому что через каких-нибудь двадцать лет никто про тебя даже не вспомнит. А если вспомнит, так выругается.
     В таких спорах прошло еще два дня. Думаю, если бы между Вороном и Молчуном не лежало слишком много личного, они объединились бы и задали мне перцу за то, что я узурпировал их подружку.
     С ней было легко разговаривать. Поэтому я выкладывал такие вещи, о которых прежде помалкивал. Мне казалось, они мало чего стоят, если учесть, кто о них говорит. Так, всякая ерунда о том, что движет людьми и как устроен мир.
     Пытался втолковать, что повстанцы не обещают людям в будущем ничего, кроме свободы от тирании прошлого, а потому не вызывают у меня доверия. Убеждал, что их движение, как показывает моя нехитрая философия, полностью игнорирует природу человека. Если даже удастся когда-нибудь опрокинуть Империю, объяснял я, результат будет самый плачевный. Все новые режимы всегда оказываются куда гаже предыдущих, иначе им просто не продержаться. И никаких исключений из этого правила история не знает.
     В самом деле, что предлагает ее движение вместо Империи? Я задержался на этой теме. Попав под власть Империи, обычные простые люди становились более трудолюбивыми, более зажиточными, ощущали себя в большей безопасности, чем прежде. Повсюду, кроме тех мест, где активно действовали повстанцы. Я знал это не понаслышке. Потом я сказал Душечке, что для большинства людей свобода — отнюдь не главная проблема. А в том виде, в каком ее исповедуют мятежники, обывателям эта концепция вообще чужда.
     Например, для крестьян — а крестьяне составляли около трех четвертей всего населения — быть свободным означало: обеспечить семью всем необходимым, а излишки выгодно продать на рынке.
     Когда я уходил в армию, люди на картофельной ферме трудились сообща. Тяжелая, утомительная работа. Скучная. Но никто не жил впроголодь, причем даже в неурожайные годы излишков хватало на покупку разных городских товаров. А вот во времена моего дедушки все наши поля были лишь одним, среди десятков других таких Же, владением, принадлежавшим богатому помещику. Люди были по закону приписаны к земле и являлись частью его собственности. Такой же собственности, как вода, земля, деревья и дичь. Помимо крестьянского труда у них была масса всяких других повинностей, которые они были обязаны отработать на своего лендлорда. А еще они должны были с каждого урожая отдавать лендлорду фиксированную часть. Сперва. В неурожайный год лорд мог забрать все.
     Да, тогда на них не простиралась темная власть Госпожи. Но что толку? Их блаженный душевный покой был сродни спокойствию домашних животных.
     Я напомнил Душечке, что теперь основной костяк Восстания составляют дети таких землевладельцев, которые полны решимости освободить земли своих предков. И восстановить там прежние порядки.
     Я сказал ей, что не питаю никаких иллюзий по части чувств, испытываемых Госпожой по отношению к простолюдинам. Ни заботой, ни любовью там не пахнет. Она уничтожила прежний правящий класс лишь для того, чтобы ее власти ничто не угрожало. Чтобы заранее избавиться от возможных сложностей. У нее у самой имелось немало отвратительных фаворитов, в чьих владениях жизнь людей была сущим адом, но это ее ничуть не беспокоило.
     Под конец я попытался доказать Душечке, что, хотя она и разоружила Госпожу в Курганье, никакой реальной угрозы для целостности Империи все равно не возникло. Госпожа всегда была одержима навязчивой идеей расширить границы Империи и раздвинуть пределы своей власти. Поэтому она создала эффективный механизм управления всеми внутренними делами. И этот механизм пока что работал исправно.
     Мы летели без остановок четыре дня. На четвертый день к вечеру коричневая земля впереди уступила место туманной голубизне моря Мук. За короткое время мы проделали длинный путь. Вот так и надо путешествовать, черт возьми! А сколько всякого дерьма мы нахлебались с Вороном, пока добрались до того монастыря. Тьфу, пропасть! Даже вспоминать не хочется.
     Я перестал спорить с Душечкой. Чувствовал себя немного виноватым. К концу нашего разговора она возражала мне все реже и реже. Похоже, я вывалил на нее слишком много всякой всячины, о которой она прежде не задумывалась. Мне уже приходилось встречать людей, чересчур неуклонно стремившихся к поставленной цели. Любой ценой, не задумываясь о последствиях. Правда, от тех людей не так уж много зависело.
     Конечно же, я промахнулся. Как и многие до меня. Недооценил ее, черт побери.
     На следующий день я не сталкивался с Душечкой до полудня. Наверно, подсознательно избегал встречи. А когда я увидел ее, она отвернулась.
     Примерно в то же время на севере, вблизи горизонта, появились неясные очертания береговой линии. Я почувствовал, что мы начали снижаться. Остальные киты перестроились, образовав сверху над нами треугольник. Манты поднялись в воздух и заскользили в сторону побережья.
     — Что случилось? — спросил я на языке знаков. — Где мы находимся?
     — Приближаемся к Опалу, — замелькали ее пальцы. — Надо отыскать детей Ворона. Мы заставим его взглянуть в лицо своему прошлому.
     Еще одно свидетельство того, насколько ценит и уважает ее Праотец-Дерево. Ведь он спешно отозвал своих подданных из-под стен монастыря и приказал им торопиться на север. Времени у него было в обрез, и все же он позволил ей прервать полет по причине, которую она считала для себя важной.
     Полагаю, Ворон не знал, что его ждет. Бедолаге потребуется поддержка, когда это произойдет. Я пошел взглянуть на него.
     
Глава37
     
     
     В четыре утра ничего не происходило, размышлял Смед. Солдаты отдыхали или бездельничали где-то, потому что даже у самых отъявленных сорвиголов хватало здравого смысла, чтобы в такое время спокойно спать в своих постелях. Пекари еще не торопились к своему тесту и к печам. Тишину нарушали лишь шум дождя да журчание воды, льющейся с крыш. Он и Рыбак двигались бесшумно. Старик, похоже, даже почти не дышал.
     На этот раз задача была сложнее. В отличие от колдуна, врач видел раньше их обоих. С другой стороны, они нарочно отправились на дело в такой собачий час, рассчитывая захватить лекаря прямо в постели.
     То, что они смогли припомнить о визите к врачу, позволяло надеяться, что попасть внутрь будет нетрудно. Но само дело придется делать очень тихо, поскольку, как они подозревали, в доме жила еще и экономка. А им совсем не хотелось брать на душу лишний грех.
     — Пришли, — сказал Смед.
     Врач, как и колдун, был достаточно богат, чтобы жить в построенном лет десять назад отдельном доме, совмещавшем в себе жилые помещения, приемную и кабинет. Здание было довольно старым. Выстроено еще за пару лет до того, как эта часть города сгорела дотла, после столкновения между повстанцами и наемниками, служившими Империи. Потом здесь начали селиться представители среднего класса, возводившие свои дома прямо на могилах прежних жителей.
     — Парадная дверь и дверь в приемную, — пробормотал Рыбак. — Должен быть еще черный ход. Позади таких домов обычно есть маленький огороженный садик. Три окна. Удивительно, что уличная шпана до сих пор не переколотила все эти зеркальные стекла.
     Приемная врача находилась чуть сзади и сбоку, в отдельном помещении, прилепившемся к стене дома. Здесь имелись дополнительное крылечко и своя дверь. Рядом с дверью бросалось в глаза огромное, шести футов шириной, окно с зеркальным стеклом.
     — Вперед, — прошептал Рыбак.
     Быстро перебежав улицу, Смед припал к земле под одним из передних окон. Там, где тень была погуще. Про себя он ругал погоду на чем свет стоит. Он и так чувствовал себя достаточно скверно, а тут еще промок до нитки под дождем и дрожал от пронизывающего холода.
     Рыбак подоспел, когда Смед проверял окно. Закрыто наглухо. Обнаружив это, он не удивился. Старик попробовал парадную дверь. С тем же результатом. Смед обошел его и подкрался ко второму окну. И тут глухо. Тогда он тихо скользнул за угол.
     Рыбак был уже здесь; он притаился у двери в приемную, которую успел приоткрыть дюйма на три. Сжимая в руке нож, Смед присоединился к нему.
     — Здесь что, открыто?
     — Да. Мне это совсем не нравится.
     — Может, для клиентов, чтобы они могли войти сюда в любое время?
     Рыбак быстро ощупал рукой внутреннюю поверхность двери.
     — Может быть, — согласился он. — Но там тяжелый и крепкий засов. Надо действовать очень осторожно.
     — Осторожность — мое второе имя.
     Рыбак открыл дверь пошире, заглянул внутрь.
     — Чисто, — сказал он и проскользнул в приемную.
     Смед вошел следом, сразу же направившись к двери, ведущей из приемной в дом. Та тоже оказалась незапертой. Она открывалась в его сторону. Он потянул за ручку. Дверь отворилась легко и беззвучно. Не заметив в этой комнате ничего подозрительного, он шагнул внутрь.
     Может быть, ему послышался шелест одежды. А может, — звук затаенного дыхания. Может быть, и то и другое. Смед резко повернулся и бросился прочь.
     Его левую лопатку словно огнем обожгло. Приземлившись на колени, он увидел столкнувшийся с Рыбаком в приемной смутный силуэт.
     — Черт. — сказал старик, и в тот же момент фигура пронзительно завопила, а затем метнулась в сторону, выбила зеркальное стекло и выскочила наружу, на какой-то шаг опередив Смеда.
     — Это был он, — сказал Рыбак, подойдя к окну.
     — Надо думать. Похоже, он нас ждал.
     — Слишком шустрый. Наверно, вычислил все остальное тоже. Нельзя позволить ему уйти. — Рыбак выпрыгнул в окно.
     Врач удирал со всех ног, нелепо размахивая руками. Бегать этот жирный ежик совсем не умел.
     Смед выпрыгнул вслед за Рыбаком. Через несколько секунд он обогнал старика. Расстояние между ним и его жертвой, которая сперва имела фору в шестьдесят ярдов, стремительно сокращалось. Оглянувшись назад, лекарь споткнулся. Смеду удалось выиграть десять ярдов, прежде чем тот снова восстановил равновесие. Ужас придал врачу новые силы, и ему целых полминуты удавалось сохранять прежнюю дистанцию.
     Он знал, что убежать ему не удастся. Смед знал, что врач это знает. Несмотря на то что того гнала вперед слепая паника, у него была конкретная цель, место, к которому он стремился…
     Врач резко вильнул вправо, в узкий проход между домами.
     Смед замедлил бег, осторожно приближаясь к повороту.
     В темноте слышался удаляющийся топот.
     Смед двинулся на звук шагов. Поворачивая за следующий угол, он удвоил осторожность. И опять зря. Боже, как тут было темно! Третий поворот.
     Он резко остановился. Звуки поспешных шагов впереди стихли. Он попытался уловить дыхание жертвы, но ничего не услышал, потому что запыхался сам.
     Теперь что?
     Делать нечего, надо идти.
     Он присел и начал осторожно продвигаться вперед, переваливаясь с ноги на ногу, словно утка. Его мускулы запротестовали. Оставалось только радоваться той выносливости, которой научил их Большой лес.
     Стоп! Чуть впереди ему послышалось чье-то дыхание. Но он не был уверен. Эхо приближавшихся шагов Рыбака заглушало остальные звуки.
     Шуршание, скрип и сразу — свист рассекаемого воздуха.
     Промах! Сильный удар ноги прошел на какую-то долю дюйма выше его головы. Он рывком бросился вперед, но врачу почти удалось ускользнуть. Смед едва успел полоснуть того ножом по бедру.
     Падая, он сильно ударился, но успел все же схватить врача за пятку и крепко уцепиться за нее. Извиваясь, Смед чуть прополз вперед и воткнул нож в голень жертвы. В темноте ничего не было видно. Лекарь пронзительно взвизгнул, точно раненый кролик.
     Смед испугался, сильно вздрогнул и ослабил хватку. Сообразив, что вот-вот упустит жертву, он поднялся на ноги, снова бросился вперед и сразу наткнулся на лекаря.
     — Пожалуйста, не надо! — закричал тот. — Я никому ничего не скажу! Клянусь!
     И тут же сильная боль обожгла грудь Смеда с левой стороны. Тогда он принялся беспорядочно молотить ножом куда попало. Врач пытался кричать, сопротивляться. Пытался вырваться и убежать. Все сразу, одновременно. Смед намертво вцепился в него одной рукой, а второй продолжал наносить беспорядочные удары. Лекарь тащил его обратно, на улицу.
     Смед безостановочно рубил и кромсал податливое тело.
     Наконец врач затих и свалился на землю.
     — Мать-перемать, Смед! — еле выговорил подбежавший Рыбак. — Мать-перемать!
     — Я взял его.
     — А ты уверен, что он не достал тебя?
     Смед взглянул на свое тело, сплошь покрытое потеками крови, своей и чужой.
     С улицы донеслись истошные крики. В окна начали выглядывать разбуженные шумом люди.
     Рыбак нагнулся и одним движением перерезал врачу горло. Потом сказал:
     — Надо как можно быстрее убраться отсюда. Через пару минут здесь будет полно солдат. — Бросив взгляд на руку мертвеца, он добавил:
     — Точно. Та же самая зараза. Он не хватал тебя этой рукой?
     — По-моему, нет, — похолодев, ответил Смед.
     — Тогда пошли. Идти-то можешь?
     — Я уже в полном порядке.
     Рыбак быстро двинулся вперед по темному проходу.
     Как только возбуждение оставило Смеда, на него сразу навалились боль и страшная усталость. Он понял, что, если начнется настоящая погоня, ему будет не уйти.
     Вместо того чтобы пойти в сторону «Скелета», Рыбак направился совсем в другую сторону, на Западную Окраину.
     — Ты куда? — спросил Смед.
     — К водохранилищу. Тебе надо помыться и почиститься. Если ты появишься в таком виде в «Скелете», то не успеешь даже башмаки снять, — серые парни мигом окажутся тут как тут со своими вопросами.
     
Глава38
     
     
     Не знаю, чего я ждал от Опала. Не помню. Наверно, думал, что здесь ничего не изменилось с тех пор, как я был в городе последний раз. Но к виду того месива и каменного крошева, которое мы обнаружили вместо Опала, я оказался совершенно не готов. Не веря своим глазам, я смотрел на расстилавшиеся внизу руины. Едва завидев скользившего над их головами воздушного кита, немногие уцелевшие жители, копошившиеся среди развалин, бросались врассыпную, как перепуганные мыши.
     — Вряд ли мы сможем отыскать здесь нужных тебе людей, — сказал я Душечке.
     Но ее нельзя было смутить никакими трудностями.
     Ворон с Молчуном теперь питали ко мне особенно мрачные чувства. Ведь именно я имел наглость сообщить Душечке, кого ей надо найти, если она действительно хочет поставить Ворона лицом к лицу с его прошлым. Оба парня всеми силами хотели бы этого избежать.
     Они были настолько заняты собственными переживаниями, что времени спросить себя, какие чувства испытывает сейчас Душечка, о чем она в действительности думает, у них не оставалось.
     Мы пролетели почти над всем городом. Наконец в его северной части мы заметили несколько аккуратно разбитых лагерных стоянок. Наверняка солдаты занимали не все палатки. Но нам сразу стало ясно, что Империя отреагировала на разрушение города в своей обычной манере. Методично, организованно. Солдаты и гражданские трудились не покладая рук, расчищая места для новых палаток. Хотя эти люди тоже задирали головы, чтобы поглазеть на нас, никто из них не обратился в бегство.
     Душечка велела нам высмотреть, где находится штандарт военного коменданта. Она собиралась начать свои поиски оттуда, поскольку в городе, очевидно, было введено военное положение. Я никак не мог взять в толк, с какой стати она рассчитывает на сотрудничество серых.
     — Как ты теперь относишься к Ворону? — спросил я ее, улучив такой момент, когда ни Ворон, ни Молчун не могли видеть мои пальцы.
     Сперва я подумал, что она не уловила смысл моего вопроса. Но я ошибся. Просто она начала издалека.
     — Когда-то мое детское сердце переполняла любовь к человеку, который сперва спас мне жизнь, а потом вырастил и воспитал, рискуя всем, чтобы защитить меня. Он раньше всех понял ту роль, которую мне суждено было сыграть в борьбе со тьмой. Во многих отношениях я была тогда просто маленькой девочкой, собиравшейся выйти за Папочку замуж, как только она немного вырастет. Той девочке просто не приходило в голову, что все может повернуться совсем иначе. Пока она не решила настоять на своем и не попыталась ускорить события. Я никогда не была для Ворона ни девочкой, ни женщиной, ни просто человеческим существом, Кейс. Хотя ради меня он делал ужасающие вещи. Он видел во мне только символ поклонения, не желая замечать женщину из плоти и крови.
     — Примерно так я всегда и думал, — сказали мои пальцы.
     — Вороном восхищались многие. Он никогда ничего не боялся. Никто не мог его осадить. Те, кто становился ему поперек дороги, получали свое. Невзирая на возможные последствия. Никаких других чувств Ворон себе не позволял. Он был человеком одной идеи. Как же я могла сохранить душевную привязанность к человеку, подавившему в себе все человеческие эмоции? Как бы много он ни сделал для меня во всех других отношениях. Я уважаю его, я восхищаюсь им. Я почти готова перед ним преклоняться. Но это все. И этого он не может изменить, устраивая разные представления, как какой-нибудь мальчишка, раскачивающийся на ветке вниз головой, чтобы произвести впечатление на девочку.
     Я невольно ухмыльнулся. Потому что знал наверняка, что Ворон вознамерился выкинуть что-нибудь как раз в этом духе.
     Бедный простофиля. Ничего-то ему не светит. Но он был не из тех, кто мог бы смириться. Даже если б она бросила ему эти слова в открытую, прямо в лицо.
     Мне очень хотелось незаметно подкинуть ей еще пару вопросов. Насчет Молчуна. Но было уже не до того. Воздушный кит начал снижаться, пока не завис над штабом серых. Он встал на якорь прямо над этим самым штабом, вцепившись щупальцами в деревья и скалы. Появление кита вызвало в лагере сильное замешательство.
     Мне очень нравится это словечко: «замешательство». Я подцепил его у Боманца. Отличный способ, никого не обижая, сказать, что ребят внизу со страху пробрал понос.
     Под радостные вопли вся гурьба сущностей с Равнины Страха набросилась на менгира со шрамом и скинула его вниз, чуть ли не прямо на колени командованию серых.
     Старые вояки вконец растерялись. Я спрашивал себя, удивились бы эти парни сильнее, если б знали, что прямо над их головами находится сама Белая Роза. Собственной персоной. Все равно ничего бы не сделали. Не стали бы и пытаться. Даже полному идиоту не придет в голову связываться с четырьмя разозленными воздушными китами. Именно потому им надо проявить учтивость.
     Раздался хлопок. Вернулся обратно менгир со шрамом. Он докладывал, Молчун переводил его слова Душечке. Мне ничего не удалось расслышать. Братья Крученые дали понять, чтобы я не высовывался, я и не высовывался. Душечка разразилась целой речью на языке знаков. Похоже, менгир каким-то образом понял ее, потому что сразу исчез. Но через короткое время появился снова.
     После четвертого раунда переговоров он остался наверху. Раз воздушный кит никуда не собирается, значит, до чего-то договорились, подумал я.
     Мне захотелось обсудить все это с Вороном. Но он был в таком гнусном настроении, в каком я его еще никогда не видел. Он пригвоздил меня к позорному столбу, назвав подлым предателем, после чего обложил как мог. Поэтому я послал его подальше, а сам отправился побазарить с Кручеными, говорящим канюком и парочкой тварей с Равнины Страха.
     
     Обычно Душечка добивалась того, чего хотела. На сей раз она получила то, что ей было нужно, на следующий же день, еще до полудня.
     Снизу донеслись какие-то вопли. Душечка послала поцарапанный менгир поглядеть, в чем дело. Он почти сразу вернулся назад с докладом. Она встала и подошла к Ворону, который смотрел на нее так, будто к нему приближался палач. Она сделала ему несколько знаков, после чего он встал и уныло поплелся за ней. С таким видом, будто его вот-вот вздернут на виселице.
     Я знал его достаточно хорошо, чтобы уловить знакомые симптомы. Он вживался в очередной образ. Я тащился за ними по пятам, гадая, чем все это кончится. Почти все остальные тоже придвинулись поближе.
     Щупальца воздушного кита прихватили на спину двух молодых людей. Им было лет по двадцать.
     Выходит, невозможное оказалось возможным, а невероятное стало реальностью. Естественно, если армия внизу рассчитывала на возможность умиротворить Душечку, выдав ей каких-то паршивых близнецов. Парень выглядел в точности как Ворон. Только на двадцать лет моложе. Тот же оттенок темных волос, то же решительное выражение лица, только не успевшее ожесточиться.
     Когда Ворон первый раз взглянул на своих детей, я стоял с ним совсем рядом и услышал, как он тихо выругался, а потом пробормотал:
     — Она как две капли воды похожа на свою мать.
     Очевидно, молодым людям не сказали, что они находятся здесь с целью воссоединения семьи. Они были озадачены и напуганы. Больше напуганы. Их страх постепенно увеличивался, поскольку вокруг них все плотнее сжималась толпа очень странных тварей. Ворона они не узнали.
     Зато узнали Душечку. Это напугало их еще больше.
     Все молчали. Ждали, пока кто-нибудь что-либо произнесет.
     Ворон больно толкнул меня локтем и прошептал с отчаянием в голосе:
     — Сделай что-нибудь, Кейс! Или я пропал.
     — Я? Черт, да я даже не умею толком говорить на здешнем языке.
     — Выручай, Кейс. Надо как-то сдвинуть все это с мертвой точки. А я не знаю, что делать.
     Ладно. Самое время было подать ему парочку советов, но я не из тех, кто способен пнуть ногой хромую собаку.
     — Наверно, вы не знаете, почему вас сюда доставили, так? — Я смело пустил в ход все свои хилые познания в диалекте Самоцветных городов. Они отрицательно покачали головами.
     — Не дергайтесь. Вам не угрожает никакая опасность. Нам просто хотелось порасспросить вас о ваших предках. Особенно — о родителях.
     Парень быстро затараторил в ответ.
     — Помедленнее, пожалуйста, — попросил я.
     — Он говорит, что наши родители давно умерли. Мы с детских лет были предоставлены самим себе, — сказала девушка.
     Ворон поморщился. Я так понял, что она и голосом напоминала свою мать.
     Молчун переводил для Душечки, которая не спускала глаз с близнецов. В общем-то, неудивительно, что они выжили, подумал я. Как-никак, а они — дети Ворона.
     — Так что вам известно о ваших родителях? Отвечать взялась девушка. Может быть, она считала, что ее брат слишком возбужден.
     — Очень мало, — сказала она. И поведала нам историю, большую часть которой мне удалось раскопать самому, когда мы двигались на юг. Она хорошо знала, что за женщина была ее мать. — Мы делаем все, чтобы искупить ее вину. В прошлом году нам удалось выиграть дело в суде. По его решению часть собственности отца изъята у семьи матери и передана нам. Мы надеемся, что выиграем еще не одно такое дело.
     Это было уже кое-что. Девушка не питала особого уважения к женщине, которая произвела ее на свет.
     — А я совсем не помню мать, — вмешался парень. — Думаю, родив нас, она старалась иметь с нами как можно меньше дел. Женщин, которые нас нянчили, помню. А ее — нет. Скорее всего, она получила по заслугам.
     — Тогда расскажи про отца, — попросил я.
     — У меня остались только смутные воспоминания. Очень сдержанный человек, который редко бывал дома, но когда бывал, обязательно навещал нас. Скорее всего, из чувства долга и ради соблюдения приличий.
     — Вы испытываете по отношению к нему какие-нибудь особые чувства?
     — Почему мы должны что-то испытывать? — удивилась девушка. — Мы никогда не знали его по-настоящему. К тому же он умер пятнадцать лет тому назад.
     Я повернулся к Душечке и знаками спросил ее:
     — Разве есть смысл продолжать дальше?
     — Есть, — ответила она. — Не ради них. Ради него.
     — А ты ничего не хочешь добавить? — повернулся я к Ворону.
     Нет. Ничего такого он не хотел. По-моему, он раздумывал только о том, не пора ли ему снова слинять в кусты.
     Но до конца было еще далеко. Душечка велела мне рассказать молодым людям, что их отец жив, что сообщники их матери вынудили его бежать, обрекли на жизнь в скитаниях. Потом она попросила бегло рассказать о годах, проведенных ею вместе с Вороном.
     У них было достаточно времени, чтобы оправиться от первого испуга. Теперь они что-то заподозрили.
     — Что тут, в конце концов, происходит? — требовательно спросил юноша. — К чему все эти вопросы про нашего старика? Он уже стал историей. Нам нет до него никакого дела. Если бы он вдруг объявился прямо сейчас и представился нам, я повторил бы ему то же самое. Он стал для нас чужим.
     — Ты хочешь, чтобы я продолжал? — повернулся я к Душечке и тут же спросил на форсбергском у Ворона:
     — Ты хочешь его на что-то спровоцировать? Оба только отрицательно покачали головой. Значит, Ворон действительно собрался спрятаться в кусты. Тогда я сказал его детям:
     — Ваш отец сыграл очень важную роль в жизни Белой Розы. Он несколько лет был для нее приемным отцом, и она знает, как тяжело он переносил изгнание. Она остановилась здесь, так как хотела сделать попытку вернуть вам то, что у нее когда-то было и чего вы оказались лишены.
     Мои слова не понравились ни Ворону, ни Душечке.
     Думаю, девушка в этот момент стала догадываться. Она начала проявлять осторожный интерес к Ворону. Но ничего не сказала брату.
     Наконец Душечка неохотно согласилась, что на этом пора закончить, а наших гостей следует отпустить домой. Она была явно недовольна оборотом дела. Ну что ты будешь делать с женщинами? Стоит им получить в точности то, о чем они просили, как они начинают злиться. Потому что получили совсем не то, чего хотели на самом деле.
     Перед тем как отправиться вниз, девушка вдруг повернулась ко мне и сказала:
     — Если мой отец еще жив, — она взглянула на Ворона, — передайте ему, что он всегда будет желанным гостем в доме своей дочери.
     Ну что ж. Значит, в этом городе одна дверь будет для нас всегда открыта. Если нам суждено попасть сюда снова.
     Мы снялись с места, едва девушка очутилась на земле. Душечка хотела оказаться как можно дальше отсюда до того, как начнут распространяться слухи о том, что она тут побывала.
     Теперь наш путь лежал на северо-восток.
     Похоже, мы направлялись на Равнину Страха.
     
Глава39
     
     
     Каждый день в Весло приходило множество людей, но никто не выходил. Ни один голубь не мог вылететь. А некоторые поплатились жизнью.
     Среди населения нарастало беспокойство. Чаще, чем обычно, вспыхивали драки. Все больше людей попадало в рабочие команды. Обыскам, казалось, не будет конца. В Весле не осталось ни одного дома, который не перетряхнули бы по меньшей мере дважды. Не было ни одного жителя, который не подвергся личному досмотру. Ходили слухи о сильных разногласиях на самом верху. Головня, бригадир Ночных Пластунов, считала, что она не обязана безоговорочно подчиняться Паутинке и Шелкопряду. Она негодовала, глядя, как те используют Пластунов для достижения личных целей, словно каких-нибудь уличных громил. А ведь Пластуны были элитным подразделением, а не бандой политических гангстеров. В город по-прежнему приходили люди. Но со временем среди них становилось все меньше торговцев и фермеров, зато все больше темных, опасных личностей без определенных занятии.
     Новости об исчезновении Серебряного Клина расходились словно круги по воде.
     Смеду все это сильно не нравилось. Надвигались большие неприятности. Как собирались Паутинка и Шелкопряд справляться с многочисленными колдунами и шаманами, которые могли оказаться более могущественными, чем они сами? А также — с телохранителями и громилами, которых наняли эти знахари?
     Надвигался хаос.
     Основная идея Смеду была понятна. Близнецы собирались греть котел, пока тот не лопнет. Пока Серебряный Клин сам, словно пробка, не выскочит на поверхность. Даже если он сперва попадет в чужие руки. Паутинка и Шелкопряд не сомневались, что в итоге смогут им завладеть.
     Смогут ли?
     Всем ведьмам и колдунам, наводнившим город, эти намерения тоже были ясны. Тем не менее они вышли на охоту.
     Радовался один Талли. Он считал, что настало самое подходящее время объявить аукцион.
     — Пришла пора пустить слушок, — сказал он остальным, когда они собрались за ужином.
     — Попридержи язык, — посоветовал Рыбак. — Здесь любой может оказаться шпионом. И никаких слушков. Разве ты хоть раз слышал, чтобы кто-то собрался что-либо покупать?
     — Нет, — согласился Талли. — Потому что…
     — Потому что большинство из них понимает, чем это грозит. Близнецы тоже не собираются ничего предлагать, если ты заметил. Рассчитывают и так получить то, что им нужно.
     — Да, но…
     — Ты никак не возьмешь в толк, какая сложилась ситуация, Талли. Послушай, я хочу предложить тебе одну штуку…
     — Я уже сыт твоей болтовней по горло, Рыбак.
     — Хорошо. Давай проведем эксперимент. Если я окажусь не прав, то залезу на крышу и оповещу об этом весь город. Если я прав, ты все равно останешься в выигрыше.
     — Вот как? Что ж, послушаем, — с вызовом сказал Талли.
     Опять его понесло, подумал Смед. За последнее время братец окончательно упал в его глазах.
     — Вот тебе два медяка, — сказал Рыбак. — Пойди и где-нибудь подальше отсюда найди пацана. Любого, лишь бы он не знал тебя в лицо. Дашь ему деньги. Пусть он пойдет в «Жабу и Розу» и намекнет тамошним жлобам, что колдун Натан, похоже, нанял пару человек, которые согласились помочь ему улизнуть из города завтра поутру.
     — Ни черта не понимаю.
     — Слушай, Талли! — взорвался Смед. — Ты можешь хоть раз сделать то, что тебя просят, не сказав сто слов поперек?
     — Эксперимент будет куда более поучительным, если позволить событиям идти своим чередом. Тогда и объяснять ничего не потребуется, — заметил Рыбак.
     — А почему я должен отдать предпочтение этому говнюку Натану? — не унимался Талли.
     — Я сам пойду, — поднялся из-за стола Смед. — Иначе мы проторчим тут до конца света.
     — Нет. Я хочу, чтобы это сделал Талли. Хочу, чтобы он понял, что есть прямая связь между его словами и дальнейшими событиями.
     — Сказал бы просто, что хочешь снова заткнуть мне рот.
     — Талли, — тихо сказал Смед, — кончай выделываться. Бери чертовы деньги. Катись на улицу. Найди там мальчишку и заплати ему, чтобы он передал это чертово сообщение кому следует. Ну?!
     Талли встал и вышел. На него подействовали не слова Смеда, а выражение лица.
     — Он нас всех угробит, — сказал Тимми, когда за Талли закрылась дверь.
     — Как твоя рука? — спросил Смед.
     — Нормально. Не заговаривай мне зубы.
     — Полегче, Тимми, — вмешался Рыбак. — Я надеюсь, когда этот трюк сработает, до него кое-что дойдет.
     — Бьешься об заклад?
     — Нет.
     Я бы тоже не согласился, подумал Смед.
     
     Колдун Натан, со своими четырьмя людьми, снимал квартиру на той же улице, где находился «Скелет», чуть ближе к центру города. Перед самым восходом солнца там появились серые. Они обнаружили пять трупов и две комнаты, в которых все было перевернуто вверх дном. Тогда они перекрыли прилегающий район, устроили в домах повальный обыск, стали задавать множество вопросов. — Ну что? Дошло до тебя наконец? — спросил Рыбак.
     — Кто мог такое сделать? Почему? — Талли ничего не понимал.
     — Натан был колдун. Если он надумал тайком улизнуть, значит он нашел Клин и собирался с ним удрать.
     — Но он вовсе не собирался смыться из города.
     — Да, Талли. Он не собирался. Но ты пустил слух, что он собирается.
     Талли есть Талли. Он опять принялся спорить, но его хватило ненадолго.
     — Вот черт, — сдался он наконец.
     — В следующий раз, если ты ляпнешь что попало, не подумав сперва и не убедившись заранее, нет ли поблизости чужих ушей, нас всех могут вот так же вынести отсюда вперед ногами.
     — А ты не слишком далеко зашел, чтобы доказать свою правоту, Рыбак? — спросил Смед.
     — С чего ты взял?
     — По-моему, это еще не все. Те серые не нашли ничего, кроме кровавой каши. Теперь они будут думать, что Клин в руках у тех, кто учинил этот разгром.
     — Ага. Наверное, так подумают все. Может быть, даже те парни, которые устроили бойню. Следующие несколько дней будут очень интересными. И послужат дальнейшим наглядным уроком.
     — Что? Что ты опять несешь? Объясни! — потребовал Талли.
     — В том доме была целая толпа народу, верно? Пять отпетых головорезов и колдун. Никто бы не решился напасть на них в одиночку. Думаю, туда заявилось не меньше трех человек. Может быть, их было много больше. Вряд ли в такой банде парни полностью доверяют друг другу. Значит, у них скоро начнутся свои разборки. Каждый из них будет наверняка знать, что у него самого Клина нет. Но насчет остальных такой уверенности ни у кого не будет.
     — Вот черт! — снова сказал Талли и чуть погодя добавил: — Жуткое дело! Никогда бы не подумал, что пара слов может обернуться так круто.
     — Вся твоя беда в том, что ты никогда не думаешь, — буркнул Тимми. Но Талли его не услышал.
     — Это только начало, Талли, — вздохнул Рыбак. — Дальше дела пойдут куда круче. Если мы хотим сберечь свои шкуры, нам придется быть дьявольски осторожными. Все эти люди неразборчивы в средствах и не привыкли много рассуждать. Они не станут ни с кем торговаться, пока не убедятся, что у них просто не осталось никакого другого выхода.
     
     Дела действительно заворачивались все круче, по мере того как в городе появлялись все более могущественные колдуны и маги, начавшие охоту за сокровищем. Перед заманчивым сиянием Клина отступали старые ссоры и древняя наследственная вражда. Горожане, зажатые пришельцами со всех сторон, были готовы вот-вот взбунтоваться. Близнецы с удовлетворением взирали на происходящее, не делая никаких попыток предотвратить эскалацию насилия.
     Смед все чаще жалел, что позволил втравить себя в это дело. Благодаря сокровищам, награбленным ими в Курганье, он жил совсем неплохо. Но недостаточно хорошо, если учесть, что приходилось ежеминутно следить за каждым своим словом и постоянно оглядываться через плечо, чтобы проверить, не подкралась ли уже к нему какая-нибудь беда.
     
Глава40
     
     
     Скрываясь от имперцев, мы болтались над Облачным Лесом, к югу от Весла, к востоку от Роз и на запад от Лордов. Слишком уж много глаз видело, как воздушные киты летали вдали от привычных для них маршрутов, вдали от Равнины Страха. Душечка хотела, чтобы вызванное этим возбуждение слегка поулеглось, прежде чем мы вновь тронемся в путь.
     Хотя дерево-бог сильно беспокоилось, она не позволила ему торопить события. Я плохо представлял себе, что нас ждет дальше. Остальные тоже. Боманц, неожиданно сделавшийся фаворитом Душечки, решил заняться нашим образованием.
     — Поскольку все вы там были, — начал он, — вы, вероятно, помните, что в результате великой битвы в Курганье глубинная сущность, а говоря иначе — душа Властелина, самого страшного зла, когда-либо ступавшего по этой земле, оказалась заключена в Серебряный Клин. Затем этот Клин забили в ствол молодого дерева, которое подчинялось приказам дерева-бога с Равнины Страха.
     Боманц страсть как любил обрушивать подобную заумь на головы беззащитных слушателей.
     — Тогда казалось, что дерево сумеет удержать в себе это остаточное зло, сумеет надежно и навсегда оградить от него род людской. Это молодое деревце было отпрыском Праотца-Дерева. Оно было неприступным, неуязвимым и практически бессмертным. По мере его роста Клин должен был все глубже погружаться в самую сердцевину ствола. В конце концов от древнего зла должны были остаться одни воспоминания.
     И тем не менее. В наши рассуждения вкралась ошибка.
     Шайка авантюристов сумела вывести из строя дерево, сумела оглушить его достаточно надолго, чтобы подобраться к нему и извлечь из ствола Серебряный Клин. Если верить утверждениям молодого дерева, — а нам, за неимением лучшего, приходится им верить, поскольку в нашем распоряжении пока нет никаких других свидетельств, — никто из этих людей не сведущ в искусстве колдовства. Они примечательны лишь тем, что им в голову пришла идея, которая, по логике вещей, могла зародиться лишь у кого-то из тех, кто посвящен в оккультные таинства.
     Черт бы его побрал. Имея аудиторию, он мог нести такую заумь часами. Безостановочно. Ему это нравилось.
     — Джентльмены! Серебряный Клин потерян в мире, и это не Властелин. Властелин мертв. Но двигавшее им черное злое начало, ныне заключенное в Клине, бессмертно. Тот, кто сведущ, может воспользоваться им, чтобы воззвать к жизни, привести в движение и придать новую форму таким колдовским силам, всю мощь которых не дано ни измерить, ни постичь даже мне. Этот Клин может стать потайным ходом, ведущим в самое сердце тьмы; он может открыть путь, следуя которым, тот, кто им обладает, сможет подчинить себе такие страшные силы зла, что перед ними поблекнет даже былое могущество Властелина.
     Вот почему наша миссия, наша священная миссия, осуществить которую Белой Розe поручил сам Праотец-Дерево, состоит в том, чтобы любой ценой вновь овладеть Серебряным Клином и доставить его туда, где за ним будет обеспечен должный надзор. Мы должны осуществить это прежде, чем кто-либо, наделенный колдовской силой, успеет воспользоваться случаем, чтобы приспособить Клин для достижения своих черных целей; прежде, чем этот кто-либо успеет превратиться в воплощение зла, столь могучего и столь черного, что миру уже никогда не суждено будет вырваться из-под его власти.
     Произнеся слова насчет «священной миссии, любой ценой», Боманц удостоился аплодисментов. Говорящий канюк вытащил голову из-под крыла, встрепенулся, продрал глаза и понес старого колдуна по кочкам. Тот наконец немного отвлекся от своих замысловатых, мрачных фантазий.
     — Ну, канюк! — заорал он. — Ну, сволочь! Если ты твердо решил попасть в суп, только скажи. И я прямо сейчас отправлюсь за хворостом! — Затем колдун перешел к делу: — Дерево-бог имеет причины подозревать, что сейчас Клин находится в Весле. Белая Роза, Молчун, братья Крученые и кое-кто из наших братьев меньших будут переброшены в город. Поскольку Ворон, Кейс и я лучше других знакомы с обстановкой в Курганье, нам предстоит отправиться туда, чтобы изучить ситуацию на месте.
     Сразу поднялся недовольный галдеж. Ворон не желал отправляться туда, где не будет Душечки. Я считал, что эти ребята не имеют никакого права втягивать меня в свою авантюру. И вообще я здорово раскипятился.
     Душечка отвела меня в сторону и слегка успокоила. Потом она убедила меня помочь ей. Даже если я продолжаю хранить верность Империи, сказала она, участие в этом деле никак не затронет мою честь, ведь злу, от которого предстояло избавиться, не было никакого дела до верности долгу, лояльности и прочих философских материй. Оно всегда будет делить людей только на две категории: на врагов и рабов. Мне оказалось трудновато проглотить такие рассуждения в один присест, но я сказал, ладно, так или иначе я все равно повсюду таскаюсь с Вороном. Могу и дальше присматривать за ним. С тем же успехом.
     В общем, что было, то было. Я сдался. Но в душе начал лелеять мечту о карьере картофелевода. Еще не родилась такая картофелина, которая сумела бы уговорить хоть одного дурака стать еще большим дурнем.
     
Глава41
     
     
     Смед вышел на веранду «Скелета» в надежде переброситься парой слов со Старым Рыбаком. Единственный свободный стул стоял как раз посередине между стариком и капралом Ночных Пластунов. Он хотел было развернуться, чтобы снова уйти, но побоялся, что его не так поймут. Тогда он сделал еще несколько шагов и плюхнулся на стул.
     — Привет, Кап, — сказал он. — Похоже, у тебя нет других дел, кроме как торчать здесь да надуваться пивом.
     — Точно. Настолько, насколько это зависит от меня.
     — Вот это жизнь! Не подмахнуть ли и мне контракт?
     — Да? Подмахни. Но смотри не промахнись. Где ты был в три часа утра?
     — В своей постели. Дрых без задних ног. — Счастливчик. А теперь спроси меня, где я был в три часа утра.
     — Где ты был в три часа утра?
     — Носился с двумя сотнями других парней там, где раньше была улица Красных Фонарей. Там посносили все старые бардаки, а новых пока не построили. Искали монстра. Один чудак сообщил, что видел в тех краях монстра. Громадного, как здание Ратуши.
     — Нашли?
     — Не было его там. Ни большого, ни маленького.
     — Парень, наверно, был пьян?
     — А что трезвому делать ночью в таком месте?
     — Сюда идет интересная компания, — вмешался в разговор Рыбак, кивнув подбородком в сторону улицы.
     Смед посмотрел туда. Четыре мужика и баба. Далеко не красавица. К тому же слишком стара, чтобы он ею как-то заинтересовался. Но вид у нее был самый бандитский, и оружие она несла уверенно, как мужчина.
     Вся банда выглядела так круто, что даже Смед удивился. В основном из-за того зоопарка, который те тащили с собой.
     Вокруг шеи женщины обвился живой хорек, а из ее карманов высовывались любопытные мордочки бурундуков. На левом плече высокого темноволосого, одетого во все черное мужчины, вышагивавшего справа от нее, сидел охотничий сокол. Без шапочки. Позади шли еще трое. Наверно, братья, подумал Смед. Они тащили на себе кучу обезьянок и здоровенную змею.
     — Не собираешься их арестовать? — спросил Смед. — Ребята, похоже, намерены развязать войну — столько у них незаконного оружия.
     — А тебе что, нужны мальчики для шоу? Недоноски моей мамы не становились капралами.
     И тут он сунул в рот пальцы и пронзительно свистнул. Когда люди оглянулись, капрал поманил их к себе.
     Высокий сперва смерил его тяжелым взглядом, потом подал небрежный знак парню со змеей. Тот подошел к веранде. Змея с интересом рассматривала присутствующих. Прикидывала, наверное, хорош ли из них получится обед. Смед поежился.
     — Разреши мне дать вам дружеский совет, приятель, — сказал капрал. — В городе — военное положение. Здесь никому нельзя иметь при себе ничего острого с лезвием длиннее восьми дюймов. Если ты не одет в серое.
     Парень со змеей пошел передавать совет высокому. Тот опять тяжело оглядел капрала, потом кивнул.
     — Ты видел? — спросил Смед. — Одна из проклятых мартышек нам кое-что показала.
     — Черт с ней, — сказал капрал. — Где-то я уже видел того высокого парня. Так близко, что запросто мог дотянуться до него мечом. Ха! Ну ладно. Пойду прогуляюсь до сортира. Да налью себе еще пивка. Постерегите пока мой стул. — Он вышел с веранды.
     — А ты что думаешь об этой шайке? — спросил Смед у Рыбака.
     — Пожалуй, я тоже однажды видел того длинного. При тех же обстоятельствах, что и капрал. Давным-давно. Только мне нет нужды вспоминать, где и когда. Я участвовал всего в одном сражении.
     Слова старика озадачили Смеда.
     — Думаешь, они тоже явились сюда за той хреновиной? — спросил он после паузы. Теперь можно было задавать такие вопросы не таясь. Все в городе уже прекрасно понимали, что происходит.
     — А как же. Конечно. Вот теперь-то и начнется настоящая потеха.
     — Это ты о чем?
     — Да так. Не бери в голову, малыш. Просто стариковская воркотня. Ха! Так я и думал.
     Люди со зверинцем остановились перед домом, где раньше, по словам Тимми, держал лавку мясник. Теперь там был притон, битком набитый темными личностями. Скваттерами. Высокий вдруг оглянулся, словно расслышал слова Рыбака. Затем вся команда двинулась дальше, не обращая никакого внимания на изумленные взгляды прохожих.
     Вернулся капрал. С пустым мочевым пузырем и бадьей, полной пива.
     — Пришлось прерваться. У меня расстройство желудка, — пояснил он. — Так на чем мы остановились?
     — Я как раз хотел спросить, когда они собираются открыть городские ворота, — сказал Рыбак. Фермеры ничего не привозят, боятся. Скоро здесь начнется голод.
     — Они не спрашивают у меня совета, отец. Но кое-что могу тебе сказать. Даже если в Весле все передохнут с голоду, эти две сучки и ухом не поведут. Сами-то они голодать не собираются.
     Смеду надоело слушать капрала.
     — Пойду выпью что-нибудь, — сказал он и ушел с веранды.
     Пока ему цедили в кружку пиво, он спрашивал себя, надолго ли еще в городе хватит съестных припасов. И скоро ли истощится терпение у жителей Весла. Ждать наверняка осталось недолго. Серьезно пострадало пока не много людей. Но если обстановка не изменится, взрыва будет не избежать.
     Пришел Тимми Локан. Он тоже заказал пива, немного постоял молча рядом со Смедом, потом сказал:
     — Как допьем пиво, пойдем прогуляемся?
     — Пойдем. Мне давно пора прошвырнуться. Они вышли из «Скелета», свернули за угол и вскоре оказались на строительной площадке, где их никто не мог услышать.
     — Ну? — спросил Смед. — В чем дело?
     — Помнишь того дока, который осматривал мою руку, когда мы только вернулись?
     — Помню.
     Острое чувство вины кольнуло Смеда. Ни он, ни Рыбак ничего не сказали остальным. Талли все было до лампочки. Он даже не заметил, что врач и колдун отправились на тот свет. А Тимми заметил. Наверняка у него есть определенные подозрения по поводу этих двух, столь удачно совпавших по времени убийств, подумал Смед.
     — Так что там насчет лекаря? — спросил он.
     — Похоже, он подцепил от меня ту болячку. И успел заразить всех, кто потом к нему приходил. А они заразили многих других. Конечно, это не похоже на чуму, иначе сейчас в городе не осталось бы ни одного здорового человека. Но сотни две людей уже подцепили эту дрянь. Те, кто заразился раньше других… Им сейчас куда хуже, чем было мне. Вчера одна такая женщина покончила самоубийством. У другого почернела вся рука. Сегодня утром он убил четырех своих детей, которые заразились от него. А потом повесился сам.
     — Ужасно, — сказал Смед. — Просто какой-то кошмар. Но мы ведь все равно ничего не можем с этим поделать.
     — Я знаю. Тут вот еще какая штука. Серые что-то усекли. И начали поджаривать пятки всем, кто подцепил ту черную заразу. Они задают вопросы, из которых любому ясно, что они подозревают здесь какую-то связь с Клином. Теперь они твердо вознамерились все разузнать о таких, как я. Которые тоже заразились этой дрянью, но сумели от нее избавиться.
     — Не думаю, что тебе стоит беспокоиться, Тимми. Они не смогут пройти назад по следу до конца.
     — Да? Ведьмы из Башни настроены так, что серьезней некуда. Как ты думаешь, что произойдет, когда они обнаружат, что все следы ведут к тому доку, которого ухлопали сразу после того, как начала распространяться эта зараза? Они быстро сообразят, что его прикончили люди, не хотевшие, чтобы он вспомнил кого-то из своих пациентов. А единственный способ избавиться от болячки — отхватить тот кусок мяса, в который она уже вцепилась. Очень скоро серые получат приказ хватать всех ампутированных. А безруких — в первую очередь.
     — Может, ты и прав. Надо посоветоваться с Рыбаком.
     Рыбак сразу согласился с Тимми. Не было никаких причин считать, что Паутинка и Шелкопряд не зайдут так далеко, чтобы отдать приказ об аресте всех калек. Близнецы были готовы пойти на что угодно.
     Старик погрузился в тяжелые раздумья.
     — Думаю, сейчас самое время поставить дымовую завесу, — наконец сказал он.
     — О чем ты? — удивился Смед.
     — Такое положение, когда город запечатан наглухо, словно бутылка, заткнутая пробкой, не может длиться вечно. Обязательно будет взрыв. Когда он произойдет, мы прорвемся наружу вместе со всеми остальными. А до тех пор надо выиграть время. Либо пустим их по ложному следу, либо попытаемся ускорить хаос, который они сами же и подготовили.
     Смед был сбит с толку. Его недоумение возросло еще сильней, когда Рыбак сказал:
     — Срочно избавьтесь от всего серебра, какое у вас есть. Покупайте золото, медь, драгоценности.
     Все что угодно. Но избавьтесь от серебра. Смед, передай это Талли и не позволяй ему крутить себе мозги.
     — Что делать дальше?
     — Ждать.
     Так они и сделали. Даже Талли, который вдруг сделался очень покладистым, благоразумным и молчаливым.
     После того, как Рыбак продемонстрировал ему всю смертоносную силу брошенного слова.
     
Глава42
     
     
     Мы выгрузились в Курганье, соскользнув со спины воздушного кита по канатам. К нам присоединилось несколько существ с Равнины Страха. После того как мы найдем безопасное место и разобьем лагерь, появятся и другие. Главный менгир захотел, чтобы за нами приглядывала пара его жестокосердых приятелей. Для лучшей коммуникации, сказал он. Ладно.
     Это обеспечит Праотцу-Дереву уверенность, что дела пойдут именно так, как ему того хочется, подумал я.
     — Вернулись туда, откуда начинали, — сказал Ворон, как только мы ступили на землю. Он заметно оживился после Опала. Стал почти таким же, каким был, когда я увидел его впервые.
     — Вернулись туда, где холодно и сыро, — буркнул я. Когда мы уходили отсюда, был самый конец зимы. А теперь дело снова потихоньку шло к зиме. Листья с деревьев уже облетели. Лес обнажился; в любое время мог пойти снег. — Слушай, давай не будем валять дурака, а? Сделаем по быстрому, что должны сделать, и поскорее отвалим отсюда.
     Ворон неожиданно хихикнул.
     — Ну как ты будешь загонять назад на ферму парней, если они уже успели повидать большие города? — сказал он.
     — Ведите себя потише, пожалуйста, — попросил Боманц. — Мы же пока не знаем, нет ли где-нибудь поблизости серых.
     Осторожничает старик. Соломку стелет. Мы действительно пока не убедились в этом лично, но существа с Равнины Страха уже успели все проверить. Они доложили, что на пять миль вокруг нет ни одной твари крупнее кролика. Я им верил.
     Но Боманцу обязательно надо было чуток поколдовать, чтобы рассеять последние сомнения. Только после этого он утих, позволил нам разбить лагерь и разжечь костер.
     Едва забрезжил рассвет, мы неохотно вылезли из-под одеял и уныло проглотили что-то холодное и мерзкое вместо пищи. После этого мы разделились.
     На мою долю выпали город и военный поселок. Потому что я лучше других знал те места. Ворон взял на себя лес. Боманц решил заняться Курганьем. Я почти наверняка знал, что он ничего делать не собирается. Просто завалится где-нибудь и чуток вздремнет.
     Существа с Равнины могли делать все, что им вздумается, беспокоя нас лишь в том случае, если они вдруг наткнутся на что-нибудь, заслуживающее внимания.
     Мне с первого же взгляда стало ясно, что произошло в городе. Хотя теперь там не осталось ничего, кроме костей. Я пошуровал немного то тут, то там. Противно. Но могло быть и хуже. Мои попытки обнаружить хоть что-нибудь полезное оказались бесплодными, хотя я сделал все, что смог. Когда моя фантазия истощилась, я прекратил поиски и вернулся в лагерь, где застал Боманца почти в том же положении, в каком оставил. Его глаза были по-прежнему закрыты, хотя он двигался с места на место маленькими шажками. На цыпочках.
     По крайней мере, ходит. И то ладно.
     Вернулся Ворон.
     — Уже? — спросил он.
     — Угу.
     — Нашел что-нибудь?
     — Нашел. Чертову прорву костей. Их там хватит на целую армию скелетов. — Досталось тебе. Переживаешь?
     — Я знал каждого из этих парней.
     — Да уж.
     Ворон не стал больше ничего говорить. Только ждал. В общем, он парень что надо. Когда не слишком занят собственными переживаниями.
     — Думаю, бойню там устроили Хромой и Пес-Жабодав, — сказал я чуть погодя. — Но после них туда явился еще кто-то. И прочесал город с такой же тщательностью, с какой мать ищет гнид у своего ребенка. Там не осталось ровным счетом ничего, имеющего хоть какую-то ценность.
     Ворон задумался ненадолго, потом спросил:
     — Совсем ничего?
     — Совсем. Вымели все, до последней монетки.
     — Лишний повод для нас скорее двигать в Весло. Хотя они, конечно, взяли с собой лишь то, что смогли унести. Причем только такие вещи, которые не должны были вызвать в Весле особого любопытства. Если они все же привлекли к себе излишнее внимание, то сейчас находятся уже в руках имперцев. К нашему разговору присоединился Боманц. Он стал вяло копошиться, заваривая чай и слушая рассказ Ворона. Тот нашел две стоянки. Скорее всего, тех, кого мы искали. Но ничего такого, что могло бы нам помочь, Ворон не обнаружил.
     — Даже если на стоянках что-нибудь и оставалось, — добавил он, — имперцы там уже побывали.
     — Если бы они напали на след, — сказал Боманц, — Клин уже был бы в их руках.
     Мы получили через менгиров первое сообщение из Весла. Новости были не слишком обнадеживающие. Похоже, там всем заправляли две важные шишки из Империи, которые из кожи вон лезли, пытаясь любой ценой присвоить Серебряный Клин.
     — А что удалось разузнать тебе? — спросил Ворон.
     — Немногое, — ответил Боманц. — Скорее всего, их было четверо. Им удалось сделать то, что они сделали, так как дерево попросту не рассматривало их как угрозу. Большую часть времени его отвлекал Пес-Жабодав. Оно полагало, что швыряние палок — знак пренебрежения, дурацкий вызов. — Швыряние палок? — переспросил я.
     — Они швыряли палки, сучья, хворост, пока не завалили его почти целиком. А потом подожгли эту кучу.
     — Да уж, — пробормотал Ворон. — Чтобы числиться богом, совсем не обязательно быть семи пядей во лбу.
     — Ха! — сказал я. — Ну, теперь они от нас не уйдут.
     — Что? — переспросил Боманц. Он даже представить себе не мог, что кто-то может позволить себе шутить.
     — Нам просто надо выследить четырех парней, у которых все руки в занозах.
     Боманц недовольно нахмурился. Ворон усмехнулся.
     — А что нам еще известно про этих парней? — спросил он.
     — Нам даже неизвестно, все ли они — мужчины, — буркнул Боманц.
     — Великолепно! — не удержался я.
     — Если нельзя выяснить, кто, — сказал Ворон, — может быть, можно узнать, когда. Сопоставить время. Хотя бы приблизительно. А уже затем посмотреть, кто мог в это время тут оказаться.
     Такие соображения показались мне совсем уж чахлыми.
     — Даже если Весло не было разрушено, половина его жителей не была убита, — начал я, — а другая половина не сошла с ума от всего этого…
     — Ладно, — сказал Ворон. — Проехали. Послушай, колдун! А есть ли смысл нам дальше здесь околачиваться? Не лучше ли отправиться в Весло, чтобы попытаться выкурить тех ребят из их норы?
     — Предположительно, пока не поступят доклады от наших союзников с Равнины Страха, я бы сказал, да, мы теряем здесь время зря, — витиевато ответил Боманц.
     Конечно же, наши причудливые союзники тоже ничего особенного не обнаружили. Солнце уже садилось, когда мы, твердо рассчитывая позавтракать в Весле, вскарабкались на спину нашего ароматного воздушного скакуна.
     Я с надеждой смотрел в будущее, предвкушая первую, за долгие месяцы, порцию нормальной еды.
     
Глава43
     
     
     Смед только диву давался. Этот сукин сын Рыбак действительно знал, какой поварешкой дерьмо мешают.
     Стали ходить упорные слухи про одного серебряных дел мастера с Улицы Медников, на которой спокон веков жили и серебряных, и золотых, и тому подобных дел мастера. Дескать, пришел к нему парень, притащил с собой громадный серебряный гвоздь и заплатил целых сто оболов. Чтобы мастер переплавил тот гвоздь в слиток, а язык держал за зубами. А тот прошлым вечером решил отметить неслыханную удачу в кабаке, надрался там в стельку и все разболтал своим приятелям. Разумеется, после того как те поклялись хранить тайну.
     Уже на следующий день никто и медяка бы не дал за жизнь человека, хоть как-то связанного с ювелирным делом. Охотники за Клином прямо с ума посходили. Они повылезали из своих нор и устремились на поиски, натворив по ходу дела немало бед. Правда, основной ущерб они нанесли друг другу.
     Серые включились в эту игру с некоторым запозданием. Но уж когда включились — разошлись не на шутку. Они просеяли весь город как сквозь сито, конфискуя каждую крупицу серебра, какую им удалось найти, поскольку считали, что Клин теперь мог превратиться во что угодно. Они даже пытались давать долговые расписки, но люди отказывались их брать. Что толку. Военные грабили их не первый раз.
     Некоторые сопротивлялись. Местами вспыхивали стычки. И среди солдат, и среди населения имелись раненые и убитые. Но солдат было слишком много, а большинство горожан еще не настолько отчаялось, чтобы поднять восстание.
     — Ты выкинул подлый фокус, Рыбак, — сказал Смед старику, когда они оказались в таком месте, где могли говорить без опаски. — Чертовски подлый.
     — Зато он сработал. Хотя это вовсе не значит, что я собой горжусь.
     — Он сработал что надо. Но надолго ли?
     — Я рассчитываю на три, на четыре дня. Может быть, на пять, если сумею добавить к прежним слухам пару свежих сплетен. Плюс к тому. Паутинке и Шелкопряду потребуется сколько-то времени, чтобы убедиться, что Клина нет среди того серебра, которое насобирали солдаты. Ц общем, примерно неделю можем жить спокойно. Если на нас случайно не наткнется какой-нибудь наемник. Но в конце концов до нас все равно доберутся. Так или иначе. Если только не даст трещину эта дурацкая осада наоборот. Пусть даже из города вырвется всего десять человек — и серым придется искать Клин по всему свету. Удачный побег будет означать, что тот, у кого Клин, наверняка сбежал в числе первых.
     — Наверняка?
     — А ты бы подумал иначе, окажись на месте близнецов?
     — Теперь понял.
     — С каждым днем они посылают все больше людей охранять стены. Не уверен, но мне кажется, что они спешат закончить дело к определенному сроку. Что есть какой-то предел. Если так, мы сможем использовать это против них.
     — Предел? Какой такой предел?
     — Эти двое — далеко не самые важные персоны в Империи. Рано или поздно их хозяевам покажется подозрительным то, чем они тут занимаются. Или кто-нибудь из них решит пожаловать сюда, чтобы единолично завладеть Клином.
     — Надо было оставить чертову хреновину там, где она торчала, и не трогать ее.
     — Надо было. Но мы этого не сделали. Усвой одно, Смед. Сейчас мы деремся за собственную жизнь. Ты, я, Тимми, Талли, все мы можем считать себя покойниками, как только нас заподозрят.
     — Если ты хотел напустить на меня жути, Рыбак, тогда радуйся. Тебе это удалось.
     — Я пытался напугать тебя потому, что до смерти боюсь сам. А ты — единственный надежный человек, на чью помощь я могу рассчитывать. Талли ни на что не годится, а Тимми никак не придет в себя с тех пор, как потерял руку.
     — Чувствую, мне совсем не понравится то, что ты собираешься сказать. Ну? Что ты еще надумал?
     — Один из нас должен украсть где-нибудь белую краску. Именно украсть, а не купить, потому что продавец может потом вспомнить, кому он ее продавал.
     — Это я могу провернуть. Знаю, где ее можно взять. Если только серые не сидят прямо на бочках. А что мы будем делать с ней дальше?
     — Попытаемся сместить акцент всей заварухи. Придать ей политический оттенок.
     Старик опять напустил таинственности. Смед ни хрена не понял, но решил, что этого и не требуется, покуда Рыбак думает за них обоих и знает, что делает.
     В тот же вечер Талли впервые занял у него денег. Какую-то пустяковую сумму, которую вернул на следующее утро, так что Смед не стал придавать этому значение.
     Именно в ту ночь Смед впервые задумался о том, что же за человек Старый Рыбак. Чем ближе он его узнавал, тем более бессовестным казался ему старик. Похоже было на то, что Рыбак твердо решил выпутываться из заварухи любой ценой и ради того, чтобы получить свою долю от продажи Серебряного Клина, был готов принести в жертву всех жителей Весла. Совсем не похоже на того Рыбака, которого Смед знал прежде. Правда, у того Рыбака, которого он знал прежде, никогда не было ни кола ни двора.
     А еще он не знал, как ко всему этому отнестись. Смед не любил размышлять и никогда не был человеком дела. До сих пор он всю свою жизнь плыл по течению. Делал только то, что приходилось делать, чтобы свести концы с концами, не больше.
     Зато он твердо знал, что не хочет умереть молодым. Отвечать имперцам на их вопросы под пытками ему тоже совсем не улыбалось. И не хотелось снова становиться бедняком. Уж он-то знал, что такое бедность. Иметь деньги было лучше. А получить целую кучу денег после продажи Клина будет еще лучше.
     Методы, которыми действовал Рыбак, спасая свою шкуру, были ему сильно не по душе, но сам он никаких других предложить не мог. Значит, придется продолжать в том же духе.
     
Глава44
     
     
     Жабодав следил за тем, как идет оживление, не позволяя себе расслабиться ни на секунду. Он был древней сущностью и всю свою жизнь имел дело с колдунами, с этим ненадежным, вероломным племенем. Вот и сейчас он чувствовал, как под сводами монастырского подвала витает тяжелый запах предательства.
     Тех, кто смог оказать ему необходимую помощь, он нашел быстрее, чем рассчитывал. В сотне миль к западу от монастыря, в местности под названием Выгребы, на протяжении жизни трех поколений между кланами колдунов длились нескончаемые кровавые распри. Осмотревшись там, он остановил свой выбор на клане Перл, чье колдовское искусство больше отвечало его нуждам. Он вошел с ними в контакт и вскоре заключил сделку: он помогает им одолеть врагов, а они берутся вернуть к жизни его «товарища».
     О том, что этим «товарищем» был сам Хромой, он не сказал им ни слова.
     Вскоре семейное древо Туманных исчезло с лица земли, все целиком, с корнями и боковыми побегами. Были уничтожены колдуны, их жены, их дети, все, что могло иметь к ним хоть какое-нибудь отношение. Вплоть до последней гниды, которая могла бы со временем превратиться в вошь.
     Теперь двенадцать самых выдающихся Перлов находились здесь, в подвале, вокруг наполненного маслом корыта, в котором голова Хромого, уже скрепленная с новым глиняным телом, нетерпеливо ждала, когда закончится процесс оживления. Колдуны тихо переговаривались, бормоча что-то на языке, которого он не понимал. Неважно. Главное, они знали: любая попытка предательства обойдется им очень дорого.
     Они видели Жабодава в деле, во время избиения Туманных. А ведь тогда он был калекой.
     Уж он не забыл позаботиться, чтобы в монастыре ему первым делом изготовили новую лапу.
     Пес-Жабодав негромко зарычал. В знак предостережения, напоминая, что пора поторапливаться.
     И тогда они сделали то, что должны были сделать. Принесли в жертву дурака-монаха, оставшегося здесь, чтобы восстанавливать монастырь.
     Серая глина в корыте окрасилась в телесный цвет, конвульсивно дернулась и затрепетала, словно настоящая живая плоть.
     Тело внезапно и резко согнулось, село. С него стекали струйки масла. Колдуны отпрянули в испуге Хромой быстро ощупал свое глиняное тело глиняными руками, оскалил зубы в восторженной гримасе.
     — Зеркало! — потребовал он громовым голосом.
     Он любовно пробежал пальцами по лицу. Даже в свои лучшие годы оно наверняка выглядело куда хуже. Он взглянул на себя в зеркало.
     Неистовый яростный рев потряс подвал, едва не обрушив потолок. Жабодав краем глаза успел заметить то, что увидал Хромой.
     Зеркало отразило правду. Отразило его лицо таким, каким оно было под слоем глиняной косметики и грима.
     Хромой рывком выскочил из корыта, поднял его, вывернув на пол все, что в нем оставалось. Колдуны Перлы отступили в угол, громко выкрикивая охранные заклинания, торопливо выстраивая защиту. Они не понимали, что случилось.
     Зато Жабодав сразу понял все. Яростные вспышки Хромого были ему хорошо знакомы. Это было заранее задумано.
     Он не туда глядел, чуя флюиды предательства. Колдуны Перлы были ни при чем. Отвратительную вонь источал Хромой.
     Жабодав прыгнул. В прыжке и осознал свою ошибку.
     Хромой отбил корытом его отчаянный бросок и метнулся к двери, до этого загороженной телом пса. Пробив защитные заклинания Перлов, Хромой прыжками помчался вверх по лестнице, сотрясая воздух диким хохотом. Жабодав кинулся следом, но было поздно. Стены лестничного колодца обрушились.
     Пес стал рыть землю.
     — Не усердствуй так, мой милый щенок! — донесся сверху громовой голос. — Ты надеялся, что сможешь использовать меня, да? Кого? Меня?! Ха! Я позволял тебе надеяться, пока ты делал то, что мне было нужно. А теперь наслаждайся видом своей могилы. Лучшего ты пока не заслужил. Но времени воздать тебе по заслугам у меня нет.
     И снова сумасшедший хохот. Тонны земли добавились к обвалу.
     Жабодав продолжал исступленно копать, но на минуту прервался, чтобы грозным рыком прекратить панические вопли Перлов. В наступившей тишине он стал внимательно прислушиваться к звукам, доносившимся сверху.
     На север! Хромой повернул назад, на север! Более безумный, чем прежде, он все-таки сумел смирить свою жажду мщения.
     У этой головоломки мог быть только один ответ. Хромой отложил месть до лучших времен, устремившись туда, где он надеялся удесятерить свою колдовскую мощь.
     
Глава45
     
     
     Смед обнаружил, что если окунуть комок ваты в краску, а потом сделать несколько отпечатков вокруг общего центра, то получается довольно сносная имитация розы.
     После того как улеглась суматоха, вызванная поисками несуществующего серебряных дел мастера, и провалилась попытка Рыбака пустить слух, что одна из ведьм уже завладела Клином и держит это в тайне от своей сестры, старик решил пустить свою последнюю стрелу. Воспользоваться скрытым потенциалом хаоса, внеся дополнительные ноты разлада в неразбериху, охватившую Весло.
     Именно поэтому Смед, уже в третий раз за ночь, оказался на улице с банкой краски в руках. Рыбак велел ему оставить в определенных местах знак Белой Розы; он пытался создать впечатление, что раздраженные происходящим подпольщики готовы дать отпор силам Империи.
     На этот раз Рыбак придерживался принципа «Тише едешь — дальше будешь». Он добивался, чтобы о происходящем узнал весь город, чтобы все горожане начали надеяться и верить. Он хотел заставить серых нервничать. Остальное, сказал старик, придет само собой.
     Закончив третью выставку роз, Смед повернул к дому. Рыбак сейчас тоже рисовал розы где-то в городе. Вчера ночью Смед оставил эти знаки в двух местах, где местные жители особенно сочувствовали подпольщикам и готовы были поддержать их в любую минуту. Позавчера — в трех таких местах. Медленно, но верно, как сказал старик. Цветочки должны принести плоды.
     Прошлой ночью Рыбаку особенно повезло. Наткнувшись на тела двух серых, убитых в случайной уличной стычке, старик нарисовал на их лбах по белой розе. Это должно было заметно подтолкнуть события в нужном направлении.
     Смеду такая игра была сильно не по душе. Слишком опасно. Опасность и без того угрожала им со всех сторон. Добраться до них хотели бы очень многие. Особенно Смед опасался охотников за Клином.
     Но сейчас, когда он крадучись пробирался по ночным улицам к «Скелету», в голове у него крутились совсем другие мысли. Ему не давало покоя загадочное поведение Талли. Этим вечером братец опять занял у него деньги, в четвертый раз за последние восемь дней. Занял приличную сумму, так и не вернув предыдущий должок.
     Смед никогда не торопился, возвращаясь в «Скелет». Стоит один раз поспешить, и тут же угодишь в лапы капрала Ночных Пластунов. Осторожно заглянув в окно, он сразу понял, что придется обходить квартал и забираться в дом через черный ход. На веранде дул пиво капрал со своими приятелями.
     Но это было еще не самое плохое. По дороге он чудом не схлопотал большие неприятности.
     Позади «Скелета» проходила аллея, засаженная какой-то чахлой, неряшливой растительностью. В кустах, ближе к дому, прятались двое. Смед нарвался бы прямо на них, если б один из парней не кашлянул, а другой не велел бы первому заткнуться.
     Что это было? Но у него не было ни малейшего желания задавать вопросы. Он просто отступил в тень и присел там на что-то, ожидая, пока те двое уберутся отсюда.
     Прошло полчаса, потом — час. Никаких изменений. Один опять кашлянул, другой снова потребовал, чтобы он заткнулся. Оба явно скучали. Смед начал клевать носом.
     Но вот, почти бегом, появился третий.
     — Идет! — сказал он и метнулся в тень, спрятавшись всего в восьми футах от Смеда, который теперь был начеку.
     Действительно, сюда кто-то шел. Судя по звуку шагов, парень изрядно надрался. Вдобавок он разговаривал сам с собой.
     Внутри Смеда все болезненно сжалось, он вздрогнул, узнав идущего, но ничего не успел сделать. Тимми Локан угодил в засаду. На него навалились так быстро, что парень не смог даже вскрикнуть.
     Смед едва не бросился на помощь. Он привстал, наполовину вытащил нож, но вовремя опомнился. Может быть, он и успеет прикончить одного. А тем временем остальные двое в два счета разделаются с ним. Рассчитывать на лучшее было трудно.
     Но что же теперь делать?
     Он пойдет следом за ними. Выследит, куда они притащат Тимми, потом найдет Рыбака и… И тот скажет ему, что не надо было хлопать ушами.
     Здесь и сейчас делать что-либо все равно слишком поздно. Значит, придется идти выслеживать этих парней.
     Он не знал, кто они такие, но сильно подозревал, что эти трое делают грязную работу для одного из охотников за Клином, который решил познакомиться поближе с теми из горожан, кто недавно лишился руки.
     Следить оказалось проще, чем он ожидал. Тимми всю дорогу отбивался, поэтому у них было не так уж много возможностей следить за чем-либо еще. Да и ушли они недалеко, углубившись примерно на четверть мили в район, где стояли выгоревшие, но еще не снесенные дома, настолько ни на что не годные, что в них не желали селиться даже бродяги.
     В один из таких домов втащили Тимми. Спрятавшись в тени, Смед тупо смотрел на этот дом и спрашивал себя, что ему делать дальше. Помни, теперь мы деремся за собственную жизнь, звучали в его ушах слова Рыбака.
     Боец из него был никакой. Он всегда уклонялся от драки, если ему удавалось. А когда не удавалось, всякий раз бывал нещадно бит. Чего-то ему не хватало. Не то злости, не то наглости, не то подлости. Но не хватало, даже когда у него не оставалось другого выбора.
     Он вдруг вспомнил всех тех сволочей, от которых ему доставалось; все побои, насмешки и тычки; вспомнил свое вечное недоумение, непонимание, отчего они так поступают, ведь он никогда их не задевал. В нем разом закипели все старые обиды, вперемешку со щекочущими нервы мстительными фантазиями и миазмами жгучей ненависти.
     Один из тех троих вышел из дома, помочился на улицу, потом попятился и прислонился к стене. Для караульного у парня был слишком беспечный вид. Наверно, просто решил проветриться, подумал Смед.
     Он двинулся вперед неверными шагами, не понимая, что делает. Его так трясло от страха, что даже зубы стучали.
     Он споткнулся, упал на одно колено, ободрав его о битый кирпич, жалобно выругался. И тут, вместе со вспышкой боли, на него снизошло вдохновение.
     Смед поднялся и снова захромал вперед, спотыкаясь, бормоча себе под нос. Он шел прямо на парня и напевал что-то вроде: «Хорошо быть кисою, хорошо — собакою! Где хочу, там писаю, где хочу — там какаю!» Теперь головорез насторожился. Но не двинулся с места.
     Смед шлепнулся на задницу, глупо захихикал, кое-как встал на четвереньки, притворяясь, что на него накатил приступ рвоты. Потом опять поднялся на ноги и пошел прямо вперед, пока не наткнулся на стену, футах в десяти от наблюдавшего за ним человека. Тогда он попятился, продолжая что-то бормотать, тупо уставившись на стену, словно пытался сообразить, откуда она здесь взялась. Затем оперся одной рукой на эту стену и неверными шагами устремился вдоль нее в ту сторону, где стоял головорез. Когда до того оставалось не больше четырех футов, Смед притворился, будто только что заметил парня, во взгляде которого читалось скорее глумливое презрение, нежели подозрительность.
     Взглянув на него, Смед издал нелепый хлюпающий звук. Он надеялся, что выглядит достаточно напуганным, и беззвучно благодарил всех богов сразу за то, что пока остался неузнанным. Теперь, если он правильно угадал, этот парень захочет поизгаляться над ним, под видом помощи…
     Смед споткнулся и снова упал на четвереньки.
     — Похоже, ты здорово надрался, старина. — Головорез шагнул в его сторону.
     Смед снова издал несколько хлюпающих звуков. В его ушах снова раздался голос Старого Рыбака:
     — Вспомни, как ты берешь женщину, Смед. Не как попало, а бережно, плавно.
     Человек нагнулся, подал ему руку, помогая встать. Он не заметил нож, тускло блеснувший в руке Смеда. А Смед навалился на парня всем телом и плавно задвинул лезвие ему меж ребер. Прямо в сердце.
     Смед как бы раздвоился. Одно его «я» было здесь, продолжая направлять его руку. Второе впало в какое-то забытье, отключилось от внешнего мира, полностью оказавшись во власти животного ужаса. В этом хаосе пульсировала только одна отчетливая мысль: какая ложь! Какая ложь, что убивать с каждым разом становится все легче.
     Когда его сознание всплыло из этой мглы, он обнаружил, что успел оттащить продолжавшее конвульсивно дергаться тело ярдов на сто в сторону.
     — Какого черта я это делаю?
     Ах да, конечно. Спрятать. Так, чтобы не было видно. Потому что это было только начало.
     Он снова услышал приглушенный, но отчаянный вопль боли и понял, что первая брешь во мгле, охватившей его сознание, была пробита точно таким же криком.
     
     Он проскользнул в дом с осторожностью крадущейся кошки, отключив остальные чувства, чтобы не испытывать мучительную боль, когда раздавался очередной агонизирующий вопль Тимми. Он даже использовал эти крики, каждый раз быстро продвигаясь на несколько шагов вперед.
     Мама дорогая! Что он здесь делает?! Вопли доносились из подвала. Смед начал спускаться по ступенькам, двигаясь так целеустремленно, словно его вела чужая воля. Миновав шесть ступенек, он сперва пригнулся, а потом чуть не на уши встал, чтобы посмотреть, что делается внизу.
     Лестница заканчивалась в нескольких футах от входа в подвал. Двери не было. Из проема пробивался свет и доносились крики. Смед, почти не дыша, спустился еще на две ступеньки, затем осторожно перелез через перила, нырнул под лестницу и затаился, озираясь вокруг. Разглядеть что-либо оказалось трудно, но, похоже, пожар обошел эту часть подвала стороной. Здесь даже не чувствовался запах старой гари.
     Теперь он мог слышать почти все, что там происходило. Кто-то задавал Тимми нетерпеливые вопросы. Еще двое препирались по поводу того типа, которого Смед прикончил наверху. Один беспокоился, как бы тот не сбежал, а второму было на это наплевать.
     Спрятаться под лестницей, если кто-нибудь решит туда заглянуть, было негде. Свет, попадавший сюда из дверного проема, сразу выдал бы Смеда с головой. Поэтому он осторожно выбрался оттуда, прокрался к большой куче мусора слева от проема и скорчился позади нее, совершенно не представляя себе, что делать дальше.
     Похоже, Тимми потерял сознание. Во всяком случае, он больше не кричал. Один из находившихся в помещении проворчал что-то по этому поводу. Остальные двое продолжали препираться насчет того парня, который пошел на улицу. Наконец первый не выдержал и огрызнулся:
     — Его действительно слишком долго нет. Ступайте, найдите его. Ступайте оба. И оставите меня в покое.
     Те двое вышли и затопали вверх по лестнице. Это были те парни, которые притащили сюда Тим-ми. Смед поднялся, дрожа от напряжения, неслышно двинулся к проему, заглянул внутрь.
     Тимми сидел, привязанный к стулу. Без сознания. Его обмякшее тело наклонилось вперед. Над ним склонился человек. Спиной к Смеду. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, мелькнула мысль. Человек хлестал Тимми по щекам.
     — Ну! Ну же! Приди в себя. Только не вздумай помереть. Мы уже почти докопались до истины.
     Плавно. Бережно. Аккуратно, повторял про себя Смед, неслышно скользнув сквозь проем.
     Человек все же почуял опасность. Он начал поворачиваться, его глаза и рот широко открылись…
     Слишком поздно.
     Нож уже пронзил его сердце. Он страшно, отвратительно захрипел, попытался схватить Смеда, потом согнулся и упал.
     Может, на этот раз действительно было легче… Пришла опустошенность. Бешено стучало сердце, тряслись руки. Судорожно хватая ртом воздух, Смед подошел к Тимми, перерезал веревки… Боже! Они выжгли ему один глаз! Они…
     Тимми упал со стула лицом вперед.
     Смед нагнулся, попытался поднять его.
     — Эй! Тимми! Вставай. Это я, Смед. Вставай. Нам надо смыться отсюда, пока не вернулись те двое. Давай же!
     Наконец до него дошло.
     — Черт возьми! — Тимми не дышал. — Сукин ты сын! Я рисковал задницей ни за что!
     Нет. Смысл все-таки был. Кто знает, что успел сказать Тимми перед смертью.
     Вдруг он почувствовал себя полным дерьмом. Стоит тут, поливает Тимми… За что? За то, что тот умер, причинив этим Смеду лишнее беспокойство? Тут он окончательно растерялся. Надо было как-то выбираться отсюда; наверно, надо было что-то сделать с телами, которые оставались в подвале. А он не понимал, что и как.
     — Эй, Авель! — раздался крик с улицы. — Лучше бы тебе самому взглянуть! Кто-то прикончил Танкера!
     Смед выронил руку Тимми, метнулся к мертвецу, выдернул нож из его тела и едва успел прислониться к стене у дверного проема, как раздался новый крик:
     — Ты меня слышишь, Авель? — Потом раздался торопливый топот вниз по лестнице. — Похоже, мы в глубокой заднице, Авель. Кто-то проткнул Танкера ножом… Эй, что тут за чертовщина?
     Человек шагнул сквозь проем и остановился. Смед уже почти нанес удар туда, где, по его расчетам, должна была находиться грудь, но вдруг обнаружил, что громкий голос принадлежал коротышке, самому маленькому из головорезов… Он успел превратить свой удар в подобие апперкота, вонзив лезвие ножа снизу вверх, под подбородок. Забыв все советы Рыбака, он ударил изо всех сил. Клинок проник сквозь мозг и застрял в черепе.
     Он не видел глаз своих предыдущих жертв в тот момент, когда те осознавали, что случилось. Боже.
     Это было жутко. Смед отскочил назад, споткнулся об Авеля и упал на спину. Его жертва медленно свалилась головой вперед, почти прямо на него.
     Он еще не успел толком подняться на ноги, как с лестницы донесся невнятный вопрос последнего головореза. Смед бросился вперед, чтобы снова завладеть своим ножом. Жертва еще шевелилась, медленно подтягивая под себя одну ногу. Это движение напомнило ему собаку, которая пытается почесаться. Бред какой-то.
     Чертов нож намертво застрял в черепе. Вытащить его не удавалось. Смед заметался вокруг в поисках оружия, любой вещи, которая могла сойти за оружие, а голос сверху тем временем выкрикнул еще несколько вопросительных фраз. Тогда Смед, с чувством суеверного страха, выдернул нож из ножен мертвеца.
     Он снова прислонился к стене возле дверного проема и стал ждать. Казалось, он прождал целую вечность.
     Постепенно его перестало трясти. Нервы чуть утихли. Потом пришла мысль о том, что последнюю жертву можно было увидеть с лестницы.
     Смед подождал еще немного.
     Ему следовало поторопиться. Чем дольше он тут проторчит, тем скорее нарвется еще на какие-нибудь неприятности.
     Мышцы словно судорогой свело. Скованный ужасом, Смед не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
     Все же он кое-как заставил себя сдвинуться с места и выглянуть наружу.
     Лестница была залита лунным светом. Похоже, бояться было нечего. Он заставил свои ноги сделать несколько шагов. Потом поднялся по ступенькам. На первом этаже никого. Смед выглянул на улицу. И там никого. Пустые, безмолвные, мертвые дома; никакого движения. Ни одной живой души вокруг. Бежать. Бежать, не останавливаясь, до самого «Скелета».
     Он все же пересилил себя и сделал то, что должен был сделать: затащил тело своей первой жертвы в подвал. По крайней мере, теперь их не так скоро обнаружат. Только после этого Смед двинулся домой.
     Все же заставил себя идти шагом.
     
Глава46
     
     
     Мы очутились в Весле около полуночи, но отыскали Душечку и остальных только вечером следующего дня. Да и то лишь благодаря тому, что с нами был Боманц, который смог учуять их следы. Они оказались совсем не там, где мы предполагали. За это время я успел встретиться с давними знакомыми. По тем временам, когда мы с Вороном еще жили в Весле. Ребята пустились в разговоры и долго не могли остановиться.
     Разговоры были теперь единственным занятием горожан.
     — Да, дела здесь неважные, — говорил Ворон, пока мы пробирались по улицам, ориентируясь колдовским чутьем Боманца. — Все эти люди закупорены здесь, как в бочке, без малейших надежд выбраться; запасы продовольствия подходят к концу; еще немного, и начнется чума. Город напряжен до предела. Будь сейчас середина лета, жара быстро съела бы остатки терпения горожан и нарыв уже давно бы прорвался. Тебе известно хоть что-нибудь про этих близнецов?
     Он обращался не ко мне. Когда речь заходила о колдунах и колдовстве, я знать ничего не знал. За исключением того, что очень хотел бы держаться от всего этого подальше.
     — Никогда раньше о них не слышал, — сказал Боманц. — Но это еще ни о чем не говорит. За последнее время к Госпоже в Чары из провинции понаехала целая толпа новеньких.
     — Ты смог бы их одолеть, как думаешь?
     — Я не собираюсь с ними связываться. Тут я заметил на одной из дверей рисунок. Белая роза.
     — Взгляните туда, — сказал я им. Они посмотрели. Другие люди на улице тоже косились в ту сторону, стараясь, чтобы никто не заметил их интереса.
     — Опять этот придурок Молчун! — прорычал Ворон. — Так и норовит втравить ее в какую-нибудь идиотскую затею.
     — Ну что ты чушь несешь! — возмутился я. — Когда и кому хоть раз удалось уговорить Душечку сделать то, чего она сама не хотела делать?! Он поворчал немного, потом заткнулся. Вскоре нюх Боманца вывел нас к тайному убежищу. Пробормотав какую-то ерунду, служившую паролем, мы оказались в подвале, который Душечка делила с компанией ветеранов-повстанцев. На мой взгляд, они мало чего стоили. Сопротивление в Весле давно пережило свои лучшие дни.
     Ворон неодобрительно хмыкнул. Эти парни ему, тоже не понравились. Затем он вкратце рассказал об основных впечатлениях от нашего визита в Курганье. Даже на языке знаков его рассказ занял меньше минуты. В ответ Душечка ознакомила нас с общим положением в Весле. На это потребовалось куда больше времени.
     Ворон поинтересовался, за каким чертом она приказала рисовать по всему городу белые розы. Она ответила, что ничего такого и не делала. Точнее, она сказала, что никто из ее сторонников в этом не признался. Поскольку розы стали появляться только после ее прибытия в Весло, она предположила, что кто-то узнал ее на улице и теперь пытается выловить рыбку из мутной воды.
     Сомнительно. Я, во всяком случае, не поверил. На мой взгляд, если бы ее узнал некто, не втянутый в наши дела, такой человек обязательно попытался бы получить награду за ее поимку. А стоила она не мало. Серые не стали бы скупиться. Они щедро заплатили бы и за Молчуна. Даже за братьев Крученых они отвалили бы кусок, достаточно жирный для того, чтобы надолго обеспечить предателю сытую жизнь.
     Ворон думал так же. Но спорить с Душечкой он не стал, а перевел разговор на Серебряный Клин, спросив, успешно ли идут его поиски.
     — Нет, — ответила она. — Мы все еще топчемся там, где уже успели побывать другие охотники. Глотаем поднятую ими пыль. Пока — никаких следов. А наши маленькие союзники заняты слежкой за теми, которых удалось выявить нашим здешним сторонникам.
     Боманц потребовал имена. Он их тут же получил. Длиннющую кишку, включавшую с полдюжины свежеиспеченных покойников. — Ну что, знаешь кого-нибудь из этих людей? — спросил Ворон.
     — Нет. Но я долго был не у дел. Мне кажется очень странным, что никто из Башни Чар до сих пор не обратил внимания на здешние события. Клин привлек сюда каждого деревенского колдуна, каждую гадалку на кофейной гуще, у которых имелась хоть какая-то тень честолюбия. Близнецы же, ухватившись за благоприятный случай, делают то, что и следовало от них ждать. Но ведь такие новости распространяются повсюду с быстротой молнии. Они давно уже должны были достигнуть Чар. Почему же никто из тамошних волкодавов до сих пор не появился здесь, чтобы поставить сестер на место?
     — Потому что у них нет летающих китов, чтобы доставить их сюда в мгновение ока, — предположил я. — А все их ковры-самолеты давным-давно превратились в кучу бесполезного хлама.
     — У них есть другие возможности, — возразил Боманц.
     Пустой разговор. Все равно от ответа на этот вопрос ничего не зависело.
     Ворон поинтересовался, каким образом другие пытаются добиться желаемого результата.
     — Может, — предположил он, — все дело в том, что остальные охотники за Клином просто хватают проблему не с той стороны?
     — Паутинка и Шелкопряд возобновили повальные обыски, — ответила Душечка. — Кроме того, они не спускают глаз с остальных охотников, пытающихся найти тех, кто похитил Серебряный Клин и принес его в Весло.
     — А почему все так уверены, что эта хреновина находится в городе? — спросил я.
     — Многие просто чувствуют это, — ответил Боманц. — От Клина исходят миазмы зла.
     — Значит, ты можешь определить, где он?
     — Очень смутно. Сейчас Клин находится где-то к северу от нас. Но я могу определить направление лишь с точностью до тридцати градусов. — Он развел руки в стороны, наглядно показывая, о чем говорит. — Природа Клина такова, что он способствует разрастанию любого зла вокруг себя. Если бы его было легко обнаружить, то он не смог бы так просто умножать окружающий хаос. Он не обладает разумом, но способен улавливать и усиливать самые черные чувства, мысли и устремления тех, кто находится поблизости. Но вернемся к делу. Возможно, нам удастся обнаружить людей, доставивших сюда Клин из Курганья, если мы займемся поисками тех, кто находился вне города в соответствующий промежуток времени, а теперь ведет себя не так, как раньше. Или, выражаясь точнее, все они сейчас должны проявлять ярко выраженное пристрастие потакать самым худшим своим наклонностям.
     Молчун перевел речь Боманца Душечке. Та, на языке жестов, ответила:
     — Такой путь мы уже испробовали. Безуспешно. Нападение Хромого привело к гибели слишком многих, а выжившие настолько выбиты из колеи, что собрать такую информацию просто невозможно.
     — Все же это хоть какой-то способ, — возразил Ворон.
     — Паутинка и Шелкопряд уже используют его, — сказал один из местных ребят. — Они собрали в городе целую толпу головорезов в надежде, что похитители ударятся в панику и каким-то образом выдадут себя-. Рано или поздно.
     — Идиотизм, — сказал Ворон, презрительно улыбаясь. — Парням надо всего лишь обрезать все ведущие к ним концы и лечь на дно. Уж как-нибудь сообразят.
     — Именно так они и поступили. Во всяком случае, мы так полагаем. — Местный принялся рассказывать о появившейся в городе отвратительной заразе. Эту болезнь прозвали «черная рука». Удалось выяснить, что следы ведут к одному врачу, которого зарезали сразу же после того, как близнецы наглухо заткнули все входы и выходы из города. Тот, кто первым заболел «черной рукой», скорее всего, случайно коснулся Клина, а затем заразил врача, к которому обратился за помощью. Так считало большинство, хотя были и другие мнения. Позже врач заразил всех своих пациентов, а от тех болезнь начала передаваться дальше, пока солдатам не удалось выловить и изолировать всех инфицированных.
     — Близнецы придерживаются того же мнения, — показала знаками Душечка. — А убийство врача служит лишним тому доказательством. В нем замешаны два человека. Но установить их личность пока не удалось. Описания свидетелей недостаточны для опознания.
     Один из местных снова начал излагать всякие домыслы. Он считал, что ни один из заразившихся не имел никакого отношения к похищению Клина. Близнецы, сказал он, тоже в этом уверены. Значит, где-то сейчас по улицам разгуливает парень, ухлопавший дока, который его вылечил. Именно так считало большинство охотников за Клином, орудовавших в городе.
     — Может, оно и так, — сказал я. — А может быть, у его подельников хватило ума. Тогда его надо искать не на улицах, а шестью футами ниже.
     Похоже, такая возможность никому еще не приходила в голову. Порядочные люди почему-то считают, что все остальные тоже должны вести себя порядочно.
     — И еще, — продолжал я. — Что там насчет роз? Если ваши люди здесь ни при чем, тогда кто? И зачем?
     — Очевидно, отвлекающий маневр, — предположил Ворон. — Но кто бы за этим ни стоял, мы сильно продвинемся вперед, если сможем схватить его.
     — Пойди поучи свою бабушку, как яичницу жарить, — опять воткнулся в разговор местный. — Сейчас почти все наши ходят по улицам, успокаивают людей и задают им вопросы. А ночью мы возьмем под наблюдение наиболее вероятные места, где могут появиться те артисты. Если кто-нибудь из них подвернется нам под руку, он и глазом моргнуть не успеет, как уже будет сидеть здесь и отвечать на вопросы.
     — Они не попадутся в вашу ловушку. Хочешь, поспорим на что угодно? — спросил я, устраиваясь поудобнее, чтобы вздремнуть.
     Устал я от этого трепа.
     
Глава47
     
     
     Устает ли глина? А земля? Нет. Глиняный человек мчался на север. Час за часом, миля за милей, днем и ночью, преодолевая расстояние длинными скачками. Он останавливался редко и ненадолго, лишь для того, чтобы прочесть несколько заклинаний и подновить слой жира, удерживавший в нем влагу, чтобы глина не теряла свою эластичность.
     Миля за милей. Возникали, проносились мимо и оставались позади руины разрушенных им городов. Восходы сменялись закатами.
     Однажды ранним утром он пересек южную границу Северной Империи. Это случилось ранним утром.
     И очень скоро обнаружил, что его преследует имперская конница. Тогда он замедлил бег. И они попридержали коней. Он остановился. Они тоже. Вне пределов его досягаемости. Выжидая.
     Да, они оказались здесь из-за него. Его возвращение не было неожиданностью.
     Но кто? Кто мог ждать его появления? И как давно? Какие сюрпризы они успели для него заготовить?
     Он возобновил свой бег, но теперь двигался медленнее, стараясь держать свое бешенство в узде.
     Подразделения кавалеристов, преследовавшие его, сменялись каждые пять миль. Как только он поворачивался к ним лицом, они отступали. Но стоило ему опять двинуться вперед, и они снова подбирались ближе, как бы бросая ему осторожный вызов. Он подозревал, что кто-то хочет заставить его повернуть. Он не поддался на такую уловку, а продолжал свой путь. Постепенно он снова увеличил скорость.
     Ему противостоял проницательный, искушенный разум.
     Прошло совсем немного времени. Вдруг очертания отряда конников начали меняться. Похоже, кавалеристы перестраивались, готовясь к атаке…
     Это отвлекло его внимание, поэтому он едва не проглядел впереди чуть просевший участок дороги. Но все же заметил западню. Останавливаться было поздно, и он оттолкнулся от земли, бросив свое тело вперед в длинном, чудовищно длинном прыжке.
     Воздух загудел от камней, пущенных из пращи. Несколько штук попало в него, едва не сбив с ног, и он понял, что его таки подловили. Он еще не успел восстановить равновесие, как вокруг засвистели арбалетные стрелы. Верховые слева слишком осмелели. Он повернулся, готовый стереть их с лица земли.
     Пятисотфунтовый камень чиркнул по его правому плечу, содрав защитную смазку. Он извернулся и прыгнул в сторону. Если бы эта глыба угодила прямо в него… Он снова повернулся, готовясь излить душившую его ярость. Всадники скакали прочь. Они избежали возмездия, были уже вне пределов его досягаемости.
     Он повыдергивал из своего тела все стрелы, осмотрелся. Никакой ямы на дороге не оказалось. Лишь ее искусная имитация и хорошо замаскированная спусковая доска там, куда он должен был приземлиться после прыжка. Его спасло только то, что катапульта, метнувшая камень, стояла достаточно далеко. Да, на сей раз его уберегла слепая фортуна.
     Но это была лишь первая ловушка. Следующая ждала его на мосту, переброшенном через тихую болотистую речушку. Под мостом были укрыты бочки с нефтью и механизм, который должен был опрокинуть их и поджечь нефть, едва, он дойдет до середины настила.
     Кавалеристы, отвлекавшие внимание, на этот раз ждали его за рекой, на крутом, обрывистом берегу. Град камней из легких катапульт посыпался на него как раз в тот момент, когда он пытался заклинаниями вывести из строя механизм, предназначенный для поджога нефти.
     Здоровенный пятифунтовый булыжник угодил ему прямо в грудь, опрокинув на спину. Взвыв от злобы, он вскочил на ноги и очертя голову ринулся на своих преследователей.
     Середина настила, опиравшаяся лишь на пару хилых жердей, провалилась под его весом. Бочонки с нефтью вдребезги разнесло падавшими бревнами и балками. Он еще не успел плюхнуться в воду, как сверху посыпался настоящий дождь зажигательных снарядов. Второй раз его сумели провести.
     До третьего эти свиньи не доживут, поклялся он.
     Рыча от боли и бешенства, он выбрался на отмель чуть ниже по течению. Мост пылал, сверху посыпался новый град зажигательных снарядов…
     Он запутался в чем-то, споткнулся, упал. Его тут же накрыла сверху большая сеть, сплетенная из прочных, как железо, но эластичных шнуров. Шнуры были свиты из клейких, липких нитей, напоминавших паутину. Чем больше он метался, тем сильнее запутывался. Сеть стягивалась все туже и тащила его назад, в реку. Оказавшись под водой, он не смог бы использовать словесные заклинания, наполовину лишившись своего колдовского могущества.
     Впервые его кольнула ледяная игла предчувствия, что он может потерпеть поражение в схватке с жалкими, слабыми существами, ничтожными пигмеями. Он натолкнулся на такое сопротивление, которое нельзя было одолеть одной грубой силой.
     На него накатила липкая волна страха. А ведь он даже себя сумел убедить в том, что это чувство ему незнакомо. Но страх помог; он смирил в себе неуправляемую ярость, позволил трезво оценить положение и принять верное решение.
     Быстро произнес пару заклинаний, одно из которых подействовало. В сети, уже почти утащившей его под воду, появилась дыра. Он осторожно выбрался из реки. Удвоив внимание. Только это и спасло его, помогло избежать очередного капкана, оснащенного механическим мечом, удар которого запросто мог развалить его надвое. Опасность миновала. Теперь можно было оценить полученные повреждения. Пустяки. Но еще дюжина таких стычек, и ему придется по-настоящему худо.
     Чего они добиваются? Просто хотят измотать его? Похоже на то, хотя каждая из ловушек в отдельности, сама по себе, таила нешуточную, смертельную угрозу.
     Наконец, сумев обуздать свой безумный гнев, с максимальной осторожностью он двинулся дальше. С местью можно и подождать. Пока он не одержит там, на севере, свою триумфальную победу. А когда ключи к неслыханному могуществу окажутся в его руках… Вот тогда он тысячекратно отплатит всему миру за те оскорбления и унижения, которым когда-либо подвергся.
     Впереди его ждало множество ловушек, по большей части столь же смертоносных и хитроумных. Несмотря на все свое внимание, ему не удалось миновать их без всякого ущерба для себя. Враги почти не пользовались колдовством, предпочитая всякие механизмы, используя разные психологические уловки, справиться с которыми ему было гораздо труднее.
     Он так ни разу и не заметил поблизости никого, кроме всадников, вцепившихся в него мертвой хваткой.
     Ворота большого портового города Берилла оказались открытыми, ни души вокруг. Ветер с моря гонял по пустынным улицам листья и сухой мусор. Очаги в домах давным-давно остыли. В воздухе не было видно ни одной птицы. Мертвый город покинули даже крысы.
     Тихо шурша по углам, леденящим, мертвым шепотом бормотал что-то ветер. Царившее вокруг запустение было настолько абсолютным, что даже он внезапно ощутил тоскливое чувство одиночества.
     В порту не было видно ни одного корабля, на пустынном побережье — ни одной шлюпки.
     Ни одной, даже самой завалящей, жалкой плоскодонки. Лишь в море, далеко за портовым маяком, виднелись смутные очертания одинокой пятидесятивесельной черной галеры, покачивающейся на волнах.
     Она служила немым предупреждением. Пересечь море ему не позволят, это ясно. Он не сомневался, что вдоль всего побережья, в обе стороны от Берилла, ему не удастся найти ни одного суденышка.
     Он подумал о том, чтобы отправиться вплавь. Но ведь черная галера оставлена здесь именно на такой случай. Глиняное тело было слишком тяжелым. Ему потребуются все его силы, чтобы удержаться на плаву. Значит, он будет почти беззащитен.
     Вдобавок соленая вода может проникнуть сквозь защитную скорлупу заклинаний. Тогда она начнет разъедать сперва слой жира, а потом и глину…
     Похоже, ему просто не оставили никакого выбора. Ладно. Придется сделать то, к чему его подталкивают. Он нарисовал карту и выбрал кратчайшую из окружных дорог. На восток. Теперь он бежал на восток.
     Всадники следовали за ним до исхода дня, а затем исчезли, растворившись в сумерках. Через несколько часов он убедился в этом окончательно и снова увеличил скорость. Будь они прокляты. Придется делать то, к чему его принуждали. Но еще придет его время. Его месть будет сладка.
     Снова миля за милей оставались позади. Он мчался почти так же быстро, как прежде, еще до того, как пересек границу Империи. Бег не мешал ему размышлять в поисках причины, по которой его заставили пуститься в долгий кружной путь.
     Но докопаться до сути он так и не смог.
     
Глава48
     
     
     Позволив себе лишь небольшую передышку, Смед отправился на поиски Старого Рыбака. Тот выслушал внимательно, не сводя глаз с его лица все то время, пока он говорил.
     — Вот уж не думал, что у тебя хватит духу на такое, — сказал он, дослушав до конца.
     — И я не думал. Зато я все время думал, как бы не обделаться со страху.
     — Но думал. Это главное. И сделал то, что должен был сделать. Хорошо. Как полагаешь, ты сможешь узнать того парня, который удрал?
     — Не знаю. Было темно. Мне ни разу не удалось разглядеть его как следует.
     — Ладно. О нем мы позаботимся позже. Сейчас главное — избавиться от трупов. Где Талли?
     — Кто его знает? Спит, наверное. А почему не оставить их там, где они есть? Они лежат не в таком месте, чтобы кто-нибудь скоро споткнулся.
     — Потому что, кроме тебя и меня, есть еще один тип, который про них знает. Он может рассказать кому-то, кто пойдет и посмотрит. А тот человек может узнать в Тимми Локане парня, болтавшегося повсюду вместе со мной, с тобой и с Талли. Дошло?
     — Теперь дошло.
     Вдобавок Рыбак наверняка хотел убедиться, что Тимми умер именно так, как рассказал Смед. Все-таки Смед был родственником Талли, а старик уже давно взял за правило не принимать на веру ни единого сказанного им слова.
     — Одним словом, буди Талли и — вперед! Смед вошел в «Скелет», мимоходом кивнув капралу Ночных Пластунов. Хозяин бросил на него недружелюбный взгляд исподлобья. Смеду пришлось пройти мимо него.
     — Собираетесь платить за комнату, парни? — спросил хозяин. — Вы задолжали уже за два дня.
     — Платить должен Талли. Его очередь.
     — Вот как, приятель? Но Талли не платит. Да и за пиво он мне должен черт знает сколько. Денек-другой еще потерплю, а потом поболтаю об этом с твоим приятелем, капралом.
     Хозяин мерзко улыбнулся. Он был бы на седьмом небе от счастья, спровадив их всех в рабочую команду.
     Смед смотрел на него в упор, пока тот не отвел глаза, потом швырнул монету.
     — Это за комнату, — сказал он. — Счет за пиво Талли пускай оплачивает сам. Я скажу ему.
     Талли не спал. Притворялся. Наверно, подслушал разговор.
     — Вставай, — сказал Смед. — Дело есть. Талли не шевелился. Тогда Смед добавил:
     — Считаю до пяти. После этого переломаю тебе ребра.
     — Черт бы тебя побрал, Смед. — Талли сел на кровати. — Ты с каждым днем становишься все больше похож на твоего дружка Рыбака. На кой ляд ты меня разбудил? Небо на землю упало, что ли?
     — Выйдем на улицу, — узнаешь на кой! — Смед не хотел говорить здесь, где их мог подслушать кто угодно. — По дороге не забудь заплатить хозяину за пиво. Он давно точит на нас зуб. Обещал поболтать насчет тебя с капралом.
     — Вот дерьмо вонючее. — Талли весь как-то передернулся. — Слушай, Смед, заплати за меня, а? Я верну. Как только доберусь до своей заначки.
     — Ладно. — Смед пристально посмотрел на братца. — Мы ждем на улице. И не вздумай валять дурака.
     Он вышел из комнаты. Проходя мимо хозяина, он швырнул ему еще одну, на этот раз — более увесистую монету.
     — Ничего ему в кредит не давай, — процедил он сквозь зубы.
     Старый Рыбак уже ждал на улице.
     — Когда мы только пришли в город, — сказал Смед старику, — я считал, что моей доли наличных хватит на четыре года безбедной жизни. Даже на пять. А ты?
     — Не шуми. Я старый человек. Мне не так много нужно. А что случилось?
     — Талли. Каким бы придурком он ни был, разве можно спустить столько денег за три-четыре недели?
     — Рассказывай.
     — Он начал брать у меня в долг. Пару раз отдавал быстро. Последние три раза не отдал вообще. Я только что узнал, что он не заплатил за комнату и сильно задолжал за пиво.
     — Вот как? — По лицу Рыбака скользнула мрачная тень. — Мне надо кое-что проверить. Когда он выйдет, дуйте прямиком на место. Я вас догоню. — С этими словами старив словно растворился в воздухе.
     Минутой позже притопал Талли.
     — Все в норме, — сообщил он. — Я уже здесь. А где старик и Тимми?
     — У Рыбака есть небольшое дельце. — Смед подозревал, какое именно. — Он нас догонит. А Тимми умер. Его убили. Нам надо его похоронить.
     — Шутишь? — тупо спросил Талли и споткнулся. Забыл, что надо глядеть себе под ноги.
     — Пошел ты. Какие тут шутки.
     Урывками, когда его не мог слышать никто посторонний, Смед рассказал, что случилось. На улице было полно народу. Все слонялись без дела, вели себя беспокойно. В воздухе пахло мятежом. Нет, серые не смогут долго продержать город под колпаком, подумал Смед. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. А потом немного удачи — и они обязательно прорвутся сквозь осаду.
     Повсюду, если только рядом не было серых, люди перешептывались о белых розах. Ползли слухи, что сама Белая Роза находится в Весле и ждет лишь добрых предзнаменований, чтобы поднять восстание.
     У серых были свои уши повсюду, Смед это знал. Почти все новые слухи доходили до Паутинки и Шелкопряда быстрее чем за час. И даже если эти слухи были абсурдны, близняшки вынуждены были реагировать. Не ровен час, какому-нибудь олуху почудится, что он увидел знамение, и тут же вспыхнет мятеж.
     Потихоньку полз и другой слушок, куда более зловещий, чем глупая болтовня о Белой Розе. Добраться до его истоков было сложнее, потому что передававшие его вели себя гораздо осторожнее.
     Эта сплетня утверждала, что близнецов поджимает время. Поэтому, дескать, они решили приступить к массовым казням мужской части населения Весла. Казни будут продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь не купит себе жизнь, выдав, где находится Серебряный Клин.
     Смысл происходящего уже ни для кого не был тайной. О Серебряном Клине знали все. Что ж, такая осведомленность вполне могла оказаться тем взмахом дирижерской палочки, за которым последует первый такт увертюры, открывающей долгую мрачную оперу ужасов. Талли мельтешил, все беспокоился по поводу надвигающейся резни. Пока они не подошли к кварталу выгоревших домов, где повсеместно были трупы. Тут он сменил тему своего нытья.
     — Я не пойду туда, Смед, — уперся он. — Они все равно померли. Ну и пусть лежат, где лежат.
     — Еще как пойдешь. Вся эта каша заварилась из-за той единственной мыслишки, которая случайно завелась в твоей тупой башке. Ты пойдешь и поможешь нам сделать то, что требуется, чтобы выжить. Или я сам раскрою твою гнилую тыкву.
     — Чепуха, — презрительно ухмыльнулся Талли. — Пытаешься запугать? Меня?
     — Может, и так. Будет лучше, если ты поверишь мне на слово. Ну?!
     Талли вздрогнул и пошел дальше. Интонации Смеда его изрядно напугали. Спустя минуту их догнал Рыбак. Обменявшись взглядом со Смедом, он сказал:
     — За нами никто не следил. Идите чуть медленней, пока я не разнюхаю, что там впереди.
     Он исчез, но через пару минут снова появился и махнул рукой, показывая, что все чисто. Тогда Смед проскользнул в знакомый дом.
     Запах тлена, хотя не очень заметный, уже витал в воздухе. Снаружи что-то злобно прорычал Рыбак. Талли огрызнулся, но тяжело протопал внутрь. Смед осторожно спустился по лестнице в подвал и остановился посередине комнаты-покойницкой, удивленный тем, что ее до сих пор освещали огарки свечей, зажженных, как ему казалось, целую вечность назад Здесь почти ничто не изменилось. Трупное окоченение уже прошло. Правда, появилась бездна мух, облепивших глаза, ноздри, рты трупов. И раны.
     — О черт! — прошептал Талли, и его тут же вырвало.
     — Я видал места похуже, — сказал Рыбак, остановившийся в дверном проеме. — Очень может быть, что и это место скоро будет выглядеть гораздо хуже. Сядь-ка на стул, Талли.
     — Что?
     — Садись. Прежде чем браться за дело, нам надо потолковать. Выяснить, кто залез в те деньги, которые Тимми хранил в спинке кровати.
     Талли вздрогнул, побледнел, но еще пытался хорохориться.
     — Врешь, Рыбак, — сказал он. — Чей грешок хочешь на меня повесить? Уж не свой ли?
     — Садись, задница! — рявкнул Смед. — Рассказывай, как вышло, что ты обокрал Тимми, а потом клянчил деньги у меня. И это сразу после того, как ты оторвал самый крупный куш в своей говенной жизни!
     — Какого хрена вы… — начал было Талли. Но Рыбак врезал ему по носу и тычком в грудь усадил на стул.
     — Шутки в сторону, Талли, — сказал он. — Дело чертовски серьезное. А до тебя все никак не дойдет. Протри глаза, черт бы тебя побрал! Видишь, как мухи жрут парня? А ведь это был наш товарищ, Тимми Локан. Веселый, беззаботный мальчишка, которого ты поманил богатством. Посмотри, что с ним сделали эти головорезы. Хотя они невинней любой девственницы по сравнению с теми, кто сейчас идет по нашему следу. Посмотри, что пришлось сделать Смеду. Ну! Посмотри на этих парней, Талли. Ты оказался слишком глуп, чтобы вовремя испугаться, слишком туп, чтобы сидеть тише воды, ниже травы, пока не пронесется гроза. А теперь скажи нам, каких дел ты натворил, в какое дерьмо вляпался на этот раз?
     В глазах Талли заблестели слезы бессильной злобы. Он, похоже, собирался упрямиться дальше, хотя упрямствовать было бесполезно.
     — Ты просто чокнутый придурок, брат, — сказал Смед. — Один раз за всю твою поганую жизнь у тебя появилась неплохая идея. Но стоило нам за нее взяться, как ты сразу начал путаться у всех под ногами. Так и норовил подставить нас и испортить все дело. Ну? Так что ты натворил? Мы уже в заднице или еще не совсем? Отвечай, скотина!
     Лицо Талли на какое-то мгновение озарилось вспышкой хитрости и коварства.
     — Пустяки, — сказал он. — Сделал пару неудачных ставок, и все.
     — Пару? — взвыл Смед. — И за пару раз проиграл столько, что пришлось воровать деньги у Тимми?
     На лице Талли опять появилось выражение тупого упрямства. Но Рыбак тут же заставил его проглотить нагловатую ухмылку, еще разок съездив по морде.
     — Азартные игры, — сказал старик. — Дерьмо вонючее. Небось играл с кем-нибудь из старых знакомых, кретин. Из тех, кто знает, что раньше у тебя даже своего ночного горшка не было. Рассказывай все.
     Теперь слова так и посыпались из Талли. Оправдались наихудшие подозрения Смеда. Братец рассказал идиотскую историю о том, как он проигрался, удвоил ставки, опять проиграл и снова удвоил. Потом — еще и еще. Пока не оказалось, что Талли Стах не только разорен, но и выдал целую кучу долговых расписок, добавив к тем, что успел выдать раньше. А те, кто имел его расписки, не стали бы шутить, не уплати он вовремя. Так что выбора у него не оставалось. Но он, конечно, собирался все вернуть Тимми, как только получит свою долю за Клин, поэтому…
     Рыбак оборвал его до того, как Талли принялся оправдываться. Правильно, подумал Смед. Он знал, что стоит позволить брату продолжать, и тот сумеет вывернуть дело так, будто во всем виноваты они с Рыбаком. , — Сколько ты остался должен? — спросил он. Опять мелькнула та же хитрая гримаса подлости.
     Сукин сын знал, что деваться им некуда и они уплатят его долги.
     — Ты прав, ублюдок, — рявкнул старик. — Мы прикроем тебя на этот раз. Но один из нас проследит, чтобы ты уплатил все. И больше ты не получишь ни медяка. А потом, из своей доли, вернешь нам все сполна, до последней крошки. С процентами.
     — Зря ты так со мной, Рыбак.
     — Не хочешь, чтобы с тобой обращались как с дерьмом, тогда не веди себя как последнее дерьмо, — сказал Рыбак. — А начнешь снова выделываться — берегись. В следующий раз тебе придется куда хуже.
     Неприкрытая угроза в голосе старика напугала Талли. Он усох и умоляюще посмотрел на Смеда, но тот поддержал Рыбака.
     — Я тоже не хочу, чтобы меня угрохали только потому, что ты никак не привыкнешь отвечать за свои поступки, — буркнул он. — Бери Тимми за ноги. Потащим его наверх. А по дороге гляди на него во все глаза. Чтобы как следует запомнить, как он выглядел, и хорошенько подумать, когда у тебя опять засвербит в заднице от желания выкинуть новый фортель.
     Талли взглянул на Тимми.
     — Я не смогу, — прохныкал он.
     — Еще как сможешь. Просто вообрази себе, что кто-то его найдет, выяснит, кто он такой, а потом припомнит, где, когда и с кем его видел. Бери его за ноги, кому говорю!
     
     Они подняли все тела по лестнице наверх и дождались сумерек. Рыбак знал поблизости одно подходящее место. Когда шли дожди, оно становилось топким, болотистым рассадником всякой заразы. Саперы имперских войск давно использовали его как свалку. Когда-нибудь все эти трупы окажутся в пятидесяти футах под новыми городскими улицами.
     Конечно, первым делом они отнесли Тимми, ведь именно с ним был связан основной риск. За ним отправился тот, кто его допрашивал. Оставался еще головорез-коротышка. Пока Смед с Талли таскали трупы, Рыбак рыскал по окрестностям, высматривая, нет ли поблизости серых или каких-нибудь случайных свидетелей.
     Все шло отлично. Пока они не потащили последнее тело.
     — Кто-то идет, — тихо прошептал Рыбак. — Тащите тело дальше, будто ничего не заметили. Если эти ребята пришли сюда по нашу душу, я разберусь с ними сам.
     
Глава49
     
     
     Жабодав недоумевал. Его товарищи по несчастью вели себя как-то странно. Они копали с громадным энтузиазмом, безжалостно выматывая себя, но вся их решимость кончалась там, где надо было сделать совсем простую вещь, необходимую, чтобы поддержать собственные силы. На четвертый день Жабодаву надоело голодать, и он прикончил слабейшего. Насытившись, он оставил остальным объедки. И им понадобилось не так уж много времени, чтобы преодолеть предрассудки и инстинктивное отвращение. Зато энтузиазм возрос. Никому не хотелось стать следующим пунктом меню.
     Однако копать пришлось еще целых восемь дней На поверхность из-под земли выбрался только монстр. Впрочем, даже если бы работа заняла всего один час, результат был бы тот же самый.
     Кромешную темноту подземелья он сменил на мрак ночи. Но найти след оказалось нетрудно: с момента вероломного, подлого предательства на землю не упало ни капли дождя. Ха! Так и есть! Значит, снова на север!
     Жабодав пустился в путь неторопливой рысцой. Согревшись и размяв мышцы, он стал наращивать скорость, пока не перешел на волчий мах, каждый час оставляя позади более двенадцати миль. Он ни разу не остановился, пока не добрался до границ Империи, до того места, где Хромой впервые столкнулся с серьезным препятствием. Там он принялся рыскать по сторонам и принюхиваться, пока не понял, что произошло.
     Да, Хромого никто не собирался приветствовать со слезами радости на глазах.
     Ветер донес до него какой-то свежий запах. Жабодав огляделся и приметил вдали черного всадника, вооруженного горящим копьем. Тот тоже заметил его и метнул полыхающий ярким пламенем снаряд в северном направлении.
     Жабодав возобновил свой бег. Он был слегка озадачен.
     Он добрался до того места, где Хромой нарвался на очередные препятствия. И снова увидел черного всадника с пылающим копьем. И снова всадник метнул копье на север.
     И третий раз было то же самое. Тогда монстр понял, что ему всячески помогают наверстать упущенное время, нагнать Хромого. Что его подстрекают на неизбежную схватку. Что по дороге на север Хромого сдерживают и тот теряет кучу времени на преодоление разных препон.
     Но если даже погоня закончится удачно, что с того? Ведь он не ровня этому сыну тьмы.
     Следующий черный всадник стоял у ворот Берилла. Он метнул свое пылающее копье на восток. Жабодав послушно свернул в ту сторону. И очень скоро снова взял след.
     Вот оно что. Значит, старого дьявола заставили пуститься в обход, вокруг моря. Бешеной твари и тысяча миль — не круг. Жабодав помчался еще быстрее. Теперь на трех милях он отыгрывал две. Он переплыл Реку Изуверов, обогнул Столпы Раздетости, с быстротой молнии пересек семидесятимильную, серебристую и плоскую, как зеркало, пустыню, известную под названием Нищий Раджа, пробежал между и мимо бесчисленных могильных курганов Варвара, промчался заброшенными караванными путями Лейб Радоров. Затем он обогнул населенные призраками руины Хана и миновал пирамиды Хватка, стоявшие на вечной страже над Каньонами Бессмертных.
     Предельно осторожно, он далеко стороной обошел храмы города Марша-Разрушителя, где воздух до сих пор содрогался от криков бесчисленных жертв, чьи дымящиеся, вырванные из груди сердца были некогда возложены на алтари равнодушного, презрительно взиравшего на мир бога.
     След с каждым часом становился все горячей.
     Он добрался до провинции Безводус, миновал сторожевые заставы, где несли службу наемники из союза кочевых племен Одождей. Они свирепо и ревностно защищали границы Империи от опустошительных набегов других кочевников. Гораздо надежнее, чем то, могли бы сделать имперские легионы. Черный всадник пылающим копьем направил его стремительный бег на плато Дхама-Пато, где некогда сотни армий в бесчисленных сражениях оспаривали право прохода на север, юг или восток. Древние легенды гласили, что именно на этом плато произойдет Последняя Битва Времени между Светом и Тьмой.
     За плоскогорьем лежали горы Синь-янь. Там, в их мрачных первобытных ущельях, он нашел доказательства того, что Хромой был не раз задержан, не избежав многочисленных и коварных ловушек, поджидавших его на обрывистом и опасном пути.
     След стал совсем горячим. К тяжелому духу Хромого примешивался запах свежих могил.
     Он поднялся на возвышенность, господствовавшую над проливом Ангин, где пресная вода Невольничьих Озер смешивалась с горько-солеными водами Моря Мук. Место оказалось очень удобным для наблюдения. Скальный выступ нависал над узкой горловиной пролива, которую мореплаватели прозвали Вратами Дьявола, а путники окрестили Мостом на Небеса.
     Внизу творился кромешный ад.
     Хромой пытался переправиться с южного берега пролива на северный. Те, кто находился на северном берегу, держали серьезный отпор.
     Жабодав лег на брюхо, положил голову на передние лапы и стал наблюдать. Он считал, что обнаруживать себя пока рано. Может быть, он сделает это у Башни Чар. Если Хромой поддастся жажде мщения и свернет на запад.
     Словно почувствовав, что Жабодав уже здесь, защитники северного берега прикрыли лавочку и смотали удочки. Хромой напряг все свое колдовское могущество, чтобы обрушить на них кару, но расстояние было слишком велико. Он опять не смог причинить противнику никакого вреда.
     Хромой стремительно ринулся через пролив. И тут же едва не угодил в новую западню. Жабодав решил рискнуть переправиться на тот берег в Другом, более широком месте. Под покровом темноты.
     Нужда в спешке отпала. Теперь Хромой от него уже не оторвется. Можно спокойно распределить силы и время. Можно, дав круг вперед, залечь в засаде. А можно выследить врагов своего врага.
     И попытаться выяснить, что за игру они затеяли.
     
Глава50
     
     
     Наступил переломный момент. Я листал книгу, которую одолжил у нашего хозяина-подпольщика, когда в комнату ввалился Ворон. — Хватит валяться, Кейс. Вставай. У нас изменения, — сказал он. Я отложил книгу в сторону, встал, спросил:
     — Ну, что там еще стряслось?
     — Расскажу по дороге.
     Он сунулся в соседнюю комнату и принялся что-то орать, ссылаясь на Душечку. Вскоре к нам присоединился один из Крученых. Мы поспешно вышли на улицу. Там Ворон начал объяснять:
     — Один из пигмеев с Равнины Страха напал на золотую жилу. Ему удалось подслушать, как какой-то тип рассказывал своим дружкам историю о стычке, в которой почти наверняка участвовали люди, похитившие Серебряный Клин.
     Ворон был возбужден. Он так и рвался выполнить первое поручение Душечки.
     — Потише, — буркнул я. — На тебя уже солдаты начинают оглядываться. — Он поутих. — Так что сказал тот тип?
     — Его и еще двух головорезов наняли, чтобы похитить и помочь допросить одного человека. Они так и сделали. Но их кто-то выследил. Спастись удалось только этому парню. Мы должны зацапать его, заставить рассказать все. И показать нам, где это случилось.
     Ладно.
     Меня все это как-то не слишком вдохновляло. Но за неимением лучшего…
     — Если тот тип треплется направо и налево, — сказал я, — мы окажемся в самом хвосте очереди желающих с ним поговорить.
     — Мы узнали о его россказнях первыми. Почти сразу. Пока что мы опережаем остальную свору гончих. Именно поэтому я так спешу.
     Я заметил, что он почти не хромает.
     — Что, бедро все-таки начало подживать?
     — Столько проторчав без дела, только и оставалось заниматься своим здоровьем.
     — Кстати, о здоровье. После обеда я ходил за пивом. Слышал, как болтали, что у Южных Ворот был ряд случаев холеры.
     Несколько минут мы шли молча. Потом Крученый — я так и не узнал, как на самом деле зовут братьев, — сказал:
     — Плохо дело. Если начнется вспышка холеры, этот чертов котел наверняка взорвется. Ворон проворчал что-то неразборчивое. Может быть, у нас не было лучшего варианта, но он мог оказаться единственным. С этим приходилось считаться.
     
     Мы ввалились в кабак с дурацким названием «Кляп». Ворон быстро огляделся вокруг. — Наш человек еще здесь. Как и следовало ожидать, — сказал он. В его голосе зазвенел металл. Когда мы шли сюда, он менялся на глазах, пока окончательно не превратился в того Ворона, самого крутого из Черного Отряда.
     Наш человек сидел один. Он был пьян. Похоже, сегодня нам улыбнулась удача.
     — Закажите себе пива, ребята, — сказал Ворон. — Да поглядывайте вокруг. А я пока с ним поболтаю.
     Так мы и сделали. Не знаю, что уж там он такое сказал, но мы с Крученым даже не успели заказать по второй, как Ворон встал из-за стола. Тот парень — тоже. Через минуту мы все оказались на улице. Похоже, наш новый друг не был удовлетворен краткой беседой. Мы ему не очень-то понравились.
     — Я предложил этому Улыбчивому два варианта, — сообщил Ворон. — На выбор. Ему больше понравились пятьдесят оболов. Теперь он покажет нам город.
     Сперва Улыбчивый привел нас в темную аллею.
     — Мы прихватили парня тут, — нехотя сказал он.
     Мы двинулись дальше. По дороге Ворон продолжал задавать вопросы:
     — Ты знаешь хоть что-нибудь про него? Откуда он появился, куда собирался потом?
     — Я уже объяснял. Дело затеял Авель. Он поручил его Коротышке. Коротышка нанял меня и Танкера, чтобы мы помогли ему схватить однорукого. Авель пронюхал, что тот часто здесь ходит. Может, Коротышка и знал, в чем тут дело. А я не знаю.
     — Продолжай.
     — Да. Чем больше думаю, тем больше уверен, что после того, как мы приволокли парня в подвал, они велели мне и Танкеру болтаться поблизости только затем, чтобы потом прикончить и нас. Если бы им удалось вышибить из него то, чего они добивались.
     — Наверно, ты прав. Такие ребята обычно так и делают.
     — Они — да. А вы?
     — Мы — нет. Если нас не пытаются обвести вокруг пальца. Показывай, где тот подвал.
     Я шел, угрюмо глядя под ноги. Похоже, золотая жила оказалась карманом с обыкновенной дыркой. Тех, кто мог бы ответить на наши вопросы, уже успели оприходовать.
     Ворон хотел взглянуть на трупы. Надеялся выяснить хоть что-то. Я был готов поспорить, что ни черта мы там не узнаем.
     — Поганое место, — пробормотал я. — Долго еще?
     — Да примерно с квартал…
     — Стоп! — скомандовал Ворон. — Замрите! Я прислушался. Но ничего не услышал. Зато мои глаза неплохо видели в темноте. И я сумел разглядеть вдали неясные тени. Трое парней куда-то тащили четвертого. Похоже, они очень спешили.
     Так я и сказал Ворону.
     — Ты знаешь этот район? — спросил он.
     — Очень смутно.
     — Обойди их спереди. Они тащат тело, поэтому не могут идти слишком быстро. А мы нападем на них сзади.
     — Пожалуй, мне пора, — сказал Улыбчивый.
     — Нет, — отрезал Ворон. — Пойдешь с нами, Может, узнаешь кого-нибудь из них в лицо.
     Улыбчивый тихо выругался.
     Я двинулся вперед. Вообще-то все это казалось мне пустой тратой времени, но попытка — не пытка.
     Я прошел около трехсот ярдов и вдруг оказался на открытом месте. Похоже, где-то здесь мы высаживались с летающего кита. Поблизости никого не было видно. Прикинув приблизительно, где они могли быть, я двинулся налево вдоль края развалин.
     Пусто. Пусто. Совсем пусто. Так я и знал. Но где же остальные? Я начал беспокоиться, даже собрался было окликнуть их, но потом передумал. Не хотел выглядеть глупо. А зря.
     Мне казалось, что я довольно осторожен. К сожалению, только казалось.
     Человек возник из ниоткуда и с ходу пнул меня в пах. Отличный удар. Все во мне взорвалось дикой болью. Я сразу согнулся пополам и начал блевать, полностью отключившись от внешнего мира. Еще бы.
     Тут он шарахнул меня сзади по голове. Я рухнул, пропахав рылом мостовую. Он тут же навалился сзади, окунув меня лицом в грязь. Парень особо не церемонился. Я вывихнул ему пару пальцев, пытаясь оказать сопротивление. Бесполезно. Он завернул мне руку за спину так, что хрустнул сустав. — Мне не нравится, когда у меня путаются под ногами, малыш, — прошептал он мне на ухо. Слышишь?
     Я не ответил.
     Он еще разок крутанул мне руку. Я взвыл. И сдался. Гораздо быстрее, чем мне хотелось бы.
     — Так ты слышишь меня, малыш?
     — Д-да.
     — Если я еще раз увижу тебя или кого-нибудь из твоих приятелей, порежу на мелкие кусочки.;
     Серым придется собирать вас по запчастям по веемую Веслу. Усек?
     — Да.
     — А этой шлюхе передай, чтобы она занялась своими делами и перестала совать нос в чужие. Иначе и дня не пройдет, как серые пустят ее по рукам. По всем, сколько их есть в городе. Слышишь?
     — Да.
     — Вот и хорошо.
     Он опять шарахнул меня по голове. Уж не знаю почему — может, потому, что у меня на голове действительно можно было кол тесать, как утверждал мой папа, — но только я не вырубился до конца. Я был раздавлен, не мог пошевелиться, но оставался в полном сознании, когда эта падла пару раз полоснула ножом по моей левой щеке. Потом он поднялся на ноги и растворился в ночи, оставив на память о себе мерзкую тошноту, боль и унижение.
     Потребовалось время, прежде чем меня начали держать ноги. Тогда я, спотыкаясь, отправился искать Ворона. Такой жестокой трепки мне давно не доставалось. С тех пор как я был еще пацаном. Щеку жгло адским огнем. Но рана оказалась не такой страшной, как я боялся.
     Если учесть обстоятельства, остальных я нашел довольно быстро. И пятнадцати минут не прошло. Стало чуть больше света: ближе к Южной Окраине полыхало пламя громадного костра. Позже я узнал, что именно в ту ночь серые сожгли первую сотню горожан, умерших от холеры. Близняшки предвидели начало массовых эпидемий. Имперские саперы давно получили приказ собирать обломки деревянных конструкций и всякий горючий хлам из разрушенных домов. А найти Ворона оказалось совсем просто. Я споткнулся об него и упал. Он был плотно отключен. В его щеке зияла точно такая же дырка, как в моей.
     Крученый валялся футах в десяти. Он шевелился и хрипел, но еще не пришел в себя. Та же самая дыра в щеке. Так.
     Та же дырка была и у Улыбчивого. Плюс горло, перерезанное от уха до уха. От синяков парню страдать уже не придется.
     Надо понимать так, что эти сволочи нас обставили.
     Ладно.
     
     Столь же меткого пинка, как мне в пах, Ворону не досталось. Но уж по голове его шарахнули… Держи-лови. Когда мы явились с докладом, его еще шатало. Даже руки тряслись. Все же он кое-как объяснил Душечке, на пальцах:
     — Думаю, там был всего один человек. Застал нас врасплох. — Ворон был в замешательстве.
     Притом в таком замешательстве, в каком я раньше никогда его не видел. Еще бы. Раньше он так никогда не получал.
     Когда пришла моя очередь рассказывать, я тоже как-то чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку от меня требовалось передать каждое слово в точности. Я опасался, что мне придется пояснять Душечке смысл некоторых выражений.
     Но она оказалась вовсе не такой невежественной, как я наивно полагал.
     — Мост Королевы, — показал ей на пальцах Молчун и коснулся своей щеки. Душечка кивнула. А я ничего не понял и переспросил.
     — После нашего сражения с Ночными Пластунами они захватили в плен восемнадцать человек у моста. Позже они поставили каждому на щеку по такому же кресту и отпустили их на все четыре стороны, — пояснил Молчун.
     Я все еще ничего не понимал.
     — Что за черт? Значит, Клин у Пластунов? Может, именно поэтому они никак не могут его найти? Значит, бригадир Головня затеяла какую-то собственную игру?
     Я машинально выдал всю эту чепуху на языке знаков. Если долго находишься рядом с Душечкой, такой способ поневоле входит в привычку.
     Она как-то странно смотрела на меня несколько секунд. Потом ответила. Сперва мне показалось — невпопад.
     — Надо немедленно уходить. Солдаты — и не Ночные Пластуны, а другие — могут нагрянуть сюда в любую минуту.
     И тут до меня дошло.
     С нами разделался сумасшедший гений. Настоящий кудесник по части импровизации. За те несколько минут, что мы находились в его власти, он сколотил и запустил в действие план, который должен был наверняка затянуть Весло в кровавый водоворот хаоса и насилия.
     Он пощадил нас только затем, чтобы мы стали той искрой, которая вызовет взрыв. И тогда в городе начнется бойня.
     Солдаты близняшек схватят нас, а значит — устранят угрозу Белой Розы. Слухи об этом расползутся быстро, и в городе вспыхнет мятеж. Тем временем близнецы отправят нас на дыбу, где вытряхнут из нас все, что мы знаем. У них появится лишняя причина подозревать Ночных Пластунов и их начальницу. Но те не только не допустят ее ареста, но даже не позволят отстранить от командования.
     Серых из других полков в городе гораздо больше, чем Ночных Пластунов, но эти крутые парни способны выиграть любую драку, если только в нее не вмешаются сами близняшки.
     Кровожадный гений. Разве кто-нибудь сможет продолжать поиски Клина, когда начнется кровавая потеха?
     Пока я обдумывал все это. Душечка отдавала приказания. Направо и налево. Маленькие сущности с Равнины Страха отправились на разведку, посмотреть, что творится поблизости, не идут ли сюда солдаты. Братьев Крученых она послала предупредить наших друзей из рядов повстанцев. Боманца и Молчуна — обследовать место, где мы угодили в засаду. Вдруг они, используя свои возможности, обнаружат там что-то полезное?
     Некоторое время она переводила свой взгляд с Ворона на меня и обратно, решая, кто покажет дорогу нашим колдунам.
     Она выбрала Ворона.
     Думаю, Молчун был доволен, что ему не придется оставлять Душечку наедине с Вороном. Все же он нахмурился. Но тут вернулся один из маленьких разведчиков и доложил, что по соседству все чисто. Если не считать какого-то старого пьяницы, валявшегося прямо на деревянном тротуаре в полуквартале отсюда.
     — Уходим, — просигналила Душечка.
     Мы вышли на улицу.
     Меньше чем через час по городу покатилась волна обысков и арестов.
     
Глава51
     
     
     Смед взглянул на двоюродного брата, сидящего за столиком напротив. Тот продолжал угрюмо надираться, но сам Смед был трезв как стеклышко. Он все никак не мог забыть те трупы. Ужас какой-то. И те люди, что выслеживали их ночью. Костры на Южной Окраине, где жгли тела умерших от холеры. Отряды солдат, марширующие по улицам, творящие по ночам дела, о которых повсюду ползут жуткие слухи. Наступило время, когда никто ни от чего не был гарантирован.
     Солдаты — по крайней мере, кое-кто из них — тоже были встревожены. Некоторое время назад несколько Ночных Пластунов зашли посоветоваться с капралом. Только что вся эта толпа вывалила на улицу. Парни выглядели так, словно ждали больших неприятностей.
     У Смеда даже дыхание перехватило.
     — Похоже, началось, — сказал он. — Все трещит по швам.
     Талли кивнул; его колотила нервная дрожь.
     — Чертов Клин, — пробормотал он. — Если б знать заранее, чем все это обернется, сразу бы послал его подальше, — Задним умом все крепки, братец. Хотя и тогда можно было сообразить, что жирный куш еще никому не давался даром.
     — Да уж. Не смог продумать все до конца. Иначе я бы допер, что из-за этой штуки у людей мозги совсем отсыреют. Что сюда нагрянет куча народа, готовая пойти на все, прикончить кого угодно, лишь бы захапать эту железку. Черт! Ну и пиво! Воняет крысиной мочой.
     — Радуйся такому, какое есть. Наслаждайся. — Рядом со столиком, словно из-под земли, возник Рыбак. Он выглядел встрепанным и каким-то осунувшимся. — Может, это вообще последнее пиво в городе. — Старик обессиленно плюхнулся на стул. — Я сделал все, что мог. Теперь остается только ждать. И надеяться.
     — Что там за суматоха? — спросил Смед. — Солдаты словно с ума посходили.
     — Они устроили облаву на повстанцев. Собираются утром казнить кучу народу. После этого почти наверняка вспыхнет мятеж и чертова осада разлетится вдребезги.
     — А если нет? — спросил Талли.
     — Если нет, тогда нам хана. Они доберутся до нас рано или поздно. Методом исключения. Рыбак взял кружку Смеда, отхлебнул. — Ладно. Выше нос! Еще есть холера. Может, она доберется до них раньше, чем они доберутся до нас.
     — Ч-черт!
     — Нам всем надо хоть немного поспать.
     — Издеваешься, что ли?
     — Надо. Надо хотя бы попытаться. Сейчас самое лучшее — не мозолить серым глаза. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.
     
     Смед заснул в две секунды.
     Он не мог сообразить, что его разбудило. Солнце давно уже встало. Талли и Рыбак — тоже. Едва поднявшись, оба куда-то слиняли. Отчего-то его пробрала нервная дрожь. Он вышел в общий зал. Там было пусто.
     Он направился к двери. И тут до него вдруг дошло.
     Тишина.
     Вокруг царила мертвая тишина. Если бы не звук его собственных шагов, Смед, наверно, решил бы, что оглох. Он толкнул дверь. Та пронзительно заскрипела и открылась.
     Улица была полна людей. Все они молча глядели в сторону главной площади Весла. Чего-то ждали.
     Ожидание оказалось недолгим.
     Казалось, сама земля вздрогнула под ногами, прежде чем на Смеда обрушилась лавина звуков, яростный рев толпы, подобный раскатам грома.
     — Они все-таки приступили к массовым казням, — сказал ему на ухо незаметно подошедший Рыбак. — А то я уж переживал, что могут побояться Рев становился все громче, накатываясь грохочущей волной. Похоже, все жители города одновременно решили, что пришла пора положить конец безумной жестокости и притеснениям.
     Волна докатилась до улицы, где стоял «Скелет». Толпа дрогнула.
     И сразу же матери принялись загонять детей по домам, а мужчины завороженно двинулись к центру города. Слепая ярость гнала их на верную смерть. Вооружены были лишь немногие: в ходе повальных обысков серым удалось конфисковать у горожан почти все оружие. Они не оставили в личном пользовании ничего режущего, кроме кухонных ножей.
     Смед решил, что ему давно пора стать полным циником. Не было никакой нужды влезать в это дело именно сейчас. Он не двинулся с места.
     Рыбак тоже. Талли дернулся было вслед за всеми, но быстро остыл.
     Многие из толпившихся на улице повели себя точно так же. Гнев был подобен холере: он цеплял не всех сразу. Но и то и другое многих еще прихватит, прежде чем все пойдет на спад.
     Рыбак привел Смеда и Талли назад, в «Скелет», и усадил за стол.
     — Мы остаемся здесь, — сказал он. — Будем ждать новостей. Если они будут благоприятными, двинемся к городской стене, чтобы не упустить шанса на побег. Смед! Иди собирай свой мешок. Суй туда все барахло, которое может пригодиться в пути.
     — А как насчет Клина? — тихо спросил Талли.
     — Эта штука позаботится о себе сама.
     — Да где же он спрятан, в конце концов?
     — Иди пакуй барахло, Смед! Я не знаю, Талли. И знать не хочу. Смед нашел для него хорошее место. Такое хорошее, что чертову хреновину до сих пор никто не обнаружил. Этого с меня достаточно.
     Уходя, Смед спиной почувствовал пристальный злобный взгляд Талли.
     
     Первый шквал слухов красноречиво свидетельствовал о том, что горожанами двигало бешенство отчаяния, а не абстрактное благородство идеи.
     Зная настроение толпы, солдаты оказались не подготовлены к взрыву, последовавшему после первой же казни. Неистовая сила смяла их в мгновение ока. Восемьсот солдат погибли раньше, чем на помощь подоспело не очень организованное, порядком напуганное подкрепление. Еще семьсот военных и несколько тысяч граждан были убиты прежде, чем удалось подавить этот первый, стихийный взрыв. Бежавшие с площади горожане прихватили с собой освободившееся оружие.
     Вскоре толпа попыталась взять штурмом Ратушу. Нападение было отбито, но в здании вспыхнули пожары. Огонь бушевал несколько часов. Часть обывателей атаковала полк, выдвинутый для усиления охраны Южных Ворот, и разбила его наголову, пустив в ход захваченное оружие. Но охрана ворот выстояла. Провалилась и попытка взять штурмом городскую стену. Разместившиеся на стене лучники быстро рассеяли нападавших.
     Рыбак ни разу не позволил ни Смеду, ни Талли покинуть «Скелет».
     С наступлением сумерек ситуация стала более хаотичной и зловещей. Некоторые солдаты, подневольно завербованные, перестали подчиняться дисциплине и начали без разбора резать всех подряд. Городская молодежь бесчинствовала, погрязнув в поджогах и грабежах. Кое-кто, под шумок, сводил старые счеты. Вдобавок в дело вмешалась такая чертова туча колдунов, какая до сих пор никогда не собиралась в одном месте. Они на короткое время объединились, чтобы одолеть главного соперника.
     Вместе с толпой приверженцев они напали на Паутинку и Шелкопряда. Вот тут атака удалась. Перебив телохранителей, они сумели добраться до сестер. Одна из них была не то изувечена, не то убита. Центральная часть Весла горела. Город окончательно погрузился в пучину массового безумия, подогреваемого самыми дикими слухами. Временами казалось, что все воюют против всех.
     Во всяком случае, колдуны перессорились и начали охоту друг на друга.
     Сперва этот хаос бушевал далеко от «Скелета». Но затем он начал постепенно приближаться, пока не надвинулся вплотную в воплях, грохоте и лязге оружия.
     — Пора уносить ноги, — предложил Смед.
     К его удивлению, Рыбак не стал спорить.
     — Ты прав, — сказал он. — Пора. Пока у нас еще осталась такая возможность. Берем барахло и уходим.
     Талли молча потащился следом. Он был слишком перепуган, чтобы возражать.
     Они выскользнули на улицу. Остальные обитатели «Скелета» провожали их унылыми взглядами. Получасом позже, избежав каких-либо серьезных неприятностей, они уже устраивались в темном и мрачном подвале полуразрушенного дома, всего в сотне ярдов от того места, где был убит Тимми Локан.
     
Глава52
     
     
     Боманц был сильно обеспокоен. — Нет конца этому умопомешательству, — сказал он. — Дай им волю, и они будут продолжать в том же духе, пока в городе не останется всего несколько человек.
     Главное, чтобы среди этих нескольких оказались мы, — криво ухмыльнулся Ворон.
     Теперь мы прятались в колокольне старого храма, на расстоянии полета стрелы от здания Ратуши. При желании можно было осторожно выглянуть и посмотреть, как оно горит. Мы никому не говорили, где намеревались укрыться. Пока что, спасибо старому колдуну, нам удавалось избегать случайных встреч.
     — Думаешь, во всем виноват Клин? — спросил я Боманца.
     — Да. Это его влияние. Чем больше зла творится вокруг него, тем сильнее миазмы безумия. Порочный круг. Происходящее сильно расстраивало Душечку. Похоже, только ее одну. Остальные были просто напуганы и больше всего желали остаться в стороне, пока сполохи безумия в городе не догорят дотла. Сами собой, без нашего участия.
     Она же хотела вмешаться, сделать хоть что-нибудь.
     — Что мы будем делать дальше? — спросил я. — Сидеть сложа руки? — Я беспокоился, что мятежи разнесут вдребезги карантин, установленный вокруг районов, охваченных холерой.
     — А у тебя есть более разумные предложения? — вяло поинтересовался Ворон.
     — Нет.
     Ночью они снова сделали вылазку. И опять ничего не нашли, что могло бы заинтересовать. Зато я смог пару часов спокойно поболтать с Душечкой, не съеживаясь под недобрыми взглядами Ворона и Молчуна.
     — Я чувствую себя как тот шакал, которому обрыдло ждать, пока появится падаль, — добавил я. — Настолько обрыдло, что уже начал мотать головой, подумывая, а не выйти ли самому на охоту.
     — Нам надо решить, как действовать в том случае, если кому-то удастся вырваться из города, — сказал Боманц. — Я уверен, что люди, которым известно хоть что-то про Серебряный Клин, сбегут в числе первых.
     — Но как только железяка сдвинется с места, об этом сразу узнают все, верно?
     — Они даже не попытаются прихватить ее с собой. Зачем? Она находится в надежном месте, иначе эту дрянь уже давно бы обнаружили. У тех парней простая задача. Им надо уцелеть до тех пор, пока они не смогут продать Клин.
     — Ас чего ты решил, что они хотят его продать?
     — Если бы они могли воспользоваться им сами, то уже давно так и поступили бы.
     Похоже на то. В психологии бандитов колдун разбирался.
     — Тогда почему они давным-давно не пустили его с молотка? — не унимался я.
     — А потому, что те, кто за ним охотятся, стараются опередить друг друга, чтобы вытряхнуть Клин задарма и поскорее смыться.
     Подобные разговоры ни к чему не вели. Я решил вздремнуть чуток. Все равна нам не оставалось ничего другого, кроме как тихо сидеть и ждать донесений сущностей с Равнины Страха. А их мозги были устроены совсем иначе, чем наши. У некоторых чувство времени отсутствовало начисто, и они появлялись, когда им вздумается.
     Может, поэтому Ишачий Лоб, старший из Крученых, так удивился, выглянув наружу.
     — Вот это да! — пробормотал он. — Эй, парни, кончайте дурью маяться. Лучше посмотрите. Какой-то новый гусь явился.
     Мы столпились вокруг него и тоже выглянули.
     Ситуация в корне менялась. Нас ждали новые заморочки.
     И не нас одних. В город пожаловала очередная банда.
     К воротам Ратуши подкатила черная карета, запряженная четверкой вороных. Ее сопровождали шесть всадников в черном. Вслед за каретой браво маршировал батальон пехоты. Вся амуниция была черной. Тьфу, пропасть!
     — Из какого ада они прикатили? — пробормотал я.
     — Принимай поздравления, колдун, — сказал Ворон. — Твои желания наконец исполнились.
     — Что? — не понял Боманц.
     — Башня Чар проявила наконец интерес к здешним делам Я почувствовал на плече чью-то руку. Сзади стояла Душечка Я подвинулся, потеснив других, чтобы ей тоже было видно. Свою руку она так и забыла на моем плече. Могу себе представить, сколько народу сразу воспылало ко мне самыми нежными чувствами. Плевать.
     На том шуте гороховом, который вылез из кареты, наоборот, не было видно ни одного черного лоскутка.
     — Хлыщ поганый, — с отвращением сказал Боманц.
     — Ясно, — сказал я. — Всегда мечтал узнать, что означает это слово. Надо будет запомнить.
     Расфуфыренный павлин брезгливо взглянул на валявшиеся вокруг трупы, потом перевел взгляд на обгоревшую Ратушу и что-то сказал командиру своего эскорта. Тот, прямо на коне, поднялся по лестнице в уцелевшее от огня крыло здания. Минуту спустя вниз по ступенькам кувырком полетели люди. Остальные всадники быстро согнали их в кучу, заставив повернуться лицами к тому клоуну.
     Но вот появились Паутинка и Шелкопряд. Всадник подвел их к своему хозяину.
     — Попали на ковер, — прокомментировал Боманц. — Было бы интересно послушать, о чем речь.
     Никаких сомнений в том, кто тут главный, даже возникнуть не могло. Близняшки разве что на брюхе не ползали. Вся эта кутерьма заняла минут десять, после чего сестры начали торопливо рассылать своих людей во все стороны с какими-то спешными поручениями.
     — А дальше что? — пробормотал Ворон. А дальше хлыщ решил разместиться в единственном из уцелевших поблизости здании. В колокольне храма. Прямо над нашими головами Без пяти минут мы влипли.
     
     Люди потянулись на прием к новому начальству. Бригадир Головня явилась одной из первых. Ночным Пластунам до сих пор удавалось держаться в стороне от бессмысленных драк.
     Пока обезумевшие горожане переваривали новости насчет появления большой шишки из Чар, хаос слегка утихомирился, но через несколько часов вскипел с новой силой.
     А перед самым закатом в городе внезапно все стихло.
     Уже совсем стемнело, когда мы получили известие, объяснившее неожиданную тишину.
     К Веслу направлялся Хромой, твердо решив завладеть Серебряным Клином. Весло не намерено было предоставить ему эту возможность. Приказ исходил от Изгнанника, нового человека из Башни.
     — Черт! — пробормотал я. — Говорят, у кошки семь жизней. У Хромого, похоже, больше.
     — Мы должны были убедиться, что прикончили его. Увидеть это своими глазами, — зло проворчал Ворон и сердито посмотрел на Душечку. Верно. Ее ошибка. Она была настолько убеждена, что Хромому пришел конец, что не стала тогда, у монастыря, спорить с деревом-богом.
     Сам Изгнанник получил указание удержать Весло и уничтожить Хромого. Наши разведчики донесли, что так он и намерен поступить. Любой ценой, даже если после этого в городе не останется ничего живого.
     Черт. Неужели в Башне не нашлось кого-нибудь более подходящего для такого дела?
     
Глава53
     
     
     Смед проснулся рано. Он еще не успел собрать свои мозги в кучку, как сразу же заподозрил неладное. Талли исчез. Может быть, братец просто до ветру пошел?
     Смед вылез из подвала и зажмурился, ослепленный ярким светом солнечного утра. Нет, Талли поблизости не было. Зато улица, прежде пустынная, теперь была сплошь забита повозками, перевозившими трупы.
     Смед даже рот разинул от изумления. Быстро нырнув обратно в подвал, он принялся трясти Старого Рыбака, пока тот не проворчал сердито:
     — Какого хрена? Что там еще стряслось?
     — Талли удрал. А снаружи черт знает что творится. Посмотри сам.
     — Вот ублюдок чертов. — Сон Рыбака сразу улетучился. — Ладно. Быстро собирай манатки. Надо убираться в такое место, где никто не сможет нас найти. Я давно перестал доверять Братцу Талли, Смед. Это я всегда должен был знать, где он находится, а не наоборот. Чего можно ждать от парня, который мог за пару дней спустить целое состояние? Его тупость и раньше была смертельно опасна. А сейчас? Чтобы высунуть нос из норы, когда в городе такое творится, надо было утратить последние крохи здравого смысла, который я пытался в него вколотить! Каждый фортель, выкинутый им, ставит нас под удар. У меня почти кончилось терпение. И если ему опять моча в голову ударила… Даже не знаю.
     — Ты лучше выгляни наружу. Рыбак пошел посмотрел.
     — Проклятье, — сказал он, вернувшись. — Нам надо обязательно выяснить, что там стряслось.
     — Ну это и так понятно. Они возят трупы мятежников на ту свалку.
     — Ты не понял главного. Кто до этого допер и сумел заставить всех вкалывать? Когда мы сюда заползли, все люди в городе только тем и занимались, что пытались перерезать друг другу глотку.
     Скоро они выяснили, что хаос далеко не всюду сменился всеобщим просветлением. Некоторые колдуны мутили воду, упорно сопротивляясь новым порядкам, установившимся за одну ночь.
     По слухам, близняшки из Башни Чар поджали хвосты, а вместо них теперь командовал какой-то хмырь по прозвищу Изгнанник. Весло лихорадочно готовилось к новому набегу Хромого.
     — Ну и каша заварилась, — сказал Смед, когда они подходили к «Скелету».
     — Чертовски мягко сказано, — буркнул старик. Хозяин «Скелета» не смог скрыть разочарования тем, что их не прикончили во время мятежа. Нет. Талли он не видел с тех самых пор, как тот завалился сюда поутру, потребовал завтрак, а потом закатил скандал. Когда ему отказали в кредите. Но жрать-то все равно было нечего.
     — Что, у тебя совсем ничего не осталось? — спросил Смед.
     — Осталось. Полбуханки засохшего хлеба. Я собираюсь его размочить себе на ужин. Хотите — можете пошарить в подвале. Может, отловите там пару крыс. Тогда я сварганю из них для вас жаркое. Так и быть.
     Смед поверил хозяину.
     — А Талли, часом, не говорил, куда собирается? — спросил он на всякий случай.
     — Нет. Когда выметался — повернул налево.
     — И на том спасибо. — Рыбак двинулся к выходу.
     — Слыхали, что назначена награда? — бросил вслед хозяин.
     — Какая еще награда? — спросил Смед, — За тот серебряный кусок, вокруг которого заварилась вся каша. Этот малый, Изгнанник, пообещал отвалить за него сто тысяч оболов. Никаких вопросов, никаких подвохов, никакого риска. Во всяком случае, он так заявил. Приносишь железку — и деньги на бочку.
     — Ни черта себе! — сказал Рыбак. — Таких денег на всю жизнь хватит. И на какую жизнь! Хотел бы я знать, где найти эту штуку.
     — А по-моему, так ее просто нет в городе, — проворчал Смед. — Иначе все эти колдуны и ведьмы давным-давно до нее бы добрались. Пошли, Рыбак. Мне позарез надо найти этого чертова болвана, моего братца.
     — Думаешь, он попытается?.. — спросил Рыбак, когда они оказались на улице.
     — Обязательно. Если слышал о награде. Он наверняка считает, что мы с ним плохо обошлись, а значит — заслуживаем того, чтобы подложить нам свинью. Но сам он не знает, где спрятана эта штука. Зато ему в голову вполне может прийти мысль продать палачам меня.
     — Запросто. Притом без малейших угрызений совести. — сказал Рыбак. — Талли Стаха интересует только один человек на всем белом свете:
     Талли Стах. Думаю, он с самого начала просто хотел нас всех использовать, а потом избавиться от нас, поодиночке. Только дело оказалось совсем не таким простым, как он думал.
     — Наверно, ты прав, — согласился Смед. — Значит, будем исходить из того, что он собирается нас продать, так?
     — Мы сваляем дурака и сыграем ему на руку, если позволим себе думать иначе. Пойди поищи его по городу. Ты знаешь, где он раньше любил околачиваться. А я выясню, где отсиживается Изгнанник, и буду ждать, не появится ли Талли там.
     — А если он уже?..
     — Тогда нам хана.
     — Да уж. Послушай! Почему бы нам самим не загнать Клин тому парню? Сто тысяч — совсем неплохо. Я такую кучу денег даже пересчитать не сумею.
     — Большие деньги, верно. Но если ситуация действительно такова, как говорят, и Хромой возвращается, тогда они накинут цену. Надо бы выждать еще пару дней.
     Смед не стал спорить, хотя про себя подумал, что лучше брать то, что дают. Пока дают.
     — Вдруг я не найду его? — все же спросил он. — Тогда надо хватать что предложено. Дают — бери; бьют — беги.
     Рыбак только сердито заворчал в ответ.
     Смед начал поиски. Он несколько раз натыкался на след Талли. Повсюду трепались о Серебряном Клине. Талли, конечно, уже знал об обещанной награде. Но к Изгнаннику он так и не пошел. Это был хороший знак. Если только…
     Если только он не сунулся к кому-нибудь другому. Несколько колдунов пустили слух, что они готовы заплатить больше, чем Изгнанник. Одна ведьма, по прозвищу Мошна, уже предложила сто пятьдесят тысяч.
     Смед считал, что никому из них верить нельзя. Он видел эту свору разбойников в деле, когда охота за Клином только начиналась. Вряд ли они изменились с тех пор. Они запросто могли сулить горы оболов, но когда придет пора расплачиваться, плата будет только одна — смерть.
     Но Талли имел дурацкое пристрастие к самообману. Он мог поверить в серьезность их намерений. А мог тешить себя надеждой, что сможет их перехитрить. Он всегда страдал избытком самомнения, Двигаясь по следам Талли, Смед вскоре пришел к выводу, что тот ищет какого-то человека.
     Похоже, наиболее денежного.
     Он растерял остатки уважения к своему братцу.
     Все говорило за то, что Талли окончательно утратил твердую почву под ногами. А Смед — нет. Он спрашивал себя, дергается ли Талли, если ему стало известно, что они пустились на его поиски.
     Наверное.
     
     Смед поймал своего братца. Но ситуация совсем не подходила для той очной ставки, которую он вот уже несколько часов прокручивал в голове.
     Улица, по которой он шел, казалась неестественно спокойной и мирной после всех бесчинств. Разнервничавшись от этого, Смед вдругувидел: в какой-нибудь сотне футов впереди открылась дверь, и из нее прямо на середину мостовой вылетел Талли. Он не успел даже подняться на четвереньки, как его окружили солдаты в черном. Они связали ему руки за спиной, накинули на шею петлю и потащили в центр.
     Солдат было шестеро. Смед оцепенел, будто к нему приближалась сама Смерть. Но что он мог сделать? Бежать к Рыбаку? А чем тот сможет помочь? Устроить им засаду средь бела дня? Вдвоем? Безумие.
     Он последовал за ними. С каждым шагом у него становилось тяжелее на душе. Ему не хотелось делать то, что было необходимо сделать. Хоть Талли и собирался их списать со счета.
     Он нырнул в аллею и побежал; кровь бурлила в его жилах. Он двигался быстрее, чем требовалось, пытаясь заглушить свои страхи лихорадочной, суетливой активностью.
     Мешок колотил по спине. Подобно половине горожан, он тащил на себе все свои пожитки. Придется как-то избавиться от этого тюка. Но надо спрятать его ненадежнее, ведь там была почти вся добыча, принесенная им из Курганья.
     В одном из самых темных мест аллеи он наткнулся на груду щебня, торопливо закопал в нее свой узел, а потом поспешил к тому месту, где рассчитывал перехватить Талли и его конвой.
     Но поблизости никого не было видно. У него даже сердце упало. Неужели они выбрали более длинный, обходной путь?
     Нет, вот они. Идут. Просто он забежал слишком далеко вперед. Смед притаился в черном горле аллеи. Назад придется уходить той же дорогой. Чтобы прихватить по пути мешок и не налететь случайно на ненужных свидетелей.
     Ожидание растянулось на целую вечность. Его снова начали одолевать страхи. Он почти успел убедить себя отказаться от задуманного.
     Но они были уже совсем рядом. Пара солдат впереди; двое сзади; один на веревке ведет Талли, а другой время от времени подгоняет его хорошим пинком под зад. Так. Нож Смеда сам собой скользнул в руку. Это был все тот же нож.
     Он рванул вперед, не чувствуя ног под собой. Солдаты даже не успели повернуться, чтобы разглядеть, что происходит. Мелькнули вытаращенные от ужаса глаза Талли, в последнем отчаянии видящие только нож, сверкнувший у его горла.
     Смед споткнулся, зацепился за веревку, полетел кувырком, тут же вскочил на ноги и секунду спустя оказался в спасительной темноте аллеи. Пальцы все еще крепко сжимали рукоятку. С лезвия на землю тихо падали капли крови его единственного родственника… Опомнившись, солдаты подняли крик. Позади раздался шумный топот. Погоня.
     Смед почти не испытывал ни физического напряжения, ни душевного волнения. Прислушался к топоту преследователей. Похоже, двое, решил он. Бегут изо всех сил. Решили догнать его, ублюдки. Оторваться не получится.
     Смед не имел ни малейшего желания с ними связываться, но придурки сами не оставили ему другого выбора.
     Это место он хорошо знал. Отсюда было всего несколько ярдов до той кучи щебенки, куда он запихал мешок. Можно попробовать фокус лекаря: они проскочат вперед, а он попытается ускользнуть в другую сторону.
     Он даже удивился. Неужели это он, Смед Стах, напуганный до предела, все же еще в состоянии рассуждать?
     Он притаился в проломе кирпичной стены, оставшемся незаделанным со времен погрома Хромого. Кто-то пользовался этим лазом. Может быть, грабители. А может, незаконные жильцы, скваттеры. Они даже слегка расширили эту брешь. Сейчас Смед, наверно, мог проскользнуть внутрь и уйти от погони. Если бы не мысль о мешке, в котором находилось все его имущество.
     И он остался.
     Он подобрал обломок толстой доски и стал ждать.
     Услышав, что топот его ног стих, солдаты перешли на шаг. Они шепотом обменялись несколькими словами на незнакомом языке. Смед напрягся. Если они двинутся вперед вместе… Что ж, тогда он уйдет через дом.
     Один из солдат рывком бросился вперед, почти сразу оказавшись ярдах в ста впереди Смеда. Оттуда он окликнул товарища, и они медленно двинулись навстречу друг другу.
     Тот, который приближался сзади, был гораздо ближе. Он так и не заметил пролома в стене, пока Смед не всадил ему нож в спину. Солдат издал только один странный звук, тихий удивленный возглас, сразу же перешедший в болезненный всхлип.
     Когда он упал, второй солдат закричал, побежал обратно. Смед лихорадочно дергал нож, пытаясь освободить его. Ну что за непруха! Чертова штука опять застряла!
     Шаги стремительно приближались. Тогда он схватил доску, размахнулся и въехал изо всех сил. Страшный удар отбросил подбежавшего солдата на стену. Смед уже не мог остановиться. Он ударил опять, потом еще и еще, слыша, как хлюпает кровь и трещат переломанные кости. Он бил до тех пор, пока бесформенная куча у стены не перестала издавать звуки.
     Он стоял, тяжело дыша и не подозревая, что по его лицу блуждает страшная улыбка. Послышался топот. Сюда бежали. Тогда он метнулся к тому месту, где спрятал мешок, но понял, что не успеет достать его, кинулся обратно и опять попытался вытащить нож. Тщетно. У него не оставалось времени даже на то, чтобы завладеть оружием мертвецов. Тогда он проскользнул через пролом внутрь дома.
     Мгновение спустя с аллеи донесся неистовый, яростный рев.
     
     По улице Смед шел, слегка опустив голову. Прохожих было мало; никто из них не обращал на него ни малейшего внимания. Он шагал быстро, но все же не настолько, чтобы это могло показаться подозрительным.
     Что дальше?
     Искать Рыбака сейчас нельзя. Смеда в любой момент мог случайно опознать какой-нибудь проклятый солдат.
     Но до Рыбака и так дойдут слухи про Талли. Старик все поймет. Самое лучшее — вернуться в «Скелет» и ждать. Старый Рыбак наверняка появится там.
     Возбуждение постепенно улеглось. Унялось сердцебиение. Зато напомнил о себе сосущей пустотой желудок, в котором со вчерашнего дня не побывало ни крошки. Где же можно хоть что-нибудь раздобыть? В «Скелете» сейчас — шаром покати. Съестные припасы в городе подходили к концу, и никто не хотел ничего продавать.
     
     Все же это была хоть какая-то пища. Котелок вонючего супа и ломоть черствого хлеба. Вдобавок жирный хмырь, владелец грязной лавчонки, даже не сделал попытки ободрать Смеда как липку. Благодетель.
     Он доел уже почти все, когда в лавчонку с улицы ворвался мальчишка.
     — Бегите, мистер! Вербовщики идут! — завопил он и тут же улетучился через черный ход.
     — Что за черт? — спросил Смед.
     — Команда вербовщиков, — флегматично пояснил сальный толстяк хозяин. — Серые шарят по всей округе. Выгребают всех молодых парней. Кого смогут найти.
     Хлопнув дверью, внутрь ввалились двое серых. Один ухмыльнулся и сказал:
     — Ну вот, нам попался еще один подающий надежды патриот.
     Смед только презрительно фыркнул и снова уткнулся в свой котелок. Удивительно, но он ничего не почувствовал. Совсем ничего.
     Увесистая деревянная дубинка стукнула его по плечу.
     — Поднимайся, парень. Пойдешь с нами.
     — Проверь-ка лучше, нет ли в твоей деревяшке заноз, морда, — ответил Смед, не повышая голоса. — Только дотронься до меня еще раз, и я затолкаю ее тебе в задницу.
     — Смотри-ка, Шнурок, опять нам крутой попался. Мы страсть как любим крутых, верно? Как тебя зовут, малыш?
     В ушах Смеда вдруг ожили голоса всех мерзавцев, когда-либо изводивших его. Он вздохнул, повернулся, поймал взгляд серого.
     — Сегодня меня зовут Смерть, — сказал он.
     Солдат отшатнулся. Может, увидел в глазах глянувшего на него парня тусклый отблеск семи убийств. Второй, который молчит, может оказаться более опасным, мельком подумал Смед.
     Он не ощущал никакого страха. Наоборот, чувствовал себя неуязвимым.
     Он медленно встал из-за стола, швырнул в морду болтуну огрызок хлеба и тут же ударил его ногой в пах. Однажды он испробовал это на собственной шкуре. Затем швырнул свой стул в ноги второму и, пока тот разбирался с мебелью, плеснул ему в лицо остатки супа. Затем, выхватив у первого деревянную дубинку, он принялся месить их всерьез.
     Он, наверное, убил бы обоих, если б к ним не подоспела помощь. Еще шестеро серых.
     Солдаты избили его, но не слишком. Больше для порядка. Похоже, они считали, что болтун получил поделом, и предпочли свести случившееся к милой шутке.
     Потом они выволокли Смеда на улицу и толкнули его к кучке перепуганных юнцов. В этой толпе насчитывалось человек тридцать. Нескольким парням приказали нести двоих, изрядно помятых Смедом.
     Так Смед Стах угодил в солдаты.
     
Глава54
     
     
     Маленькие твари без конца сновали взад-вперед, и я был уверен, что новые соседи вот-вот обнаружат наше присутствие. Боманц и Молчун не имели ни минуты покоя, стараясь оградить нас от излишне любознательных типов, причем так, чтобы случайно не привлечь к себе внимание Изгнанника.
     Ворон, похоже, забавлялся происходящим.
     — Ну? Чего ты скалишься? — наконец не выдержал я.
     — Все думаю о тех ребятах. У кого Серебряный Клин. Крутые мальчики. Круче некуда.
     — Ну! — Он-то мог оценить их достоинства.
     — Подумай сам, Кейс. Один из них решил отхватить себе весь куш целиком, И угодил в лапы солдат Изгнанника. Что же сделали его дружки? Попытались дать деру? Черта лысого. Солдатики еще и полдороги не одолели, как один-единственный человек играючи пробился сквозь эскорт и почти напрочь отхватил предателю голову. Причем так быстро, что его никто не смог запомнить. Свидетелей полно, но их описания не совпадают. А когда солдаты очухались, пришли в ярость и погнались за убийцей, он пришил еще двоих, оставив остальных с носом.
     — Юмористы в твоем духе, да?
     — У них есть стиль, Кейс. Классный стиль. Не могу не оценить. Такие люди привносят артистизм в самые низменные и ужасные вещи, которые им приходится делать. Хочешь, поспорим? Если бы у того налетчика было еще хотя бы пять минут в запасе, он бы напялил на себя форму Ночного Пластуна. Просто чтобы у людей окончательно крыша поехала. Мне не нравится то, что он сделал. Но не могу не восхищаться тем, как он это сделал.
     Явился призрак старого Ворона. Его оболочка была готова вот-вот лопнуть.
     — Да уж, — пробормотал я. — Лихие ребята. Стиля хоть отбавляй. Выбрали самое удачное время, чтобы высунуться и заорать на весь свет: «Лови меня, коли ты такой ловкий!» — Ты ничего не понял, Кейс. Совсем ничего.
     Скорее всего, они сейчас прячутся в конуре, которой и свинья побрезговала бы. Наверняка сидят до смерти напуганные и грязные, не зная, как выбраться живыми из этой переделки. Но не сломались. Вот что главное. До последней минуты будут рвать зубами и когтями морды волков и вампиров, готовых сожрать их живьем, со всеми потрохами. Теперь понял?
     Если б я признался, что ни черта не понял, то провел бы остаток дня, внимая нравоучениям о том, что сдаваться нельзя никогда. Даже если земля под тобой ходуном ходит от чужого идиотизма, предательства и зла.
     Моя уступчивость помогла. Он оставил меня в покое и принялся о чем-то спорить с Молчуном и Душечкой. Чем бы дитя ни тешилось.
     Зато на меня тут же насел Боманц. Ему не давали покоя некоторые моральные издержки Серебряного Клина. У него была куча вопросов, на которые никто не мог толком ответить. Я лично не уверен, что такие ответы вообще были. Этот Клин напоминал мне каплю чернил, упавшую в лужу без того грязной воды и расплывшуюся в этой чертовой луже. Он уже отравил Весло. Мы могли сопротивляться его влиянию только потому, что знали о нем и могли принимать осознанные решения. Но что произойдет, если нашей компании выпадет сомнительная удача его найти?
     Страшно подумать.
     И что они собирались делать, если им удастся заполучить поганую железку? Ни разу не слышал, чтобы эти шуты гороховые обсуждали такой вопрос. Разговоры все больше крутились вокруг того, чтобы помешать присвоить ее кому-нибудь другому.
     А ведь и в прошлый раз все они были уверены, что нашли для Клина чертовски надежное место.
     Лично у меня никаких идей не было. Во всяком случае разумных. На всей земле не найти такого места, куда можно было бы спрятать Клин и быть уверенным, что его никто оттуда не выудит. Разве что бросить в самую глубокую океанскую впадину. Да и то…
     Какая-нибудь долбанная рыбина тут же заглотит его, а потом выбросится на берег. Или ее поймает какой-нибудь чертов рыбак с врожденными способностями к колдовству и тайными талантами завоевателя-конкистадора.
     Такова природа любого амулета, в котором заключено зло.
     Вот два лучших варианта, что пришли мне в голову. Первый: собрать кучу колдунов, чтобы они подняли Клин на небесную сферу и затолкали его на какую-нибудь из пролетающих мимо комет. Второй: заставить тех же колдунов продолбить дырку в параллельный мир, запихнуть железку туда и сразу как следует дырку законопатить.
     Оба эти способа предполагали попытку перевалить свои заботы на чужие плечи: либо на людей из будущего, которым рано или поздно свалится на голову комета, либо на людей из другого мира.
     Я видел фрагменты оживленного обмена мнениями на пальцах между Вороном, Душечкой и Молчуном, но не обращал на них особого внимания. Как иногда улавливаешь обрывки чужого разговора, который тебя не слишком интересует. Ворон вошел в раж. Он даже на языке жестов умудрялся сердито ворчать. Вот вроде все сидят тут и ни хрена не делают, а ждут, пока что-нибудь не случится само по себе. Вместо того чтобы вылезти наружу, подсуетиться и помочь случаю. В общем, выдвигал свежую идею о том, что под лежачий камень вода не течет.
     Парень полностью оклемался. Наконец-то я увидел прежнего Ворона. Во всей красе. Если кто-то создает тебе проблемы, значит, надо пришить гада. Или уж, самое малое, врезать ему между глаз так, чтобы у него из ушей потекло.
     Меня так и подмывало прервать его мужественные декларации, особенно когда он начал предлагать свои, а заодно — и мои, услуги. С целью обследовать место, где случилось утреннее побоище. Я едва удержался от возмущения. В надежде, что Душечка и без меня промоет ему мозги.
     Пора уж мне было бы знать, что на ведьму нельзя полагаться ни в чем.
     Она вдруг объявила эту идею великолепной, а заодно велела нам прихватить с собой Боманца. Вдруг, дескать, там пригодится колдун.
     Молчун не смог удержаться и расплылся до ушей. Чертов хвост рассчитывал использовать каждое мгновение нашего отсутствия, чтобы до отвала накормить Душечку своими баснями и попытаться восстановить ее против нас.
     Если мне будет суждено провести остаток дней в рядах повстанцев, займусь набором рекрутов, решил я. Движение явно нуждалось в большем количестве женщин. И в меньшем количестве сексуально озабоченных колдунов.
     
     Боманц соорудил очередную маленькую галлюцинацию, после чего мы с важным видом прошествовали вниз по ступенькам и вышли через парадные двери. Будто всегда тут жили. Да разве мы могли вообще здесь оказаться, если бы были посторонними, мудро заметил Ворон.
     Каков Ворон! Сама невозмутимость. Выдержка. Стиль. И мужества полные штаны.
     Труп, разумеется, уже увезли. Но место мы нашли легко. Там оставались пятна крови, а вокруг болталась стайка подростков, радостно сообщавших всем и каждому, что тут стряслось.
     Ворон едва удостоил взглядом следы преступления. Боманц тоже. Обоих интересовали не покойники, а живые.
     Мы не спеша пошли в глубь аллеи, по которой удирал убийца. Я спрашивал себя, почему здесь нет солдат. Конечно, рассчитывать, что убийца сюда вернется, они не могли. Но любому мало-мальски соображающему офицеру мысль о засаде должна бы прийти в голову. Правда, офицеры очень редко используют голову по прямому назначению.
     Найти то место, где бандит ухлопал двух солдат, оказалось не так просто. Казалось, туда никогда не попадал ни один луч света. А еще казалось, что это место населено потусторонними тенями, которым наше вторжение совсем не по душе. Людям здесь было нечего делать.
     Странное ощущение. У меня даже мурашки по коже побежали. Может, поблизости до сих пор слоняются души убитых солдат?
     Но тут Боманц сотворил в воздухе огненный клубок, осветивший окрестности.
     — Так будет лучше, — сказал он. — А то мне уже начали чудиться привидения.
     Да уж. Вот и Боманц хоть на что-то сгодился.
     Они с Вороном принялись шарить вокруг. Но смотреть тут, по-моему, было не на что. Я нашел кучу каких-то битых камней, уселся на нее и принялся ждать, пока они закончат осмотр.
     Мимо важно прошествовала жирная крыса. Вот сволочь. Ни тени почтения к существам высшей расы. Я запустил в нее куском кирпича.
     Она остановилась, оглянулась на меня. Ее красные глазки яростно сверкнули. Какая наглая тварь! Я схватил еще один обломок кирпича и пододвинул к себе сломанную доску.
     Крыса стремительно метнулась ко мне.
     Она была бешеная! Едва эта мысль мелькнула у меня в голове, как я очутился на самом верху каменной кучи, сжимая в руках доску. Куча обвалилась, я съехал по ней вниз, неистово лягаясь, изрыгая проклятия. Крыса увернулась от пинка, спокойно вильнула в сторону и скрылась.
     Ей было чем похвастать перед своими приятельницами.
     — Стой-кто-идет! — заорал незаметно подошедший Ворон. — Слава Великому Охотнику! Виват Грозе всего Крысиного Рода! — Он страшно веселился.
     — Заткнись! — злобно огрызнулся я, встал на четвереньки и буквально уткнулся лицом в какую-то изодранную парусиновую тряпку, торчавшую из-под осыпавшихся камней. Обидевшись на Ворона, я решил немного схитрить.
     Я встал, отряхнулся, снова уселся на кучу и потихоньку откопал свою находку, предоставив Ворону дальше обнюхивать местные закоулки. Мне показалось, что это мог быть заплечный мешок того негодяя. Наверно, из-за него он и задержался здесь, когда мог просто ускользнуть через пролом, оставив солдат с носом.
     Наконец Ворон заподозрил что-то неладное.
     — Что ты там разглядываешь? — крикнул он. Боманц ничего не спросил. Но его глазенки сразу засветились.
     Оба быстро поняли, в чем дело. Ворон хотел немедля вскрыть мешок, но Боманц удержал его.
     — Потом, — сказал он. — Надо уходить. В любую минуту здесь может появиться кто-нибудь еще.
     Сперва мы хотели уйти тем же путем, как и убийца, через пролом в стене. Это была отличная мысль, но оказалось, что дыра плотно забита изнутри.
     — Ладно, — сказал Ворон. — Надеюсь, мы сможем вернуться к храму прежним путем.
     
     В конце аллеи нас ждала засада. Около дюжины солдат, и все настороже. Не будь с нами ручного колдуна, мы бы наверняка влипли. Старик учуял их вовремя.
     Вернувшись чуть назад, мы посовещались. Боманц считал, что сейчас все входы и выходы из лабиринтов квартала перекрыты наглухо. Вероятно, скоро начнется облава. Старик мог вывести нас отсюда в любой момент, но ему пришлось бы пустить в ход столько фокусов и пиротехники, что Изгнанник сразу бы допер, в чем дело.
     — Значит, по крышам, — беспечно сказал Ворон. Будто это было самое простое и обычное дело.
     — Звучит неплохо, — буркнул Боманц. — Но я старик. Мне давно перевалило за пятую сотню. И я колдун, а не мартышка.
     — Отдай ему мешок, Кейс. Пусть утрет сопли и валит домой, к мамочке. В одиночку пройдет. А мы поиграем в пятнашки с солдатиками.
     — Что? А… Конечно. Ты ведь сам из этих… любителей — в пятнашки. Отличная школа и прекрасный стиль, — проворчал я, но вещмешок снял. Боманц, покряхтывая, влез в лямки. Мешок для него явно был великоват.
     — Только не делай глупостей, — тихонько сказал он мне на прощание. — Она очень хочет, чтобы ты вернулся.
     Вдоль хребта волосы встали дыбом. Наверно, я все-таки псих, мелькнула мысль. А то, что я нахожусь здесь, — лучшее доказательство. Никогда прежде возделывание картофельных грядок не казалось мне таким заманчивым занятием.
     Не знаю, расслышал ли Ворон последние слова Боманца. Виду во всяком случае не подал. Вскоре мы уже пробирались по крышам.
     Другой мир. Причем такой, от которого запросто можно рехнуться. Крыши были то плоские, то изломанные под самыми немыслимыми углами, вкривь и вкось утыканные трубами, крытые чем угодно: железом, медью, шифером, черепицей, дранкой, даже тростником и соломой. Похоже, в этом районе не нашлось и двух строителей, которым пришло бы в голову использовать одни и те же материалы. Мы спотыкались, цеплялись за какие-то выступы и делали все возможное, чтобы сломать себе ноги или свернуть шею. В общем, уцелели только чудом.
     Некоторое время казалось, что это идиотское карабканье по крышам ничего нам не даст. Если была возможность, мы осторожно поглядывали вниз. Солдаты были везде.
     — Как ты насчет голубятины? — наконец спросил я Ворона. — Похоже, пора открывать охотничий сезон. Сдается мне, что мы проторчим на этих дурацких крышах остаток своих дней.
     Как раз в этот момент, примерно оттуда, где мы оставили старого колдуна, раздались громкие вопли. Все солдаты, насколько мы могли видеть, бросились в ту сторону. Бегом.
     — Наверно, старый мешок с дерьмом применил какую-нибудь особо тонкую магию, — предположил я. — К примеру, превратил серого офицера в жабу.
     — И чего ты вечно ехидничаешь, Кейс? — спросил Ворон. Похоже, он забавлялся.
     — Я? Да чтоб мне провалиться! Да никогда в жизни! С чего ты взял?
     — Ладно. Путь свободен. Прямо здесь.
     — Здесь? Это что, подначка? «Прямо здесь» означало прыжок с третьего этажа. На неровную булыжную мостовую.
     — Никаких подначек.
     — Тогда валяй первый. Чтобы я смог спрыгнуть на тебя. Все же — помягче.
     — Опять ехидничаешь. Разве нет? Прыгай.
     — Нет уж. Благодарю покорно. Пойду поищу место, где можно спокойно спуститься, не свернув при этом шею. А ты давай.
     Может быть, я слегка перегнул палку. Он бросил на меня презрительный взгляд и сказал:
     — Черт с тобой. Поступай как знаешь. Но я не собираюсь околачиваться внизу, дожидаясь, пока ты меня догонишь.
     Он решительно съехал к краю крыши, повис на руках, оттолкнулся и спрыгнул. Олух царя небесного.
     Хотел утереть мне нос. Пустить пыль в глаза. Ну и получил, на что напрашивался: растянул связки на лодыжке. Я подождал, пока он кончит шипеть и ругаться, потом сказал:
     — Не суетись. Жди меня. Через пару минут буду.
     Какая там пара минут.
     Я пробрался еще через две крыши, нашел место, где смог нормально спуститься, и оказался на параллельной улице. Подтянув штаны, я деловито нырнул в ближайший поперечный переулок и… И с разбегу налетел на целую толпу серых.
     — Будь я проклят! — засмеялся их сержант. — Вот парень, который так мечтал поскорее с нами встретиться, что мчался впереди собственного визга.
     Боюсь, я слегка подрастерялся. Стоял и пялился на них секунд на пять дольше, чем следовало. А когда решил, что пора делать ноги, было слишком поздно. Меня уже окружили пятеро. В руках — здоровенные дубинки; на мордах — грязные ухмылки. Шутить они не собирались.
     — Поздравляю тебя, солдат, — сказал сержант. — Вали в строй, к остальным новобранцам.
     Тут я разглядел чуть в стороне кучку каких-то очумелых парней, человек десять. В изрядно поистасканной одежонке.
     — Что ты несешь, дядя? — спросил я. — Какие еще новобранцы?
     — Ты призван в армию, — довольно хихикнул сержант. — Только и всего. Второй батальон второго полка Сил Самообороны Весла. Большая честь.
     — Черта с два!
     — У тебя есть возражения? Неужели? Я взглянул на серых. Они напряглись и сжали дубинки покрепче. А на «новобранцев» рассчитывать явно не приходилось.
     — Не сейчас, дядя. Мои возражения мы обсудим позже. Один на один.
     Я довольно удачно воспроизвел одну из лучших улыбочек Ворона. Типа: «На мне будут совсем неплохо смотреться бусы из твоих зубов!» Сержант меня понял.
     Он хотел было отпустить еще какую-нибудь поганую шуточку, но передумал.
     — Вали в строй, — почти примирительно повторил он. — И не стоит меня подъелдыкивать. Вся эта чертовщина нравится нам ничуть не больше, чем тебе.
     Вот так я снова угодил в армию.
     
Глава55
     
     
     Ворон подождал немного, потом забеспокоился и, ковыляя, обошел квартал. Ничего. Кейс словно сквозь землю провалился.
     Он мог, рискуя собственной шкурой, потратить немало часов на бесплодные поиски. А мог вернуться в храм и озаботить случившимся Молчуна и Боманца. Либо так, либо эдак.
     Лодыжка адски болела; проснулась и старая, грызущая боль в бедре. Приходилось хромать сразу на обе ноги. Резвости в нем сейчас осталось не больше, чем в древнем паралитике. Н-нда. Хорош герой.
     До храма он добрался без осложнений, вошел в башню и начал карабкаться вверх по ступенькам. Каждая клеточка тела протестовала против такого надругательства. На самом верху колокольни дежурил часовой, но Молчун прикрыл Ворона, наслав на солдатика незаметную временную слепоту.
     Стоило переступить порог, как Боманц сразу накинулся с вопросами:
     — Ну? Что стряслось? Где Кейс?
     — Понятия не имею. Бесследно исчез. Может, сделаешь что-нибудь с моей лодыжкой, пока я буду говорить? — Ворон почти рухнул, привалился к стене, сунул старику под нос больную ногу и стал рассказывать.
     Боманц потыкал в лодыжку сперва пальцем, потом — чем-то острым, потом повернул, дернул. Ворон вздрогнул и поморщился.
     — Здесь ничего нельзя сделать, — сказал колдун. — Могу только снять боль. Попробуй ты, Молчун. Тебе приходилось лечить такие штуки. Мне — нет.
     Молчун прервал свою беседу с Душечкой, подошел и с отвращением взялся за дело. Тем временем Боманц принялся бродить по комнате и шарить по углам.
     — Надо отыскать какую-нибудь вещь. Какую угодно, лишь бы она пробыла с ним достаточно долго, чтобы сохранить его ментальный отпечаток. — Он продолжал ворчать, копаясь в нехитрых пожитках Кейса, пока не выудил на свет божий дневник. — Пожалуй, то, что надо, — фыркнул старик, зашаркал в свой угол и принялся там бормотать заклинания, судорожно дергаясь и размахивая руками.
     Молчун тоже мало чем сумел помочь Ворону. Хотя боль в лодыжке унялась, но стоило опереться на эту ногу, как она сразу подгибалась. На ближайшие несколько дней ему пришлось отставить в сторону все мечты о карьере скорохода.
     Все напряженно ждали, чем закончатся манипуляции Боманца. Никто не решался высказать вслух общие опасения. Кейса могли схватить солдаты Изгнанника.
     Боманц дернулся последний раз и буркнул:
     — Мне нужна карта города.
     Молчун взял план города у Душечки, передал старику.
     Тот поколдовал немного над этой бумажкой, потом решительно ткнул в нее пальцем:
     — Где-то здесь.
     — Это же тот пустырь, где мы слезли с летающего кита, — сказал Ворон, поглядев, куда указывал старик.
     — Верно.
     — А какого черта он там делает?
     — Откуда мне знать? Будет куда лучше, если кто-нибудь отправится туда и попытается выяснить, в чем дело. — Старик осекся, но было уже поздно. — Проклятье! — буркнул он. — И дернул же меня черт за язык!
     Он действительно влип. Душечка щелкнула языком, чтобы привлечь к себе внимание, показала на старика пальцем, ободряюще подмигнула. Тот повздыхал и пошел к дверям.
     Ворон прикрыл глаза, ненадолго расслабился, дожидаясь, пока не отступят напряжение и боль, потом спросил:
     — А что оказалось в том мешке?
     — Чертова прорва денег, — ответил один из братьев Крученых. — Я такой никогда не видел. Парень таскал за плечами кучу сокровищ. Мешок в углу. Можешь заглянуть туда сам.
     — Была охота, — проворчал Ворон, но все же кое-как поднялся на ноги и заковылял в указанном направлении. — Но хоть что-нибудь полезное там было?
     — Чтобы деньги оказались бесполезными? Со мной еще такого не случалось, — буркнул Крученый.
     Ворон только отмахнулся и принялся копаться в мешке. Его постигло разочарование. Как и следовало ожидать. Он вздохнул, посмотрел на Душечку.
     — Ничего? — спросила она.
     — Ничего, — покачал головой Ворон, потом добавил: — Но мы получили доказательство, что убийца, а значит — и тот, кого он прикончил, причастны к краже Серебряного Клина. Тут куча барахла из Курганья. Некоторые из этих монет уже не одну сотню лет были в обращении только там. Боманц, наверное, уже сказал об этом.
     Она кивнула.
     — А разве старик не смог использовать содержимое мешка, чтобы выяснить, где сейчас тот парень? По типу фокуса с Кейсом?
     Душечка отрицательно качнула головой, встала и принялась мерить шагами комнату, время от времени выглядывая наружу. Потом она подозвала Молчуна и жестами потребовала:
     — Спустись вниз и постарайся подслушать, каковы намерения Изгнанника. Будь очень осторожен. Нельзя допустить, чтобы он нас опередил.
     Боманц вернулся лишь после полуночи.
     — Где тебя черти носили? — сварливо спросил Ворон. — Мы уже начали беспокоиться. Нам только не хватало, чтобы и ты пропал.
     — По городу сейчас совсем просто пройти, — так же сварливо ответил старый колдун. — Повсюду патрули. Пытаются подавить в зародыше любую смуту. Но все равно вспыхивают случайные стычки. То тут, то там. Изгнанник перевалил на Паутинку с Шелкопрядом всю грязную работу. Они должны отловить ведьм, шаманов и всех прочих охотников за Клином. Этим объясняется сегодняшний ночной тарарам. Но настоящая свалка начнется чуть позже. Из-за холеры. Болезнь расползлась по всему городу.
     Все продолжали нетерпеливо таращиться на колдуна.
     — Не тяни кота за хвост, старый болтун! — рявкнул Ворон. — Что с Кейсом?
     Боманц слабо улыбнулся. Улыбка вышла какой-то невеселой.
     — Парень снова носит серую форму. Вернулся в армию.
     Душечка быстро подала несколько знаков Ворону. Тот сказал:
     — Она права. Кончай ходить вокруг да около. Выкладывай все как есть.
     — Серые разбили на том большом пустыре лагерь. Обнесли его забором. Приволокли туда мужчин в возрасте от пятнадцати до тридцати пяти. Всех, кого сумели схватить. И назвали это безобразие Бригадой Сил Самообороны Весла. Они собираются слегка поднатаскать этих ребят, чтобы заткнуть ими самые опасные дыры, когда Хромой ринется в атаку. Но главная причина, по-моему, в том, что Изгнанник просто хочет держать под контролем самую опасную часть населения. Взаперти. Чтобы они не создавали лишних хлопот серым.
     — Как бы нам вытащить его? — спросила Душечка.
     — Не знаю. Но боюсь, что ему придется выбираться самому. — Боманц предостерегающе поднял руку, увидев, как остальные придвинулись к нему с угрожающим видом. — Не думайте. Я пытался. Я подошел прямо к воротам и рассказал охранникам длинную слезливую историю о том, что они ошибочно схватили моего любимого внука, лишили меня единственной, последней опоры в жизни. Они довольно долго держались со мной вежливо, но сказали, что никто из новобранцев пока не просился к дедушке. К тому же они не помнили среди новеньких никого по имени Филодендрон Кейс. А такое имя трудно позабыть.
     — Фактически Кейс — дезертир, — сказал Ворон. — Даже если он теперь единственный, оставшийся в живых из всей Гвардии. Поэтому он наверняка назвался другим имеНем. — Я и сам сообразил, пока там распинался. И прекратил разговор, пока охранники не успели сильно разозлиться. Они и так были слишком снисходительны, если учесть, что люди донимают их круглые сутки.
     Все посмотрели на Душечку. Ее пальцы замелькали в воздухе:
     — Пока оставим все как есть. Пока он там в большей безопасности, чем мы здесь. Есть другие неотложные дела, которыми необходимо заняться. Нас сильно поджимает время. И всех остальных в городе — тоже.
     
Глава56
     
     
     Отсутствие Смеда сперва тревожило Старого Рыбака, потом начало пугать. Конечно, парень решил проблему, связанную с живым Талли Стахом. Но как быть с проблемой Талли Стаха — покойника? Тело-то осталось у серых. Если они установят имя, много ли им потребуется времени, чтобы выяснить, кто его пришил?
     То-то и оно, что совсем немного. Сколько-то времени Смед сумел отыграть, но песок в песочных часах вечности не прекращал неумолимо сыпаться вниз, а трупы продолжали громоздиться друг на Друга.
     Да, с Серебряным Клином шутить не приходилось. Пока им удавалось избегать неизбежного. Но с каждым разом полоса, отделявшая их от края пропасти, сужалась. А цена возможной ошибки росла, становясь поистине ужасной. Такой, какую невозможно окупить никакими деньгами.
     Рыбак не особо расстраивался по поводу Талли Стаха. Тот и сам давно напрашивался. Еще удивительно, как долго они терпели его выходки. Но вот из-за Тимми Локана его мучили угрызения совести. Из них четверых Тимми меньше всех заслуживал такой страшной участи.
     Он уже почти решился махнуть рукой на Смеда и снова спрятаться в развалинах, когда до него дошли слухи, каким именно образом серые призывают на воинскую службу всех горожан, способных носить оружие.
     Тогда интуиция подсказала ему, что произошло. Значит, Смед оказался в армии. Пожалуй, там сейчас было безопаснее, чем где-либо. Если, конечно, у парня хватило ума назваться чужим имеНем. Наверняка хватило.
     Рыбак направился в сторону развалин, намереваясь снова укрыться там от охотников за Клином. Но по дороге его озарило. Почему бы ему тоже не спрятаться у всех на виду? В армии? Серые, конечно, поспорят слегка. Сперва. Скажут, что он староват, но потом все равно возьмут. Вдобавок армия — неплохая защита от грядущих лишений. Жизнь у солдат, даже ополченцев, уж всяко посытнее, чем у парней, прячущихся по разрушенным подвалам. К тому же нынешние правители Весла будут беречь от холеры своих солдат куда более тщательно, чем простых горожан.
     И старик повернул в сторону разбитого на пустыре лагеря Сил Самообороны…
     Вышло почти так, как он ожидал. Серые сперва поспорили немного, потом быстренько проверили, нет ли у него признаков холеры, и он очутился в лагере. Он записался под именем Малыш Рыболов, позволив себе насмешку над серыми. Да и над собой тоже. Это имя он получил при рождении, но все знавшие его давным-давно померли.
     Или были убиты.
     
Глава57
     
     
     Хотя черные всадники продолжали неутомимо доставать Хромого, раз за разом задерживая его и приводя в неистовство своими неожиданными ловушками, они по-прежнему почти не прибегали ни к каким магическим иллюзиям. Смысл таких действий оставался ему непонятен, их игра беспокоила его, хотя он себе в этом не признавался. Хромой был уверен, что прорвется всюду за счет грубой силы, что в мире сейчас не осталось никого, кто мог бы сравниться с ним в могуществе. Они тоже это знали. Как раз это и беспокоило его. У них не было ни единого шанса справиться с ним, и все же они неотступно преследовали его, продолжая изводить по мелочам, будто были уверены в том, что их действия будут иметь результат. Он начал подозревать, что где-то впереди ему уже приготовлена очередная, смертельно опасная западня.
     Его противники так редко прибегали к волшебству, что он перестал остерегаться. Сам он избрал тактику сокрушительных ударов, более не ожидая от своих врагов колдовских хитростей и тонкого коварства.
     Ему потребовалось трижды пробежать мимо уродливого бесформенного дерева, прежде чем он, на четвертый раз, наконец сообразил, что к чему. Подлецы! Они сумели заставить идти его по кругу длиной миль в пятьдесят с лишком. И последние несколько сотен он неутомимо шел по собственному следу.
     Очередная задержка. Проклятье!
     Ярость вспыхнула в нем с такой силой, что он едва сумел сдержать ее, чтобы выбраться из этого замкнутого круга. Прорвавшись, Хромой ненадолго остановился. Надо было обследовать состояние своего тела и сориентироваться.
     Он находился чуть к северу от Башни. Близость Чар ощущалась во всем. Как насмешка, как вызов, как приглашение к схватке. Как публичное оскорбление.
     Похоже, его враги просто мечтали, чтобы он свернул туда и опять потратил кучу времени, безуспешно колотясь головой о стены неприступной твердыни. Но на сей раз ему удалось преодолеть искушение, С Башней Чар и его обитателями он разберется позже. После того как завладеет Серебряным Клином и превратит его в могущественный талисман, который сделает его властелином мира.
     Он возобновил свой бег. В сторону Весла.
     Он бежал легко, почти весело. Временами он начинал мерзко хихикать. Скоро. Теперь уже скоро. Этот мир уплатит ему все долги.
     С процентами.
     
Глава58
     
     
     Жабодав все ближе подбегал к Башне, недоумевая, зачем он искушает судьбу. Чутье подсказывало ему, что немного дальше к северу Хромой, словно бестолковая дворняжка, бегает по кругу, ловя собственный хвост. Это забавляло Жабодава. Конечно, новые хозяева Империи не так ужасны и могущественны, как старые, зато они находчивы и хитры. Пожалуй, никто из прежних властителей, кроме Госпожи или ее сестры не смог бы состязаться с нынешними в хитрости и коварстве. Власть в Империи перешла в руки компетентных людей. Жабодав был не против. Некогда ему пришлось услышать высказывание одного мудреца. Тот сказал, что любая империя в своем развитии неизбежно проходит три стадии, а каждой стадии соответствует свои тип властителей. Сперва у руля стоят завоеватели, ведущие бесконечные захватнические войны. Потом приходит черед администраторов, закрепляющих результаты завоеваний и превращающих Империю в монолитную твердыню. Которая непосвященным кажется несокрушимой и вечной. Наконец, у власти оказываются безответственные расточители. Всячески потакая своим безумным прихотям и порокам, они проматывают капитал, предназначавшийся для передачи потомкам.
     И тогда Империя становится легкой добычей новых завоевателей.
     В этой Северной Империи сейчас наступила вторая стадия. Администраторы сменяли завоевателей. Из тех, прежних, в живых остался один Хромой. Новые правители были просто обязаны отправить его на свалку истории. Завоеватели — слишком буйная и непредсказуемая публика, чтобы иметь с ними дело, если ты намерен насадить в Империи закон и порядок.
     Будет лучше, если он заранее все предусмотрит и подготовит себе место в этом новом, упорядоченном мире.
     Он остановился неподалеку от Башни, на таком расстоянии от ворот, какое счел безопасным, уселся. И стал ждать.
     Вскоре кто-то вышел. Этот некто имел четкое представление о том, какое именно место может быть уготовано в будущем таким порождениям вечного зла, как Пес-Жабодав. А пока они заключили временный союз.
     
Глава59
     
     
     Смед застонал, заворочался, попытался натянуть на себя сбившееся шерстяное одеяло. На нем живого места не было, болели мышцы, ныли все кости. Сон на голой земле не принес облегчения.
     Уже в третий раз он просыпался в палатке, где обреталось еще человек сорок. Мысль о том, что и этот день ему придется провести среди ополченцев, не вызывала у него ни малейшего энтузиазма.
     — Как дела, Кен? — спросил кто-то. Серые занесли Смеда в свои списки под именем Кентон Утконос.
     — Как сажа бела, — буркнул он. — Я предпочел бы работать без заскоков и не затемно.
     — Что ты их заводишь? Ловить нечего.
     — Ха! — сказал какой-то парень, выглянув наружу. — Снег! Уже больше дюйма насыпало.
     — Везет, как утопленникам, — послышалось в ответ.
     Ребята перебросились еще парой шуточек в том же духе. Насчет их необыкновенного везения. Потом Смед сказал:
     — Надо мной издевались с самого детства, и я сыт по горло. Я не собираюсь покорно сносить их тычки. Я всегда давал сдачи, даю и буду давать. Пока не усекут, что им куда проще оставить меня в покое.
     Он уже раза четыре успел подраться с серыми, которым было поручено обучать их взвод.
     — Хочешь достать их всерьез? — спросил его сосед. — Правильно. Только ты избрал неверную тактику. Сперва надо работать головой, а потом кулаками.
     Соседа звали Сай Грин. В их палатке он быстро стал лидером. Все уже догадались, что он назвался чужим именем. Догадывались они и о том, что Грин раньше служил в армии. Он играючи справлялся со всякими армейскими закавыками, а в лагерной обстановке чувствовал себя как рыба в воде. И всегда был готов подсказать любому способ немного облегчить себе жизнь — если у него спрашивали, как это сделать. Он нравился парням, и они обычно следовали его советам.
     Но Смед не спешил с выводами. На его взгляд, Сай слишком уж уютно чувствовал себя в лагере. Он мог запросто оказаться шпионом. Или — дезертиром, которого серые вербовщики случайно замели во время облавы. А Смед имел основания подозревать, что здесь, в Весле, всякий дезертир с большим военным опытом раньше почти наверняка служил в Гвардии. В Курганье.
     — Я всегда готов прислушаться к дружескому совету, Сай, — сказал он. — Но отступать не собираюсь.
     — И не надо. Просто посмотри, что получается. На первый раз они отделали тебя только для того, чтобы показать всем остальным, что может случиться, если мы не будем пай-мальчиками. Но ты слишком легко поддался на провокацию, и они решили повторить урок.
     — А потом разохотились? Наверно, сегодня будет то же самое. Но я все равно не сдамся.
     — Успокойся. Ты прав. Но это будет продолжаться в том же духе, стоит им помахать перед тобой красной тряпкой, как ты сразу хватаешь за грудки капрала.
     — Только потому, что не могу дотянуться до сержанта.
     — Брось. И сержант, и капрал — славные ребята. Почти. Бедняги просто пытаются честно выполнить бессмысленную и, даже на их взгляд, безнадежную работу. Твоя проблема вовсе не в них. Твоя проблема в Чайнике. Чайник выжидает, пока они от тебя отступятся, признают, что не справились. Вот тогда он вмешается и вышибет из тебя дух.
     С Саем согласились сразу несколько человек.
     — Точно, — сказал один из них. — Этот Чайник вечно подбивает их устроить нам какую-нибудь подлянку.
     — И ему все сойдет с рук, если только он случайно не угрохает тебя, — добавил Грин.
     Смеду не хотелось говорить на эту тему. Но насчет Чайника они, скорее всего, были правы. Тот никогда не забудет, как Смед уделал его в кабаке.
     — Ну и? — спросил он.
     — Если тебе снова придется сцепиться с кем-нибудь из них, постарайся, чтобы это был Чайник. Все подлости здесь — его рук дело. Он единственный среди серых, кто действительно мечтает тебя изувечить. Ну так заставь его заплатить за это. И не пори горячку. Придется драться — дерись, когда ты прав на все сто, а не потому, что тебе просто не нравятся здешние порядки. Они никому из нас не нравятся. Может, и выкрутимся как-нибудь. Если не наломаем дров. Смед пришел в ярость от этих поучений и едва не закатил истерику, вопреки здравому смыслу. Но кое-как сдержался, побоявшись потерять с таким трудом завоеванный авторитет.
     Его начало беспокоить собственное состояние. Похоже, Смеда Стаха стало временами заносить. Ему действительно следует держать себя в руках. А не то еще немного, и он начнет вести себя совсем как Талли.
     Может, это Клин на меня так влияет, подумал он.
     Его твердое намерение не делать больше глупостей получило отличное подкрепление прямо на утренней поверке.
     Но судьба пока улыбалась. Сперва начали проверять тех, кто жил в соседней палатке, и он отчетливо услышал, как капрал заорал:
     — Тимми Локан!
     Поэтому он успел подготовиться. И когда капрал попытался проделать тот же фокус в их взводе, проревев:
     — Смед Стах! — Смед не двинулся с места, а только оглянулся по сторонам точно с таким же тупым выражением лица, как у остальных.
     Загонщики дышали ему в затылок и наступали на пятки. Теперь они знали их имена.
     Часом позже он испытал еще одно потрясение. Они месили грязь на плацу, занимаясь строевой подготовкой, когда мимо промаршировал другой взвод. Замыкающим в этом взводе оказался не кто иной, как Старый Рыбак.
     Подмигнув Смеду, он смешно подпрыгнул, стараясь не сбиться с шага.
     
Глава60
     
     
     Слежка за Изгнанником, ставшая постоянной обязанностью Молчуна, наконец принесла свои плоды. Когда Молчун проскользнул в комнату, по его лицу было видно, что он сильно возбужден.
     — Им стали известны имена трех человек, которых прежде не раз видели с убитым. Вот эти имена: Тимми Локан, Смед Стах, Старый Рыбак.
     — Рыбак? — переспросил Ворон.
     — Да, — ответил Молчун. — Хотя описание личности не очень четкое, но похоже на то, что именно он уделал вас троих тогда, в развалинах.
     — Старый Рыбак? — возопил Ворон. — Старик?!
     Молчун злорадно ухмыльнулся, но продолжал докладывать языком жестов:
     — Их проследили до места под названием «Скелет». Сейчас оно пустует, если не считать скваттеров. До той ночи, когда вспыхнули беспорядки, там квартировал капрал Ночных Пластунов. Теперь его ищут. Надеются, что он сможет опознать тех людей. Изгнанник сгорает от нетерпения. Поднял на ноги всех, кого мог. Да, еще. Они ждут, что Хромой появится завтра.
     Душечка вдруг заволновалась. Похоже, она наткнулась на неожиданное решение проблемы. Она хлопнула в ладоши, требуя внимания, и просигналила:
     — Нельзя допустить, чтобы тот капрал попал к Изгнаннику. Он нужен мне. Доставьте его в конюшню Гартсена.
     С помощью наших союзников с Равнины Страха она неплохо поработала, приводя в порядок подполье и подпольщиков, то немногое, что оставалось в Весле от Движения. Собственно, кроме конюшен Гартсена, ничего и не осталось.
     — Кроме того, — продолжала Душечка, — надо найти и схватить хозяина «Скелета». А также — всех, кто у него квартировал подолгу в последнее время. Будьте осторожны. Люди Изгнанника знают, что мы в городе. Они не предпринимают серьезных попыток захватить нас только потому, что им сейчас не до того. Но они настороже и удобного случая не упустят. Надо переодеться в форму личной охраны Изгнанника. Все. Вперед.
     Остальным ее предложение совсем не понравилось. Но спорить с Душечкой было все равно что плевать против ветра. И они последовали за нею. Поскольку другого выбора у них не оставалось.
     Они по одному выбрались из колокольни наружу, оставшись незамеченными среди царившей в башне суеты, и собрались в двух кварталах от храма. Выслушав доклады маленьких существ с Равнины Страха, Душечка просигналила на пальцах:
     — Охрана Изгнанника квартирует в Казначейском Флигеле. Сейчас там двенадцать человек, только что сменившие караул. Молчун! Ты вместе с Боманцем должен обезвредить их.
     Как всегда. Никаких сослагательных наклонений. Обезвредить, и все тут.
     Люди занервничали. Им страшно не хотелось в открытую передвигаться по городу, полностью находившемуся под контролем имперцев. Но и на этот раз никто не стал спорить.
     Молчун знал отличное заклинание, нагонявшее глубокий сон. Но это заклинание надо было обязательно произносить вслух. Бедняга чуть не помер от огорчения, когда ему пришлось поделиться такой замечательной тайной с Боманцем. Колдуны поспешили к Флигелю. Душечка отвела им на все про все пять минут.
     Когда остальные подошли к Казначейскому Флигелю, Молчун уже ждал у дверей.
     — Готово, — сообщил он. — Они спят.
     — Сделайте так, чтобы они не проснулись несколько дней, — ответила Душечка. — И засуньте их в такое место, где никому не придет в голову их искать.
     Молчун неодобрительно нахмурился, но кивнул, соглашаясь.
     Как только они приняли вид, позволявший безопасно передвигаться по улицам Весла, Боманц сказал:
     — Надо навести во Флигеле чистоту и порядок. Чем позже они сообразят, что здесь произошло, тем дольше мы сможем пользоваться преимуществами, которые нам дает черная форма.
     Ворон что-то буркнул. Молчун просто кивнул.
     — Тут есть еще какие-то штуки. Вроде гранатовых брошек, — сказал один из Крученых. — Может, личные нагрудные значки?
     Молчун взял одну такую брошь в руки, внимательно рассмотрел, быстро положил на прежнее место и замахал пальцами перед носом Боманца. Старый колдун тоже взглянул на странную брошь и сказал:
     — Да, эти штуки удостоверяют личность. Но не только. С их помощью Изгнанник может найти своих людей где угодно. Лучше избавиться от них поскорей. Пусть этот кретин канюк выбросит их где-нибудь подальше. За городскими стенами.
     Душечка нетерпеливо подала старику несколько знаков. — Ладно, ладно, — проворчал тот. — Не надо меня погонять. Я и без того делаю все так быстро, как могу.
     Полчаса спустя они покинули Казначейский Флигель. Душечка, Молчун и Боманц, в одеянии черных всадников, двигались верхом, а остальные сопровождали их под видом пехотинцев. Едва завидев их, немногочисленные прохожие торопились куда-нибудь скрыться.
     Добравшись до центра города, они разделились. Один из Крученых и Белая Роза направились прямиком в конюшню Гартсена, а остальные приступили к поискам тех, кто мог опознать людей, укравших Серебряный Клин. В попытке опередить имперцев и помешать им наложить на них свои лапы.
     Надо было спешить.
     
Глава61
     
     
     Стоило мне сообразить, что торчать в ополчении куда безопаснее, чем сшиваться рядом с Душечкой, и я сразу успокоился. Почувствовал себя как дома. В лагере мне было едва ли не уютно, словно я снова попал в старую колею. Здесь не было нужды постоянно о чем-то думать и беспокоиться.
     Но наверно, я слишком долго был на вольных хлебах. К такому быстро привыкаешь. Как только захотелось пивка, а вместо этого мне показали жирный кукиш, я сразу же понял, что отсюда пора линять.
     Я окончательно укрепился в этой мысли, когда сержант вывел нас на первое занятие по боевой подготовке. Мы стояли чуть не по щиколотку в жидкой грязи, холодный ветер пробирал до костей. У половины парней одежонка не подходила для такой погоды. Но окончательно меня достал не ветер. Меня достали слова сержанта:
     — Слушайте, парни, — сказал он. — Одна птичка чирикнула мне на ухо, что завтра здесь начнется заваруха. Выходит, на все про все остался один день. Сегодня. Чему научитесь, тому научитесь. Если хотите иметь хоть один гнилой шанс уцелеть, тогда держите ушки на макушке. Единственным вашим оружием будут алебарды. Другого у нас просто нет. Поэтому с ними и будем упражняться. — Он ткнул пальцем через плечо в сторону двух серых. Каждый из них держал в руках охапку алебард, острия которых были зачехлены, чтобы избежать случайных ранений во время учебных схваток. — Эти двое — инструкторы. Самые лучшие, какие есть в Весле. Нам их на время одолжили Ночные Пластуны. Они научат вас всему, чему успеют. Будете слушать их, как слушаете меня. А кто начнет выделываться — голову оторву. И запихну в задницу.
     Закончив речь, сержант махнул рукой одному из Ночных Пластунов. Фигня, подумал я. Все они учились своим приемчикам в одном и том же месте.
     Ночной Пластун снял чехол с острия одной из алебард.
     — Это алебарда, — важно сказал он. Замечательно. Парень обрушил на нас бездну новых знании. С другой стороны, я когда-то вдосталь наигрался с такими игрушками, а иные видели их чуть не в первый раз. Может, кому-нибудь из них и пригодилось то, что сказал серый. Любое дитя ползает, прежде чем начнет ходить, и ходит, прежде чем научится бегать. Кроме моего самого младшего братца. Редиски. Редиска и на свет-то вывалился сразу бегом. Насколько я помню.
     — Вот это лезвие, — продолжал Пластун, — заточено так, что им можно бриться. А острием можно пробить любые доспехи. Если, конечно, хватит силенок. Алебарда — отличное оружие. Оно дает вам много возможностей. Алебардой можно рубить, можно колоть, можно резать. Можно бить, как оглоблей. Вы можете использовать ее вместо гарпуна и даже подпирать ею палатку. Одного нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Алебарду нельзя бросать. Это не копье. Если вы ее бросили, другого оружия у вас уже не будет. И тогда любой болван с кухонным Ножиком в два счета превратит вас в свиную отбивную.
     Ага. Добрался-таки. Правило номер один.
     И так далее. Пока он разливался соловьем, у меня дико замерзла задница.
     Наконец парень выдохся и объявил, что пора начинать учебные бои. То есть разучивать основные движения. Сперва Ночные Пластуны вызвали семь человек для парных схваток с нашими обычными инструкторами. Я мог гордиться собой. К моим советам прислушивались. Добровольно не вызвался никто.
     Тогда они сами вытащили из шеренги семерых, поставили против инструкторов и начали разучивать движения. Сержант-Пластун присматривал за четырьмя парами, а его приятель — за тремя.
     Как я и ожидал, едва им велели ускорить движения, подлец Чайник выбрал момент и «случайно» зацепил своего спарринг-партнера. Вот дерьмо.
     А тут еще этот огнеопасный Кен всерьезсобрался схватиться с Чайником. Чтобы заработать себе дырку в башке.
     — Приглядите за ним, — попросил я ребят. — Пусть поостынет. И не подпускайте его к Чайнику.
     С этими словами я забрал алебарду у того парня, которого только что разукрасил Чайник. Из носа у пацана текла кровь.
     Чайник выглядел неуклюжим, неповоротливым. И я прикинул, что тоже смогу нанести ему счастливый «случайный» удар, притормозить подлеца, чтобы он поубавил прыти, когда ему придется иметь дело с остальными. Конечно, я слегка заржавел за последнее время, но со стандартной пехотной алебардой уж как-нибудь управлюсь. Она всегда была моим любимым оружием.
     Тело сыграло со мной предательскую шутку. Я машинально встал в привычную стойку. Чайник выглядел озадаченным. Может, он и подлецом-то стал потому, что был туп как пробка. Его озадачивал всякий пустяк.
     К нам подошел Ночной Пластун. Он долго заставлял меня двигать руками, ногами и даже задницей, пока я не оказался в очень неудобной позе, которую он считал единственно правильной стойкой. Наконец он удовлетворился и велел начинать. Когда с нас потребовали ускорения, продолжать притворяться полным лопухом стало совсем трудно. Мускулы и кости жили отдельной жизнью и все время пытались заставить меня двигаться правильно.
     Чайник вознамерился разбить мне нос. Когда он сделал выпад, я неловко уклонился и как бы случайно изо всех сил врезал ему древком алебарды по голени. Он аж тявкнул от боли. В шеренге один парень восторженно взвыл, а другой расхохотался.
     Это и погубило Чайника. Он озверел и бросился на меня.
     Я отступил, спотыкаясь, размахивая алебардой с видом напуганного пацана, который пытается отбиваться как попало. Если бы игра шла всерьез, я мог бы прикончить эту гниду раз десять. Наконец он открылся так, что и слепой бы не промазал. Тогда я нанес удар, разорвавший ему ухо, а потом бросил алебарду и сделал подножку, после которой Чайник пропахал несколько ярдов мордой по грязи. Я тут же отскочил в сторону с такой физиономией, будто был страшно напуган и не понимал, что произошло.
     — Хватит! — рявкнул наш сержант. — Грин! Подними алебарду, отдай ее мне и становись в строй! А ты. Чайник, ступай почистись. Да заодно залепи себе чем-нибудь ухо!
     Я отдал ему алебарду и заковылял к своей шеренге. Парни изо всех сил старались не скалиться.
     — Грин! — вдруг раздался другой голос. — А ну, подойди-ка сюда!
     Это был сержант Ночных Пластунов. Черт бы его драл.
     Я заковылял обратно, преданно глядя на него. Он жестко взглянул мне в глаза, потом брезгливо тронул пальцем шрам на моей щеке. Сделав шаг назад, он взял у одного из серых алебарду, снял с нее деревянный чехол, отшвырнул его в сторону.
     — Дайте этой собаке алебарду! — приказал он. Наступила гробовая тишина. Никто ни хрена не понимал. Кроме нашего сержанта. Думаю, тот сразу допер. Мост Королевы, что же еще? Никакого смысла в происходящем он не видел. Тем более здесь и сейчас. Что было, то быльем поросло. Поэтому наш сержант попытался спорить. Но Ночного Пластуна уже понесло.
     — Дайте ему алебарду! — еще раз проревел он.
     Тогда я перестал валять дурака и одарил его самой лучшей улыбкой в стиле Ворона, какую только смог изобразить. Стараясь унять нервную дрожь, я тоже снял деревянный чехол с алебарды, которую мне кто-то всунул в руки. Но швырять чехол в сторону не стал. Дудки! Этот сукин сын жаждал моей крови. Тут уж было не до шуток.
     Он сделал несколько забавных телодвижений. Разминал мышцы, сволочь.
     У меня пересохло во рту.
     Когда он двинулся ко мне, я неожиданно принял низкую левостороннюю стойку. Такие штуки обычно доставляют противнику сильное неудобство на пару минут. Чехол я сжимал в правой руке.
     Он сделал резкий выпад, целясь в глаз. Я легко отбил его алебарду, чуть приподняв свою левой рукой, и тут же нанес удар правой, изо всех сил врезав ему деревянным чехлом по пальцам. Боль, наверно, была адская. Пока он не опомнился, я все так же, одной левой, сделал выпад и повел алебардой из стороны в сторону. Ее лезвие описало смертоносный сверкающий полукруг у его горла. Чтобы избежать удара, он неловко откинулся назад. Тогда я перехватил алебарду правой рукой, перевернул ее, ринулся вперед и нанес Пластуну сильный удар тупым концом алебарды прямо под ребра, едва не вышибив из него дух.
     Дальше все было просто. Еще пара небрежных движений, и он уже валялся на спине, в грязи, обезоруженный, не в силах пошевелиться, поскольку острие моей алебарды касалось его горла. Вся наша возня не заняла и десяти секунд.
     — Ты ошибся, парень, — сказал я, жестко глядя ему в глаза. — Меня там не было. Но даже если бы ты оказался прав, тебе следовало бы помнить, что, когда дело доходит до драки один на один. Ночные Пластуны кое-кому уступают.
     Я отвел лезвие от его горла, отошел в сторону, надел на алебарду чехол,  отдал ее нашему сержанту и пошел к своему месту в шеренге. По дороге я молился, чтобы пронесло. Никто не смотрел мне в глаза. Парни были перепуганы насмерть.
     Ночному Пластуну потребовалось время, чтобы встать. Морда у него была мертвенно-бледная, словно он действительно потерял столько крови, сколько я мог из него выпустить. Он отмахнулся от предложенной помощи, подобрал свою алебарду и принялся сосредоточенно чистить ее.
     Сорок семь парней молча ждали, что будет дальше.
     Наконец он зачехлил алебарду, окинул нас взглядом и сказал:
     — Век живи, век учись. Если есть котелок на плечах. Следующие шестеро!
     Все облегченно вздохнули. Включая меня. Не зря я молился. Гроза так и не разразилась. Пока.
     Я заметил, что вспыльчивый Кен впился взглядом в шрам на моей щеке, будто в первый раз его разглядел. Может, так оно и было. Шрам от холода побелел и сделался заметнее.
     
Глава62
     
     
     Немного колдовства, чуть-чуть удачи, — и Боманцу удалось выяснить, что человек, которого Изгнанник послал найти драгоценного свидетеля-капрала, только что добрался до штаб-квартиры Ночных Пластунов и передал им приказ своего хозяина.
     — Всегда приятно, если кто-нибудь сделает за тебя твою работу, — сказал Ворон.
     — А что? — оживился Боманц. — Отличная идея. Нам надо просто выбрать подходящее место и подождать, пока они сами не приведут его к нам.
     Так и сделали. От штаб-квартиры Ночных Пластунов к центру Весла вел только один удобный прямой маршрут.
     
     — Идут наконец, — сказал Боманц. — Ну-ка, Молчун, подпусти им своего тумана. Только не перестарайся, чтобы они не насторожились.
     Молчун прошел немного вперед и остановился, подпирая стену с видом праздношатающегося зеваки. Но все случайные прохожие обходили его стороной, стараясь держаться как можно дальше. Вскоре запах, напоминающий дым очага, начал усиливаться. В воздухе, понемногу сгущаясь, поплыл туман.
     — Вот они, — сказал Боманц, кивнув в сторону приближавшейся тесной группки.
     Едва группа поравнялась с сидящими в засаде, облачная дымка внезапно превратилась в густое марево. Боманц обрушил заклятие на головы эскорта, вывел всех четырех солдат из строя и тут же велел своему любимцу канюку выбросить куда-нибудь подальше их личные нагрудные знаки.
     Эскорт сопровождал двоих: мужчину и женщину. Едва взглянув на даму. Молчун буквально взорвался в вихре жестов и телодвижений. Понимать его успевал только Ворон.
     — Бригадир Головня, — наконец пояснил он остальным. — Что ж, придется ее тоже прихватить с собой. Было бы глупо отказываться от такого подарка судьбы.
     
     Несмотря на необычный внешний вид, пестрая компания добралась до конюшни Гартсена, не привлекая к себе лишнего внимания. Иногда и колдуны могут на что-нибудь сгодиться. На пороге их встречал сам Гартсен.
     — Где она? — спросил его Ворон.
     — На сеновале.
     Ворон прошел мимо небольшого менгира, вскарабкался по лестнице наверх, просунул голову на сеновал и что-то показал на пальцах.
     Ни капрал, ни Головня пока еще не проронили ни единого слова. Они никак не могли взять в толк, что происходит. Но, как только вниз спустилась Душечка, их недоумению сразу пришел конец.
     — Черт возьми, — процедила сквозь зубы Головня. — Значит, все-таки это правда.
     — Скажи Душечке, что мы готовы захватить всех остальных, — сказал Боманц Молчуну.
     Тот проигнорировал слова старого колдуна. Его пальцы бешено заплясали в воздухе, но задал он совсем другой вопрос:
     — Ты уже поговорила с Праотцем-Деревом?
     — Да, — ответила она. — Праотец встревожен. Он хочет, чтобы мы немедленно извлекли Кейса из того лагеря. Его маленькие подданные с Равнины Страха доложили ему, что Кейс влип в какую-то историю, которая всем нам может повредить. Этих двоих мы пока свяжем и оставим здесь. Гартсен за ними присмотрит.
     Молчун принялся было спорить, но Белая Роза просто отвернулась и принялась надевать на себя форму одного из телохранителей Изгнанника. Она умела извлекать выгоду даже из своих физических недостатков. Как теперь, когда ей не хотелось вступать в пререкания.
     Ни Ворон, ни Молчун ни на секунду не поверили, что дерево-бог хоть словом обмолвилось о Кейсе. Оба позеленели от злости и надулись.
     А что толку?
     
Глава63
     
     
     Даже Смед не удержался, вставил словечко в общий разговор:
     — Хотя мне тут здорово достается и я устаю как собака, все же голодать не приходится, да и холера сюда еще не добралась. А это кой-чего стоит.
     — Да, тяжелый выдался денек, — ответил кто-то. — Но готов поспорить, что в городе сейчас творится сущий ад.
     — А я все спрашиваю себя, — раздался третий голос. — Предположим, нам удастся разделаться с Хромым. Что дальше? Неужели придется снова кувыркаться все в том же дерьме, пока они не отыщут свою серебряную хренотень?
     В воздухе повисло молчание. Парень первым упомянул о том, что их ждало. Но как раз об этом никто не хотел думать.
     Смед искоса взглянул на Грина. Вокруг него образовалось пустое место, хотя, в палатке было тесно. Никто не понимал, что произошло на плацу, но все догадывались, что дело пахнет жареным. И никто не хотел оказаться поблизости, если все-таки грянет гром.
     Наконец кто-то прервал затянувшееся молчание:
     — Когда появится Хромой, сразу полетят пух и перья. У серых появится своих забот полон рот. Им будет некогда следить за нами. Лично я слиняю при первой же возможности. Даже если мне для этого придется замочить Чайника. Или кого-нибудь другого.
     В палатку просунул голову сержант.
     — Выходи строиться! — заорал он. Что за черт, подумал Смед. Неужели опять муштра? Неужели их недостаточно гоняли сегодня? Вот сволочи! Но он слишком устал, чтобы сопротивляться. По крайней мере дело касалось не их одних. Людей выгоняли наружу из всех палаток. Когда они построились, сержант вывел их на плац и велел встать спиной к частоколу, огораживавшему лагерь. Повсюду, с фонарями и факелами, суетились серые.
     В задней шеренге соседнего взвода, выстраивавшегося слева, Смед заметил Рыбака. Старик чем-то обработал свои волосы. Они теперь были темными.
     Сержант отдал приказ равняться. От ворот вдоль их рядов двигались три черных всадника. Каждого сопровождал пехотинец, тоже в черном. Они двигались медленно, внимательно рассматривая каждый взвод. Парадный смотр. Люди Изгнанника решили хоть разок взглянуть на голодранцев из ополчения…
     У Смеда внутри все похолодело. Нет, эти люди вели себя так, словно искали кого-то.
     Взвод Старого Рыбака они миновали, не задержавшись. Может, все и на этот раз обойдется? Но вот они подъехали к их взводу…
     Всадник, двигавшийся впереди, остановился, поднял руку, сделал несколько каких-то неуловимых знаков пальцами. Пехотинцы в черном начали пробираться сквозь первую шеренгу.
     Смед почувствовал, что вот-вот наложит в штаны.
     Один из пехотинцев схватил за плечо Сая Грина.
     Смед облегченно вздохнул. Грин! Ну конечно же! Парень влип. Но ведь все этого ждали.
     Он настолько ушел в свои мысли, что пропустил момент, когда рука всадника повелительно поднялась снова. Он обратил внимание на двух черных пехотинцев только тогда, когда они оказались совсем рядом.
     Кровь застыла у него в жилах.
     Они заломили ему руки и вытащили из рядов. Всадники неторопливо направились к воротам. Смед понуро брел вслед за ними, чуть не уткнувшись носом в спину Сая Грина. Слева всадник, справа пехотинец, сзади еще двое. Но первое, ошеломляющее потрясение уже схлынуло; Смед потихоньку взял себя в руки. Ведь ему уже удалось выпутаться из пары крутых переделок. Просто надо хранить спокойствие, быть все время наготове, не дергаться сейчас и не медлить потом. Когда подвернется удобный случай.
     Через пару минут, когда они оказались на улице среди домов и свернули за угол, так что из лагеря никто уже не мог их видеть, Грин громко расхохотался и хлопнул одного из всадников по ноге.
     — Ну вы даете, ребята! Нахальства у вас куда больше, чем мозгов. Но все равно благодарю!
     — Меня благодарить не за что, — сварливо отозвался тот. — Я лично считал, что тебе самое место в лагере. Там для тебя дом родной. Но Душечка настояла.
     — Вот как? — Грин опять рассмеялся. — Что ж, когда ты снова угодишь в бочку с дерьмом, я тебе это припомню. А за каким дьяволом вы прихватили моего приятеля, булькающего Кена?
     — За таким, что он — один из тех парней, которые сперли Серебряный Клин. Она так считает.
     — Врешь как сивый мерин? — спросил Грин. — Или серьезно?
     Смед только сильнее стиснул зубы. Он твердо решил не поддаваться панике.
     
Глава64
     
     
     Старый Рыбак понял, что случилось, в тот самый момент, когда солдаты Изгнанника завернули Смеду руки за спину. После этого он уже не раздумывал, а действовал. Пока всеобщее внимание было приковано к черным. Он отступил на несколько шагов назад, повернулся и быстро перебрался через невысокий частокол. Несколько парней из его взвода заметили это, но никто его не окликнул. И никому из них не пришла в голову замечательная идея последовать за ним, что было совсем хорошо.
     Старик спрыгнул на землю и побежал, тихо проклиная свои годы, давно перевалившие тот порог, когда такая пробежка ничего ему не стоила. Все тело болело, ныли кости; мышцы после сегодняшних военных упражнений то и дело сводила судорога.
     И все же он не собирался уступать ни своей плоти, ни этим имперским упырям. Он успел укрыться в развалинах напротив ворот лагеря за какую-то минуту до того, как оттуда выехали черные всадники. Скорчившись, почти припав к земле, он прикидывал, чем сейчас располагает.
     Так. Два ножа. Поскольку он явился в лагерь под видом добровольца, серые не стали обыскивать и обезоруживать его, как тех, кого сюда притащили силой. Два ножа. Не так мало, но против такой шайки черных — все равно что ничего.
     Его оружием должны были стать хитрость и осторожность. Без которых он не смог бы охотиться, ставить ловушки, просто выжить в Большом лесу. Хитрость, коварство и внезапность.
     Некоторые варианты старик отбросив сразу. Например — поступить со Смедом так, как тот поступил с Талли. Во-первых, парень такого не заслуживал. Во-вторых, это было попросту бесполезно, потому что черные все равно уже знали, кого им искать. А главное, никто, кроме Смеда, не знал, где спрятана чертова железка.
     Но вот в воротах показались силуэты черных. Еще до того, как они пересекли пустырь, старик уже был уверен, что здесь что-то нечисто. Они направлялись куда угодно, только не к резиденции Изгнанника в старом храме. Если только, у них не было веских причин избрать круговую дорогу.
     Дальше что?
     Поскольку он ожидал, что эти черти отправятся прямиком к Изгнаннику, то спрятался вблизи их наиболее вероятного маршрута. Теперь надо пошевеливаться, иначе недолго потерять след.
     Он фланировал от одних развалин к другим, словно отвратительное привидение, делая это бесшумно, как призрак. В умении незаметно подкрадываться ему не было равных. Старика сейчас серьезно беспокоило только одно: как бы преследуемые случайно его не учуяли. В самом буквальном смысле. У него не было времени помыться перед тем, как он записался в добровольцы. Да и за несколько дней, проведенных в лагере. Теперь от него разило, как от козла.
     В Большом лесу, где повсюду рыскали кровожадные дикари и хищники, поневоле приходилось думать о том, как ты пахнешь. Если ты хотел выжить.
     Старик довольно быстро догнал их. С двадцати ярдов он хорошо слышал, как два хмыря принялись поздравлять друг друга.
     Козырнуло ключевое слово: Душечка. Его ошеломило.
     В общем-то он не надеялся, что банда Белой Розы испугается его угроз, но ему даже не могло прийти в голову, что у этих парней хватит наглости захватить людей Изгнанника, надеть их форму и нахально заявиться в лагерь, чтобы вызволить одного из своих.
     Это многое меняло. Во-первых, его теперь не так сильно поджимало время. Во-вторых, повысились шансы на успех предприятия. После чисток в городе, которые начались на прошлой неделе, ряды этой оравы наверняка поредели. Может быть, ему удастся перещелкать их по одному. Но его здорово беспокоило, насколько сильно они будут жать на Смеда.
     Старик крался за ними настолько вплотную, что его можно было принять за чью-то вторую тень. Настолько осторожно, что никто из них не ощутил того холодного покалывания в затылке, которое позволило бы им заподозрить слежку.
     О чудо! Они привели его к знакомому месту.
     Правда, в конюшне Гартсена он прежде бывал лишь несколько раз, давно и мельком, когда на короткое время примкнул к Движению. Но лучше знать хоть что-то об истинном положении дел, чем блуждать вслепую.
     Незадолго до того, как вся эта толпа добралась до конюшни Гартсена, старик здорово перепугался.
     Громадная птица, возникшая из ниоткуда, камнем упала на плечо одного из всадников. Всадник выругался, попытался спихнуть ее со своего плеча. Но птица только рассмеялась и принялась болтать о том, как ужасно взволнован Изгнанник. У чудака, видите ли, куда-то пропали почти все телохранители.
     Старый Рыбак припомнил, что Белая Роза всегда считала Равнину Страха чуть ли не родным домом. Значит, в городе сейчас полным-полно всяких говорящих тварей оттуда. Но главное — подслушивающих.
     Удача все еще не отвернулась от него. Он расценил появление птицы как добрый знак.
     Зато парень, чье плечо она избрала в качестве насеста, похоже, так не считал. Он хотел, чтобы она свалила. А та не хотела.
     — Дальше я поеду только верхом, — сказала она склочным голосом. — Я ни черта не вижу в этой темноте. Ни черта.
     У Рыбака перед глазами снова мелькнул весь тот зоопарк, который он видел из окна «Скелета». Так. Всех тех тварей тоже надо будет принять во внимание.
     Когда вся орава ввалилась во двор конюшни, Старый Рыбак очень осторожно обошел квартал, который она занимала. Дважды. Снаружи часовых не было видно. Но это вовсе не означало, что их нет и внутри. Прячутся от холода, наверно.
     С каждой минутой становилось холоднее. А из нависших над городом тяжелых туч к утру наверняка повалит снег. Если он хоть что-то смыслит в погоде. Болтаться вокруг конюшни по свежей пороше — и не оставить следов? Такого не мог даже он.
     Рыбак снова беззвучно растворился в ночных тенях. Он решил обследовать лаз, по которому раньше подпольщики пробирались в конюшню сзади, с той стороны, где к ней был пристроен сарай с односкатной крышей и плетеной изгородью вместо одной из стен.
     Хотя минуло много лет, лаз был все там же и выглядел так, будто им не пользовались с тех самых пор. Рыбак очень осторожно отодвинул доску. Она скрипнула вдвое тише, чем он ожидал, но и этого хватило, чтобы по спине пробежал холодок. Старик проскользнул внутрь, словно подбирающаяся к добыче змея.
     Какое-то существо, размером с кошку, но, конечно, не кошка, шевельнулось в темноте. Но он отреагировал первый и мгновенно свернул ему шею.
     Там была еще какая-то тварь вроде мыши или бурундука, на которую он наступил, когда крался к главному строению конюшни, где находилась наружная лестница, ведущая на сеновал. Тварь сдохла, не издав ни звука. Рыбак поднялся по лестнице тихо, как призрак.
     Дверь на сеновал была закрыта изнутри на щеколду. Он просунул внутрь нож, приподнял ее, беззвучно вошел и осторожно опустил щеколду на прежнее место.
     Снизу на сеновал пробивался слабый свет и доносились приглушенные голоса.
     Меньше чем в десяти футах от себя он разглядел мужчину и женщину. Оба связаны, с кляпами во рту. Женщина посмотрела в его сторону. Но его, похоже, не увидела. Он подобрался чуть ближе…
     Ни хрена себе! Да, дерзости тем парням не занимать. Бригадир Головня собственной персоной. И тот капрал, из «Скелета». Все сразу встало на свои места. Этим людям, точно так же как людям Изгнанника, были известны имена. Но не лица. А капрал — самый лучший свидетель. Лучше не придумаешь.
     Там, внизу, кто-то начал орать на Смеда. Смед словно воды в рот набрал. Другой велел вести себя тише, а то соседи не ровен час решат, что здесь началась холера.
     Рыбак сделал еще один скользящий шаг вперед и, продолжая прятаться за кипой сена, почти беззвучно позвал:
     — Капрал!
     Старый вояка аж подпрыгнул от неожиданности, потом забубнил что-то сквозь кляп. Головня опять повернула голову в его сторону, пытаясь понять, откуда донесся шепот. Хоть привидение, хоть черт в ступе, но он сейчас был для нее единственной надеждой.
     — Хочешь выбраться, отсюда, капрал?
     Тот снова забубнил, теперь утвердительно. Еще бы.
     — Они скоро попросят тебя взглянуть на одного парня и сказать им, кто это. Скажешь им, что его зовут Кен какой-то там. Фамилию, дескать, не помнишь. Если будешь стоять на этом твердо, они приволокут тебя обратно, и вы оба — вольные пташки. Расколешься или чем-нибудь себя выдашь — тогда сразу прощайся со своим бригадиром. А ведь хорошая была начальница, верно?
     Капрал взглянул на Головню. Та кивнула. Дескать, давай.
     Старый Рыбак заполз в кучу рыхлой соломы подальше от прохода и стал ждать.
     Он сделал все, что мог.
     
Глава65
     
     
     Ворон с Боманцем довели до белого каления и моего бывшего соседа по палатке, и друг друга. Кен сидел на стуле и молчал. Не хуже Молчуна. Он был зол, как тысяча чертей, и упрям, как тысяча ослов. Думаю, они не смогли бы выжать из него ни звука даже с помощью раскаленной кочерги. Он глядел на них исподлобья так, словно мечтал перерезать им глотки. Парень даже отказался пожрать.
     Зато я не отказался. Я стоял рядом с ними и уплетал жратву за обе щеки, попутно гадая, что тут происходит. Мне никто до сих пор не удосужился ничего объяснить.
     Душечка топнула ногой, привлекая к себе внимание, и просигналила:
     — Приведите солдата! Ладно. Что дальше?
     Ворон с Молчуном полезли на сеновал. Через минуту они спустились обратно, толкая перед собой Ночного Пластуна, с кляпом во рту. Судя по тому, как парень растирал себе запястья, его только что развязали. Они подтолкнули его ближе к стулу. Он поглядел на Кена с полным безразличием. Кен вообще никак не отреагировал.
     Молчун вытащил кляп.
     — Ты знаешь человека, который сидит на стуле? — спросил Ворон.
     — Знаю, — прохрипел Пластун и сглотнул слюну. — Это Кен-Хрен его знает, как там дальше. Он иногда заходил туда, где я раньше квартировал. Пил пиво с нами несколько раз:
     Ворон с Молчуном, нахмурившись, разом уставились друг на друга. Словно в гляделки играли.
     — Ты уверен, что не знал его как Смеда Стаха? — переспросил Ворон.
     — Под именем Нах…
     Молчун заставил Пластуна заткнуться, врезав ему по челюсти так, что тот рухнул на пол. Ворон снова спросил. Спокойно, даже нежно:
     — Ты абсолютно уверен? Смотри у меня. А то вон тот парень, в углу, да и женщина рядом с ним, они оба побывали в деле у Моста Королевы. До сих пор точат зубы на Ночных Пластунов. Капрал поднялся на ноги, взглянул на Ворона в упор и спокойно ответил:
     — Дружище, чтобы доставить тебе удовольствие, я готов назвать его Иваном-дураком, Королем Дроздобородом или Смедом Стахом. Кем угодно. Только намекни. Но от этого он Смедом Стахом не сделается.
     — Но он подходит под описание. Старый вояка еще раз посмотрел на Кена и сказал:
     — Да, пожалуй. Есть немного. Но Смед Стах лет на десять старше этого парня.
     — Мать честная! — только и смог выдавить из себя Ворон.
     Кажется, я первый раз услышал от него это замечательное выражение. Время было совсем неподходящее, но все же я не смог удержаться, ляпнул:
     — Вечно у нас как на скачках. Бешеная гонка, последний поворот по внутренней дорожке, мы на голову впереди, осталось только финишировать — ура! И вдруг проклятая лошадь захромала. Похоже, это начинает входить в привычку.
     Они отдали должное моему остроумию. Молчун начал яростно хватать ртом воздух. Мне на секунду даже показалось, что он наконец собрался что-то сказать. Наверняка какую-нибудь гадость.
     Душечка топнула ногой, требуя объяснений. Она могла читать по губам, но не настолько, чтобы понять всю галиматью, которую несли присутствующие.
     Ворон с Молчуном замахали пальцами у нее под носом, как сумасшедшие. Она сделала в ответ несколько знаков, которым забыла меня научить. Наверно, выругалась. А потом велела им отправить капрала назад, на сеновал. Они погнали его туда взашей, злобными тычками. Будто парень был виноват, что дела складывались не так, как им хотелось. Тем временем Душечка объяснила остальным, что в случившемся виновата она одна: сделала неправильные выводы по поводу людей, которых видела однажды на веранде «Скелета». Я понятия не имел, что она собирается делать дальше. Когда вернулись Ворон и Молчун, у нас состоялось грандиозное всеобщее координационное совещание. Под лозунгом: «О горе нам, горе!» Старый дружок Боманца, канюк, очередной раз оказался на волосок от смерти через повешение.
     Нашу склоку прервал какой-то грохот на сеновале. Все ринулись выяснять, что там за шорох.
     Двери, через которые на сеновал обычно закидывали сено, оказались открытыми. Они громко хлопали от порывов ветра. Ночной Пластун и бригадир Головня, о существовании которой мне как-то позабыли сказать раньше, чудесным образом испарились.
     Тупо уставившись на веревки и кляпы, валявшиеся на полу. Ворон с Молчуном принялись выяснять, кто из них плохо затянул последний узел на руках капрала.
     Я скатился по лестнице вниз, чтобы доложить обстановку Душечке. Та велела мне снова подняться наверх, заставить их прекратить молоть чушь и притащить всех сюда. Парни явились, размахивая руками, продолжая переругиваться на ходу. Душечка принялась раздавать приказы, требуя перехватить Ночных Пластунов прежде, чем они доберутся до своих.
     — Лапошлеп останется здесь, — добавила она. — Все равно он не в форме. — Крученый дрых в соседнем лошадином стойле с тех самых пор, как я появился здесь.
     — Кейс! Ты останешься тоже. Будешь приглядывать за нашим гостем.
     Ее последние слова вызвали сильное недовольство. Ворон с Молчуном злобно уставились на меня, словно на исчадие ада. Будто я нарочно все так устроил, чтобы остаться с Душечкой наедине. Болваны! После нескольких дней в лагере я все равно был ни на что не способен.
     На этот раз мы влипли крепко. Из того, что показывала на пальцах Душечка, я усек одно: бежать нам было больше некуда. Мы не могли даже вернуться в колокольню храма, потому что капрал и Головня, скорее всего, слышали болтовню дурня канюка о том, как мы ловко там устроились. У самого Изгнанника за пазухой.
     Канюк тоже решил поучаствовать в общем деле и вылетел на воздушную разведку, чем просто осчастливил меня. Ко мне он, правда, пока не приставал, но я достаточно наслушался, как эта чертова курица подъелдыкивает Боманца. Хотя старик всегда был в полном порядке.
     Первый раз я видел Белую Розу в таком раздрызганном состоянии. Она металась по конюшне, топала ногами, начинала объяснять мне что-то жестами и тут же обрывала себя, не закончив мысль. За себя она не боялась. Просто беспокоилась о том, что станет со всеми нами и с остатками подпольщиков, если Парням не удастся перехватить Ночных Пластунов вовремя.
     Не помню, сколько это длилось. Может, всего пару минут. Я вдруг заметил позади Душечки какую-то тень, но подумал, что это наконец совсем некстати проснулся Лапошлеп. Вместо того чтобы насторожиться, я принялся ругать себя за то, что сдрейфил и не воспользовался ситуацией, пока была такая возможность…
     Черт! Это оказался вовсе не Крученый! Там двигался кто-то другой…
     В ту же секунду, как я это понял, тот тип приставил Душечке нож к горлу.
     — Развяжи моего приятеля, — приказал он. Поскольку я не двинулся с места, а продолжал растерянно таращиться на него, подлец слегка надавил на нож. Начала сочиться кровь. — Ну!! — рявкнул он.
     Я начал торопливо развязывать узлы, неловко путаясь в собственных пальцах.
     Именно в этот момент болван Крученый решил, что ему пора вставать. Думаю, бедный глупый раздолбай так и не успел понять, что произошло. Едва он ввалился к нам на ватных от сна ногах, протирая глаза, что-то невнятно бормоча, парень, державший Душечку, резко повернулся и полоснул его вторым ножом, зажатым в левой руке. Потом он скользнул назад, пырнул тем же ножом в бок Белую Розу, еще не успевшую толком повернуться в его сторону, а правой рукой метнул в меня тот нож, который раньше держал у ее горла. И все это — одним длинным, но быстрым змеиным движением.
     Я почувствовал сильный удар в бедро. Лезвие вонзилось так глубоко, что застряло в кости. У меня все поплыло перед глазами. Загаженный пол конюшни вдруг встал на ребро и хорошенько треснул меня по лбу. Мерзавец выдернул нож из Душечки, одним прыжком оказался у стула и перерезал веревки, освободив Кена. Кена?
     Потом он шагнул ко мне, с явным намерением перерезать мне глотку.
     — Эй! — словно очнувшись, вдруг завопил наш гость. Долгонько я не слышал его голоса. — Не надо! Они же меня и пальцем не тронули!
     — Но они второй раз суют свои грязные лапы куда не надо! Хотят нас обчистить. Один раз я их уже предупреждал…
     — Давай лучше поищем мой мешок. Надо уносить отсюда ноги, пока не вернулись остальные.
     Я бы расцеловал его, если б мог это сделать. Но резвости у меня сильно поубавилось. За последнее время.
     Головорез взглянул на меня сверху вниз.
     — Скажешь своей суке, что больше никаких предупреждений не будет. В следующий раз — ффссст! — Окровавленное лезвие его ножа выразительно сверкнуло.
     Наконец Кен отыскал свой мешок, который я когда-то обнаружил в куче камней. Он закинул его за плечо, оглянулся на меня… Оба торопливо вышли.
     Когда дверь конюшни захлопнулась за ними, я стиснул зубы и выдернул нож из бедра. Рана кровоточила несильно. Ладно. Крупные сосуды не задеты — и то хлеб. Потом я дополз до Белой Розы. Она сильно побледнела от потери крови, но потребовала, чтобы я сперва занялся Крученым.
     Он еще дышал, но для него, похоже, все было кончено. Я сообщил об этом Душечке. Она знаками дала понять, что нам пора действовать.
     Конечно, необходимо. Но черт меня побери, я ни малейшего понятия не имел как.
     В конюшню ворвался Ворон. Грудь колесом.
     — Мы схватили их! — начал он с порога. — Теперь мы в безопасности… Какого черта, Кейс? Что здесь стряслось?
     Тут внутрь гурьбой ввалились остальные. Включая вторично плененных Ночных Пластунов. Я рассказал все как было. Не успел я закончить, как появился один из наших маленьких союзников. Из храма. Чтобы сообщить, что Изгнанник приказал отыскать бригадира Головню, капрала и неизвестных, вырядившихся в форму его личной охраны. Любой ценой.
     Боманц с Молчуном поколдовали над нашими ранами, сделав все, что можно. Потом те, кто был в состоянии, снова высыпали наружу. Там крупными хлопьями повалил снег. — Забавные дела, да? — спросил я Ночных Пластунов. Похоже, они не усматривали в случившемся ничего забавного.
     По правде говоря, и я тоже.
     
Глава66
     
     
     — Ну и что нам теперь делать? — проворчал Смед, когда они перешли на шаг, чтобы перевести дыхание. — В городе не осталось ни одного безопасного места.
     — Не знаю, — ответил Старый Рыбак. — Все мои идеи остались там, откуда я тебя вытащил.
     — Теперь чуть ли не всему городу известны наши имена. А та банда вдобавок знает нас в лицо.
     — Ты сам не дал мне их прикончить. Если тебе придется за это заплатить, не скули и не кивай на меня.
     — С меня хватит поножовщины и трупов. Объелся; Все, чего я теперь хочу, — это унести ноги подобру-поздорову. — Смед попытался пристроить вещмешок поудобнее. — Мне совсем не хочется связываться с продажей зловредной железки. Зато очень хочется проснуться и забыть обо всех кошмарах.
     Вокруг них закружились снежинки; начался снегопад. Рыбак проворчал что-то насчет следов, потом спросил:
     — Ты можешь залечь где-нибудь хоть ненадолго? Двенадцати часов может оказаться достаточно. Но двадцать четыре — куда лучше. Скоро под стенами города появится Хромой. Тогда у нас будет больше возможностей для маневра, потому что у солдат появятся другие дела.
     Единственным местом, которое пришло Смеду в голову, была местная водосточная система, построенная в те времена, когда он был мальчишкой. До того, как ее сделали, в сезоны дождей здесь были нередки паводки. Некоторые участки проходили под землей. В прежние годы дети часто прятались там во время своих игр. Но общественные работы, не служащие нуждам богатых и власть имущих, остановились давным-давно, и водостоки пришли в упадок.
     В любом случае это было не то место, где ему хотелось бы прятаться, даже ненадолго. Там сейчас наверняка холодно, сыро и полно крыс. А в последнее время там же прятались преступники и прочий сброд. Но никакого другого места, где можно было бы надежно укрыться хоть на час, Смед так и не вспомнил.
     — Когда я был мальчишкой, — начал он, — мы часто…
     — Заткнись, — оборвал его Рыбак. — Ничего не хочу знать. Не буду знать — значит никому не смогу сказать, как бы на меня ни давили Лучше назови такое место, где ты мог бы наблюдать за мной так, чтобы тебя не мог увидеть ни я сам, ни те, кто будет за мной следить.
     Смед немного подумал и назвал такое место. Он его хорошо знал, потому что трудовой батальон, в котором он отбывал свой срок, проходил этим маршрутом дважды в день, утром и вечером. Он описал это место Рыбаку, а потом спросил:
     — Что ты затеваешь?
     — Собираюсь идти к Изгнаннику. Торговаться.
     — К черту, мужик! Он же порежет тебя на мелкие кусочки!
     — Он может. Но на нас точат зубы многие, а он — единственный, кто предложил конкретную сделку.
     — Если бы у меня был выбор, я бы скорее отдал эту дрянь повстанцам. Имперские шишки и без нее достаточно мерзкие ребята.
     — Может, ты и прав, — проворчал Рыбак. — Беда в том, что они не хотят за нее платить. Они хотят, чтобы мы отдались им по любви. А я, как всякая старая и умудренная опытом проститутка, имею обыкновение получать плату за свои услуги. Желательно — вперед.
     — Для таких парней, как мы, — подумав, сказал Смед, — в общем-то без разницы, кто заправляет делами. Кто бы они ни были, их главная цель — жить за наш счет.
     Тем временем разверзлись хляби небесные. Снег повалил так густо, что превратился из врага в союзника.
     Старый Рыбак принялся объяснять Смеду, что тому следует делать.
     
Глава67
     
     
     Честная компания буквально вломилась в конюшню, спасаясь от разбушевавшейся вьюги.
     — Мы потеряли их, — злобно проворчал Ворон.
     — Там сейчас даже свою руку не разглядишь, пока не поднимешь ее к морде, — добавил один из Крученых.
     — Но ведь сумел же ты выследить Загребущего во время того страшного бурана в Розах? — спросил я.
     — Тогда были другие обстоятельства, — коротко ответил Ворон. Он был сейчас разозлен вдвойне. Из-за того, что ему померещилось, когда он ввалился в конюшню. Будто мы делали что-то такое будучи изрядно продырявленными.
     Душечка велела им заткнуться. Было ясно, что она уже успела все обдумать. Теперь она просто объяснила остальным, как нам придется действовать, если те парни опять подскажут серым, где нас искать. Она их почти жалела, тех двоих.
     Вечно кому-то сочувствует; у нее с этим делом явный перебор. Лично у меня не было ни капли жалости к парням, втыкавшим в меня ножи при каждой встрече.
     
     Волнение поднялось несколько часов спустя, когда пара наших маленьких разведчиков примчалась из храма со срочным сообщением. Какой-то хмырь, судя по описанию, — тот самый, что метнул в меня нож, явился к Изгнаннику, чтобы заключить сделку. А в качестве жеста доброй воли сказал тому, где можно найти бригадира Головню, а заодно — и всех нас, грешных. Он также изволил сообщить, что штаб-квартира Изгнанника насквозь нашпигована шпионами и тот даже чихнуть не может без того, чтобы об этом не стало немедленно известно Душечке.
     Вот тогда-то там и поднялся большой шорох. Многих наших маленьких союзников не удалось предупредить вовремя. Паутинка и Шелкопряд возглавили два карательных отряда. Одновременно Изгнанник спешно сколачивал команду, чтобы напасть на конюшню Гартсена. По наши души. Они понимали, что врасплох нас застать не удастся, но рассчитывали перехватить нашу компанию в городе, где все серые уже были настороже.
     Я подумал, что они там страдают избытком оптимизма, если учесть, насколько ловко до сих пор прикрывали нас от посторонних глаз. Боманц и Молчун. Правда, Изгнанник пока не знал, какого рода ресурсами мы располагаем. Про Боманца, во всяком случае. И я представлял себе его панику, когда он задумается, что за силы Душечка может поднять на помощь с Равнины Страха.
     Она уже успела договориться с деревом-богом. Похоже, они подготовили какой-то сюрприз. Какой, я не знал. Но, судя по всему, не маленький.
     Я чувствовал себя погано, оказавшись пришпиленным в самом центре мишени, того черного круга, внутри которого назревали исторические события. Ни хрена притом не понимая в происходящем. Совсем неуютно оказаться в центре исторических событий, ни черта не соображая. От меня отмахивались. Дескать, ничего особенного, Кейс, старина. Но если что не так, никто не сможет заставить тебя рассказать то, чего ты не знаешь.
     Душечка велела Молчуну и Крученым вывести лошадей, чтобы ими снова не завладели серые. Парни собирались спрятать их где-то на ближайшем пустыре. Это надо же! А что они собираются сотворить со следами? Какое-нибудь великое колдовство, не иначе.
     Лошади были частью ее грандиозного плана. Во что бы то ни стало. Я видел часть перепалки ее с Молчуном. Она требовала как можно больше их.
     Одна героическая маленькая мартышка, проторчала в храме до последнего. Близнецы едва не изжарили ее живьем, но ей удалось все же узнать детали сделки, которую заключил Изгнанник.
     Они были следующими: Изгнанник собирался играть честно и выполнить свою часть сделки до конца, если те парни выполнят свою. Мартышка сказала, что хмырь, который вел переговоры, не знал, где спрятан Серебряный Клин. Он также не имел ни малейшего представления, где можно найти его напарника. Единственного человека, знавшего, где искать чертову железку.
     Разумный подход к делу. На мой взгляд. Изгнанник был того же мнения. Поэтому он даже не стал пытаться вышибить из посредника силой что-нибудь еще. Просто спросил между делом, как те хотят произвести обмен.
     И ведь он был в наших руках! Парень, который знал. Подумать только! Сколько дней я проторчал рядом с ним в одной палатке!
     Мне захотелось вышибить дух из капрала Ночных Пластунов, который обвел нас вокруг пальца.
     Ворон тоже изрядно завелся.
     — Стали бы мы поднимать людей на борьбу с Империей, если бы эти ублюдки вели с нами честную игру! — ворчал он. — Но кто и когда слышал, чтобы хоть один колдун играл честно?
     Боманц бросил на него угрожающий взгляд и насупил брови. Но возможности сцепиться у них уже не было. Как раз в этот момент нам сообщили, что парни Изгнанника уже рядом, во дворе конюшни.
     
     Они вышибли дверь и ворвались внутрь, но увидели там только бригадира Головню вместе с ее дружком капралом, сидевших на полу около менгира-недомерка.
     Большинство из нас были там же, но Боманц воспользовался своими возможностями на полную катушку, превратив нас в кучи конского навоза и в другие милые безделушки, а Ночным Пластунам внушил, что мы давно смылись из конюшни.
     — Эй, парни! — загремел говорящий камень гулким басом. — Привет! Кто не успел, тот опоздал! Вечно вы опаздываете! Почему бы вам хоть раз не подшустрить и не перейти на сторону победителя? Белая Роза никогда не держит зла на новых друзей!
     Группа захвата состояла из личных гвардейцев Изгнанника, а не из сопливых новобранцев. С тем большим удовольствием камень продолжал над ними издеваться.
     Они рассыпались по строениям конюшни. Часть сразу полезла на сеновал, но там, разумеется, никого не оказалось. Несколько человек принялись развязывать Ночных Пластунов. А некоторые злобно суетились вокруг менгира, прикидывая, как бы заставить заткнуться этот булыжник.
     И тут менгир исчез. С громким хлопком. Парни, почти так же громко, захлопали глазами. Не успели они прийти в себя, а камень снова уже был тут как тут.
     — Не падайте духом, малыши! — вновь загремел он. — Вам давно пора становиться мужчинами! Решайтесь быстрее, ибо уже сгущаются сумерки, а на рассвете Белая Роза всерьез займется этим рассадником имперской заразы! — Менгир снова исчез.
     Его шуточки достали-таки парней.
     Снова явился, издеваясь более изощренно. Черные так обозлились, что просто не могли уже обыскивать с той же тщательностью.
     Снаружи послышался какой-то шум. Трое черных открыли дверь и нырнули в пургу. Мелькнула слабая вспышка, раздались вопли. В дверях показался пошатывающийся парень. Один.
     — Все наши, кто оставался снаружи, убиты, — сказал он. — Лошади украдены.
     Это сработал поганец Молчун. Он изо всех сил старался пустить пыль в глаза Душечке. Но она только разозлилась на него за убийства, которых вполне можно было избежать. Хотя лично я его не винил. Он и так слишком долго постился. А теперь сполна отплатил, за все прошлые обиды.
     Целая банда черных сразу рванула на улицу, горя желанием отомстить за своих приятелей. Менгир-коротышка продолжал испускать вопли восторга, безумно хохотать и осыпать бедолаг градом насмешек.
     Конечно, они не поймали Молчуна. Только время потратили. А вот он продолжал доставать их по одному. Наконец они вымелись из конюшни, прихватив с собой бригадира Головню. И правильно сделали. Не то скоро и выметаться-то стало бы некому.
     Немного погодя Молчун впустил десять лошадей. Он был страшно доволен собой. Думаю, все были довольны. Кроме Душечки.
     
Глава68
     
     
     Вьюга стихла. Небо прояснилось. Снег искрился под лучами солнца. Казалось, весь мир был на-, полнен ослепительным, почти нестерпимым светом, когда Хромой взобрался на холм и впервые смог взглянуть на то место, к которому так долго стремился. Его немного тревожила царившая вокруг тишина. Даже птиц, и тех не слышно. И потом, почему над городом стелется так много дыма? Гораздо больше, чем обычно давали трубы домашних очагов. И почему этот дым такой маслянистый?
     Неважно. Все неважно. Он чувствовал, как зовет его к себе таящийся где-то здесь Серебряный Клин. Словно он был рожден на свет, чтобы завладеть этим могущественным талисманом, а тот был создан только для того, чтобы принадлежать ему. Хромому. Ему, и больше никому. Там, впереди, его ждала судьба. И жалкая мышиная возня всех тех, кто пытался его остановить, не сможет помешать ему овладеть той великой силой, которая принадлежала ему по праву. Отныне и во веки веков. Широким шагом, хотя без ненужной теперь спешки, он двинулся вперед. Уверенный в успехе, но тем не менее слегка обеспокоенный тишиной и терзаясь подозрениями. На каждом шагу ему мерещились новые ловушки.
     И старые враги.
     
Глава69
     
     
     Пес-Жабодав был всего лишь одним из целой своры монстров, мчавшихся по горячему следу Хромого. Но он шел первым, был вожаком стаи и единственным из них, кто не нес на своей спине кого-нибудь из самых могущественных властителей Башни. Он был разведчиком и лучшим бойцом. И он надеялся еще до того, как сегодняшний день канет в вечность, навсегда войти в анналы истории. Как легенда. Как тот, кто уничтожил последнего из Десяти Взятых и подвел последнюю, жирную черту под старыми временами.
     Он поднялся на небольшую возвышенность. Впереди лежало Весло. Он увидел по следам на снегу, что Хромой тоже задержался здесь. Теперь тот был уже далеко, — крошечное черное пятнышко, оставившее за собой одинокую цепочку следов на девственно-чистой белизне заснеженной равнины.
     Жабодав лег на брюхо, чтобы его силуэт нельзя было различить издалека, и стал вслушиваться в тишину. Он принюхался к запаху дыма, повисшего над городом, потом отметил про себя, что вокруг Весла не осталось ничего. Все наружные постройки были снесены; плоская, как стол, снежная равнина заканчивалась у самых городских стен. Встревожившись на секунду, он обвел внимательным взглядом окрестности.
     Раскиданные в отдалении рощицы выглядели словно легионы солдат, ощетинившиеся копьями в тесном, сомкнутом строю.
     Тем временем стая монстров приблизилась и сгрудилась за спиной Жабодава. Они выждали, пока пятно вдали — Хромой — не слилось с неясными очертаниями городских стен. Тогда, постепенно разворачиваясь цепью, они двинулись вперед, навстречу смерти или победе.
     
Глава70
     
     
     Смед сидел в укрытии, в ледяном сумраке старой водосточной трубы. Он трясся от холода и никак не мог унять эту дрожь. Его желудок был давно пуст и сильно болел. Смед был напуган. Он очень надеялся, что живот свело от голода, отгоняя мысль о первых признаках холеры. Воздух был пропитан жирным дымом и омерзительным запахом сжигаемых трупов. За прошедшую ночь смерть собрала обильную жатву. Все горожане, если не считать солдат, последние дни сильно недоедали. Холера сотнями косила ослабших людей. Через небольшую дыру в кладке он смотрел на пешеходный мост, переброшенный через большой дренажный ров, спрашивая себя, придет ли Рыбак. И что ему делать, если старик так и не появится. Сидя здесь, Смед постепенно убедил себя, что из них четверых в живых остался он один. Богач, владевший величайшим в мире сокровищем, он был одновременно жалким нищим и, как крыса, обитал теперь по сути в канализации.
     Вздохнув, Смед принялся, наверно, уже в десятый раз рыться в своем мешке, мечтая найти случайно завалившийся на дно сухарь. И в десятый раз ничего там не нашел, кроме кучи серебра, золота и драгоценностей из проклятого Курганья.
     Судьба! Он все это отдал бы за приличный обед, теплую постель и уверенность в том, что сильные мира сего навсегда позабыли его имя.
     Смед задремал и вздрогнул. Погрузившись в смутные мечты, он чуть не пропустил момент, когда на мосту появились двое. Похоже, одним из них был Рыбак, потому что он подал условный сигнал и сразу направился в сторону развалин. Второй остался стоять где стоял.
     Смед засунул мешок в пролом, за стенку дренажной кладки, завалил его камнями. Закончив, он побежал к светившемуся в ста ярдах от него дальнему концу трубы.
     Примерно посередине он споткнулся о труп, над которым уже потрудились крысы. Но он настолько устал бояться, что перешагнул через тело, почти не обратив на него внимания. Затем вылез из трубы, протиснулся сквозь кучу съехавшего сверху снега и поспешил к месту, где рассчитывал встретить Рыбака. Фактически он бежал вдоль трубы назад, но теперь от человека на мосту его прикрывал земляной вал шести футов высотой.
     В руках Рыбак держал внушительных размеров сумку из синей парусины.
     — Все в порядке? — прохрипел Смед.
     — Похоже, они играют честно. Здесь первая треть, немного жратвы, одежда, пара шерстяных одеял и кое-какое барахло.
     При слове «жратва» у Смеда слюнки потекли. Но он упрямо сглотнул их и спросил:
     — Что дальше?
     — Дальше ты идешь на мост, берешь вторую треть и говоришь ему, где спрятан Клин. Я тебя прикрою. Если он попробует выкинуть какой-нибудь грязный фокус, я его, выслежу и убью. Иди. Нам надо быстрее заканчивать с этим делом.
     Смед взглянул на старика, словно хотел что-то сказать, потом пожал плечами и пошел в сторону моста. Он чувствовал себя гораздо спокойнее, чем сам того ожидал. Может, в самом деле привык? Он до сих пор был доволен тем, что ни на мгновение не поддался давлению там, в логове мятежников. Мужчина на пешеходном мосту облокотился на перила, уставившись в пространство. Во взгляде, которым он окинул приближавшегося Смеда, не было и тени любопытства. Вторая голубая сумка стояла около его ног. Смед неслышно подошел к нему и тоже облокотился на перила. Так что сумка оказалась между ними.
     Мужчина был гораздо моложе, чем ожидал Смед, и принадлежал к незнакомой ему расе. Теперь понятно, почему его прозвали Изгнанником.
     — Смед Стах? — спросил он.
     — Да. Хотел бы я знать, почему вы решились на сделку.
     — Просто я считаю, что честность в делах и верность слову приносят больше выгод. В дальней перспективе. Вторая треть в этой сумке. У вас есть для меня новости?
     — Крепостная стена. Сто восемьдесят шагов на восток от Северных Ворот, под двадцать шестой бойницей для лучников. Залит известковым раствором и закрыт каменным блоком. С блоком вам придется повозиться.
     — Ясно. Благодарю. Всего доброго.
     Смед поднял сумку и поспешил убраться с моста.
     — Прошло как по маслу? — спросил Рыбак.
     — Да. Теперь что?
     — Теперь на мост снова пойду я. Мы отправимся с ним проверять, правду ли ты сказал. Если нет, он убьет меня на месте и вернется сюда по твою душу.
     — Черт побери! Какие сложности. Почему бы нам не унести ноги прямо сейчас? С нас хватит и того, что мы уже получили.
     — Он действительно играет честно. Самое разумное, что мы можем сделать, — поступить так же. Нам ведь не сразу удастся выбраться из Весла. Будет приятно сознавать, что есть хоть один человек, который за нами не охотится. Ты сейчас пойдешь и снова спрячешься там, где прятался раньше. А я возвращаюсь на мост.
     — Ладно.
     Смед едва не свалился в ров, когда, возвещая тревогу, в городе одновременно взревели сотни сигнальных рожков. Вернулся Хромой.
     
Глава71
     
     
     Ворону вожжа под хвост попала. Дескать, стоит ему первому захапать Клин — и они с Душечкой опять — до гробовой доски. У парня мозги слегка отсырели. Ему удалось втянуть в свою авантюру одного Крученого. Самого глупого, Братца Медведя. Больше он никому ничего не сказал.
     Сперва им везло. Каким-то чудом они не нарвались ни на один серый патруль. А едва добрались до центра города, как им навстречу — Изгнанник. Рука об руку со старшим из тех головорезов. Будто они специально для Ворона выбирали время. Ворону с Крученым ничего не оставалось, кроме как последовать за ними.
     Изгнанник со своим новым знакомым дошел до пешеходного моста через большой дренажный ров. Там они прислонились к перилам и стали о чем-то переговариваться. Вокруг этого места было большое открытое пространство, мешавшее подобраться к ним настолько близко, как того хотел Ворон.
     — Какого черта они там делают? — спросил Крученый.
     — Похоже, чего-то ждут, — мудро ответил Ворон.
     Вскоре головорез двинулся дальше, сошел с моста и исчез в квартале доходных домов. Минут через пять оттуда появился другой человек, поднялся на мост, перебросился парой слов с Изгнанником и опять ушел, унося с собой большую сумку.
     — Дело сделано, — сказал Крученый. — Нам тут больше ничего не светит. Поцелуй дырку и ступай домой.
     — Изгнанник пока здесь, — проворчал Ворон, — а Клин в другом месте. Задержимся немного, поглядим, как повернется дело… Смотри!
     Старший головорез вернулся на мост к Изгнаннику, и оба снова о чем-то заговорили.
     — А теперь смотри туда! — Ворон указал пальцем.
     Укрытие, из которого они наблюдали за происходящим, находилось почти на десять футов выше моста. Этой разницы как раз хватило, чтобы к северу от моста заметить голову и плечи человека, который брел по снегу, скрываясь за насыпью от тех, кто стоял на мосту. Парень тащил две синие сумки.
     Рев рожков, протрубивших тревогу, взорвал тишину.
     Двое на мосту сразу заспешили куда-то.
     — Лучше бы нам вернуться за помощью… — нерешительно сказал Крученый.
     — Погоди! — В глазах Ворона вспыхнул полубезумный упрямый блеск. — У Изгнанника сейчас будут связаны руки. Ему придется заняться Хромым. Если мы развяжем язык тому парню, может быть, успеем первыми добраться до Серебряного Клина.
     
Глава72
     
     
     Смед вернулся в свое укрытие. Сумки он убрал в тот же пролом, где был спрятан его мешок, но предварительно вытащил из них пару армейских шерстяных одеял, тяжелую шинель, нож и бутылку бренди. Надев шинель, он хорошенько приложился к горлышку. Спиртное быстро согрело его. В городе еще слышались звуки рожков. Все они там с ума посходили, подумал он.
     Тихий шорох, раздавшийся у дальнего конца трубы, прозвучал, словно удар грома. Он вслушался. Звук исходил примерно оттуда, где лежал труп; там двигалось нечто куда более крупное, чем крыса.
     Он осторожно встал, набил карманы куртки жратвой, засунул одеяла в пролом поверх сокровищ, повернулся… И замер.
     У ближнего конца дренажной трубы появился силуэт человека. Один из чертовых повстанцев. Рыбак был прав. Эти ублюдки просто так не уймутся.
     Человек шагнул внутрь трубы.
     Смед быстро забрался в тайник, где лежала их добыча. Это был рискованный шаг, но он рассчитывал, что тому парню потребуется время, пока его глаза привыкнут к темноте.
     Он угадал точно.
     Тот все еще двигался на ощупь, когда поравнялся со Смедом. Смеду оставалось только протянуть руку и перерезать ему горло.
     Парень всхлипнул, свалился, как куль с отрубями, засучил руками и ногами… Смед быстро выбрался из пролома, перешагнул через дергающееся тело и заспешил к ближнему выходу из трубы, не обращая внимания на тяжелые спотыкающиеся шаги за спиной. Он выглянул наружу; яркий свет дня резанул глаза. Он осторожно выбрался из трубы, готовый к худшему. Но снаружи никого не оказалось.
     Край дренажного рва в этом месте был почти отвесным, двенадцати футов высотой. Облицованный камнями, он вдобавок ко всему обледенел. Но после бурана ров почти полностью занесло снегом. Пробравшись сквозь заносы, Смед начал карабкаться наверх.
     Яростный, злобный вопль, донесшийся из трубы, подхлестнул его. Пальцы рук и ноги сразу перестали скользить. Он одним махом перевалился через выступ у края рва, вскочил на ноги и стал ждать.
     Над краем показалось перекошенное от злобы лицо. Смед ударил ногой изо всех сил, угодив прямехонько в лоб. Тот, не издав ни звука, рухнул обратно в ров. Смед посмотрел вниз и увидел там неподвижное тело, почти полностью засыпанное обвалившимся снегом. Он сунул в глубокий карман шинели нож, который до последнего мгновения судорожно сжимал в руке, и подумал, что ему пора убираться отсюда: с моста на него смотрели две женщины и несколько ребятишек.
     — Надеюсь, ты замерзнешь там насмерть, сукин сын, — процедил он сквозь зубы, сплюнул в ров и пошел прочь.
     Странно. Смед чувствовал себя гораздо лучше, чем всю прошлую неделю. Он понятия не имел, что ему уготовано судьбой. Но сейчас его это совершенно не интересовало.
     
Глава73
     
     
     У Душечки разве что пена ртом не пошла, когда раздался ослиный рев сигнальных рожков, протрубивших тревогу. Обнаружив исчезновение Ворона и Братца Медведя, она принялась рвать и метать. Взбеленилась так, как никто и представить себе не мог. Что бы она там ни замышляла, в какую бы очередную заваруху ни собиралась нас втянуть, но она твердо полагала, что в этот момент вокруг нее будет больше надежных людей.
     А теперь она имела в распоряжении только меня, Молчуна, Боманца да еще последнего из братьев Крученых. Лапошлеп полчаса назад помер, Наконец она топнула ногой и просигналила:
     — Я обходилась без него раньше. Обойдусь и теперь. Нам пора. Готовьте лошадей.
     Она натянула через голову длинную кольчугу, доходившую ей до колен, и накинула поверх нее белый рыцарский плащ. Пристегивая абсолютно не подходящий для женщины длинный двуручный меч, Душечка рычала и корчила такие жуткие гримасы, что никто не решился с ней спорить.
     Боманц помог нам обоим вскарабкаться на коней. Крученый извлек из кучи хлама припрятанное им на всякий случай копье, подал Душечке. Она привязала к древку свое знамя, пока не развертывая его. Если рана и беспокоила ее, она этого никак не показывала.
     Молчун наконец восстановил свое душевное равновесие настолько, что решил попытаться спорить с бурей. Буря опрокинула его, ничего при этом не сделав, но парень оседлал свою лошадь и постарался заткнуться.
     Когда мы выехали на улицу, Душечка остановилась на мгновение и взглянула на небо. Похоже, она осталась довольна увиденным. Я тоже посмотрел наверх и заметил там только парящего в вышине ястреба. Очень высоко. Или орла, но тогда тот должен был лететь еще выше.
     Она тронула своего коня. Не изволив нам сказать ни полслова о том, что она намерена делать дальше. Наверно, посчитала, что стоит ей намекнуть нам об этом, и мы тут же ее свяжем. По рукам и ногам.
     Она была, как всегда, права.
     Какое-то время мы занимались тем, что перестраивали на ходу наши боевые порядки. Так, чтобы оба колдуна при любых обстоятельствах находились рядом с Душечкой и могли, в случае чего, прикрыть ее при помощи своих иллюзий.
     Она направила коня в ту сторону, где, громче всего гудели рожки, оповещая о приближающейся угрозе.
     Безумная баба.
     Серые и черные предприняли на нас несколько мелких петушиных наскоков, но мы их легко отбили. Продвигаясь в сторону юго-западной крепостной стены, мы обгоняли солдат, сотнями спешивших в ту же сторону. Молчун и Боманц сотворили и пустили впереди нашей честной компании удивительно мерзкий, пронзительный звук, отпугивавший всех, кто попадался на нашем пути. Пустив лошадей галопом, мы вихрем ворвались на пустое открытое пространство рядом со стеной. Душечка направила своего скакуна прямиком на пологую аппарель, по которой на крепостной вал затаскивали тяжелые катапульты и другие орудия. Перепуганные солдаты горохом посыпались вниз, лишь бы убраться с ее пути.
     Прошедший год был просто восхитительным, сказал я себе. Увлекательным, захватывающим. А теперь пришла пора умереть.
     Когда мы, следом за Душечкой, галопом влетели на аппарель, солдат, еще остававшихся там, словно ветром сдуло. Выскочив на гребень крепостной стены, я увидел совсем недалеко приближавшегося к Веслу Хромого. Во всей его поганой красе.
     Душечка резко осадила коня, заставив его подняться на дыбы и громоподобно заржать. И развернула свое шелковое кроваво-красное знамя с вышитой на нем Белой Розой.
     Повисло гробовое молчание. Имперцы остолбенело пялились на плещущееся на ветру полотнище.
     Даже Хромой оторопел и приостановил свою неумолимую поступь. Мертвую тишину разорвал пронзительный клекот орла. Я не ошибся. Все-таки это был орел. Клекот перешел в скрипучий визг. Царь птиц камнем упал вниз. Едва он сел на плечо Душечке, лишь в последний момент смягчив удар, который мог переломать кости кому угодно, как она подняла руку, повелительно указывая куда-то за крепостные стены.
     Все головы непроизвольно повернулись в ту сторону. Три, пять, семь, восемь! Восемь воздушных китов реяли в воздухе. Взводы, эскадроны, батальоны, легионы кентавров, выскочив из-за своих укрытий, легким галопом мчались к Веслу. Несмотря на снег, сильно приглушавший звуки, кентавров было такое великое множество, что земля содрогалась от громового топота их копыт. Рощи и леса, видневшиеся вдали, ожили. Шагающие деревья, сомкнув ряды, двинулись к городу. Со спин воздушных китов в воздух тучами взмывали стаи мант. Некоторые разлетелись во все стороны, проводя воздушную разведку, но большинство барражировало над городом, то и дело проносясь за нашими спинами. Чтобы любому олуху стало ясно, что мы находимся под их надежной охраной, а город полностью окружен.
     Душечка приподнялась на стременах и тяжелым взглядом окинула изрядно струхнувших имперцев, как бы выискивая среди них несогласных с тем, что сегодняшний день — это день Белой Розы.
     Гладкая снежная поверхность близ стен Весла лопнула; из-под земли прорезались каменные зубы.
     Это появились менгиры. Занимая заранее отведенные места, они принялись постепенно формировать каркас стены, начавшей расти вокруг Хромого.
     Душечка снова опустилась в седло. Она была довольна собой. Казалось, все вокруг проглотили языки и теперь молча ждали объяснений. Включая Хромого.
     На лице Боманца, обращенном на север, читались решимость, настороженность и непоколебимость. Казалось, никакие события не могли отвлечь старика от выполнения обязанностей охранника. Молчун, почти с тем же выражением лица, не спускал глаз с южной части крепостной стены. А мы с Крученым шарили глазами, по толпе, пытаясь глядеть во все стороны сразу.
     — Кейс! — сказал Боманц. — Передай ей, что прибыл Изгнанник.
     Я подал лошадь назад так, чтобы она могла видеть мои руки, не упуская при этом из виду Хромого и держа в поле зрения воинство с Равнины Страха, продолжавшее разворачивать свои боевые порядки, и передал сообщение Боманца, а от себя добавил, что заметил Паутинку и Шелкопряда, подкрадывающихся к нам с севера и с юга.
     Она только кивнула. С самым невозмутимым видом.
     Изгнанник шел пешком, никуда особо не торопясь. Как ни в чем не бывало. Он явно не собирался ничего предпринимать, пока сам, лично, не разберется в истинных масштабах возникших затруднений. Меня удивило, как молодо он выглядит. Хотя чему тут удивляться? Умудрялась же Госпожа, в свои четыреста с гаком, смотреться на двадцать с небольшим. Заметил я и того шустрого старика, любителя орудовать ножом. Он следовал за Изгнанником, как тень.
     Изгнанник подошел ближе и в одно мгновение оценил ситуацию. Но никак не отреагировал, если не считать короткого взгляда, которым предостерег Паутинку и Шелкопряда от необдуманных действий.
     — Весьма впечатляюще. Весьма, — сказал он, обращаясь к Душечке. По-моему, он совершенно не впечатлился. — Вы меня просто ошеломили. — И ошеломленным он тоже не выглядел. — Меня зовут Изгнанник. А как прикажете называть вас? И кто будет говорить от вашего имени?
     Ничего себе. Парень выбрал самый подходящий момент для официальных представлений.
     Боманц с Молчуном были при деле. Крученый в счет не шел, он слишком плохо владел языком. Как в прямом, так и в переносном смысле. Оставался один старина Кейс. Я единогласно утвердил себя толмачом.
     — Белая Роза. — Я сделал приличествующий случаю жест.
     — Очень приятно, — поклонился Изгнанник. Остальных я называть не собирался. Но Боманц решил иначе.
     , — Боманц, — сказал он. — Тот, Кто Пробудил Зло.
     Изгнанник приподнял одну бровь, демонстрируя легкое удивление. Боманц? Что ж, репутация солидная. Но ведь, кажется, предполагалось, что он мертв?
     Затем я представил Молчуна.
     — Молчун. Прежде служил в Черном Отряде. А мое имя — Филодендрон.
     Про Крученого не было сказано ни слова. Мысль о том, что надо бы оставить Изгнаннику над чем поломать голову, показалась мне удачной.
     — Полагаю, вас привела сюда та же причина, что и всех остальных? — спросил Изгнанник. Он поглядывал одним глазом в сторону Хромого, как я заметил. А тот, похоже, уже оценил ситуацию и принял решение, как ему действовать дальше.
     Я обменялся несколькими знаками с Душечкой, после чего сказал Изгнаннику:
     — Верно. Серебряный Клин. Дерево-бог решило любой ценой не допустить, чтобы этот сгусток зла попал в руки тех, кто хочет умножить с его помощью свое могущество.
     — Я так и понял, — сказал Изгнанник. А чего тут было не понять. Казалось, под стенами Весла собрались все причудливые порождения Равнины Страха. — Но у того типа, — Изгнанник кивнул в сторону Хромого, — есть свое мнение на этот счет.
     Душечка быстро подала мне несколько знаков. — Мы разделаемся с ним, — перевел я. — Если у вас не получится. Дерево-бог решило, что он принес в мир слишком много зла и с ним пора покончить.
     Изгнанник хотел сказать еще что-то, но такой возможности у него уже не было. Наверно, Хромой расслышал наш разговор, пришел в бешенство и решил доказать, что его рано сбрасывать со счетов. Он напряг все свои силы и попытался прорваться в нашу сторону. Это ему почти удалось, но тут Паутинка нанесла ему удар, после которого он полетел вверх тормашками. Хромой тут же начал изрыгать заклинания. Он ревел так, что земля дрожала. Шелкопряд вмазала ему хорошенько с другой стороны, затем на него посыпался град метательных снарядов. С юга, где я только сейчас заметил отряд черных всадников, восседавших на самых отвратительных монстрах, которых мне когда-либо приходилось видеть, в сторону Хромого протянулась дуга ослепительно сиявших красных шаров. Среди монстров я узнал нашего старого приятеля, Жабодава. Падая на землю, красные шары взрывались, испаряя снег, сотрясая почву, оставляя на ней дымящиеся черные ямы.
     Изгнанник, засунув руки в карманы, невозмутимо наблюдал за происходящим.
     Наша команда тоже пока не вмешивалась в схватку.
     На свободное пространство у стены выдвинулись Ночные Пластуны. Чистенькие, на форме — ни пылинки, они маршировали, чеканя шаг под звуки военного оркестра. Они начали занимать свои позиции с таким видом, будто здесь происходила всего лишь смена почетного караула. Бригадир Головня, в парадном мундире, церемониальным шагом подошла к Изгнаннику и отдала рапорт.
     Тем временем шум за стеной слегка подутих. Хромой пока избежал серьезных повреждений, но и сам не нанес никому ощутимого вреда.
     Головня посмотрела в нашу сторону. Я не удержался и подмигнул ей. Она даже вздрогнула от удивления. Тогда я решил подпустить еще одну шпильку.
     — Что ты собираешься делать сегодня после работы, сладкая? — елейным голосом спросил я.
     Она бросила в ответ какое-то оскорбительное замечание. Дала понять, что я ей не ровня. Тьфу ты, ну ты! Ну и черт с тобой. Для меня она все равно была слишком стара.
     Едва Головня с Изгнанником принялись обсуждать тактику дальнейших действий, как на крепостную стену набежала громадная тень. То снижался, занимая позицию над нашими головами, исполинский воздушный кит. Впечатляющее зрелище.
     Изгнанник тоже заметил перемещение кита. По его лицу впервые скользнула тень беспокойства, но он не прервал свой разговор с Головней о тактике действий. Хромой явно готовился что-то предпринять. Тем временем черные всадники спешились. Их чертовы скакуны куда-то исчезли; Пес-Жабодав — тоже. Всадники постепенно приближались. Я обратил внимание, что говорящие камни, ходячие деревья, кентавры и прочая нечисть с Равнины Страха, пропустив всадников вперед, тронулись за ними следом.
     Окутав себя черным облаком. Хромой бросился на штурм стены. На него опять навалились со всех сторон, но на этот раз — безуспешно. Он высоко подпрыгнул и ударил в стену ногой, пробив в ней брешь чуть ли не в пятьдесят ярдов шириной. Теперь в игру включился Изгнанник, обрушив на Хромого целые водопады огня.
     Когда мы дрались с Хромым у монастыря, он боялся огня больше всего на свете, но теперь не обратил на него никакого внимания. Он явно хотел обрушить тот участок стены, на котором мы стояли. Нанеся два удара, он пробил еще две бреши, слева и справа от нас. Потом чуть отступил назад, обдумывая, как поступить дальше. Изгнанник продолжал заниматься пиротехникой. Без особого успеха.
     Ночные Пластуны в бешеном темпе заделывали проломы.
     Если бы я был Хромым, то твердо знал бы, что делать дальше. Я бы прорвался сквозь любой из проломов и постарался бы разделаться со своими главными врагами.
     Он быстро сообразил это сам. Умная сволочь. Почти такая же умная, как я.
     Снег под стеной был весь истоптан, но один нетронутый кусочек снежной целины там все же оставался. На него-то и отступил Хромой, размышляя, какой пролом лучше всего атаковать. Тогда из-под земли выстрелило больше полусотни тонких зеленых щупалец, которые оплели глиняное тело, пытаясь разорвать его на куски. И сразу же словно вскипел весь остальной снег. Отовсюду повыскакивали кошмарные чудовища, и Хромой почти скрылся под шевелящейся кучей. Пес-Жабодав сомкнул челюсти на его шее, пытаясь откусить голову. Другое чудище ловко затолкало ему в рот здоровенное копыто, чтобы тот не смог пустить в ход заклинания. Черные всадники бегом приближались к месту свалки.
     Близнецы с Изгнанником, казалось, не обращали никакого внимания на происходящее внизу. Они теперь смотрели назад, в сторону города, делая сложные согласованные пассы руками. Будто приманивали кого-то. Из глубины города взмыла и понеслась в нашу сторону громадная стая птиц. Когда она была уже совсем рядом, я разглядел, что то были совсем не птицы, а чертова прорва какого-то деревянного хлама.
     Весь этот хлам опустился за крепостной стеной, приняв аккуратную пирамидальную форму погребального костра. Они что, собирались поджарить Хромого, что ли? Но ведь огонь его не берет, в этом они уже убедились.
     Нет. Дело было в другом.
     Вслед за дровами появился громадный котел с водой. Он плюхнулся на заранее подготовленное место посреди кучи дров. А за котлом последовала большущая крышка. Пока, в ожидании дальнейших событий, она просто повисла в воздухе.
     Черные всадники наконец добрались до места сражения и присоединились ко всеобщей потехе. Каждый из участников свалки норовил отрезать, отрубить или откусить от Хромого хотя бы кусочек.
     — Тут, похоже, собрались варить суп, — сказал я Крученому. — У тебя не найдется пары луковиц, чтобы бросить в котелок? А то бульон получится слишком пресным.
     — Каков храбрец, а? — пробормотала бригадир Головня. И подмигнула, когда я на нее оглянулся.
     Храбрец? Да во мне и капли храбрости не осталось. Какого черта меня опять угораздило влезть в чужие разборки? Вдобавок бедро разболелось так, что я мог отрубиться в любую минуту.
     Хромой откусил копыто, засунутое ему в рот, выплюнул его и издал рев, сотрясший небо и землю. Полный апокалипсис, подумал я. Во все стороны полетели тела и куски тел, удержался только один Жабодав, вцепившийся в Хромого мертвой хваткой. Они покатились по земле, издавая вопли и звериное рычание. Остальные опять начали подбираться ближе, выбирая момент, чтобы снова ринуться в драку.
     Изгнанник оценил потери и взглянул на меня.
     — Хромой слишком силен для нас, — сказал он. — Надежд на успех немного. Не хотите ли внести посильный вклад?
     — Он просит помощи, — перевел я Душечке. Она кивнула, не отрывая взгляда от катавшегося внизу клубка. На какой-то момент мне показалось, что она не собирается отвечать. Но вот она подняла руку и сделала несколько быстрых, непонятных мне знаков пальцами. Орел спрыгнул с ее плеча, взмахнул могучими крыльями и быстро взмыл вверх.
     Посмотрев вниз, я понял, что имел в виду Изгнанник, говоря о силе Хромого. Одно из чудищ снова заткнуло ему рот лапой, не давая пользоваться заклинаниями. Жабодав продолжал висеть на нем, упираясь всеми четырьмя лапами в спину, сжимая в зубах голову, которую уже почти открутил. Но остальным никак не удавалось лишить Хромого возможности двигать руками и ногами, которыми он производил настоящее опустошение в рядах противника.
     Тень воздушного кита увеличилась в размерах. Он снизился настолько, что я уже ощущал исходившую от него вонь.
     Зависнув над землей, он запустил свои щупальца в самую гущу схватки и схватил Хромого, не особо заботясь о том, чтобы не зацепить остальных. В жутких объятиях его щупалец оказались сам Хромой, Жабодав, парочка других монстров и несколько человеческих существ, не успевших даже вскрикнуть перед тем, как были раздавлены. Воздушный кит мог с легкостью выдергивать из земли пятисотлетние дубы. У Хромого такой силы все-таки не было. Кит поднял весь этот шевелящийся комок в воздух, раскрошил на мелкие кусочки и бросил в гигантский котел.
     Что делать, иногда без грубой силы просто не обойтись.
     Крышка котла с грохотом упала вниз. Звякнули защелки. И сразу заревело пламя погребального костра.
     Я спрашивал себя, неужели Хромому удастся выпутаться на этот раз? Прежде он умудрялся уцелеть и не в таких передрягах.
     — Как будем решать с Серебряным Клином? — спросил я Изгнанника. Мой вопрос явно не доставил ему удовольствия. — Вы не смогли самостоятельно справиться с Хромым. Тем более не сможете справиться с нами, — добавил я. Для ясности.
     Задумчиво взглянув на воздушных китов, на говорящие камни, на ходячие деревья, на кентавров и мант, он ответил:
     — В этом есть доля истины. С другой стороны, как я могу капитулировать, отдать вам орудие, с помощью которого может быть разрушена Империя? У меня хорошие солдаты. Кто знает, что окажется хуже — капитуляция или сражение?
     Он не знал. Я — тем более. Поэтому просто передал его слова Душечке. Все окружающие наблюдали за нами, ожидая сигнала к дальнейшим действиям. Хотя Хромого удалось вывести из игры, общее напряжение не спадало.
     Душечка передала мне свое знамя, чтобы освободить для ответа обе руки. Приняв его, я испытал странное чувство. Будто меня заставили присягнуть делу, которое я поддерживал далеко не безоговорочно. На сей раз ответ Белой Розы был достаточно подробным.
     — Серебряный Клин не должен использоваться никогда и никем, — перевел я Изгнаннику. — Дерево-бог решило помешать этому любой ценой. Оно уже подготовило для этого средоточия зла надежное место: область первозданного хаоса между двумя вселенными, откуда его сможет извлечь лишь зло, неизмеримо более могущественное, чем то, которое заключено в самом Клине.
     Сам я эти слова понял так, что если когда-нибудь и найдется кто-то достаточно могущественный, чтобы завладеть проклятой железкой, то она просто не будет ему нужна, так как ничего не добавит.
     Изгнанник еще раз взглянул на воинство с Равнины Страха и пожал плечами.
     — Такой вариант меня устраивает, — сказал он. — Мы и сами хотели изолировать Клин навсегда.
     Но ваш метод кажется мне более надежным, чем тот, о котором думали мы.
     Конец его фразы потонул в грохоте и треске, полыхнула вспышка. Боманц выкрикнул заклинание, после которого Паутинка, шатаясь как пьяная, сделала несколько неверных шагов и свалилась вниз с крепостного вала.
     — Она была не согласна с принятым решением, — пояснил старый колдун.
     Изгнанник пристально посмотрел на Шелкопряда. Та замерла, не закончив начатого движения. Потом медленно расслабилась, опустила горящие глаза, а спустя минуту отправилась вниз, проверить, что случилось с ее сестрой.
     Я успокоил Боманца. Старина был вполне доволен собой.
     Кстати, о стариках. Куда подевался тот хмырь, что пришел сюда вместе с Изгнанником?
     Испарился. А я даже не заметил когда.
     Да уж. Этому старому ублюдку ни одно привидение и в подметки не годилось.
     
Глава74
     
     
     Ворон приходил в себя медленно, с трудом. Его трясло. Сперва вернулось воспоминание о мелькнувшем перед глазами ботинке и о страшном ударе. Затем он осознал, как дико болит, просто разламывается его голова. Потом почувствовал свирепую боль в бедре. И наконец понял, что руки и ноги кажутся ему теплыми потому, что он вот-вот замерзнет насмерть.
     На мгновение Ворон впал в панику, заметался. И осознал, что конечности почти не подчиняются ему. Он запаниковал еще сильнее, но потом все же взял себя в руки. Извиваясь, он выбрался из-под снежной кучи, а затем очень осторожно поднялся на ноги. Почувствовав себя чуть лучше, Ворон соскреб с лица смерзшуюся кровь. Да уж, ублюдок въехал ему от всей души. Против своей воли он почти восхищался этими ребятами, с такой яростью сражавшимися против целого мира.
     Путь наверх по откосу рва оказался тягостным, мучительным. Но вот Ворон добрался до верха и выпрямился, покачиваясь на ватных ногах, почти теряя сознание от грызущей боли в бедре. Обстановка в городе изменилась. В небе он увидел воздушных китов, а в той стороне, где была крепостная стена, заметил полыхание колдовских огней.
     Значит, Хромой уже здесь. А Душечка сейчас в центре событий. И при этом его нет рядом.
     Она наверняка подумала, что он опять сбежал.
     
     Ворон появился на месте заварухи как раз в тот момент, когда Паутинка свалилась со стены. После этого все присутствующие как-то сразу расслабились. Хромой больше не представлял собой непосредственной угрозы.
     Вся толпа двинулась вниз по аппарели. Солдаты подвели лошадей Изгнаннику и бригадиру Головне. Сопровождаемые взводом Ночных Пластунов, они двинулись на север. Похоже было на то, что Душечке удалось заключить с Изгнанником сделку.
     Не приходилось даже думать о том, чтобы догнать их на непослушных, подгибающихся ногах.
     Близнецы склонили головы друг к другу. Они о чем-то перешептывались, злобно поглядывая вслед уехавшим. От них прямо-таки разило вонью подлости и готовящегося предательства.
     С обеих нельзя было спускать глаз.
     
Глава75
     
     
     Когда чудовища начали плавать по всему небу, Смеда охватил приступ осторожности. Не зная другого места, где можно было бы спрятаться, он повернул назад к дренажному рву.
     Парень, которому он въехал ногой по мозгам, еще валялся внизу, но уже начал пошевеливаться. Смед встал так, чтобы его не было видно, и принялся наблюдать, что за этим последует. Спустя какое-то время тот поднялся на ноги, выбрался из рва и нетвердой походкой потащился прочь. Хорошо. По крайней мере теперь у него появилось место, где можно дождаться Старого Рыбака. Смед обошел водосток, забрался в трубу с северного конца, пробрался к своему наблюдательному пункту и стал ждать.
     Рыбак появился не скоро. Он остановился на пешеходном мосту, прислонившись к перилам… Синей сумки у него не было. Проклятие. Смед свистнул достаточно громко, чтобы привлечь его внимание, потом осторожно махнул рукой.
     — Что там стряслось? — спросил он, когда Рыбак залез в трубу. — Где последняя сумка?
     Старик объяснил, как повернулись дела, а Смед рассказал ему свою часть истории.
     — Теперь нам необходимо убраться из города, — сказал Рыбак, выслушав его. — Наверно, мы сможем выбраться через один из проломов, когда в очередной раз поднимется суматоха. Можно рассчитывать на удачу, когда разгорится последняя схватка за чертов Клин. А она обязательно разгорится.
     Они взяли мешок Смеда и синие сумки, предварительно извозив их в грязи, и отправились к городской стене, поближе к тому месту, где Хромой пробил в ней три дыры. Город казался обителью призраков. А живые отсиживались за запертыми дверями своих домов, задвинув занавески, затворив окна ставнями, молясь своим богам, чтобы те охранили их от жутких пришельцев извне и от страшной холеры внутри собственных стен.
     Раздававшиеся время от времени полные смертной муки завывания очередной жертвы холеры скорее наводили Смеда на мысли о привидениях, чем о живых и страдающих людях.
     
Глава76
     
     
     Изгнанник не сказал нам, где спрятан Серебряный Клин. И дело было не в том, что он собирался кого-то обвести вокруг пальца. Скорее он хотел участвовать во всей этой истории до самого конца, хотел взглянуть на причину разразившейся в Весле страшной заварухи. Я его в этом не виню. Мне и самому хотелось посмотреть, как выглядит чертова железка сейчас. Когда я видел ее в последний раз, то был просто большой серебряный кол.
     Он привел нас к Северным Воротам, поднялся на крепостную стену и принялся ходить по ее гребню, отсчитывая шаги. Мы держались рядом. За стеной войска наших союзников тоже переместились к северу. Изгнанник приказал бригадиру Головне наглухо перекрыть все подходы к этому участку стены. Чертов кусок металла и так причинил нам всем достаточно хлопот. Затем он приказал доставить сюда каменщиков, а также тяжелое подъемное оборудование.
     Проклятый Клин был замурован в стене! Понятно, почему до сих пор до него никто не сумел добраться.
     Головня отдала несколько приказов. Ночные Пластуны плотным кольцом окружили место работ. Я забеспокоился. Если бы не летающие гиганты у нас над головами, я беспокоился бы гораздо сильнее.
     — На доставку оборудования и рабочих ушло два часа. Еще час — на подготовку к работам. Наконец они начали разбирать стену. Никто не смог бы все это время оставаться в постоянном напряжении, и люди немного расслабились.
     Пока длилось ожидание, Боманц в какой-то момент спросил Изгнанника:
     — Какие распоряжения вы отдали по поводу костра? Вытопить из Хромого сало — отличная идея, но его придется варить не один день. Между тем мне кажется, что огонь затухает.
     Изгнанник посмотрел в ту сторону. Боманц был прав. Тогда Изгнанник нахмурился, выругался и зарычал на Головню. Через какую-то минуту около костра, подкидывая топливо, засуетились мои старые знакомые-ополченцы. Но они не слишком хорошо делали свою работу.
     Когда все было на мази. Изгнанник спросил Душечку, готова ли она к тому, чтобы извлечь Клин. Та махнула рукой, сделав знак начинать.
     Напряжение опять возросло. Нервы у всех были на пределе. Мне кажется, многие мечтали о том, чтобы кто-нибудь сорвался и выкинул какой-нибудь фортель. Просто чтобы спустить пар, разделавшись с этим болваном.
     Каменщики загрохотали кувалдами, зазвенели колами, принялись орудовать рычагами и через десять минут уже вывернули из стены первый камень.
     День клонился к вечеру, когда рабочие добрались до того слоя строительного раствора, где должен был находиться Серебряный Клин. На минуту все забыли о разделявшей их вражде и столпились у стены, чтобы взглянуть на выступавший наружу, почерневший от времени хвостовик Клина. Душечка приказала Молчуну извлечь Клин целиком.
     Молчун взял у каменщика кувалду, надел толстые кожаные рукавицы, приготовил кожаный мешок и чью-то старую рубашку, чтобы завернуть в нее чертову железку. Он сделал все, чтобы избежать случайного соприкосновения с Клином.
     У Душечки уже был наготове небольшой деревянный сундучок.
     Когда Молчун последним ударом вывернул Клин наружу, я случайно оглянулся в сторону стоявшего на костре котла и поэтому пропустил начало новой заварухи вокруг меня. Зато заметил начало той свалки, которая разгорелась вокруг котла. Ополченцы, поддерживавшие огонь, вдруг бросились врассыпную, словно стайка мальков при появлении голодной щуки.
     Крышку с котла сорвало, и она отлетела в сторону.
     Чудовище, состоявшее из кусков всех существ, брошенных в котел воздушным китом, с огромным количеством конечностей, каждая из которых находилась не на своем месте, перевалилось через край и рухнуло в огонь.
     И тут же кто-то истошно закричал за моей спиной. Я резко обернулся.
     Один легковооруженный Ночной Пластун только что сбросил со стены бригадира Головню, а второй вонзил нож в Изгнанника. Первый, не останавливаясь, сразу же бросился на Боманца.
     Паутинка и Шелкопряд!
     Боманц отступил назад, нелепо взмахнул руками, словно пытаясь схватиться за воздух, свалился вниз и воткнулся головой в сугроб, который намело у стены.
     Одна Душечка не потеряла присутствия духа. Отбросив в сторону знамя Белой Розы, она выхватила меч, нанесла сильный удар обидчице Боманца и отправила ее вслед за стариком вниз со стены.
     Напавшая на Изгнанника испустила страшный хриплый вопль.
     Этот крик парализовал нас всех. Ведьма вихрем налетела на Молчуна, осыпая его градом, ударов. Наконец она вырвала у него Серебряный Клин, подняла его над головой и дико, торжествующе взвыла.
     Из ниоткуда возник Ворон, ударил ее ножом в грудь и попытался выбить у нее из рук Клин. Со второй попытки это ему удалось. Клин кувыркнулся в воздухе и упал в снег. С наружной стороны стены. Ворон и уцелевшая сестра-колдунья тут же бросились за ним следом. Ворон еще несколько раз пырнул ее ножом в брюхо, не обращая внимания на то, что она страшно орала и пыталась его задушить.
     А к стене тем временем приближалось кошмарное чудовище, выбравшееся из котла. Оно нетвердо ступало по снегу, шаталось, но продолжало неуклонно тащиться в нашу сторону, невзирая на бешеное сопротивление всего воинства с Равнины Страха.
     
Глава77
     
     
     Нам пора, — сказал Старый Рыбак Смеду.
     Они выбрались из своего убежища и, положившись на волю богов, решительно направились к ближайшему пролому. Люди, попадавшиеся навстречу, были полоумными от ужаса, а потому не обращали на них никакого внимания. Они вскарабкались по осыпи из битого камня, выбрались на ту сторону, спрыгнули вниз и быстрым шагом направились на юг. Смед все боялся, что за ближайшим поворотом их ожидает какая-нибудь очередная напасть. Наконец они перевалили первую гряду низких холмов, скрывшую от них Весло. Только тогда Смед вздохнул свободнее.
     — Все-таки мы сделали это! — воскликнул он. — Черт меня возьми! Мы действительно прорвались!
     — Сплюнь, — предостерегающе сказал Рыбак. — Вся свора еще может нас догнать. — Он неожиданно ухмыльнулся. — Но должен сказать, будущее выглядит совсем не так скверно, как последние месяцы.
     
Глава78
     
     
     У Ворона все смешалось в голове, пока он падал со стены, вцепившись в истошно вопившую колдунью. Перед глазами нелепо кувыркалась стремительно летевшая навстречу земля, в ушах отдавался громовой рев летающего кита, недовольного тем, что все попытки схватить вырвавшееся из котла чудовище остались безуспешными…
     Удар! Он почувствовал, как лезвие ножа вонзилось в хребет колдуньи, прошло между позвонков. И тут же громко хрустнула его нога, оказавшаяся в момент удара под телом проклятой ведьмы. Оба взвыли еще раз, с треском ударившись друг об друга головами.
     Ему повезло больше. Он не потерял сознание, а тело кое-как подчинялось воле. Ворон отполз на несколько футов в сторону и попытался понять, насколько серьезно повреждена нога. На сложный перелом не похоже. Но боль все равно адская.
     Вокруг него валялись неподвижные тела. Дышал только один Боманц. Ворон приложил к ноге снег; она быстро онемела, и боль немного утихла.
     Сверху что-то кричали. Он заметил Кейса, который подпрыгивал и размахивал руками. Ворон посмотрел в ту сторону, куда указывал Кейс.
     К ним приближалось чудовище, вырвавшееся из котла. До него оставалось не больше сотни ярдов. Казалось, ничто уже не сможет его остановить. Манты буквально засыпали его своими молниями, но оно не обращало на это ни малейшего внимания. Им владела одна мысль: Серебряный Клин.
     Кейс орал, требовал, просил, чтобы он нашел этот Клин и швырнул его обратно на стену, пока то чудовище не завладело проклятой железкой.
     Боманц перевернулся на живот, встал на четвереньки, потряс головой, тупо огляделся вокруг, заметил приближавшегося монстра… Лицо его побелело как снег. — Я попытаюсь задержать его, — прохрипел старик. — Найди Клин и отдай Душечке. Любой ценой.
     Пошатываясь, колдун поднялся на ноги и заковылял навстречу монстру.
     Ворон подумал мельком, что эта тварь — уже не Хромой, а что-то совсем другое, хотя чудовищем по-прежнему двигали безумие, неуправляемая ярость, злоба и амбиции, свойственные всем Взятым.
     Он принялся озираться вокруг, надеясь найти хоть какие-нибудь признаки того, куда упал Клин. Боль раздирала ногу. Ему было во сто крат хуже, чем в тот раз, когда Костоправ всадил в него одну из стрел Госпожи.
     
Глава79
     
     
     Казалось, Ворон наконец понял, чего мы от него хотим. Я уже собирался сам спрыгнуть вниз, но Душечка мне не позволила.
     — Похоже, у него сломана нога, — сказал я. В ответ она только кивнула.
     Боманц встретил тварь, вырвавшуюся из котла, одним из лучших своих заклинаний. Та осела от удара, рухнула на брюхо, вспыхнула ядовито-желтым пламенем и мерзко заскулила.
     Двое Ночных Пластунов втащили назад на стену бригадира Головню. У нее оказались сломаны плечо и пара ребер в придачу. Выглядела она сейчас страшнее, чем смертный грех, но была готова сражаться до последнего.
     — Похоже, — сказал я, — ты теперь самая главная Головня во всей Империи.
     — Похоже, — согласилась она, окинув взглядом кровавую кашу вокруг. По-моему, она ни малейшего понятия не имела, что делать дальше.
     С неба на крепостную стену свалился говорящий камень. Мой старый приятель, с трещиной. Он просто жаждал получить от Белой Розы хоть какой-нибудь приказ. Но никаких приказов не последовало.
     Ворон продолжал неловко елозить по снегу. Тварь из котла снова начала двигаться. Вокруг скакали кентавры, осыпая ее копьями. Заклинание Боманца ослабило защиту, и большинство копий вонзалось в чудовище, превратив его в подобие дикобраза. Но оно не обращало никакого внимания на осыпавшие его дождем метательные снаряды. Страшное дело — все эти маньяки? Боманц врезал ему еще разок. Монстр снова осел. Он дымился. Вонзившиеся в него копья горели. Но вывести эту тварь из игры никак не удавалось. Она лишь приостановилась. Боманц бессильно пожал плечами. Он больше ничего не мог сделать.
     Ворон продолжал медленно копаться в снегу, волоча за собой сломанную ногу. Он даже не поднимал головы, чтобы поглядеть на приближавшееся к нему чудовище. Да и зачем? Либо он успеет найти Серебряный Клин вовремя, либо нет..
     — Раз уж мы все равно торчим тут без дела, отчего бы нам не, сбросить вниз веревки, чтобы помочь моим приятелям подняться на стену? — сказал я Головне, посматривая на Молчуна. Тот уже поднялся на ноги, но вид у него был такой, словно он только на десять процентов находится в этой реальности. Чистый лунатик, с пеной у рта.
     Головня посмотрела на меня так, будто у меня началось размягчение мозгов. Конечно. Раз мне пришла в голову мысль, что она может спасти гадких повстанцев. Пришлось ей кой о чем напомнить.
     — Над нашими головами летает чертова туча голодных летающих китов, — намекнул я, а менгир тут же исчез, чтобы передать указание ближайшему гиганту. Тот сразу резко пошел на снижение. Рубец, с довольным кудахтаньем, опять возник на прежнем месте.
     Головня чуть не испепелила меня взглядом, но приказала нескольким своим ребятам запустить одну из лебедок, при помощи которых разбирали стену.
     — Готовься, парень! — крикнул я Молчуну. — Сейчас тебя поднимут наверх!
     Он просто не расслышал меня. Похоже, готовил Хромому особый сюрприз.
     Старина Боманц завопил изо всех сил, разродившись самым страшным из своих заклинаний, и одновременно попытался отскочить в сторону. Ни то ни другое не принесло ему особой пользы.
     Чудовище обрушилось на него, навалившись всем своим весом. Старик еще раз крикнул — то был скорее вопль ярости, чем крик страха или боли — и попытался дать отпор.
     Молчун задрал голову, посмотрел наверх, на Душечку. Он улыбнулся сквозь слезы, потом коротко кивнул головой, как бы отдавая прощальный поклон и… прыгнул вперед.
     Псих ненормальный. Черт бы его побрал!
     Он запрыгнул чудовищу на спину. Плоть твари расплескалась, как вода, и вспыхнула, словно нефть. Только пламя было зеленым. Любимый цвет Молчуна. Монстр упал на спину и начал кататься по земле, оставляя на ней ошметки своего горящего тела.
     Ворон продолжал рыться в снегу.
     Душечка несколько раз ударила кулаком по каменной кладке; по ее щекам тихо струились слезы. Потом, резко повернувшись ко мне, она сделала несколько знаков:
     — Пусть кит хватает эту тварь сейчас. Слабее она уже не станет.
     Мне не пришлось переводить менгиру. Тот умел читать язык знаков и почти мгновенно исчез.
     К тому времени, как он вернулся, кит уже снова рвал монстра на части своими щупальцами.
     — Как ты считаешь, — спросил я Головню, — вы не упустите котел снова? Сможете сделать так, чтобы он кипел все время, если мы опять побросаем туда эти клецки?
     У нее на физиономии появилось выражение базарной торговки, готовой ринуться в бои, но она кое-как сдержалась.
     — Делайте свою часть дела, а уж я позабочусь о своей. Но при нас не осталось никого из колдунов. Как вы собираетесь снова накрыть котел крышкой?
     Это как раз было проще простого.
     — Булыжник, — позвал я, — передай кому-нибудь из тех мордоворотов, что без толку летают там, наверху. Пусть прикроют кастрюльку. А заодно пускай прихватят где-нибудь по дороге несколько сотен тонн дровишек.
     Головня внимательно посмотрела на меня. Похоже, взяла себя в руки окончательно.
     — Может быть, ты и не такой дурак, каким кажешься, — сказала она на прощание. Солдаты подняли ее и понесли со стены вниз, на улицу.
     Около южного участка стены, где находились проломы, началось массовое столпотворение. Люди хлынули из города таким мощным потоком, остановить который серые были просто не в силах. Даже если бы попытались.
     Куски искрошенного китом чудовища снова плюхнулись в котел. Сверху с тяжелым звоном упала крышка. Все. Конец.
     
     И тут раздался вопль Ворона.
     Он наконец нашел Серебряный Клин. А может быть, наоборот: Серебряный Клин нашел его.
     Я посмотрел на Душечку. Та, в отчаянии, опять несколько раз ударила рукой по каменной кладке, в кровь разбив свой кулак.
     Ворон схватился за проклятую железку голыми руками!
     Он поднялся на ноги. А ведь одна из них была сломана! Он поднял над головой Серебряный Клин, показывая его нам. Я окликнул парня.
     Он взглянул на меня. Я не узнал своего старого приятеля. В мгновение ока в нем произошла страшная перемена. Ворон расхохотался леденящим душу смехом.
     — Мой! — взревел он. И снова дико захохотал: — Он мой!
     Его глаза были теперь глазами Властителя. Они горели безумием и жаждой власти. Как в тот день, в Курганье, когда Госпожа расправилась со своим мужем. Его глаза были глазами Хромого, готового наслаждаться агонией целого мира. Глазами любого из тех злодеев, кто тысячелетиями пестовал старые обиды и вдруг обнаружил, что в его власти поступить с этим миром, со всеми населяющими его существами как угодно, не страшась возмездия.
     — Он мой! — И снова безумный, ликующий хохот.
     Я посмотрел на Душечку, ища поддержки. Такого рвущего душу отчаяния мне еще не приходилось испытывать в своей жизни.
     Она смахнула слезы, а потом сказала мне несколько слов на языке знаков. Всего одну фразу. Ее лицо было белее мела.
     — Я не смогу, — ответил я, отчаянно мотнув головой.
     — Мы должны! — Слезы опять заструились по ее щекам.
     Она, как и я, не могла решиться на это сама. Но это было необходимо сделать, иначе весь ад, сквозь который мы прошли, все страдания и жертвы оказались бы напрасными.
     Когда-то Ворон немного обучался искусству колдовства. Давным-давно и совсем немного. Но след тех времен остался в одном из уголков его души. Маленькое пятнышко, которого оказалось достаточно, чтобы зло, заключенное в Серебряном Клине, сумело там угнездиться.
     — Сделай это! — приказала Душечка. Будь она проклята! Ведь парень был моим лучшим и единственным другом. Будь проклят этот чертов менгир! Он в любой момент мог отдать приказ кому-нибудь с Равнины Страха, но медлил, выжидая. Чтобы мы никогда ни в чем не смогли обвинить его драгоценного Праотца-Дерево.
     — Прикончи его! — сказал я говорящему камню. — Пока не поздно. Пока зло еще не полностью овладело его душой и телом.
     Казалось, менгир никак не отреагировал.
     Но там, внизу, один из кентавров поднял руку, метнул копье. Оно стремительно мелькнуло в воздухе; его острие пробило Ворону голову, войдя в один висок и выйдя из другого.
     Он рухнул на землю. На сей раз парень не притворялся. На сей раз ему уже не найти дороги назад из страны мертвых.
     Я сел на холодный камень стены и отключился от происходящего. Я все спрашивал себя: неужели я не мог поживей шевелить ногами по дороге на юг, когда мы гнались за Костоправом? Если б мы с Вороном тогда его догнали, наверняка не вляпались бы в эту мерзкую историю. Чудовищный груз таких мыслей теперь будет давить меня всегда. До конца жизни.
     Душечка безотчетно кривила губы. Наверняка думала о том же самом. На свой лад.
     Похоже, один только Крученый помнил, что дело еще не сделано. Он взял деревянный сундучок, надел рукавицы, соскользнул по веревке к подножию стены, взял Серебряный Клин из мертвых рук Ворона… Забравшись назад, он поставил сундучок у ног Душечки, потом подошел ко мне и, не глядя в глаза, проговорил:
     — Скажешь ей, что я выхожу из игры, Кейс. Скажешь, что я больше не могу. Сломался. — Он побрел прочь. Может, хотел посмотреть, что стало с тем его братом, который ушел с Вороном и не вернулся. Не знаю. Больше мы его никогда не видели, У меня язык не поворачивается винить его за это.
     
Глава80
     
     
     Смед поправил последний камень в пирамидке, сложенной на могиле Старого Рыбака. Слезы на лице давно подсохли. Утихла бессильная злость. Конечно, несправедливо, что старика, сумевшего уцелеть в схватке с самыми отъявленными мерзавцами, съехавшимися в Весло чуть ли не со всей Империи, напоследок достала холера. Но в этом мире нет справедливости.
     А если бы она была, сейчас здесь стоял бы Тимми Локан, а не Смед Стах.
     Смед вздохнул и поплелся по дороге, ведущей в Розы.
     Спустя год он уже был там уважаемым членом общества, владельцем большого пивоваренного завода. Он ни в чем себе не отказывал, но жил без глупой показухи, которая могла привлечь к нему ненужное любопытство. Он никому и словом не обмолвился о своей истории.
     Ни одной живой душе.
     
ЭПИЛОГ
     
     
     Сколько бы раз я ни ходил вокруг, дыра в пространство, приготовленная деревом-богом между двумя вселенными, выглядела все так же. Просто полотнище из черного шелка, Повисшее в ярде над землей. Третьего измерения оно не имело.
     Душечка бросила туда сундучок с Серебряным Клином; он растаял бесследно. Потом мы вдвоем сколотили что-то вроде гроба, куда сложили то, что осталось в большом котле, который кипел на костре целую неделю, пока не выкипел досуха. Этот ящик последовал за сундучком, после чего черное полотнище исчезло, словно ловкий фокусник смахнул его своим рукавом.
     Потом мы почистились и помылись. Как мне показалось — в первый раз за долгие годы. Душечка привела меня в какое-то строение, напоминавшее большой курятник, одно из тех, что долгие годы служили убежищами подпольщикам и ребятам из Черного Отряда. Очаровательное местечко. Черт знает через что пришлось пройти тем ребятам. В том числе и через этот вонючий кроличий загон… Я мысленно пожелал им всем лучшей доли. Где бы они ни находились.
     Там с нами наконец произошло то, чего не могут избежать мужчина и Женщина, оставшись наедине. После этого она надела платье простой крестьянки, без кольчуги и меча.
     — В чем дело? — спросил я.
     — Белая Роза умерла, — ответила она. — Для нее теперь нет места в этом мире. Она больше не нужна.
     Я не стал спорить. Зачем? В общем-то я никогда не сочувствовал Движению.
     Потом мы попросили Праотца-Дерево доставить нас на мою старую ферму, где мы могли бы ознакомиться с последними достижениями в картофельной индустрии. Никаких более удачных мыслей нам в голову не пришло.
     Больших изменений там не было, если не считать того, что люди, которых я знавал прежде, заметно постарели.
     
     Наши внуки не верят ни единому слову из того, что мы порой им рассказываем.
     Но они с наслаждением расквасят нос любому, кто только посмеет вякнуть, что их старики врут занудно.